Welcome to the Black Parade

      Я открыл глаза и не поверил в реальность. Все было таким... серым. Больничная койка уже не держала так крепко. Казалось, что тело приросло к ней, а душа стала такой лёгкой и могла идти куда заблагорассудится. А передо мной стояла большая женщина в противогазе и со страшной растрёпанный прической — Мать Война. Это я понял сразу, как только увидел ее устрашающий вид. По бокам от нее стояли два спутника — Страх и Сожаление. Глаза расширились от ужаса осознания того, что откуда-то я это знаю.       Пепел ложился на волосы, а Мать Война дышала тяжело, тупо уставившись на меня. Позади нее вдруг показалось что-то. Чуть попереминавшись с ноги на ногу, я заметил, что это было парадное шествие. На платформе стояло несколько человек. Под плачевные звуки пианино один из них с пепельными волосами начал петь.       Я не слышал того, что он пел. Каждый звук отражался в голове сплошным шумом. Ужасно. Казалось, что вокалист всей этой грустной клоунады исполняет что-то осмысленное. Казалось, что нет на свете чего-то более значимого, чем эти звуки, вылетающие изо рта. Эти люди были так похожи на марширующий оркестр, что отец показывал мне в детстве. Возможно, настала и моя очередь стать спасителем разбитых. Как человеку, потерявшему жизнь.       И они пели, пели и пели. Каждая моя мысль была озвучена ими. Каждый оттенок этой мысли превращался в ноту. Я был совершенно пуст и не понимал что происходит. Вспомнилось вдруг детство, школьные годы. Секс, наркотики, депрессия и всё, что могло окружать меня и знакомых. Я рад, что моя жизнь не закончилась тогда. Рад, что поборол это, что прошёл это сам. Рад, что подростки тогда меня не съели, не сломали, как один знакомый съел мелок. Но я совершенно не могу вспомнить его лицо. А стоит ли? Мы общались так давно... Возможно, Мать Война была всегда рядом. Была рядом, когда тинэйджеры-чирлидерши танцевали в противогазах. Точно. Когда я вырасту, я хочу быть вообще ничем. Слишком молод, чтобы умирать.       Я сидел на кровати. Совершенно ничто не могло меня сковать. Лишь пустая апатия и потупившийся взгляд. Я вновь взглянул на Парад. Тот, что с белой прической, смотрел на меня серьезно и с тоской. Лицо его было таким знакомым и притягательным. Я отвел взгляд на Мать Войну. Она все так же смотрела на меня молча. Неведомое раздражение вдруг возникло, когда я случайно увидел свое отражение в маске Матери-Войны. Слабое, бледное, худое, лысое. Ничего не изменилось. Я все ещё смотрел в отражение и мне не нравилось то, что я там видел. Беспомощность убивала. Я надеюсь, они не будут плакать.       Люди на платформе пели и играли громче, я же не говорил ни слова. Музыка нарастала, белобрысый кричал что-то о спасении, я не слушал.       Платформа оказалась уже совсем близко, как остановилась. Вокалист отпустил микрофон. След от него остался на его ладони, я это знал. Знал с какой силой он сжимал микрофон, с какой силой пел слова, вытянутые из меня же без моей воли.       Он спрыгнул с платформы, а за ним и остальные. Их лица местами казались размытыми. Каждый раз как я отводил от кого-то взгляд, то забывал его лицо.       Мать война раскрыла вдруг руки в жесте, приглашающем в объятия в окружении своих двух спутников. Они улыбались так нежно и ласково, как только могли. Я бы точно купился на это. Соблазн был слишком велик. Я не понимал ничего, что происходило со мной. Я скучал. По семье, по друзьям, по жизни.       — Теперь ты выговорился. Это конец, — белобрысый грустно улыбнулся.       Никогда ещё воля к жизни не была такой сильной, но было уже поздно. Я не знал, что такое этот их Черный Парад, но та ярость и энергия бушевали во мне, когда я потянулся к Матери Войне. Казалось, что белобрысый все знал и чувствовал, поэтому вдруг заговорил снова:       — Твое сердце уже не бьётся. Тебе ни к чему Война. Что с ними, что с самим собой, — он покосился на человека в очках рядом с ним. Этот русый парень выглядел достаточно мужественно, несмотря на его тощее телосложение.       Мой взгляд непроизвольно скользнул по нему и остановился на медали. Она тускло блестела, вся в пыли, такая неприметная. В ней я тоже увидел свое отражение. Посмотрел на Мать Войну. Снова вспомнил кое-что. Слабо, но воспоминания пробирались через этот пласт забвения. Рак. Я умер от рака. А этот парень наверное нет.       Мать война склонила голову набок. Страх и Сожаление заулыбались ещё шире.       — Получил ли ты по заслугам, мальчик мой? — вновь заговорил вокалист всей этой процессии. — Слышал ли о том, что умер? Никто не помянул тебя добрым словом, поверь. Думаю, ты все равно им не нравился. Так давай убираться с этой больничной койки. — Он слабо пнул ее ногой, чисто для символизма, как будто эта койка здесь была не единственной. — Вряд-ли это именно то, что ты планировал. Разве не классно было бы нам с тобой умереть? Высокомерный и брезгливый ты никогда не был влюблен, так почему они должны относиться к тебе хорошо и плакать по тебе вместо той попойки на похоронах? Так почему бы не взять пистолет?       И снова я взглянул на него и не нашел никаких эмоций в его глазах. Я снова себя обманул, снова услышал свои слова из его уст. И снова играла та музыка. Кто-то отдаленно пел.       — Добро пожаловать на Черный Парад, — сказал он мне. А я снова взглянул на Мать Войну, которую они не замечали или игнорировали. Она улыбалась так же ласково, но я протянул руку белобрысому, позволяя вести себя. В конце концов я шел этот путь не один.