В темноте

Хонджун устало откинулся в кресле. Спустя, кажется, миллион часов работа наконец-то была доделана. Он медленно потянулся, стараясь разогнать кровь и почти что зевнул, однако в последнюю секунду передумал и просто проморгался, разминая шею. В воздухе стоял терпкий аромат крепких духов Минги и лёгкий, почти неуловимый запах какого-то притащенного им же коньяка, от которого Сон сейчас тихо посапывал на небольшом кожаном диванчике. Усталость брала верх, и Хонджун понимал, что ехать обратно в общежитие уже нет никакого смысла. Будить и расталкивать эту груду мышц тоже себе дороже, и он решил, что просто ляжет сбоку от спящего Минги и постарается задремать. Отсутствие одеяла его ни капли не пугало. Единственной проблемой сейчас казалось то, что ему надо уместиться на этом небольшом диванчике, который едва вмещал двоих сразу. Хонджун подошёл к аппаратуре, в очередной раз сохранил все необходимые файлы и выключил приборы, а вместе с ними и основной свет. Студия тут же погрузилась в полумрак, который освещался лишь тонким слоем светодиодной ленты, протянутой по потолку. Хонджун медленно подошёл к дивану и мысленно прикинул, как ему удобнее будет забраться на него, все-таки не разбудив младшего. Спустя минуту он еле как всё же протиснулся к стене, но достаточно быстро понял, что спать в таком положении будет сложнее, чем казалось изначально. Минги никогда не был маленьким, но за последнее время он особенно подрос, и по сравнению с остальными мемберами выглядел... внушающе. Это впечатляло и совсем немного заставляло Хонджуна периодически задумываться о том, как сильно на него влияет эта разница в размерах. А именно как сильно она влияет на его желание быть грубо оттраханным своим другом и напарником по работе, но это, конечно же, его личный секрет. Что-то вроде маленькой мечты о немаленьком... Хонджун пару минут лежал в темноте, медленно вдыхая приятный запах, исходящий от Минги, который едва шевелился, кажется совсем погрузившись в сон. Ким чувствовал, как медленно и тяжело вздымается его грудная клетка, но подумал, что стоит всё же попытаться освободить себе немного пространства. Он схватился за мускулистую руку, и что-то тут же замкнуло у него в голове, ибо "господи, боже мой, почему она такая огромная?". Хонджун натурально затормозил, не смея пошевелиться дальше. Какой-то неведомый ранее интерес охватил весь его разум, и он медленно провёл пальцами вниз по руке Минги, переходя чуть вбок на ткань футболки и задевая твёрдые мышцы пресса, легко прощупывающиеся под тканью. Неожиданно накатившее чувство одиночества взыграло в его душе. Хону казалось, это чертовски странно, что пил всё это время Минги, но опьянел как будто бы вовсе и не он, а сам Хонджун. Он замерзал, понимая, что этот холод таится где-то внутри, под кожей, и что спасение от него лежит совсем близко, в каком-то жалком миллиметре. Пальцы застыли где-то посередине живота, аккурат между двух кубиков пресса, и Хонджун почувствовал, как воздуха стало решительно не хватать. "Что я блять делаю?" — подумал он, но мысли словно заволокло туманом. "Он просто... просто у него хорошая фигура, да, именно так". Самая твоя глупая отмазка, Ким Хонджун. Дыхание критически замедлилось, словно вот-вот и вовсе пропадёт, душная теснота никуда не девалась, Хонджун лежал почти боком, стараясь не шевелиться. И лишь рука продолжала своё небольшое путешествие, медленно огибая край футболки и проходясь подушечками пальцев по горячей оголённой коже. Хонджуна передёрнуло. Он смотрел на Минги, лежащего в их общей студии с его, Хонджуна, рукой на торсе, и ему казалось, что что-то однозначно неладное происходит с его организмом. Кажется, он сходит с ума. Да, точно! Сходит с ума, потому что никогда ещё в жизни он не был так близок к желанию прижаться к кому-то всеми частями тела, разделить одно дыхание на двоих и отдаться моменту. Рука медленно вынырнула наружу, и по ней тут же пробежался лёгкий холодок. Кима знобило от предвкушения и нарастающего возбуждения. Он вовсе не хотел пользоваться пьяным другом, лишь проявлял свой безобидный интерес, который переливался через край. Пальцы зацепились за кромку белья, и сердце в ту же секунду пропустило удар. Он не проснётся. Он не проснётся. Он не проснётся. Как мантра. Три раза, после ещё три повторения, и вот уже рука скользит за резинку белья и проходится по внушительных размеров члену. Ким переходит границу дозволенного, прикусив губу от волнения. Корабль натыкается на гребни особенно высоких волн, и это почему-то заставляет капитана трепетать от восторга. Это чистый выброс адреналина. Кажется, у Хонджуна вот-вот откажут надпочечники, он уверен. Дрожь в спине настолько сильная, что дай ему в руки микрофон, он мог бы записать из её звуков партию для барабанов. Невыносимо. Он проводит пальцем по головке, чуть оттягивает плоть, замирая, представляет, как мог бы проходиться по ней губами и давиться от невыносимого давления и жара. Минги чуть потягивается во сне, глухо мычит, сквозь сон чувствуя чужие касания, и Хонджун спешит вытащить руку, чтобы в следующую секунду положить её на голое массивное бедро, как раз на ту часть, что не покрыта шортами. Глаза словно заволакивает туманом. Ему представляется, как он опирается на эти бёдра, покачиваясь при этом на чужом члене, и от этих мыслей пальцы на ногах мгновенно поджимаются. Взгляд, устремленный в пустоту, становится жадным. Он опускает глаза на Минги, активно следит за всеми эмоциями, что проскальзывают на чужом лице, дабы не допустить собственной поимки. Хонджун завороженно глядит на чуть приоткрытые пухлые губы, мощный подбородок и толстую загорелую шею, которая в свете бледных неоновых огней кажется ему чем-то по-особенному красивым и притягивающим. Его пьянит этот тусклый свет, создающий особенно интимную обстановку и позволяющий разглядеть все мельчайшие детали. Судно подбрасывает так, что в каютах звенит посуда, а моряки падают с ног, проливая ром на соленые от морской воды палубы. Этот запах, исходящий от младшего, этот риск, и Ким, плененный собственными фантазиями, уже не соображает, когда решает потянуться к чужой шее. Просто движется, как велит ему сердце и полувозбужденный организм, но в тот же момент он чувствует, как его тело, стеснённое и прижатое к твёрдой стенке дивана, перехватывает крепкая рука и тянет куда-то на себя, укладывая сверху. Мгновение, и Хонджун, тяжело дыша, уже лежит на Минги, что молча полусонно кладёт его руки по бокам от себя и прижимает за затылок к собственной груди. Хонджун чуть не стонет. Он думал, что ещё тогда ему было жарко, но сейчас, оказавшись на чужом теле, он чувствует, как температура тела бешено ползёт вверх слишком стремительно для нормальной. Чересчур быстро. Хонджун дрожит. Ему страшно думать о том, что Сон мог чувствовать то, как старший проходился пальцами по его телу, как... Он не озвучивает это даже в мыслях. Но Минги не вскакивает и не начинает скандал, с криками и руганью не выгоняет своего хена-извращенца из студии, нет. Он лишь продолжает лежать, крепко обнимая старшего и тихо шепча что-то вроде "спи" или "давай спать", и Хонджуну ничего не остаётся, кроме как тихо прижаться к нему, медленно дыша и слушая, как его собственное сердце ускоряется с каждой секундой так, словно говоря "да сдались мне твои хилые ребра, Ким Хонджун, я хочу в ту, огромную накачанную грудь, пусти меня сейчас же". Они лежат так неизвестно сколько. Хонджун сглатывает и чуть сгибает одну из ног для удобства, мысленно радуясь, что все обошлось — его маленькая шалость (этот странный глупый порыв!) осталась незамеченной, но в ту же секунду, словно лёгким раскатом грома, Хонджуна оглушает басовитый шёпот, разнесшийся сверху. – И всё-таки что это было, Хонджун? Блять. Блять. Блять. – О чём ты? – Не отрываясь от груди, спрашивает он, затаив дыхание и даже зачем-то зажмурившись. – Не притворяйся. Коротко и ясно. И отчего-то слишком возбуждающе. Хонджуну хотелось взвыть от отчаяния. Да разве он тогда сам понимал что делает? – Посмотри на меня, – словно и не просьба вовсе, а приказ. Самый настоящий. И Хонджун не может ослушаться. И, честно говоря, не хочет. Он аккуратно выглядывает из-под ресниц, встречаясь с чуть хмельным, но всё же ясным тяжёлым взглядом Минги, от которого кровь, уже было отлынувшая от щек, резко возвращается, и Хонджуна накрывает новой волной жара. Ловушка, из которой нет выхода. Его попросту не видно в темноте. – Пододвинься ближе. Хонджун чуть сгибает руки в локтях, упираясь в диван и отталкивается, тут же оказываясь на уровне чужого лица. Минги ебаный заклинатель змей, а Хонджун безобидный ужик, который последует за этим голосом хоть на край света. Жарко. Пиздецки жарко. Минги смотрит так, что океаны в душе у Хонджуна бунтуют, он готов сбежать с собственного корабля, лишь бы не утонуть в этих глазах. Он теряется перед этим взглядом, таким изучающим, жадным, и ему хочется сжаться, превратиться в маленький комочек, в крохотного котёнка перед этим большим псом, способным разорвать его своей аурой в считаные секунды. И что же это? Хонджун, к своему собственному удивлению, чувствует стыд. Липкий, противный. Такой, что даже и расплакаться не жалко. Он не выдерживает этого грозного взгляда, утыкается лицом куда-то Минги в шею, понимая, что его всего прямо сейчас безбожно разгадали. Прочитали по глазам от корки до корки. И он шепчет чуть сорванно эти тихие "прости" и "это не то, что ты подумал" и, конечно же, "я не хотел", а Минги усмехается, совсем незлобно и безобидно, и проводит своей ладонью по чужой хрупкой спине, заставляя рой мурашек на коже отправиться в очередной забег. – Ты не злишься на меня? – уточняет Хонджун из своего скромного укрытия, а Минги отрицательно кивает головой, так, что Ким, даже не видя этого, чувствует. Хонджун поднимает голову, чуть слезливо поглядывая снизу вверх. – Ты правда-правда не злишься на меня? За то, что я хотел... ну... – А чего ты хотел, Хонджун-а? – перебивает младший, и лидер замирает на полувдохе. Тебя. Тебя. Тебя. Я просто чертовски неожиданно возбудился и захотел тебя. Но он, конечно же, не говорит этого вслух. Лишь оглядывается чуть воровато, словно кто-то может увидеть их в этой закрытой студии, и подаётся вперёд, утыкаясь своими губами в чужие, горячие и чуть влажные. Он неловко шевелит ими, внутренне замирая и боясь ответной реакции, но заметно расслабляется, когда чужие крепкие руки подбадривающе охватывают его лопатки, а губы начинают шевелиться в ответ, сминая поочерёдно то верхнюю, то нижнюю губу, заставляя Хонджуна резко простонать от накатившего удовольствия.  Оу. Оу. Минги сдвигается чуть назад, садясь и упираясь в спинку дивана, и тянет за собой Хонджуна, усаживая на себя, и если до этого Киму думалось, что он возбужден, то сейчас ему кажется, что он и вовсе где-то за гранью этой планеты. Пальцы на спине ощущаются плавящимися путами, что сминают не просто мышцы, но все ощущения, скопившиеся тяжким и вязким грузом внутри тела. Его потрясывает от резкого контраста температур, когда Минги задирает его футболку, стягивает её и откидывает куда-то в сторону, чтобы тут же прижаться губами к тонкой ключице. Горячее дыхание опаляет кожу, и Хонджун едва не падает от того, насколько это, оказывается, приятно, когда тебя ласкают вот так. Минги же не останавливается и медленно, фактически шаг за шагом покрывает тело старшего уверенными поцелуями. Он утыкается макушкой в грудь Хонджуна и медленно втягивает кожу в районе солнечного сплетения, отчего чужое тело резко сжимается, и Ким вцепляется пальцами в густую копну волос. – Пожалуйста, ещё, – протяжно и моляще. И Минги не из тех, кого приходится просить дважды. Он чуть приподнимает пальцами чужой подбородок, опаляя дыханием один из сосков и проводит по нему языком, довольствуясь тихим мычанием, доносящимся чуть сверху, а после вбирает его губами, жадно прикусывая. Хонджун почти матерится, за что тут же получается лёгкий шлепок, заставляющий уже, вероятно, сотую каплю смазки выделиться и впитаться в отяжелевшее от появившегося стояка бельё. Если бы Хонджун составлял список чудес света, губы Сон Минги, однозначно возглавили бы рейтинг. Они ощущаются сейчас чем-то неземным. Чем-то слишком прекрасным и незаслуженным, потому что Хонджун почти плачет от того, насколько хорошо они чувствуются на его теле. Почти плачет от собственной дрожи, расходящейся от мест, помечаемых этими губами. Почти плачет, когда Минги отодвигается и смотрит ему в глаза с немым вопросом. – Могу ли я...? Хонджун не дослушивает. Кивает истошно головой, как болванчик, болванчиком себя почему-то и ощущает. Здесь, в этой студии, прямо сейчас, черт возьми, он согласится со всем, что вылетит из чужих уст. Он кивает, и Минги улыбается, прикасаясь своими губами к его. Он охватывает талию Хонджуна с обеих сторон, и непонятно, кто чувствует большее удовольствие в этот момент — Хонджун, чьи нервные окончания под кожей наконец-то получают тот долгожданный трепет, о котором так долго мечтали, или Минги, который слышит, как тихо вздыхает Ким от такого незначительно жеста, и которому несомненно приятно осознавать своё влияние на объект давних симпатий. Он опускается руками чуть ниже, заползает по-хозяйски под кромку шорт и жадно хватает мягкие упругие ягодицы. Хонджун тихо хнычет, прогибаясь в спине и стараясь найти хоть какое-то трение для своего члена, пока он окончательно не сошёл с ума. Минги целует как сумасшедший, кусает с силой, тянет на себя, и вкупе с гуляющими по телу руками это производит на Хонджуна эффект бомбы замедленного действия. Тик-так. Тик-так. Невидимое табло, неслышимый писк, озвучиваемый стуком сердца, неизвестная точка отсчёта. Они оба не знают, когда произойдёт взрыв. Хонджун прижимается совсем вплотную, трётся в нетерпении сквозь слои одежды членом о чужой живот, молится, чтобы эта пытка поскорее закончилась, а Минги любуется. Смотрит, как хмурятся брови на милом личике. Как вцепляются в его тело маленькие ручки с аккуратными длинными пальцами. Как заходится от сорванного дыхания грудная клетка. Как сжимаются от напряжения тонкие колени. Как переливаются синие волосы в мутных лучах от светодиодных лент. Хонджун сейчас одно сплошное произведение искусства. Минги теряется в раздумьях, позволить ему кончить вот так или помочь. Но от этих мыслей не остаётся и следа, когда он слышит тихое недовольное сопение внизу. Хонджун не справится без него. Сейчас не сможет. Сон аккуратно отцепляет Хонджуна от себя, любуется целых пару секунд разрастающимся непониманием и недовольством и сразу после опрокидывает старшего на диван. Ещё секунда, и руки Кима зажаты в чужих. Минги зацепляет их, такие миниатюрные и нежные, всего одной рукой, сам поражается этому, а после говорит низким голосом: "Не шевелись". И отстраняется. Он стягивает с себя в футболку, чувствуя некое облегчение, и на коленях пятится чуть назад, чтобы тут же опуститься лицом к чужому животу и прижаться на секунду, прежде чем снять всё лишнее с себя и изнывающего хёна. Светодиодная лента под потолком неожиданно меняет свой режим. Один цвет сменяется другим, более насыщенным и тёмным, а после половина светодиодов выключается, погружая маленькую студию в ещё более интимную обстановку. Хонджун открыт перед Минги, как никогда прежде. Он лежит на спине с закинутыми назад руками и ощущает на себе тяжёлый взгляд. Больше ощущает, чем видит, потому что разглядеть что-либо теперь кажется слишком сложно выполнимым. Член прижимается к животу, истекая смазкой и так и требует к себе какого-то внимания. Головку резко пронизывает холодом, и не успевает Хонджун вздрогнуть, как на неё опускаются жаждущие губы. Минги словно издевается - так медленно и тягуче он проходится языком по налившемуся кровью члену, так медленно опускается ртом на длину, заставляя Кима утонуть в своём собственном стоне. Они сталкиваются взглядами, и теперь ласка напоминает немой диалог. Минги чуть приподнимает брови, мысленно вопрошая о том, стоит ли ему продолжать, и Хонджун мученически закатывает глаза и накрывает лицо ладонью, говоря: да боже блять конечно, да. Минги тихо усмехается с членом во рту, и от этой почти незаметной вибрации вокруг головки Хонджуна потряхивает. Он вновь опускается вниз, подключая руки, и вот Хонджун уже совсем одна большая лужа, которая, ещё немного, и расплывётся до Тихого океана. Лента под потолком вновь мигает, приглушенный зелёный оттенок расплывается по комнате, заставляя Хонджуна на секунду поморщиться. Предыдущий цвет нравился ему больше. Он теряется в этой мысли, пока не начинает ощущать, как большой грубый палец Минги чуть оттягивает его плоть и проходится по головке, заставляя вскинуть бёдра вверх. – Блядство, — выстанывает Хонджун. — Согласен. Они вновь целуются. Губы Хонджуна изнывают от давления, ноги сводит от невыносимого удовольствия, а Минги лишь давит на чужие колени, раздвигая их в стороны и не давая Киму закрыться. Воздуха решительно не хватает. Хонджун ещё не кончил, но сейчас, даже без прямой стимуляции, он как никогда близок к этому. Лёгкие горят адским пламенем, пока Минги проходится пальцами по бледным бёдрам, решая, стоит ли утолить ими свой внутренний голод, или нет. Хонджун не знает, о чём думает в момент их поцелуя Сон, но узнаёт ответ уже очень скоро, когда тот отрывается от мягких губ и вновь опускается вниз, минуя член, чтобы немного, совсем чуть-чуть, прикусить кожу вблизи него. Матерь божья. Хонджун инстиктивно сжимает ноги вокруг чужой головы, а Минги выглядит так, словно только этого и ждал. Тепло окутывает его с двух сторон, и он вновь делает мелкий укус, после приближаясь к самому чувствительному месту Хонджуна. Губы Минги медленно опускаются на колечко мышц, отчего Ким, делая глубокий вдох, замирает. — Чт... что ты делаешь? Минги кажется или он услышал нотки писка в его голосе? Хонджун почти скулит от неожиданности и резко выдыхает, вскидывая бёдра наверх. Минги такая ситуация решительно не нравится, и он с упором давит руками на бёдра Кима, заставляя того опуститься обратно. И вот тёплый язык вновь рисует узоры на чужом теле, отчего Хонджун нетерпеливо извивается и издаёт такие звуки, что у Минги кровь кипит так сильно, словно он сейчас не у чужих ног, а в жерле вулкана. – Трахни меня, умоляю, я так больше не могу. Сквозь мерцание меняющегося цвета Хонджун улавливает строгий взгляд младшего, что хлеще всяких рук сейчас способен пригвоздить к дивану, и в горле моментально пересыхает. Хонджун отворачивается, стараясь скрыть своё смущение от произнесенных им только что слов, как будто у него остались ещё хоть какие-то шансы избежать неминуемого. Но Минги не двигается, не касается и ничего не говорит. Он вообще ничего не делает. Хонджун ёрзает, и неудобство ситуации с очередной вспышкой светодиодной ленты заставляет Хонджуна поморщиться и заметить какое-то неприятное ощущение под собой. Он просовывает руку за спину и спустя пару секунд достаёт небольшой пульт, на котором они ненароком лежали всё это время. Точнее, он лежал. С лёгкой смущающейся улыбкой Ким протягивает его вперёд, мол, ах, вот почему свет переключался, как глупо вышло, а я-то думал... Но он не успевает озвучить ничего из этого, потому что протянутую руку вдруг перехватывают, пульт отбирают и отбрасывают куда-то в сторону, где он издаёт немного жалобный треск, и вся лента мгновенно гаснет. Губы Минги находят Хонджуна уже в полной темноте. Буря по имени Сон Минги настигает его сокрушительно и бесповоротно. Хонджун понимает, что перестаёт что-либо контролировать, когда пальцы Минги сжимаются на его шее, а он лишь быстро моргает, ощущая, как член болезненно пульсирует от удовольствия. Ничерта не видно. Дыхание Минги опаляет ухо Хонджуна, а тихий шёпот вызывает мурашки по всему телу. — Как давно? Хонджун задыхается. Не только от прекращающих сдавливать его кожу пальцев, но и от нахлынувшего жара. Боже, у нас что, викторина здесь. — Достаточно долго, я прав? Они оба понимают, о чем идет речь. Как давно ты этого хотел? — хочет спросить Минги, но не спрашивает. В этом попросту нет нужды. Минги знает его слишком хорошо. Минги всегда был внимательным к нему и всегда был начеку. Даже сегодня. Особенно сегодня. У Хонджуна изначально не было ни единого шанса. Чертовы мантры не сработали бы, даже если бы он произнёс их сотню раз. Потому что Хонджун — осознание настигает его только сейчас — всего лишь ждал удачного момента. Но и Минги тоже. Ждал. Хонджун теряется в мыслях и ощущениях. Капитан заблудился на собственном корабле, преследуемый штормом, предупреждение о котором он проигнорировал по доброй воле. Потому что на самом деле всякий капитан выходит в море не потому, что его влечёт жажда славы или сокровище, нет. Всё далеко не так. Настоящего моряка влечёт шторм. Шторм с его порывами волн и треском ломающейся древесины корабля, криками испуганного экипажа и завыванием ледяного ветра, бьющего наотмашь по лицу всякого, кто высунется из своей каюты на палубу. Так же и Хонджуна влечёт Минги. Его крепкие мышцы, хриплый низкий голос и нечто глубокое, спрятанное в глубине его глаз, что вырывается только тогда, когда никто не видит и не встаёт на пути. Только в мраке, где нет места обманчивому свету и где всякие правила сходят на нет. Хонджун чувствует себя добычей в руках крупного зверя, когда Минги одним ловким движением переворачивает его и утыкает лицом в подлокотник дивана. Мышцы перетряхивает от нетерпения, тяжёлая рука опускается теперь на затылок, И Хонджун в ответ на это неосознанно оттопыривает задницу, ища ласки и прикосновений. Минги растягивает его свободной рукой. Это сухо и немного больно, но Хонджун теряется в этих ощущениях, чувствуя как эта вынужденная грубость выводит его жар на какой-то очередной безумный уровень, и когда Минги наконец входит в него, постепенно и с протяжным оглушающим стоном, Хонджун замирает, боясь кончить только от одного этого ощущения тепла внутри. Минги двигается размеренно, набирая темп по мере того как стоны старшего становятся громче и звонче и не может думать ни о чём, кроме мягкой гладкой кожи Кима, за которую так удобно цепляться, чтобы не дать им двоим упасть с этого тесного дивана, который сейчас используется совсем не по назначению. Минги до жути интересно, как много следов останется на теле старшего после сегодняшней ночи, но пока он не может этого видеть, и он обещает себе обязательно узнать это позже, а пока он лишь требовательно хватает Хонджуна за горло, притягивая его спину к своей груди и вновь толкается с особым усилием, выбивая из груди Кима особенно громкий стон, после которого тот неожиданно трясётся и падает на диван. Минги опускается за ним, стараясь не выскользнуть из сжимающейся дырочки, чтобы сделать последние несколько толчков и излиться внутрь Хонджуна, рыча ему что-то крайне неприличное на ухо. Потому что сейчас, дорвавшись наконец до желанного тела, он может себе это позволить. Но Хонджун не слышит. Оргазм настигает его такой огромной волной, что падай сейчас на землю метеорит, он бы и глазом не моргнул. Ему сейчас так хорошо, словно он съел самый большой и вкусный кусок торта на чужом дне рождения, словно забил решающий гол, словно попал в книгу рекордов Гиннеса, полетел в космос, спас планету, черт возьми, словно его оттрахал сам Сон Минги. Мечта сбылась. Минги тяжело дышит ему куда-то в плечо, восстанавливая дыхание. Его волосы щекочут Хонджуну ухо, а руки обвивают тонкую талию, и от этого становится как-то совершенно по-домашнему уютно. Тепло. Буря стихает, оставив после себя на суше два взмокших тела, что тихонько перешёптываются, обнимаясь. — Полежим так ещё немного? — спрашивает Минги, играюче прикусывая Хонджуну мочку уха. — Да, — Хонджун хихикает и находит взглядом глаза Минги в темноте, — конечно. После шторма в них светятся звёзды, а значит корабль может спокойно двигаться дальше, не боясь заблудиться в кромешной темноте.