Пехотинец в Сталинграде

На улице ветер с противным скрежетом ломал кусок жестяного покрытия крыши. Этот глухой скребущий звук всю ночь мешал Паулю заснуть. Парень сам не понимал, почему ему совсем не мешает приглушенный гул разговоров, храпа и сопения прочих солдат в этом тесном подвале. Но каким же громким казался скрежет разорванной осколками кровли!.. Встали в предрассветных сумерках, когда с востока только начинало розоветь. Паулю казалось, что ветер, бушевавший всю ночь, должен был нагнать непогоду, но небо было ясным, почти прозрачным. Ощущение спокойствия было мимолетным наваждением. Пауля больно хлестнуло песком, поднятым порывом ветра. Парню уже ужасно осточертело который месяц кряду чувствовать на зубах скрежет песчинок или не иметь возможности даже разлепить глаз. Песок находился постоянно и везде, в каждой складке формы, которая вместо зеленой теперь была серой. Отделение Пауля двигалась вдоль улицы, посреди которой пролегали трамвайные пути. И то, что когда-то было рельсами и шпалами, переломанное взрывами мин, теперь лежало посреди дороги, похожее на скелет чудовищного змея. Столбы электропередач, тянувшиеся вдоль, стояли с разорванными проводами, чёрными колтунами спускающимися к земле. Чувствовался запах гари, постоянно, и ещё пыли. В глотке было сухо, питьё не помогало. Слюна почти сразу становилась снова вязкой, всё пересыхало. Так что было лучше экономить содержимое фляги до тех пор, пока не становилось совсем невмоготу. Тем более, с водой здесь было плохо, водопровод перестал работать ещё в начале боёв в городе. Впереди издевательски маячила кромка большой реки Волги. До неё, казалось, подать рукой, но дистанция эта теперь была линией фронта. Город чудился Паулю лабиринтом, хотя улицы его были прямыми, часто спускающимися в сторону реки, либо идущие ей параллельно. Но почти одинаковые малоэтажные домики повторялись на каждой из них. На фоне тёмных вод реки выделялись, похожие на некие стены крепостей, выкрашенные светлой краской многоэтажные дома. Да и не казались — часто эти основательные кирпичные строения противник пытался превратить в неприступные твердыни. Двигаться нужно было перебежками, от одного забора к другому, от стены к стене. В такие моменты было ощущение, что повисает неестественная гробовая тишина. На её фоне каждый хруст случайной ветки или клацанье фляги, задетой прикладом винтовки, воспринимались слишком громкими. Что противник вот-вот услышит подкрадывающихся к нему гренадеров, заходящих с тыла на очередной импровизированный укреп. Паулю все мерещилось, что он издает слишком много шума, хотя для идущего боя это совершенно не имело значения. И эту тишину разрывала пулемётная очередь, своя или русских. Раньше Пауль не мог понять, как бывалые бойцы по звуку узнавали, кто стреляет. Как можно было в общей какофонии различить свои пушки и вражеские. Но сейчас парень отчётливо это понимал, точнее слышал. Свой ручной пулемёт звучал будто с силой рвали кусок льняной тряпки. Звук этот был резким, пронзительным, но ровным. Русский же пулемет говорил, чеканя свои “слова”. Каждый хлопок выстрела было легко отделить от предыдущего, потому что каждый сопровождался металлическим лязгом толкаемого поршнем затвора. Вот и сейчас впереди раздался треск очереди вражеского пулемёта. Всё отделение припало к забору или земле, вдоль пешеходной тропки. Впереди был унтерофицер Ланг; он высовывался за угол, пытаясь понять, что скрывается за следующим поворотом улицы. За ним, прижавшись к забору, в полуприседе стоял пулеметчик Курт со своими подносчиками патронов — Ойгеном и Фрицем. Пауль же оказался в самой середине строя отделения. Все ждали дальнейшего приказа, но Ланг медлил. Это ожидание казалось неимоверно затянувшимся. Пауль почувствовал себя сжатой пружиной. Русский пулемёт на мгновение затих, но почти сразу раздался грохот разрыва миномётной мины — совсем рядом. Немецких солдат осыпало землёй. Совсем рядом с Паулем упал большой кусок грунта, ставшего от местной жары твёрдым, как камень. В ушах на мгновение раздался звон, переходящий в тонкий писк, но и он быстро прекратился. Когда Пауль продрал глаза, он увидел, как Ланг и Курт склонились над Фрицем. Третий номер пулемёта был ранен; он сидел, оперевшись о дырявый забор, прижимая к себе окровавленную левую руку. Ланг обвёл слегка растерянным взглядом остальное отделение, остановившись на Пауле. — Стрелок Блос, ко мне. Парень кивнул в ответ и, согнувшись, подбежал к унтерофицеру. — Займёшь место Фрица у пулемёта. Ланг перекинул через плечи Пауля тесьмяной ремень, на котором висел железный короб с пулемётной лентой. Парень почувствовал, как жёсткая тесьма впивается ему в плечи под весом груза. Они двигались дальше перебежками. Пауль думал только о том, как бы не отставать за длинноногим Куртом. Унтерофицер Ланг наконец отдал приказ на боевое построение. Пауль бежал за первым номером, смотря только себе под ноги и чуть-чуть впереди. Ручки двух стальных коробов для лент больно впивались ему в ладони. Курт наконец остановился, выставил перед собой пулемет, лёг рядом и крикнул Паулю: — Живее ногами перебирай, неси ленту! Блос залёг рядом, хотя, скорее, почти рухнул. Ящик, висевший на ремне, больно ударил парня в живот, когда он согнулся, чтобы лечь. Пауль открыл короб и протянул ленту Курту. Патроны заскрежетали, ударяясь о металлические стенки. От раздавшейся вблизи очереди снова зазвенело в ушах и отдало куда-то в область затылка ноющей болью. Пауль подавал новые ленты на каждую новую очередь, приоткрывая рот — так в ушах почти не закладывало. Он быстро привык, даже сам удивился, как — и к звукам выстрелов пулемета, и к тяжести носимого боезапаса. Они с Куртом и Ойгеном снова сменили позицию. На углу узкой, больше просёлочной, чем городской улицы, открывался вид на овраг. Точнее, что главное, на его противоположный берег, где располагались позиции русских. Уже начинало вечереть, и солнце садилось у немецких солдат за спинами. Значит, пока небесное светило не уйдёт с небосвода, оно будет безжалостно бить своим светом в глаза противника. Это давало некоторое подспорье, чтобы пехотинцы, ещё и прикрываемые огнём пулеметов, приблизились к русским. Курт приготовил пулемёт, но команды от Ланга не последовало. Пауль повернулся в сторону унтерофицера; тот, как и прошлый раз, почему-то медлил. Командир отделения, жмурясь, всматривался вперёд и нервно теребил свисток. Впереди раздалась очередь советского автомата, за ней последовали выстрелы винтовок. Пауль посмотрел вперёд: на фланге русских уже завязался бой. Открыл огонь вражеский пулемёт, немецкие гренадеры в первых рядах атаки были вынуждены вжаться в стены оврага — они оказались у противника как на ладони. Воздух разорвал пронзительный свист командирского свистка — Курт быстро протянул ленту с патронами, и они снова застучали по стенкам стального короба. Пауль обернулся назад, но свистел вовсе не Ланг. Унтерофицер, опустив голову, сидел подле фельдфебеля Хольта, командира группы управления роты. Хотя чаще, но за глаза солдатня называла того Щербатым. И было за что: лицо фельдфебеля было отмечено глубоким шрамом через всю правую половину. Хотя это были далеко не все увечья настоящего пса войны. Пауль не видел, что произошло между Хольтом и Лангом, но и так становилось понятно, что за свои промедления унтерофицер получит или уже получил хорошую трёпку. Быстро опускались сумерки, и вот впереди, где были вражеские позиции, становилось невозможно что-либо разобрать. Только вспышки выстрелов подсвечивали на мгновения крохотные кусочки пространства. Да и даже так, перед Паулем всё застилали трассеры очереди пулемёта — огонь, вырывающийся из его пламегасителя. Наверняка и Курт уже ничего не видел и палил только на ответные вспышки там, впереди. Взвод Пауля занял новый подвал для ночлега. Хотя он не особо отличался от предыдущего, и от позапрошлого тоже. От солдат, сгрудившихся там, поднималась испарина — их лица были красные, как после хорошо протопленной бани. Стоило Паулю скинуть с себя пояс и поддерживающие ремни, как сначала тело показалось ужасно лёгким, но после налилось свинцовой тяжестью, буквально пригвождавшей к полу. Парню даже есть не хотелось — тем более посыльные с кухни опаздывали. Он собрался почистить винтовку. Лучше было сделать это сразу, пока тело ещё не успела окончательно разморить усталость. — Эй, ты не видел Ланга? Блоса толкнул в плечо подсевший рядом Курт. — А, что? Нет… Только теперь Пауль сам заметил, что их командира не было в комнате. Курт почесал затылок, как делал, когда задумывался. — Пойду, высунусь наружу, он наверняка ещё там. Курт уже собирался встать, но тут в подвал спустился сам Ланг. Он выглядел ещё более потерянно, чем обычно. Вслед за ним спустился фельдфебель Хольт. Он обвёл взглядом солдат. Паулю становилось каждый раз не по себе, когда этот человек смотрел на него. Фельдфебель попытался не то ухмыльнулся, не то оскалиться — правая половина его лица почти не двигалась. Он перевёл взгляд на Ланга: — Удивительно, как такой человек вообще оказался командиром отделения. Если бы была моя воля, то ты бы отрабатывал в организации Тодта. Унтерофицер в ответ молчал, будто и так согласился с обвинениями. — Может, я сам буду решать вопросы по поводу своих подчинённых? Голос подал командир взвода — совсем молодой лейтенант фон Берг. Он был едва ли старше самого Пауля, возможно, на пару лет от силы. Фон Берг из тех, кто родился с золотой ложкой во рту. Он, привыкший к обходительности слуг дома, теперь пытался завоевать уважение видавших виды — гренадёров. — Решайте, господин лейтенант. Но где вы были в бою днём, раз не видели, как ваш унтерофицер сиськи мял? В голосе фельдфебеля читалось явное пренебрежение, а обращение по форме звучало скорее саркастически. — В любом случае, это мои люди, и я с ними должен разбираться. Слова фон Берга прозвучали уже не так уверенно. Ему мало чем было крыть сказанное Хольтом, но вместо, того чтобы просто завершить диалог, лейтенант пошёл в словесное наступление: — Не думай, что можешь мне нотации читать — только потому, что ты верная собака командира роты! Солдаты вокруг стали переглядываться, шептаться. — Даже если собака, то видавшая побольше вашего, лейтенант. Собаки животные полезные. Хольт снова скривил сложно читаемую гримасу. Ему явно хотелось поставить зарвавшегося Берга на место прямо перед его же взводом, но почему-то фельдфебель сдерживался. — Соблюдайте субординацию! — ответил лейтенант. Он хотел продолжить фразу, но тут в подвал спустился посыльный: — Господин фельдфебель, вас ждут в штабе роты. Хольт молча развернулся и направился к выходу. Он ничего не ответил и даже не взглянул на оппонента, покидая подвал. Солдаты вернулись к своим занятиям. Пауль посмотрел в сторону Ланга — тот, присев в угол, начал чистку винтовки. Блос пожал плечами и сам вернулся к своему Маузеру. Через пол часа наконец пришли посыльные с кухни. Гороховый суп успел остыть, и по виду, и по консистенции теперь больше напоминал помои. Пауль давно уже привык, хотя главным был сам факт наличия еды, даже такой. Ночью ему опять мешал спать завывающий ветер, который снова с глухим грохотом рвал старую проржавевшую кровлю.