Мороз по твоей коже

Тарталья следил, как маленькие снежинки кружат в собственном танце за окном. Он совершенно не помнил, как вернулся из отпуска в Фонтейне обратно в Снежную. Кажется, была хорошая драка… в бездне? И учитель ещё оказалась рядом. Туманные воспоминания спутывались и приносили лишь мигрени при попытке разобраться в произошедшем. Взгляд вновь поплыл и только лёгкий скрип открывающейся двери вернул в реальность. – Тебе добрый твой товарищ передал. Он легко поймал брошенный глаз бога, словно и не было слабости и ограниченности в движениях. Вместо приятного голубоватого свечения артефакт был темным и мутным. Словно отражал взгляд своего хозяина. Только глаз бога совершенно не интересовал Тарталью. Всё меркло и терялось перед прозвучавшим «твой». Да, пусть и просто товарищ, но ведь правда она его. Арлекино тяжело вздохнула, глядя на промелькнувшую самодовольную ухмылку. Махнув рукой, она лишь бросила на прощание: «Поправляйся». Тарталья даже не успел ничего уточнить, расспросить, как всё прошло. Он вновь остался один на один с кружащими снежинками за окном. Только руку теперь холодил глаз бога. С утра пораньше к нему снова пришла семья. Тевкр всё расспрашивал про бандитов, что напали на караван, и как его могучий брат оказался в больнице. Сестра лишь качала недовольно головой, чистя мандарины и отдавая в здоровую, не перебинтованную руку. Чайлд бы и сам мог: всё-таки руки у него развиты обе. Только вот с палочками так поладить и не удалось. Но молчаливая забота со стороны сестры приятно грела теплым сиропом где-то в груди. – И долго ты будешь скрывать от него? – аккуратно уточнила Тоня, пока Тевкр выбежал в коридор. – Кто знает. Сестра вновь покачала головой, но больше эту тему не стала поднимать. То ли в беспокойстве за него, то ли от природного спокойствия. – Братик, я вспомнил! – дверь с грохотом отворилась, но ни брат, ни сестра даже не вздрогнули. – А как же красивая сестрёнка? Она не была с тобой? Знает про нападение? – Не гони лошадей, Тевкр! – рассмеялся Тарталья и потрепал мальчишку по волосам. – Люмин знает о ситуации. Мы с ней пересеклись случайно, и да, она, конечно, помогла твоему брату. Мы с ней вместе раскидали всех плохих парней. – А почему она сейчас не с тобой? Тарталья продолжал держать улыбку на лице, но сердце болезненно ухнуло. Детская непосредственность порой такая жестокая. – Она пошла дальше помогать и спасать, – слова приходилось проталкивать. – Вау! Сестрица такая крутая. Не круче тебя, конечно, братик. Но надеюсь, она найдет время и приедет в Снежную. Я ей столько хочу показать! – Всё, Тевкр, пора возвращаться. – Но сестрёнка Тоня мы же только пришли, – заканючил мальчик. – Брату нужен покой. Он быстро восстанавливается и скоро обязательно присоединится к семейному ужину. Верно? Тарталья уверенно кивнул и задорно помахал загипсованной рукой. Он позволил себе упасть на подушки только когда стихли родные голоса в коридоре. До безумия хотелось видеть Люмин здесь. Сначала Арлекино напомнила о ней, а теперь и Тевкр. Будто ему самого себя мало. И, пока сердце ныло, мозг педантично напоминал: «Здесь она точно не появится». Главная больница для Фатуи. Вип-палата для Предвестников. Охрана, переодетая в обычный медперсонал. И путешественница, которая не раз спутала карты организации, во всем этом безобразии. К Архонтам не ходи, затея точно отметалась еще на уровне задумки. Ему оставалось смотреть лишь на собственный глаз бога и представлять, как Люмин бережно хранила артефакт для него. Уже через несколько дней Тарталья скучающе бродил по просторной палате. Больничные стены уже порядком осточертели. Напрягала лишь загипсованная рука. Но очень красноречивые взгляды на врача почему-то не действовали. Тот всё проверял его да домой не отпускал, что уж говорить про тренировочный плац. Хотя сейчас Тарталья вполне мог раскидать больничную охрану. Одной левой – в прямом смысле этого выражения. – Ещё день, господин предвестник. Нужно понаблюдать за вашими показателями. Если он сейчас врежет лечащему врачу, по голове его за это никто не погладит. Царица ценит субординацию. А к указаниям врачей должны прислушиваться все предвестники. Так что пришлось примирительно поднимать руки вверх. И день как назло тянулся медленно, как густой мёд из банки. Запах лекарств смешался с мандаринами, что натащила Тоня, но всё ещё раздражал нос своей едкостью. От скуки оставалось лишь прикрыть глаза и дремать под шум проезжающих мимо колясок, разговоры медперсонала и ворчание пациентов. Тарталья дёрнулся от пробежавшего по телу морозному воздуху и резко открыл глаза. В палате, как и за окном, было темно. И в этом мраке он был уже не один. Прозрачные занавески расходились волнами от ветра, забежавшего через приоткрытое окно. Его явно не успели закрыть до конца. Тарталья хотел было вскочить, как в горло уперлось острие клинка. – Я выиграла. Снова. Он ещё не увидел её, но запах уже мягко окутывал вместе с морозным воздухом. Почему-то захотелось рассмеяться: громко и заразительно. Но Тарталья лишь улыбнулся, прикрывая глаза. – Сдаюсь-сдаюсь. Чего желает победитель? – Моры, конечно же. – Эй! Люмин улыбалась настолько ярко, что этого не могла скрыть даже темнота. Она аккуратно села на краешек кровати, пытаясь разглядеть, что таится в его взгляде. В её он видел каплю беспокойства, щепотку веселья и океан нежности. – Как ты… Тарталья не знал, какой вопрос задать первым. Как решилась? Как пришла сюда? Зачем искала его? – Я беспокоилась. Люмин убрала отросшую прядку за ухо, вместе с этим жестом мягко проводя по скуле. И вопросы стали так неважны. Она была здесь. Рядом. Хотя в это не верилось. Тарталья даже испугался, что всё это плод его воображения, что использование глаза порчи дало о себе знать в такой странной манере. Однако ощущение чужой кожи, слегка обветренной от постоянных странствий; витавший запах костра, любимой Люмин корицы и, кажется, кофе – придавало уверенности, что его путешественница здесь, в Снежной. Тарталья лишь притянул её за подтверждением, что она реальна. А Люмин с лёгким смешком позволила себе устроиться на больничной кушетке да обнять его, начав привычно перебирать пряди на затылке. Ему было до одури приятно слышать рваный как после бега ритм сердца путешественницы. Его наверняка билось ничуть не медленнее. Обнимать Люмин одной рукой было непривычно. Он любил её удерживать в «капкане» и пробегаться по открытым участкам кожи. А повседневный наряд Люмин позволял разгуляться рукам. Сейчас она могла сбежать из его «капкана», но искушение почувствовать кончиками пальцев невидимые взору рубцы на плечах и спине прорвалось. И Люмин позволила ему привычно пробежать вдоль холодных лопаток, не пытаясь вырваться. – И сколько мне придется заплатить за такую покорность? – Поцелуй, – быстро ответила Люмин, будто только и ждала подобной реакции. И как Тарталья мог отказать ей? С удовольствием проходя губами вдоль шеи, периодически оставляя легкие поцелуи. И его девочка уже начала таять. – Ты ведь останешься со мной до завтрашней выписки? – шепнул ей в ушко Тарталья. – Не сомневайся. Она уйдёт под утро, ещё до позднего восхода зимнего солнца. И только тогда Тарталья поймёт, что морозный воздух всё это время трепал прозрачные занавески. Пройдя по замерзшему кафельному полу, он затворит окно и вернётся в нагретую от их тел постель, чтобы вновь следить за начинающимся представлением снежинок.