Сколько кукушке жить осталось (Не навсегда...)

      Слыша залпы винтовок, Кир не решался даже поднять голову. Лицо кололо рассыпанное по полу сарайки сено, пальцы, словно закоченевшие, сжимали револьвер.       ― Вот же содят, шоб их холера… Чую, живыми не выйдем, ― хрипло проговорил Хват, выдыхая прозрачный пар из-под чёрных с проседью усов.       ― Мож ещё вылезем, ― Кир обернулся и указал на наспех заколоченную парой досок дыру в стене. ― А там где-нибудь до ночи сховаемся…       Когда пальба стихла, Хват приподнялся и, сунув в щель между дверями дуло винтовки, несколько раз выстрелил.       ― Да побереги ты патроны, ― шикнул Кир. ― Всё равно не положишь всех.       ― Ещё поучи меня, сопляк, ― Хват раздражённо повысил голос. ― Где ховаться? Это-ж Грановский. Он, собака, по запаху отыщет. А там уж лучше сразу пулю в голову, чем в плен. Текать надо в лес… ― он сделал ещё три выстрела и пригнулся от ответных.       ― Не добежим, ― оттолкнувшись дубовой от холода ладонью, Кир перекатился мимо дверей на его сторону.       Ползком подобрался к распластанному на полу телу Галика, взял его за край тулупа и с трудом перевернул. Телогрейка с двумя тёмными дырами была мокрой, от неё ещё шёл пар, и резко пахло железом. Обыскивая чужие карманы, Кир перепачкал руки кровью, на них туту же налипли мелкие травинки и сор. Несколькими найденными патронами зарядил свой револьвер, второй – уже заряженный – найденный у Галика, толкнул по полу в сторону Хвата.       ― На. Для твоей дуры патронов нет.       ― Да откуда-б у него. Курить есть?       ― Всё в кровищи… ― Кир открыл измятый портсигар, выудил из него две сухие сигареты, прикурил первую и отдал её Хвату.       Тот кивнул и вновь прицелился:       ― Ух! Положил одного гада… Пригнись.       Прижавшись к полу, Кир закашлялся, резко глотнув горький дым. На дверях вспыхивали белым дыры от пуль. Через щели между досками стены Кир заметил быстрое движение, тут же несколько раз выстрелил, снаружи раздался вскрик и звук падения.       ― Окружают!       Выпавшая у Кира изо рта сигарета задымила на сене.       ― Текаем…       С необычайным проворством на четвереньках Кир добрался до заколоченной дыры, несколько раз саданул по доскам локтем, почти не ощущая боли, выполз на снег, тут же перевернулся набок и дважды выстрелил в выбежавшего из-за угла солдата.       ― Ну шо ты застрял, ― рыкнул Хват, толкнув его, и вылез следом.       Раздалось ещё три выстрела, Кир вскинул голову и увидел в чердачном окне ближайшей избы бледное лицо и ружьё Власа.       ― Бежим, пока прикрывают, ― хрипло поторопил Кир и, пригибаясь, побежал между избами, перепрыгивая через дырявые плетни и переломанные заборы.       На миг обернулся, но уже не увидел позади Хвата. Останавливаться было нельзя. Кир дёрнул за ручку двери одной из изб, но она оказалась заперта изнутри. Раздавшийся позади взрыв гранаты подстегнул внутреннюю панику. К счастью, дверь следующей избы легко поддалась. Вбежав с револьвером наготове, Кир не увидел внутри никого. Быстро нашёл взглядом на полу квадрат ляды в погреб, дёрнул в спешке за ручку так, что чуть не вырвал. Внизу тускло трепетал свет. Кир нащупал ногой ступеньку и, едва не свалившись, дал дверце над собой захлопнуться. Пламя свечки колыхнулось, тут же в уши ударил детский крик. Молодая хозяйка избы с ужасом смотрела на Кира, прижимая к груди наспех закутанного в шаль младенца.       ― Всё хорошо, я не враг, ― быстро прошептал Кир. ― Уйми его поскорее…       Женщина кивнула и склонила своё худое, бледное как месяц лицо над ребёнком, судорожно укачивая его, зашептала что-то невнятно, выдыхая пар, сама едва не плача. Кир понимал, что выбрал не лучшее место для того, чтобы скрыться, но искать новое было уже поздно. Выравнивая дыхание, он сглотнул липкую слюну, пальцами зачесал назад отросшие сальные пряди волос. Боль в локте не утихала. Кир присел на ступеньку, положил револьвер рядом, напрягая глаза, присмотрелся к засаженным в кожу ладоней занозам, постарался выковырять одну, но замёрзшие пальцы не слушались. В револьвере оставалось всего два заряда. Выстрелы сверху становились всё ближе. Ребёнок рыдал, доводя мать до истерики. Всхлипывая, она уже сидела на земляном полу, раскачивалась всем телом, зажимала ладонью рот младенцу. Сбивчиво, хрипло подвывала слова с детства знакомой Киру песни: «Я ослаблю злой силок, Улетай мой голубок Голубыми небесами Белоснежными крылами. Над родною над землёй Оброни пером покой…»       И чем громче становились выстрелы, тем громче становился её сдавленный голос. В голове Кира пронеслась холодящая кровь мысль – пустить по пуле в мать и в ребёнка. Или же просто одну в свой пульсирующий висок. Но револьвер остался лежать на месте. Отбиться от равенцев точно не получится. Остаётся только надеяться, что они не заглянут в погреб.       Хват говорил про Грановского, Кир тоже о нём слышал. Точнее – о его верности идеям Альтова и кровавом терроре во имя общего равенства. Попасть к нему в руки вовсе не хотелось, но и так просто застрелиться, не попытав удачу – стыдно. К тому же, сейчас это бы окончательно довело несчастную женщину.       Кир вспомнил свою мать. Где-ж она сейчас? Больше двух лет назад простился с ней и сестрёнками у парохода, обещал, что и сам скоро оставит раздираемую своими же детьми Родину. С тех пор он и дома больше не был, и не знал, куда письма писать. Однако верил в то, что однажды снова обнимет Златочку и Зоечку, посмотрит в тёмно-серые глаза матери и почувствует на щеках мягкое тепло её рук.       Открыв влажные глаза, Кир сделал несколько шагов, опустился на колени рядом с содрогающейся от рыданий женщиной, обхватил её руками, прижался щекой к горячему влажному лбу.       ― Тихо-тихо… ― прошептал он, разомкнув слипшиеся обветренные губы. ― Скоро это кончится, не бойся. Вас они не тронут… Я к ним выйду, они меня ищут…       Кир хотел встать, но тонкие красные пальцы женщины вцепились в край его засаленного тулупа. Как в лихорадке она замотала головой, повторяя: «Нет-нет-нет…».       ― Да успокойся же… Подумают ещё, что ты меня специально прячешь… Пусти, ― Кир пытался разжать её пальцы.       Звук открывшейся двери в избу и шаги нескольких пар ног заставили их обоих содрогнуться и затравленно вскинуть головы. Уловив момент, Кир поднялся, женщина сильно пошатнулась в его сторону, едва не уронив ребёнка. Ляда резко поднялась.       ― На выход! По одному! ― скомандовал грубый голос сверху. ― Медленно!       Держа руки у головы, оглушенный детским криком, Кир медленно пошёл к лестнице, не сводя взгляд с лежавшего на ней револьвера.       ― Вы под прицелом! Не прикасайтесь к оружию! Руки вверх!       ― Да знаю! ― громко отозвался Кир.       Он поднял голову и увидел три направленные на него винтовки.       ― Руки можно опустить или сами меня вытащите?       Голова Кира была на одном уровне с солдатскими сапогами.       ― Вылезай. Но медленно, ― скомандовал небритый равенец с красным обветренным лицом. ― Кто там ещё?       ― Лошадь. Не слышишь, как ржёт? ― съязвил Кир и поморщился от боли, когда опёрся на ушибленную руку.       ― Ты не умничай, паскуда, ― стоявший слева солдат пихнул его носком мокрого сапога.       ― Баба там с ребёнком, ― вновь подняв руки с раскрытыми ладонями, Кир выпрямился и кашлянул. ― Она не при чём, я сам вломился.       Один из равенцев присел, опасливо заглянул в погреб и кивнул двум другим, затем быстро обыскал пленного, конфисковав всё небогатое содержимое его карманов.       ― На выход!       Кир неохотно пошаркал ногами к двери, щурясь от света. С улицы прямо ему навстречу уверенно шёл солдат и, несмотря на отсутствие на его шинели любых знаков отличия, Кир понял, что это и есть Грановский. Твёрдая военная выправка, копна густых с проседью у висков чёрных волос и волчий взгляд палача.       ― Пленный? ― спросил он негромко.       Трое равенцев, сопровождавших Кира, тут же вытянулись по струнке:       ― Так точно!       Острый край рта Грановского приподнялся в ядовитой ухмылке:       ― Здесь взяли?       ― Так точно! Прятался в подполе.       Киру не хотелось встречаться глазами с равенским командиром, и он едва смог сдержаться, чтобы не отвести взгляд, когда это случилось.       ― Местный, небось? Твой отпрыск надрывается?       ― Нет, ― услышав свой сдавленный голос, Кир кашлянул и расправил плечи, чтобы добавить себе уверенности.       Ему было досадно за внутреннюю трусливую дрожь.       ― Кто там ещё? ― спросил Грановский, обращаясь уже к одному из солдат.       ― Женщина.       ― Расстрелять.       От этого слова сердце Кира упало:       ― За что?! ― выпалил он. ― Она не при чём! Мы даже не знакомы!       ― За укрывательство преступника, ― невозмутимо пояснил Грановский.       ― Нет! Не нужно! Люди вы или кто… ― Кир обернулся на солдат.       Один из них явно был напуган приказом не меньше.       ― Не нужно! Не трогайте их… ― панически упрашивал Кир.       ― Шагай давай, ― скомандовал краснолицый равенец, пихнув его в спину. ― А ты иди стреляй…       Пользуясь его секундным отвлечением, Кир поддался желанию ударить, но руку остановил солдат, стоявший с другой стороны.       ― Ах ты сука! ― краснолицый со злостью двинул Киру в челюсть.       Зубы лязгнули, край языка проткнула резкая боль, и рот заполнился вкусом крови.       ― Держи его!       Кира схватили под руки и выволокли на улицу. Он отчаянно вырывался, двое повалили его на землю, уткнули лицом в снег.       ― Приказ был – стрелять, ― повторил Грановский.       ― Не могу… Она же там с детём…       Сапоги Грановского проскрипели в сторону двери.       ― Не надо! Грановский, слышишь! Не надо! ― надрывно заорал Кир, будто громкость делала его уговоры более действенными. ― Это всё я! Она не…       Два выстрела отозвались эхом в голове, как и стихший крик младенца. На несколько секунд Киру показалось, что выстрелили в него. Силы отхлынули, тело сделалось ватным. До слуха донёсся спокойный голос Грановского:       ― Ещё одно нарушение, Журавлёв, и расстрел на месте. Этого я допрошу позже. Пока свяжите и киньте куда-нибудь.       ― Вставай, паскуда…       Кира подняли, словно мешок. На снегу, рядом с отпечатком его щеки, осталось алое пятно. Сплюнув ещё раз, Кир частично попал на свой тулуп.       После дня, когда он решил, что война будет и его личным делом, перед глазами Кира пронеслось немало смертей, но одно дело убивать в бою, зная, что на кону твоя жизнь, и совсем другое – бессмысленное кровопролитие.       Киру наспех связали запястья и повели в место временного заключения. Про себя он считал трупы вольных, с которыми пришёл в деревню. По выбритому затылку, в котором теперь темнела дыра от пули, узнал тело Хвата.       ― Посидишь пока здесь, ― краснолицый втолкнул Кира в сарай, где, судя по запаху, когда-то держали скот, крепко связал ему ноги и оставил в одиночестве.       Морщась от боли в руке, Кир с трудом подполз к стене и сел, прислонившись к ней. Перед глазами стояло худое, бледное женское лицо, блестящее от холодного пота. Горло сдавили поднимающиеся от бессильной злобы рыдания. Глотая кровавую слюну и слёзы, Кир дал себе вторую за жизнь клятву о мести. Теперь он вдвойне обязан выжить и непременно избавить мир от палача Грановского.              С улицы слышались разговоры солдат, изредка ещё грохали выстрелы, где-то шла перебранка, визжала женщина. Так прошло около двух часов прежде, чем за Киром пришёл уже знакомый ему краснолицый солдат, привольно помахивая наганом.       ― Ну что, падаль? Сидишь…       ― Пляшу, ― хрипло отозвался Кир.       Прикушенный язык распух и неохотно ворочался.       ― Напляшешься ещё… Не до шуток будет, ― присев, равенец развязал ноги пленному. ― Вставай. Подыхать пора.       ― Ну это ещё бабка гадала да надвое сказала… ― Кир с трудом поднялся и мрачно глянул на краснолицего.       Тот рассмеялся и подтолкнул его к выходу.       Сердце испуганно билось о рёбра, несмотря на все попытки Кира взять себя в руки. Он храбрился, отгонял мыли о том, что его сейчас ждёт, но зубы предательски лязгали, и причиной тому был не только холод.       В избе было жарко, пахло горячей печью, дровами и хлебом. Кир отчётливо ощутил голодную пустоту в желудке и сглотнул подступившую слюну.       Грановский сидел у стола, склонив косматую голову, и смазывал револьвер. Его серая гимнастёрка с черными командирскими нашивками на воротнике была расстёгнута, рукава подвёрнуты. Портупея лежала рядом на лавке вместе с походным мешком. Краснолицый остановился у входа, несколько помялся, затем осторожно заговорил:       ― Пленный по Вашему приказу…       ― Я вижу, ― спокойно перебил Грановский. ― Можешь идти.       ― Есть.       Кир прислонился плечом к стене, стараясь выглядеть более спокойным и расслабленным.       ― Ну рассказывай. Чей будешь? ― спросил Грановский, не поднимая головы.       ― Да ничей. Сам по себе, ― с нарочитой небрежностью отозвался Кир, стараясь как можно чётче выговаривать слова.       ― Кукушка, значит. Большая вас стая собралась. Чего палить-то начали?       Киру не нравилось, когда его вольный анархичный образ жизни обозначали пренебрежительным, невесть откуда взявшимся названием «кукушка». Но высказываться по этому поводу не стал.       ― Я почём знаю. Среди нас командиров нет.       ― А ты себе не командир? ― протерев лоскутом ткани оружие, Грановский ещё раз внимательно осмотрел его.       ― Я не за Альтова. А ребята мне всё-таки своими были, ― выдал Кир, тут же испугавшись собственных слов.       ― А мы не за Альтова, ― Грановский наконец посмотрел на собеседника, ― мы за его идеи. Иначе мы бы не лучше монархистов были. А раз уж ты тех сволочей своими считаешь, то и отвечать за них ты будешь, ― он отложил в сторону готовый револьвер. ― Вы шесть моих солдат положили, и ещё двое, может, до завтра не дотянут.       ― Стало быть, для меня ты наган начистил? ― Кир попытался растянуть губы в улыбку и крепче сжал кулаки предательски дрожащих рук.       ― Много чести патроны ещё на тебя тратить, ― Грановский достал из мешка свёрнутую рулоном широкую тканевую ленту с небольшой петлёй на конце. ― И чем же тебе Альтовские идеи не угодили? ― накинув петлю на большой палец правой руки, он несколько раз обернул тканью запястье, затем ладонь. ― Читал его хоть?       ― Читал. И Торока, и Барельского читал, ― наблюдая за тем, как собеседник обматывает кисть, пропуская ленту поочередно между пальцами и возвращаясь к основанию ладони, Кир понял, что его будут бить, скорее всего – долго и сильно.       ― Даже Барельского? ― с наигранным удивлением переспросил Грановский. ― И что же?       ― Он не призывал отнимать у людей честно нажитое. Он писал, что надо общество менять, тогда все и сравняются. А Альтов всё вывернул: рубит ноги тем, кто выше, растягивает тем, кто ниже, и думает, что люди благодарны будут, ― голос Кира стал громче и увереннее, страх немного отступил.       ― Не вывернул, а ускорил. А по Барельскому всем вообще надо сидеть и ждать, пока придёт какой-то справедливый властитель, всех избавит от гнёта и произвола, а после в сторону отойдёт. Это тебе тогда с серебряными по пути, за справедливым монархом, ― закрепив обмотки, он несколько раз сжал и разжал кулак.       ― А я и не по Барельскому думаю. Я теперь сам по себе и за свои идеи.       ― Ну что-ж, ― Грановский поднялся и, обогнув стол, неторопливо приблизился к пленному, ― …свои идеи ты будешь разве только червям продвигать…       Первый удар в лицо едва не сбил Кира с ног. Он пошатнулся, навалился на стену и почувствовал кровь на губах. Второй удар всё-таки вывел его из равновесия. Он болезненно зашипел, упав на больной локоть, и тут же задохнулся от пинка в живот. Инстинктивно подтянул колени к груди, пытаясь закрыться. Взявшись двумя руками сзади за ворот тулупа, Грановский буквально вытряхнул Кира из него, только рукава держались на связанных запястьях.       Войдя в раж, Грановский бил ногами без разбора. Перед расплывающимся взором Кира то и дело вспыхивали угли тёмно-карих глаз. Тело превратилось в один скованный комок боли.       Наконец Грановский запыхался, его широкий лоб блестел от пота. Опустившись на колено, взял Кира за ворот и ещё раз ударил в голову. Перед глазами вспыхнули искры, и всё потемнело…              Выплеснутая в лицо ледяная вода вернула Кира в сознание. Он глубоко вдохнул и закашлялся. Взгляд его сфокусировался на Грановском. Тот пил воду из эмалированного ковшика, обмотки на руке были запачканы кровью, лицо не выражало совершенно ничего. Но, стоило ему встретиться со взглядом Кира, как тёмные глаза вновь хищно сверкнули. Выдохнув, Грановский вытер рот обратной стороной ладони и с ухмылкой выплеснул остатки воды на пленного. Кир зажмурился. Лицо горело, в горле стоял вкус металла. Когда Грановский вновь направился к нему, Кир попытался отползти назад, будто был шанс сбежать. Но остатки надежды на спасение испарились, когда на плечо ему наступила подошва солдатского сапога. Грановский тихо рассмеялся и сильно пнул Кира в грудь:       ― Кукушка-кукушка, сколько тебе жить осталось?       Второй раз Кир очнулся от резкой жгучей боли и тут же дёрнул головой, хрипло взвыл. Грановский прижимал к его щеке край раскалённой кочерги. За окном уже стемнело, помещение освещалось лишь одной керосиновой лампой, тени от которой делали блестящие глубоко посаженные глаза Грановского ещё более жуткими. Внезапно распахнулась дверь, спину Кира обдало холодным сквозняком.       ― Командир! Там серебряные наступают! ― голос краснолицего равенца звучал испуганно.       Грановский моментально переменился в лице и бросил кочергу на стол, словно тут же забыл о скулящем на полу пленном:       ― Строй всех, ― распорядился он, быстро собираясь.       ― Есть! ― краснолицый быстро затопал прочь.       Несколько секунд спустя Грановский перешагнул через Кира и вышел следом. Штора, отгораживающая вход в другую комнату, колыхнулась, и из-за неё выглянуло веснушчатое лицо девочки лет десяти, круглые глаза тут же испуганно расширились. Кто-то одёрнул её, оттащив назад:       ― Сказано тебе было, поганка, не высовывайся, ― шикнул старческий голос.       ― Ба, он дышит ещё и мигает…       ― Вот и пущай. А ты – брысь. Сейчас опять начнут, окаянные… Господи сохрани, доколе ж так будем…       Кир приподнял голову, попытался оттолкнуться ногами от пола. Кривясь от боли и неуклюже извиваясь, путаясь в сбившемся позади тулупе, он смог сесть, откинулся спиной на стену. В глазах двоилось, голову заполнял тонкий звон. Из-за шторы показалось рябое лицо старухи:       ― Ишь, как этот бес тебя… Как ещё душа в теле держится, ― она переступила порог и замерла, будто в нерешимости. ― Развязать тебя?       Кир чуть мотнул головой:       ― Не надо… ― проговорил он, едва размыкая губы. ― Мож ещё вернётся… А бежать я… не смогу… Воды только дайте…       Невнятно причитая, старуха зачерпнула воды в ковшик, присела рядом с Киром и осторожно дала ему сделать несколько глотков. Боль от обожжённой щеки доходила, кажется, до самого мозга и отдавала в кадык.       ― И чего делют промеж собой… Сынка воевать забрали, дитё без папки растёт… На неделе помещика здешнего повесили со всем семейством. Разграбили всё, нехристи… Ещё из-за вас – забурунных – ноне устроили… Серебряные теперича ещё… Сохрани Бог, помилуй… ― приговаривала старуха, вновь приближая к губам Кира край ковшика.       ― Мож бражки тебе? Всяко легше станет, ― неожиданно предложила она.       Кир выдохнул короткий смешок, не двигая губами:       ― Спасибо, хозяйка…       От алкоголя зажгло язык и нижнюю губу.       ― Пей-пей… А то, мож, помирать сёдня…       Опустошив стакан, Кир выдохнул и моргнул:       ― Спасибо. А я ещё поживу…       ― Дай Бог, дай Бог… ― старуха выпрямилась и заковыляла обратно за шторку.       Кир закрыл глаза и расслабился, чувствуя, как по венам расходится алкоголь. Услышав первые выстрелы завязавшегося боя, затянул: «Я ослаблю злой силок, Улетай мой голубок Голубыми небесами Белоснежными крылами. Над родною над землёй Оброни пером покой…»       Песня прерывалась, дыхания не хватало, а голос надломлено срывался. Пылающие щёки защипало от слёз, сдерживать которые уже не было сил.       Когда бой закончился, на небе уже забрезжили розовато-холодные лучи рассвета, сыпал частый снег. Кир знал, что победили серебряные. Он успел слегка ослабить верёвки на руках, стерев до крови кожу запястий. Если повезёт – в этот раз всё-таки получится отсидеться и незаметно улизнуть. От голода и головокружения желудок сминало чувство тошноты, сквозь запёкшуюся в носу кровь тяжело дышалось, локоть по-прежнему ныл.       Из-за шторы вновь выглянула старуха:       ― Глянь, не помер ещё, ― проговорила она. ― Альтовских-то, кажись, погнали. Эти сейчас заявятся, корми-пои их…       ― Эти хоть имущество не отнимают, ― подал голос Кир.       ― Было-б ещё чего отнимать…       ― Ты, бабуль, руки мне освободи.       ― Пойдёшь? А то, мож, ещё отсиделся бы от греха подальше…       ― Мне по нужде надо, нет уже терпения.       ― Чего-ж сразу не сказал, ― старуха засуетилась.       Кир развернулся, чтобы ей было удобнее разрезать верёвки.       ― Ох, Господи, до мяса руки стёр. Мазь у меня есть хорошая, ты, как сходишь, воротись – помажу. Она мигом заживляет… Да и далече ты такой не уйдёшь.       ― Спасибо. Да на мне и так как на собаке заживает, ― когда верёвка упала, Кир болезненно поморщился и поднялся, надевая тулуп. ― Поглядим, может и вернусь, ― он спешно захромал в сени.       Но едва выйдя на двор, Кир увидел краснолицего равенца, которого сопровождали серебряные. Тот, в свою очередь, тоже увидел Кира, дико вытаращил глаза, залитые кровью из раны на голове, и заорал, вырываясь:       ― Вон этот! Паскуда анархистская! Кукушка! Его тоже расстреляйте! Думал сбежать, сука! Его тоже расстреляйте!       Когда двое солдат направились к нему, Кир обречённо вздохнул и приподнял руки:       ― Ребят, отлить разрешите, всю ночь связанным просидел…       ― Зачтём как последнее желание, ― усмехнулся один из серебряных.       Справляя нужду, Кир слушал, как за его спиной двое переговаривались, решая, стоит ли отправить его на расстрел с захваченными равенцами или сначала спросить у старших по званию. В конечном счёте пленного всё-таки повели к поручику и даже дали закурить по пути.       ― Много пленных взяли? ― поинтересовался Кир.       ― Поубивали больше. Вроде как, ещё сбежали несколько…       ― И кого это вы такого красивого ведёте? ― неожиданно спросил обогнавший их молодой офицер на породистом караковом жеребце.       ― Пленный, Ваше Высокоблагородие.       ― Равенцы взяли, говорят, что из кукушек… То есть, из бродячих…       ― А сам он что говорит?       ― Анархист я, ― Кир поднял взгляд на офицера.       Тому на вид не было ещё и тридцати, из-под сдвинутой на затылок папахи выбивались прямые русые волосы, кошачьи желтовато-зелёные глаза с хитрым прищуром смотрели насмешливо.       ― Не твоих ли дружков в овраг у леса поскидали?       ― Уж не знаю, куда их поскидали, может и в овраг.       ― А тебя почему с ними не положили?       ― Повезло, ― Кир криво усмехнулся, чувствуя, как дёргающая боль от ожога отдаёт в глаз.       ― Что-то ты недоговариваешь, ― офицер постоянно удерживал своего коня, который никак не хотел стоять на месте. ― Кто тебя так разукрасил?       ― Грановский постарался.       ― Командир?       ― Он самый.       Офицер улыбнулся:       ― Придержите пока этого анархиста, потом решу, что с ним делать.       Страха Кир уже не испытывал, только усталость. Он даже задремал в амбаре, где его заперли до тех пор, пока Его Высокоблагородие не изъявил желание продолжить разговор.       ― Как звать-то этого вашего благородного? ― спросил Кир у своего конвоира по пути.       ― Дмитрий Феофаныч. Воздвиженский.       ― Воздвиженский? Генеральский сынок, что ли?       ― Да.       ― Как же это генерал свою кровиночку родненькую отпустил в такое пекло? ― Кир иронично усмехнулся.       ― Этому запретить не получится, да и спорить с ним бесполезно.       ― Лютый он у вас? Как думаешь, бить будет?       ― Может и будет, коли разозлишь.       Такой ответ не добавил Киру тревоги. Дмитрий был похож на человека, с которым можно договориться.       ― Грановский сбежал, небось?       ― Нет. Этот отстреливался, пока патроны не кончились.       ― Убили?       ― Живым взяли.       ― На его труп я бы глянул. Да, может, и гляну ещё… Пришли?       ― Пришли.       Дмитрий, похоже, был в хорошем настроении, он весело посмотрел на Кира и кивнул ему на табурет:       ― Садись. В ногах правды нет.       Было заметно, что на войне он не так уж давно, даже тени под глазами залечь не успели.       ― Как зовут, анархист?       ― Кир.       ― А фамилия?       ― Смолин. На что тебе? ― легко спросил Кир, будто у приятеля.       ― На всякий случай, ― Дмитрий неторопливо обошёл его, разглядывая. ― Говоришь, Грановский тебя просто так побил?       ― Нет. За идею.       ― За идею, ― со смешком повторил офицер. ― Сейчас мы у него это и узнаем. Приведите Грановского!       ― А цыгаркой пока не угостишь, Высокоблагородие?       ― Наглости тебе не занимать. Не боишься, что за такое будешь рядом с остальными в яме лежать? ― в голосе Дмитрия не было серьёзной угрозы.       Потому Кир лишь равнодушно пожал плечам:       ― Да я, похоже, хоть как рядом с ними лягу. Чего терять уже. Я бы и с царём так же разговаривал, мне все одинаковые.       ― Кто-бы только к царю такого босяка пустил, ― достав из кармана портсигар, Дмитрий открыл его перед собеседником, после чего чиркнул спичкой и дал прикурить. ― Хотя говоришь ты хорошо. Грамотный?       ― Спасибо, ― Кир затянулся и кивнул: ― Грамотный. Хоть табаку хорошего перед смертью попробую…       В этот момент дверь открылась, в избу ввели Грановского со связанными за спиной руками. Влажная гимнастёрка была запачкана кровью, на левой стороне лица от виска до подбородка тянулась оранжевато-розовая ссадина, как от падения на шершавый обледеневший снег. Волосы у виска склеились от крови. Мрачный взгляд тёмных глаз перепрыгнул с Дмитрия на Кира.       ― А ты, погань, уже за курево продался…       ― Чего-ж не покурить, если дают? С меня спросить взамен нечего, ― отозвался тот, злорадно усмехнувшись.       ― А действительно ли нечего? Или ты его так, для души избил? ― поинтересовался Дмитрий.       ― Да что с него спрашивать? Эта кукушка, поди, мать собственную не знает.       ― Зато твою близко знаю, ― огрызнулся Кир.       ― Скоро узнаешь. Она десять лет как в земле лежит.       Наблюдая за их перепалкой, Дмитрий рассмеялся:       ― Ну хватит-хватит. В земле скоро вы оба будете. А твою голову я ещё папаше в подарок отравлю, ― он подмигнул Грановскому. ― Но сначала ты на мои вопросы ответишь.       ― Смотри, как бы рано или поздно твою голову папаше не отправили, ― отозвался тот.       ― Ты за мою голову не переживай, ― Дмитрий подошёл ближе к собеседнику, глядя ему в глаза. ― Ну что? Будем по-хорошему разговаривать? Или сначала тебе ногти повыдёргивать и глаза выжечь? ― спросил он, понизив голос.       Грановский поджал губы, тело его напряглось, словно сжатая пружина, и, резко подавшись вперёд, он ударил головой в лицо Дмитрия. Тут же двое солдат схватили его и оттащили назад. Кир чуть не переломил сигарету от неожиданности. Отшатнувшись и прижимая руку к лицу, Дмитрий ошарашенно вытаращил глаза, затем взгляд его вспыхнул от гнева, лицо покраснело.       ― Сука… ― прошипел он сквозь окровавленные зубы и, схватив нагайку, сильно хлестнул Грановского наискось по лицу.       Тот зажмурился и до скрежета сжал челюсти.       ― На колени! ― приказал Дмитрий.       Двое солдат с силой толкнули Грановского вперёд, заставив его опуститься на колени, и торопливо отскочили, видя, как Воздвиженский снова замахивается. Нагайка просвистела ещё пять раз, проходясь по ссутуленной спине Грановского, прежде чем Дмитрий успокоился, опустился на лавку и вытер рот обратной стороной ладони:       ― Хозяйка! Принеси что-нибудь кровь утереть.       В горницу торопливо вошла женщина с родимым пятном на щеке, не поднимая головы, положила на край стола белую утирку и также спешно удалилась. Кир понял, что сигарета дотлела почти до пальцев, последний раз затянулся и затушил её о подошву сапога. На несколько секунд воцарилось молчание. Дмитрий прижимал к губам и носу окровавленную утирку, его взгляд задумчиво блуждал и остановился на лице Кира:       ― Чем тебе щёку прижгли?       ― Кочергой…       Грановский выпрямился, не открывая глаз, который задело при ударе нагайкой. Он хотел подняться, но солдаты не позволили. Дмитрий убедился, что кровотечение прекратилось, бросил утирку на стол, прошёл к печи и взял стоявшую в углу кочергу:       ― Вот такой?       Кир кивнул, уже догадываясь, что сейчас будет происходить.       ― Интересно... ― открыв заслонку, Дмитрий сунул кочергу в горнило и отдал приказ солдатам: ― Держите его крепче. А ты держи, чтобы он головой не крутил, ― последняя фраза была обращена уже к Киру.       Тот даже растерялся попервой, пока не встретился с угрожающим взглядом Грановского. В памяти тут же поднялся образ испуганной дрожащей женщины с закутанным в шаль младенцем на руках, уже успевшая отступить злоба вспыхнула с новой силой.       ― Ну что, как собачонка будешь его приказы исполнять? ― этот вопрос подлил масла в огонь.       Кир решительно подошёл к Грановскому, опустился на колено позади него, одной рукой крепко взялся за густые жёсткие волосы, второй рукой обхватил его за шею, надавливая предплечьем на кадык, придушивая и не давая сопротивляться.       ― Ублюдок! Какой ты анархист после этого!       Слова Грановского сменились чем-то между рычанием и воем, когда Дмитрий с дьявольским, пугающе-восторженным выражением лица прижал к его щеке раскалённую кочергу. Стиснув зубы, Кир задержал дыхание, ненависть пожаром охватывала его, окутывала разум густым дымом, заставляла сильнее зажимать горло Грановского.       ― Эй! Ты задушишь его!       Оклик Дмитрия не остановил Кира. Он чётко понимал, что другого шанса отомстить уже не будет.       ― Уберите его! Быстро!       От сильного удара по затылку, перед глазами Кира поплыли звёзды, его оттащили от Грановского и прижали к полу.       ― Запри его! ― приказал Дмитрий.       ― Грановский! Я всё равно прикончу тебя! Запомни, сука! ― выкрикивал Кир, пока его волокли в сени.       Вновь сидя связанным и запертым, Кир, с одной стороны, понимал, что зря погорячился и сам уничтожил последнюю надежду на спасение, ослушавшись Дмитрия, но, с другой стороны, даже гордился собой за столь отчаянную попытку мести. Он осмотрелся, рассчитывая найти пути побега: у лаза на второй этаж не было лестницы, бревенчатые стены сложены добротно. Стиснув зубы от боли, Кир попытался ослабить верёвку на руках. Его запястья были влажными от крови.              Прошло около двух часов, когда дверь открылась. Первый солдат вошёл в амбар с револьвером наготове, за ним второй волоком втащил и бросил на полу Грановского. Не говоря ни слова, оба удалились. Кир продолжил двигать запястьями с удвоенной силой. Если с допросами покончено – то и до казни недалеко. А со свободными руками можно будет хотя бы закончить начатое и всё-таки придушить Грановского. Хотя тот и так лежал, словно труп, приставшая к спине нательная рубаха была в длинных расплывающихся кровавых полосах.       Только минут через десять Грановский зашевелился, хрипло выдохнул и попытался не то встать, не то перевернуться с болезненным шипением.       ― Ты здесь, кукушка? ― невнятно спросил он.       ― Здесь, ― отозвался Кир глухо. ―Чего? Хош узнать, сколько тебе жить осталось?       ―Сам знаю… Они сейчас отдыхают… А к вечеру нас повесят… ― очередная попытка сесть всё-таки увенчалась успехом, и Грановский развернулся лицом к собеседнику.       В полумраке поблёскивал только его правый глаз, левое веко вспухло и не поднималось, лицо было тёмным от синяков и крови, разбитые губы едва шевелились.       ― И что?       ― Сваливать надо, вот что.       ― Ты сотрудничать мне предлагаешь? ― Кир усмехнулся.       ― Предлагаю. Пока эти жрут, дрыхнут и баб лапают – может и получится сбежать.       ― А чего-ж твои солдаты сбежавшие спасать тебя не прибегут?       ― Ты не язви. Отвечай толком, помогать будешь или нет?       Заключать мир с Грановским, пусть даже вынужденно, совсем не хотелось, но Кир понимал, что сейчас это, возможно, единственный шанс сохранить жизнь:       ― Придушил бы тебя, да самому пока помирать нельзя. Есть план?       ― Сначала руки тебе развязать. Но, учти, ежели что – я охрану зашумлю.       ― Не боись. Ползи сюда, от дверей подальше.       Когда Грановский с трудом добрался до Кира, они сели спиной к спине.       ― Если зайдут – притворись, что снова убить меня пытаешься…       Ощупывая дрожащими руками верёвку и узел на чужих запястьях, Грановский на несколько секунд замолчал:       ― Когда скажу – растягивай верёвку.       Запястья жгло от боли, но Кир раз за разом по команде продолжал попытки освободиться. Наконец верёвка поддалась.       ― Всё, получилось.       ― Развязывайся живее.       Мельком глянув на свои окровавленные руки, Кир непослушными замёрзшими пальцами начал распутывать узлы на ногах. Спешка из-за мыслей о том, что в любую секунду может зайти конвоир, усложняла задачу.       ― Ну что ты возишься…       ― Заглохни.       Развязывая Грановского, Кир чувствовал его сильную дрожь.       ― И что дальше?       ― Залезешь наверх, может там что полезное найдёшь.       ― А, может, ты сам туда залезешь без лестницы?       ― Я тебя подсажу.       ― Ты? Да ты на ногах еле стоишь.       ― Кончай трепаться. Иди сюда.       Они тихо подошли ближе к двери и остановились под квадратным лазом в потолке. Пока Грановский медленно выпрямлялся, поднимая Кира на плечах, тот уже отчётливо представлял падение, при первой же возможности схватился за край лаза и, стараясь меньше опираться на больной локоть, забрался наверх. Пахло мышиным помётом и гнилью. На полу валялось несколько пустых мешков и ветошь, которые по просьбе Грановского Кир сбросил вниз. Больше не нашлось ничего, кроме мёртвого голубя и увесистого камня.       ― И тулуп свой скинь… ― прошипел Грановский. ― Есть там ещё что?       Кир показал ему камень:       ― Что дальше?       Внизу из мешков, тряпок и тулупа Грановский, пошатываясь и хромая, изобразил подобие распластанного на полу тела, которое в полумраке можно было принять за человека.       ― Досчитаешь до десяти и зови на помощь. Как один подбежит, бросишь ему камен в голову. Понял?       Сердце Кира тревожно заколотилось:       ― Понял, ― в какой-то момент он даже поймал себя на мысли, что восхищён находчивостью и решительностью своего сообщника.       ― Давай, ― скомандовал Грановский, наматывая на руку верёвку, и отошёл в сторону двери.       Дыхание участилось. Киру казалось, что его пыхтение конвоир услышит, как только войдёт. Нервно сглотнув, он заставил себя произнести первое слово:       ― Сюда! ― сдавленный голос стал немного громче: ― Скорее! Помогите! ― собственные слова отозвались эхом в голове.       Скрип открывшейся двери, угол света на полу, быстрые шаги. Увидев белобрысую макушку солдата, Кир просто прыгнул на него, за секунду до этого усомнившись в своей меткости. Не помня себя от страха, несколько раз механически впечатал камень в голову прижатого к полу. Перед глазами стояли только светлые волосы, окрашивающиеся алым. Услышав позади возню и хрипение, оглянулся. Грановский, со спины набросив верёвку, душил второго солдата, резко дёрнул, что-то неприятно хрустнуло, и тело обмякло.       ― Ну чего застыл, кукушка? Сваливаем быстрее. И оружие возьми, ― поторопил Грановский, стаскивая с убитого шинель и сапоги.       Он оделся, нахлобучил папаху и сдвинул её ниже на лоб. Опомнившись, Кир последовал его примеру:       ― Будто нас и так не узнают…       ― Не до нас будет. Пару тряпок возьми. Тут рядом в хлеву их кони стоят.       ― Поджечь хочешь?       ― Затопить…       Кир спешно сунул руки в рукава тесноватой шинели и вооружился чужим револьвером, после первого же шага понял, что не слишком удачно приземлился после прыжка – боль была практически нестерпимой. Грановский осторожно выглянул наружу и жестом позвал его за собой.       Они, хромая на разные ноги, торопливо прошли вдоль стены, свернули за угол, сбоку подобрались к хлеву, из которого действительно доносился лошадиный храп. У входа спиной к ним, сидя на чурбаке, дремал солдат. Грановский чиркнул спичкой и зажёг ветошь в руках Кира, и тот, немного подождав, забросил её в окно. Послышалось тревожное лошадиное ржание. В окно подальше полетела ещё одна тряпка. Сообщники на полусогнутых перебежали за навес с дровами. Грановский прислонился к стене и на несколько секунд закрыл глаза, его рот болезненно скривился. Лошадиное ржание становилось громче и уже напоминало испуганные крики, от которых у Кира сжималось сердце. Кто-то завопил: «Кони горят! Пожар!», ― была слышна ругать Дмитрия, перебиваемая другими голосами. Грановский открыл глаза и коротко выдохнул:       ― Теперь бежим, ― он перебрался через невысокую жердяную изгородь и на несколько мгновений замер, держась за неё, будто чтобы не потерять равновесие, затем поспешил дальше.       Когда Кир перелезал, больная нога предательски подкосилась, и он рухнул на землю, выругавшись. Грановский обернулся:       ― Да чтоб тебя… Калека… ― прошипел он, после чего быстро помог спутнику подняться и захромал дальше, закинув его руку себе на плечо.       ― Я уж подумал, что ты меня добьёшь… ― вполголоса проговорил Кир. ― С чего такое великодушие?       ― Может ещё от пуль тобой закрываться придётся.       Профиль Грановского с обожжённой и содранной кожей на щеке выглядел до отвращения жутко, но Кир просто не мог не коситься на него то и дело.       Они проползли мимо пустующего огорода, под лай привязанной собаки пробежали по чьему-то заднему двору, испугав двоих возившихся в снегу детей и нескольких лысоватых куриц, напоследок Грановский пнул злого зашипевшего гуся. Издали заметив нескольких серебряных, на следующем дворе беглецы спрятались за телегу без колёс.       ― Уже нас ищут… ― прошептал Кир. ― Сюда идут.       ― Драпать надо.       ―Как мы драпаем – нас и с такого расстояния догонят.       ― Тогда в подполе спрячься, ― Грановский перебежал за курятник.       Небрежно брошенная шутка неприятно кольнула Кира, прошипев в адрес своего спутника ругательство, он на четвереньках пополз за ним. Увидев вышедшего из туалета деда, оба беглеца направили на него револьверы и, не опуская их, друг за другом вылезли через дырку в плетне.       Кир опирался на Грановского, то и дело подпрыгивал на здоровой ноге, чтобы не отставать. В итоге оба потеряли равновесие и кубарем скатились вниз по крутому склону.       Перед глазами всё замелькало, от ударов казалось, что внутренние органы перетряслись и смешались в кашу, кожа на обожжённой щеке вспыхнула болью с новой силой. Упав на спину, Кир уставился на небо с узором голых веток. От головокружения к горлу подступал пустой рвотный позыв.       ― Сиволапый ты ублюдок… ― прошипел где-то поблизости Грановский.       Кир сел, посмотрел на грязные кровящие ссадины на ладонях, затем перевёл взгляд на своего спутника, который уже поднялся на колени.       ― Сам дальше поползёшь, тварь…       Цепляясь руками за кусты, Кир встал и поковылял за Грановским дальше в лес.       ― Ты к своим? ― спросил он.       ― Не к твоим же.       ― Долго тебе идти?       ― К утру дойду, ― отозвался Грановский, не оборачиваясь.       Кир не знал, куда идти дальше. Оставаться в нынешнем состоянии одному в лесу вовсе не хотелось.       Найдя убитого равенского солдата, Грановский переоделся в его форму, после убедился, что валяющийся неподалёку наган не заряжен. В этот момент Кир, севший от боли и усталости на землю, вспомнил о своём оружии, которое могло потеряться при падении, быстро обшарил карманы.       ― Опомнился? ― язвительно поинтересовался Грановский. ― Поздно же ты. Я думал, ты ещё по пути мне пулю в затылок пустить захочешь, ― он продемонстрировал два револьвера.       ― Вот ты… Падла! ― со злостью выпалил Кир, порываясь встать.       ― Сидеть. ― Грановский сверху вниз посмотрел на него. ― Будешь за мной тащиться – пристрелю.       ― Правильно боишься. Рано или поздно – всё равно тебя прикончу. Так что лучше стреляй сейчас… ― опираясь на ствол дерева, Кир поднялся. ― А то спать спокойно не сможешь… ― он ядовито усмехнулся, внутренне надеясь, что провокация всё-таки не сработает.       ― Сам подохнешь, патроны ещё на тебя тратить, ― небрежно ответил Грановский и спрятал оружие. ― А крыс я никогда не боялся.       Несколько секунд Кир сверлил ненавидящим взглядом его отдаляющуюся спину, после чего развернулся и похромал в противоположном направлении.              Он долго шёл наугад, то и дело останавливаясь, чтобы перевести дух и дать отдых больной ноге. Когда наступать на неё стало уже невыносимо, Кир опустился на четвереньки и пополз. Промёрзшее тело двигалось механически, в голове стучала фраза: «Не останавливайся». Кир даже не заметил, когда успело стемнеть. В какой-то момент он просто лишился чувств. Пришёл в себя от ощущения, что его волокут, но даже лениво приподнявшаяся мысль о том, что это могут быть дикие, звери не вызвала паники. Не успев ничего понять, Кир снова потерял сознание.       ― …а кости срастутся – это пустяк… ― голос был знакомый.       ― Как ты его узнать умудрился? С такой-то мордой… ― второй голос принадлежал женщине.       Где-то потрескивал костёр.       ― Я своих с любой мордой признаю… Тем более, сидели вместе…       ― Зорин? ― Кир не сразу понял, сказал ли это вслух или просто подумал, неосознанно разлепил веки.       ― Вот и очухался. Я это, братец, я.       Мутный взгляд сфокусировался на широком бородатом лице Ратмира Мироновича, затем на миловидном лице девушки в беличьей шапке. Кир подумал, что это и есть дочь Зорина, о которой тот нередко рассказывал.       ― Ты отлёживайся. Пить хош? Анфиска мигом метнётся, принесёт. А там, может, и суп похлебаешь, как совсем оклемаешься.       ― Я уж думал, мне кранты…       ― Да ты сто лет теперича жить будешь, ― улыбаясь, Зорин получше укрыл больного армяком.       Кир вновь закрыл глаза. В голове звучала с детства знакомая песня…