Чудища, кроющиеся за спиной

Кориолан знает, что произойдёт, когда младшая участница двадцатых Голодных Игр будет убита. И на самом деле ждёт этого. Его милая жена, Джехэйн Голд, поистине золотая женщина в его жизни, слишком чувствительна к смертям столь молодых участников из Дистриктов. Он благодарен самому себе за то, что смог заполучить её в свои объятия, несмотря на мнение некоторых членов семьи девушки, противившихся их союзу. В любом случае, они мертвы, погребены под землю, а она — его официальная жена, леди Сноу — блистает как никогда рядом с ним. Идеальная партия для молодого президента Капитолия. Джехэйн Голд, невзирая на то, что жила с золотой ложкой во рту, не является высокомерным, тщеславным и стервозным человеком, как, например, его бывшие однокурсники Академии, о чьих родителях знали все в столице. В неё несложно влюбиться и проникнуться светлыми чувствами, что сделала огромная часть Панема. Ведь ей знакомы сочувствие и сострадание, доброта и веселье, спокойствие и излишняя эмоциональность, которую она проявляет в данную секунду, поднося свой белоснежный платок к уголкам глаз, не позволяя слезам пролиться на её смуглую кожу. На экране показывают как младшая участница Игр была загнана в угол старшими детьми, с жестокими и дикими усмешками наступающими на неё. На лице малютки застыло испуганное, перекошенное от ужаса выражение лица, крупным планом показанное на всех экранах страны. Его жена не сдерживает оха. — Кори… — Джехэйн, чьи графитовые волосы заплетены в характерную лишь для неё минималистичную причёску (в пучок из двух кос), судорожно вздыхает. Она сжимает тонкие губы, пока они не теряются на фоне её нахмуренного лица, и поворачивается к мужу. — Кориолан, прости, но я не могу смотреть на это. Сноу поправляет свой синий костюм и кивает. Глаза девушки прожигают его насквозь. Два сапфира блестят, невзирая на приглушённый свет и мрачнеющее небо за панорамными окнами. Кориолан улыбается своей обворожительной улыбкой. — Уже? Взгляд превращается из грустного в напряжённый. — Да. Ты знаешь, что я не люблю наблюдать за этой жестокостью. Смотрит на то, как бывшая Голд встаёт с дивана в их огромной гостиной, выглядя даже с покрасневшими глазами и слегка помятым платьем-футляром элегантно и опрятно. В какой раз Кориолан думает о том, какая удача его настигла, когда он десять лет назад получил благословение Волумнии Галл, благодаря действиям которой смог быстрее стать президентом Панема и, конечно же, познакомиться со своей золотой женой, которая практиковалась тогда у главы распорядителей Голодных Игр. Джехэйн практически выходит из комнаты, когда Кориолан, смотря на то, как на арене звучит выстрел и темнеет небо, тихо говорит в её удаляющуюся спину: — Иди в комнату. Я подойду через пару минут. В ответ ему стучат удаляющиеся каблуки. «Уже ничего интересного не будет», — понимает Кориолан спустя пару минут просмотра. Он вздыхает, встаёт с дивана, чувствуя себя утомлённым из-за сложностей, которые доставили ему эти двадцатые игры. Ведь это первые Голодные Игры, официально объявленные им же. Он является президентом уже год, отдавая всего себя этому званию и своим обязанностям, иногда совсем забывая о своей жене. Сноу с недовольством вдруг думает: а чем же могла заниматься всё это время его Джехэйн? Подруг у неё особо не было, только с его кузиной Тигрисс и своей бывшей одноклассницей она поддерживала более-менее дружеские отношения, иногда приглашая их попить кофе или прогуляться по парку. Кориолан хмурится, стоя посреди гостиной. «А есть ли у неё друзья мужского пола?» — как странно, но этого про свою жену он не знает. Сноу ненавидит такие моменты, когда выясняется, что он снова не знает о чём-то в жизни жены. Такие моменты порой пугают, потому что ему начинает казаться, словно не знает свою жену. Но это не так, он как никто другой знает её… однако его вопрос остаётся открытым. «Ответить на него сможет мне лишь она», — со вздохом Кориолан выходит из гостиной и идёт в их спальню. Он рассматривает развешенные по коридору картины; несмотря на различные жанры, сочетающиеся друг с другом, многим из них больше полвека, их привез в Президентский дворец ещё самый первый президент Панема, пост после него перешёл Господину Равинстиллу, и должен был быть отдан его сыну, но… Новым президентом стал он — Кориолан Сноу, который не позволит, чтобы кто-то посмел снести его с этой великой должности. Их спальня находится самой дальней по коридору, с чем оба супруга Сноу сразу же согласились. Кориолан — из-за того, что не желает, чтобы его с женой было слышно во время выполнения приятных супружеских обязанностей, а Джехэйн — боится, что во время балов или других собраний во дворце кто-то смог бы зайти по незнанию в их комнату. Личное пространство было очень важно для миссис Сноу. По этой причине мужчина стучит перед тем, как войти: привычка, появившаяся за пять лет брака, — дверь из красного дуба открывается, и Кориолан в один шаг входит внутрь. Их спальня огромная, больше, чем та, которая была в его фамильном доме, в два, может, даже в три раза. В середине находится их круглая кровать с миллионом подушек, специально купленных Джехэйн, любящей тонуть в них перед сном. Это была странность, какую он не совсем понимает в своей жене, однако мужчина не против этой, по его мнению, детской прихоти. Дверь за его спиной закрывается. Джехэйн, видимо успевшая вернуться туда, где была за время его отсутствия, сидит за стулом туалетного столика, сделанного из того же дерева, что и дверь, и рассматривает своё отражение. Или просто пустыми глазами смотрит на него. Он не уверен, на какой стадии грусти находится Джехэйн. Кориолан вздыхает, ничего не говоря супруге, зная, что ей нужно больше пары минут, чтобы собраться с мыслями и привести себя в порядок. В тишине он снимает с себя пиджак и, подойдя к гардеробной, аккуратно вешает его на вешалку рядом со многими другими костюмами. Сноу вспоминает свой старый шкаф, в котором от силы находилось две-три рубашки, иногда для покупки которых всей семье приходилось не есть нормально больше недели. Когда он снова поворачивается к жене, то видит, что теперь на ней нет её жемчужных украшений, а короткие пальчики расплетают аккуратную причёску. Напряжение с плеч спадает, и она позволяет себе расслабить спину, немного скрючиваясь от утомительного дня. На туалетном столике лежат несколько ватных дисков, перепачканных смытой косметикой, возле них лежит её белая шкатулка с золотыми орнаментами, куда прячет украшения, и расчёска, коей будет упорядочивать свои густые серебро-чёрные волосы. Кориолан расстёгивает первые пуговицы рубашки и расслабляет ремень. Его утром уложенные белобрысые волосы растрепались, несколько прядей свисает на его нахмуренный лоб. Голубые глаза сосредоточены на внешнем виде жены и её состоянии, справиться с которым может лишь он. Сноу облизывает губы, вдыхая аромат роз, наполняющий их спальню. — Хэйни. Джехэйн с недовольством фыркает, позволяя только в их комнате такое поведение. Кориолан слегка улыбается. Он прямо чувствует, как жена закатывает глаза и раздражённо поджимает губы от ненавистного — по причине, которую она ему не рассказывает — сокращения имени. — Кор-ри, — коверкает его имя дразнящим тоном. — Не знала, что спустя столько лет ты снова забудешь, как правильно произносить моё имя. Теперь же Кориолан закатывает глаза, качая головой. На его душе становится спокойнее, и он с удивлением понимает, что скучал по такой уютной, ненапряжённой атмосфере, которая царила сначала в его с Тигрисс отношениях, пока кузина не отдалилась от него, а сейчас царит в новой семье Сноу. — Ты расстроена. Я понимаю. — Я не расстроена. Это просто… — она кладёт локоть на поверхность туалетного столика и укладывает уголок подбородка на сжатый кулачок. — Это грустно. Я всё ещё считаю, что возраст должен быть от четырнадцати, а не двенадцати. Но понимаю, как юные трибуты могут разбавить напряжение и навеять тоски и сострадания. Хороший ход для привлечения зрителей, дорогой, я — вообще-то как никто другой — это понимаю. Особенно, если их смерть будет печальной или жестокой. А лучше, чтобы она была сразу и такой, и такой. Миссис Сноу прикрывает глаза, расслабив плотно сжатые губы. — Но всё равно это печально. — Ты помогла разработать многое из того, чем их убивают, Джехэйн, — решил напомнить ей Кориолан, подходя. — Верно, но это же моя работа, не так ли? — она пожимает плечами. — Жестоко убивать, но игра для этого и была создана. Ради того, чтобы выиграл победитель. А он должен быть или сильным, или умным, или и тем, и другим, но это большая редкость. «Да, большая редкость», — думает Сноу, смотря в раскрывшиеся тёмные глаза жены. «Поэтому их и нужно контролировать, иначе получится, как с… — он подавляет желание скривиться. — Люси, чёртовой, Грей». — Тем более, за это мне платят, и я люблю это, даже если моя семейная казна в этом не нуждается, — на смуглом лбу Джехэйн появляется складка, когда она осторожно дотрагивается до своих покрасневших глаз. — Мне просто жаль детей. Они в большинстве случаев очень милые и… такие невинные. — Ты просто их любишь, — Кориолан заходит за спину женщины, кладя свои длинные пальцы на понурившиеся плечи девушки. — Может, дело в том, что у нас пока что не получается их завести. Они часто обсуждают это: желание завести детей. Каждому из них хотелось их по своей конкретной причине. Кориолан надеется на наследника (но и от дочери он тоже не отказался бы). Двое, а может, и трое детей, если здоровье жены позволит, — в его памяти всё ещё свежи воспоминания смерти матери на родильной койке, поэтому он бы не стал сильно рисковать любимой. Сноу больше не должны падать как снег. Их семья должна стать больше, как должна была быть в его детстве, если бы не Дистрикты, развязавшие войну, смерть отца и матери. Джехэйн же, в отличие от него, не желала огромной семьи, но любовь к детям, особенно к маленьким, — её главная слабость после любви к нему. Поэтому она всегда остро реагирует на смерти молодых трибутов. Наверное, этому также послужила давняя смерть её младшей сестры, которая погибла от болезни в десять лет. Джехэйн никогда не считала себя одинокой в детстве, но Кориолан знал, насколько сильно жена скучала по умершей. Появление в их семье ребёнка уже не кажется такой уж и далёкой целью, как было до его новой должности — Президента Панема. Руководителя великой выжившей страны. — Думаю, ты прав, Кориолан. Джехэйн хмурится. В её глазах отчётливо видны грусть и разочарование от самой себя. Кориолан понимает, что та злится на то, что не может забеременеть и родить ему ребёнка. Ох, моя золотая жена. — Но эти дети… — на глазах наворачиваются слёзы, — совсем невинные, пусть и в будущем могли вырасти в настоящих убийц, мятежников и воров. Мужчина выходит из-за её спины, Джехэйн, и садится на корточки перед ней. Она поворачивается корпусом к нему, открывая вид на слезинки, стекающие по её ненакрашенному лицу, и взгляд, который он привык видеть после смерти каждого маленького трибута Голодных Игр. Он подносит руку к смуглому лицу жены и вытирает мокрые дорожки, ласково оглаживая пальцами щёку. — Ш-ш-ш, Джехэйн… Тише, тише, не волнуйся, их смерть будет не напрасна, как и смерти остальных трибутов. Помнишь наше правило? — «Голодные Игры должны продолжаться», — кивает, хрипло дыша. — Я знаю, знаю, Кори. Если нет Голодных Игр — значит, нет власти над Дистриктами. И сейчас Сноу видит в глазах жены ненависть и презрение, о которых он с удовольствием ей напомнил. Бывшая Голд довольно ясно высказывала свои чувства насчёт Дистриктов, она всё ещё помнит, что её мать и сестра умерли от нехватки лекарств из-за забастовки одного из них. — Умница. Я рад, что хотя бы со своей женой мне не нужно спорить. — Ты же знаешь, что я никогда не буду спорить с тобой, когда дело касается Игр. Я ненавижу Дистрикты. Поэтому я работаю вместе с Волумнией. Точнее, работала. Кориолан улыбается так, как может только он, и глаза Джехэйн сразу же смягчаются, и сама она начинает ластиться к его пальцам. — Я люблю тебя, Кориолан. — Я знаю, Джехэйн, — он клонит голову вбок. Женщина прикрывает глаза. — Я хочу показать тебе свою признательность за то, что ты такая хорошая жена. Иди ко мне. Он встаёт, а она быстро оказывается в его крепких и таких родных объятиях, чуть ли не мурлыча от удовольствия. От Джехэйн всегда исходит яблочный аромат, следующий за ней по пятам, куда бы её нога ни ступила. Губы увлажнены персиковым бальзамом, а кожа блестит от клубничного молочка, заставляющего её кожу сверкать и становиться бархатной. Кориолан обхватывает щёку жены, смотря на неё свысока со своего роста, пока она рассматривает его аристократичные черты, с наслаждением «облизывая» их взглядом. — Всё хорошо, моя золотая жена, тебе не нужно сильно грустить об этом. Уверен, что в скором времени ты родишь нашего ребёнка. Она вздыхает, улыбается и видит в глазах звёзды. Сноу любяще потирает большим пальцем краснеющую щёку, смотря прямо в её ониксовые бездны. — Тогда тебе стоит постараться, мой снежный муж. Кориолан всегда первым целует её губы в такие замечательные моменты, упиваясь властью, которую женщина сама вкладывает в мужские руки. Его золотая жена старше его, несомненно богаче, если смотреть на семейную казну, которая у Голдов почти не опустела за время войны, в отличие от казны Сноу, но всё равно всегда позволяет ему принимать все решения в их отношениях, всегда тиха в своих скромных возражениях, хотя и покорной её называть тоже нельзя. И всё равно Джехэйн лишь сладко выдыхает ему в рот, когда его губы невесомо касаются краснеющей шеи. Кожа у неё теплая, гладкая и сладкая на вкус, совсем как клубничное мороженое. Сноу наблюдает, как жена плавится, словно снежинка, окружённая лучами солнца, под его неторопливыми прикосновениями и поцелуями, скорее казавшимися ей подлой насмешкой, ведь она уже вся изнемогает, а ничего более Кориолан не собирается делать. Пока что. На губах играет усмешка, пальцы игриво пробегаются по скоро надоевшему платью, только мешающему ему дойти до своей цели. Кориолан цокает, а Джехэйн хмыкает, хмуро отстраняясь. Кожа на её щеках покраснела, глаза возбуждённо блестят, каждую секунду она сглатывает, стараясь справиться с пересохшим горлом, но отчего-то всё никак. — Кориолан, сними уже с меня это платье, или, клянусь, на следующий бал я надену то откровенное платье, которое ты запретил мне даже мысленно надевать на себя. Кориолан перехватывает руки жены, тянущиеся к его рубашке, и вновь тянет её на себя, довольно хмыкая. Джехэйн приходится опереться пальцами о его широкую крепкую грудь, пока мужчина медленно тянет застёжку платья вниз, мучая тем самым женщину. Она стонет, недовольно дрыгается, но, как только Сноу отталкивает её, помогая снять платье, то сразу замолкает и покорно смотрит в глаза мужа. Кориолану этот взгляд нравится. То, как готова и всегда тиха его жена в моменты их страсти, когда он нуждается оказаться глубоко в её вагине, где оставит свою сперму. Сноу проводит пальцами по голому животу Джехэйн, с забавой наблюдая, как напрягаются на нём мышцы. Не слишком заинтересованно обводит взглядом синее кружевное бельё, в отличие от упругого живота жены. Он может представить, как в нём будут расти и развиваться его дети, наследники рода Сноу. Похожие на него, может, на Джехэйн, они наполнят его семью, и больше его род не будет на грани вымирания. Больше никогда. Джехэйн сглатывает и просит, тёмными глазами впиваясь в его лицо. — Кориолан, пожалуйста. Не томи. — Тихо, тихо, дорогая, — улыбается, дразнит и знает, что жену это бесит. Оттого сам становится довольнее. — Ложись на кровать. Я пока сниму с себя одежду и, ах да… избавься от этого мешающего белья. Впрочем, ты и сама всё знаешь, не так ли? Много времени на избавление от костюма не требуется, и, когда все вещи аккуратно положены на его стул и он оказывается полностью голым, Сноу вдыхает аромат роз, покрываясь мурашками от прохлады в комнате. Он не может сдержать довольного выражения, стоит ему повернуться лицом к кровати и увидеть, в какой позе его ожидает возбуждённая жена. Ещё в начале отношений она старалась понять, как больше ему нравится видеть её перед самим сексом. Смущения и стеснения насчёт их сексуальной жизни у неё никогда не было, и после того как она узнала, в какой позе он любит видеть, а затем трахать её, Джехэйн всегда встречает его на кровати, откинувшись на подушки, с согнутыми и раздвинутыми в разные стороны коленями, предоставляя вид на свою подтянутую грудь и гладко выбритое лоно. — Прекрасно, — только говорит Кориолан при этом виде и облизывает губы. Джехэйн сравнивает в своих мыслях мужа с тигром, таким благородным и хищным, готовым в одну секунду растерзать. И когда он начинает целовать её ноги, прикасаясь к её смуглой коже, она не против стать для него самым лакомым кусочком. Сноу любит делать всё медленно, никуда не торопясь, отводя для их секса специально время. Мужчина гладит её между ног, покусывает груди и с наслаждением слышит постанывания жены. Джехэйн прикрывает глаза, прикусывает губу и старается сильно не двигаться, желая, чтобы он оказался в ней намного раньше. Кориолан подхватывает её за бёдра, гладкие и упругие, и нависает сверху, целуя, вдавливая тяжестью своего тела в постель. Мысленно расхваливает гладкую, лишённую шелушения и волос кожу жены, которая пахнет великолепно благодаря её бережному уходу. Джэхейн часто и шумно вздыхает, когда Сноу трогает её между ног, обводя подушечкой пальцев клитор, слегка надавливая на него, поддразнивая её этим. Низ живота горит в адском наслаждении, но самого главного она до сих пор не получает. Пока Кориолан не захочет. — Кориолан… пожалуйста… Бывшая Голд открывает свои два сапфира, покрытые невысказанными мольбами и неудовлетворением, хлопает ресницами, стоит мужчине навалиться на неё, закидывая женскую ногу на своё бедро, и вздыхает. — Ну… не томи, Кориолан… — постанывая, просит, чувствуя более вызывающие, возбуждающие действия мужа, когда его пальцы аккуратно ласкают её внутри, отчего она вся сжимается и дрожит. — Мой президент, — позволяет себе положить ладонь на его растрепавшиеся волосы и сжать их. Помутневшие от возбуждения глаза с расширенными зрачками уставляются на её покрасневшее, изнывающее лицо, и Кориолан целует её в губы. Сноу не любит торопиться ни в чём, все его действия спокойные, пропитаны отчуждённостью и холодностью. Он не теряет голову. Никогда. И он целует Джехэйн так же, как и трахает. Не спеша, растягивая наслаждение от самого процесса. Тигр, решивший долго кромсать свою добычу на мелкие кусочки. Он поглаживает её, ладонями проходится по внутренней стороне бёдра, убирая руку от вагины, аккуратно поднимает ладонь и сдавливает грудь. В его действиях нет резкости, поспешности и импульсивности, только чёткий расчет и понимание того, что и чего он хочет. И когда он захотел Джехэйн Голд несколько лет назад, он её получил. Как, впрочем, и сейчас. Кориолан направляет себя и мягко, аккуратно входит в её тело. Опьянённый этим, он целует, кусает, лижет её губы, скулы, шею, никак не может определиться, где остановиться. Хочется всего и сразу. Джехэйн сдавливает одной рукой его плечи, другой — блондинистую шевелюру. В его объятиях удобно, мягко и чудесно, словно она оказалась в объятиях самого ангела. В их комнате витает аромат нескольких запахов: секса, женского парфюма и излюбленных роз, способных перебить страшные тайны этой семьи. Ему не хочется прекращать своих движений, поцелуев и ласк, даже когда внутри всё накалывается, сжимается, предчувствуя наступающий оргазм. — Моя золотая жена, — расцеловывает тонкие губы, ловя женские вдохи и выдохи. — Моя… золотая женщина… — Кори… Кори, — произносит ему в губы и кусает за них, прикрывая глаза. Она начинает вся дрожать и сжиматься вокруг него, и он ловит крик её губ своим ртом. Упивается получаемым ею удовольствием, пока его собственное не прорвалось внутрь неё. Когда их дыхание приходит в норму, он перекатывается на бок и прижимает к себе жену, зная, что через пару минут уйдёт в душ — освежиться после всего. Джехэйн нежно улыбается, счастливая оттого, что он не уходит и не оставляет её, прижимается к его тёплому телу и не может сдержать своей радости. — Это было замечательно, Кориолан. На губах Сноу усмешка, которую жена не видит, и он целует её в висок, как бы благодаря. На его лице красуется удовлетворение, смешанное с собственным высокомерием. Словно у него могло получиться плохо. Он выглядит довольным мужчиной, хорошим мужем и отличным любовником, пока не вспоминает свои прошлые мысли, те, которые заставили сжиматься от гнева гнилую, жестокую и алчную часть, находящуюся глубоко внутри него. Кориолан Сноу перестаёт улыбаться, и на его лице застывает змеиная маска. — А с кем ты гуляешь, Джехэйн, когда меня нет?