Теория и практика

Саман так и не привыкла к ранним подъёмам. Необходимость заставляла её каждый раз делать над собой усилие, но обещания требовали выполнения. Кроме того, тренировочная площадка была свободна лишь ранним утром. Снова она проснулась в одиночестве: прежде чем задержаться до утра – Ланн всегда спрашивал разрешения, и уходил, стараясь не разбудить. С каждым днём оставалось всё меньше причин оставаться в крепости, хотя она понятия не имела, куда может податься. Но хотя бы она будет не одна. Тяжёлый воздух, пропитавшийся кровью, не давал забыть об истории этих стен; бывшему командору приходилось держать лицо и благодарить богов, что последний отчаянный рывок в Рубеже привёл к успеху. Каменные стены должны были оставаться воплощением надёжности и защиты; Саман помнила их иными: изуродованными, осквернёнными. Все возможные варианты прошлого впитались в каменную кладку, и теперь источали могильный холод, напоминающий о невосполнимых потерях. Спускаясь по лестнице, Саман упрямо не смотрела по сторонам: ничто не сможет больше отнять то, что она обрела в этих стенах. Ланн уже ждал её на тренировочной площадке: приветливый, бодрый, возмутительно выспавшийся. Он протянул ей лук, который выбрал для неё лично: не только подходящий по росту, но и по ведомым лишь ему признакам. Саман временно передумала жаловаться на судьбу. Освоить арбалет она смогла: необходимость обязала это сделать. Но по-прежнему ей было привычнее обращаться к стихии. Вода принимала нужную форму по приказу: клинка, кинжала, хлыста, или при необходимости – щита. Резервы любого кинетика ограничены, и выгорание может настигнуть в самый неподходящий момент, делая Саман уязвимой. Поэтому лишняя возможность не помешает: она без сомнений согласилась поучаствовать в тренировках. Теперь она могла не только глазеть издалека, а Ланну будет спокойнее за неё. – Продолжим? – спросил он, указывая на соломенную мишень. Саман прикинула расстояние: как ей показалось, оно уменьшилось с прошлой тренировки. Щадит – решила она, и ей стало стыдно. В худшие времена Ланн не тратил время на приступы жалости к себе, и каждую свободную минуту проводил с пользой. Таким образом он мог не только поддерживать тело в форме, но и очистить разум от лишнего. Когда угроза скорого угасания исчезла – в этом отношении мало что изменилось. Привычка осталась. Она помнила наставления – и они мигом улетучивались из головы, стоило взяться за лук. – Левую ногу вперёд, – терпеливо напомнил Ланн. Саман молча кивнула и попыталась натянуть тетиву. Без перчатки она ощутимо резала пальцы, но Ланн же как-то справлялся. – Больно, – призналась Саман. – Стоит заказать перчатку по твоей руке, – Ланн не стал спорить, а лишь напомнил: – я же предлагал. – Ты же обходишься без этих... украшательств. – Я – да. Привык. Но тебе нет нужды приспосабливаться к их отсутствию. Саман снова посмотрела на руки, подняла лук и попыталась натянуть тетиву. Со стороны это всегда казалось намного проще. Может, ей следовало продолжать просто смотреть. – Не опускай локоть, – ещё одно терпеливое напоминание. Ланн шагнул к ней и аккуратно коснулся предплечья, направляя. Ещё одним касанием напомнил о необходимости ровно держать спину – затем отступил, чтобы не отвлекать сверх необходимого и не отвлечься самому. Всё это Ланн уже говорил, и всякий раз ему приходилось начинать сначала. Он повторял одно и то же: раз за разом, не проявляя ни малейших признаков раздражения, когда пора было прекратить попытки. Саман и её успехи явно не заслуживали подобного терпения. Дыхание сбилось, тетива соскочила с пальцев. Стрела, пролетев по низкой дуге, нелепо воткнулась в землю возле мишени. Саман, проследив за стрелой, выругалась: тихо, но со злостью. – Идиотка. Тупица. – Не ругай себя, – Ланн не стал притворяться, что не услышал. – Во-первых, ты ошибаешься. Во-вторых, это не помогает. Я знаю точно, уж поверь. Саман не ответила: только взяла следующую стрелу. Лучше бы он равнодушно промолчал, ведь большего она не заслужила. Порыв ветра растрепал её волосы, и она мотнула головой, пытаясь убрать их с лица. Ланн заметил это – и, протянув руку, осторожно заправил непослушные пряди за ухо. В этом жесте не могло быть малейшего намёка на угрозу; с другой женщиной он мог бы выглядеть как проявление заботы. Саман непроизвольно дёрнулась, как от удара, и Ланн поспешно убрал руку. Лишь бы не принял это на свой счёт, – подумала Саман. Сердце у неё сжалось от горечи. Наверняка в первую очередь подумает, что дело в чешуе или когтях. Она не любила, когда кто-то прикасался к её ушам, но до поры ей не приходилось объяснять – в том числе и себе – причины этого. Было нечто далёкое, из детства, отдающее страхом и чувством абсолютной беззащитности; погребённое так глубоко, что лучше бы не вытаскивать на свет. ″Я твои острые уши отрежу, если не будешь слушать!″ ″Он тебя принял как свою дочь. Будь благодарна″. ″Лучше бы её не было″. Разве была её вина в том, что ей повезло быть похожей на родного отца? Ответа Саман так и не получила. Вот только она – давно уже не ребёнок. Каким бы особенным Ланн ни был, какими бы сильными ни были его чувства – он не телепат и не может угадать её мысли; не может понять то, чего она сама до конца не понимает. Значит найти нужные слова – её обязанность. – Ланн, прошу, не трогай уши, – Саман услышала, как фальшиво и гадко прозвучал её голос, и поспешила уточнить: – Только уши! С этим... связаны не самые приятные воспоминания. Всё остальное в твоём распоряжении. – Конечно, я запомню. Вижу – тебе это важно, а значит – и мне тоже. Всё-таки понял. Лучше, чем Саман могла мечтать. – Я... благодарна. Но вот это, – она поспешила сменить тему и кивнула на лук в своих руках, – ты уверен, что мне стоит продолжать? Кажется, у меня ничего не получится. – Думаю, что с каждой попыткой ты немного приближаешься к цели. Неудачи – тоже часть пути. Не будь так строга к себе. – Ты веришь в меня больше, чем я того заслуживаю. Эта вера касалась не только упражнений в стрельбе. Саман, проявлением чужой воли втянутая в крестовый поход и планы Арилу, никогда не была уверена в своих решениях: ни в Улыбке прокажённого, ни при штурме Дрезена, ни при захвате Полуночного капища. Ланн верил за двоих – и за всех, кто сомневался в командоре; порой казалось, её успехи радовали его больше, чем собственные. Это был самый весомый повод не останавливаться на полпути.