Парк

Сознание погружалось в чан ледяной воды, глаза, что вчера светили перед камерами весельем и приторным счастьем, давно померкли. Глупая тяжесть сдавливала грудь. Желание вспороть себе вены расло с геометрической прогрессией, хотелось прижаться к ставшей родной земле и громко разрыдаться, но слезы — непозволительная роскошь. Как бы он хотел снова видеть улыбку матери и одобрение в глазах отца, как было, когда он ушёл в армию. А теперь они не могут даже смотреть в глаза тому, кого сами и породили. Он хочет снова быть рядом с тем кого любит, а не с тем кто прописан ему обществом. Как же он хотел это все забыть, но как бы он не тёр глаза, все равно перед ними находился зелёный взгляд без эмоционально смотрящий в ответ, разбитые губы с омерзительным пирсингом, что так хотелось вырвать, желательно вместе с нижней губой, чтобы в глазах появились хоть какие-то эмоции. Летая в тяжёлых мыслях парень пошёл в тот самый парк, что подарил ему крылья и в самый счастливый момент, разбил его, о жёсткую реальность. * Тёплая летняя ночь, заставляла душу нежно трепетать в предвиденье чего-то хорошего. Под ногами шуршала зелёная трава, громоздкие кроссовки давили маленькие полевые цветы. Обходя лужи и напевая незатейливую мелодию, парень присматривал лавочку с наименьшим количеством голубиных экскриментов и наиболее целым корпусом. Наконец найдя лучшую из лучших, он присел осматриваясь. В лунном свете было хорошо виден милый пруд с большими кувшинками. Лавка стояла под огромными ветвями плаксивой ивы. Доставая пачку сигарет с запахом лаванды, затягиваясь и смотря на прыгающих в пруду лягушек, он думал что неплохо бы привести сюда девочек, но его отвлек щелчек перед глазами. Вздрогнув и подняв взгляд он увидел парня с короткой белой стрижкой, проницательными глазами и небольшим чёрным кольцом в нижней губе. Парень ухмыльнулся и присел рядом, громко чихнув он спросил: — Угостишь? — его взгляд стрелял и попал куда-то в нутрь, заставляя раздрожаться. Протягивая беловолосому сразу две штуки, брови того чуть взлетели, а губы немного приподняли свои краи. Убрав одну за ухо, поблагодарив его, он закурил и с отвращением взглянул на виновницу в своих пальцах. — Как ты такие куришь, — сказал он с усердием пыхтя и что-то решив, представился, — я Антон, для друзей Шаст, назовешь меня «тошей» уебу, — протягивая руку он опять слегка улыбнулся. — Арсений, а мне нравится — возмущенно произнёс он. Тишина нагнетала странные мысли. А неловкое молчание заставляло напрячься, и видимо, оно касалось своими холодными, костлявыми пальцами только одного, ведь парня с невозмутимым видом и до смешного большим количеством колец на пальцах, это не как не волновало. — Слушай, а ты чего… — не успел он договарить как его перебили. — Всё ещё сижу тут? — прозвучало это слишком грубо в столь спокойной обстановке. Очнулся Попов на той же лавке с болью во всем теле. Нос болел, губы зудели. Ощупывая свое лицо он понял, что тот парень, чьё имя он благополучно забыл, избил его. Сердце неприятно сжалось. Всю следующую неделю он ходил к иве, ждал. Набить морду ему перехотелось уже на второй день, а интерес к этой персоне только рос. * Парк стал похож на руины. Старые воспоминания бродили по ним, словно призраки. Прошлое давило одними отголосками воспоминаний, заставляя глаза слезиться. В голове гуляли мысли с суицидным наклоном. В глазах чётко отражались страдания. Пустота внутри убаюкивала, делая люд сонным и уставшим. Она не давала шанса на отдых, выгрызая все хорошее в человеке. Она уже въелась в голову, стало частью его. Лишь воспоминания грели то место где должна находиться душа. Счастливые люди давно стали мозолить глаза, их хотелось лишить всего, чтобы в их глазах перестало мелькать, то, чего все так хотели. Мысли то и дело возвращались к тому парню, что так бесцеремонно ворвался в его сердце отравляя его и заставляя быть зависимым от той боли, что он причинял. * Духота стояла невыносимая, хотелось прижаться к холодильнику или съесть тонну сливочного мороженого, желательно с шоколадной крошкой. Он решил сходить в магазин за любимым лакомством. Выходя из подъезда Арсений заметил пустошь. На центральной улице не было никакого, даже собак и бомжей. Жара давила на виски, поэтому думать о этом сразу перехотелось. Идя по району, как главный герой в типичный боевиках с вымиранием, надеясь на то, что он не облысеет, зашёл в магазин «Райский холодок», усмехнувшись камичности названия магазина, направился к морозилкам с мороженым и различной провизией. Оглядывая содержимое, он подмечает то, за чем он пришёл. Сиротливый взгляд проскользил по дорогим креветкам и сырой пицце. Идя на кассу с ведром советского пломбира, он громко и грустно вздыхает. Смотреть на кассира было страшно. Уставший взгляд с чёрной завистью смотрел на холодный пломбир. Пластиковая, для проформы улыбка, на удивление ровных зубов. Бейджик указывал, что худощавые руки Никиты Тагосамогоизикеиного слегка тряслись от жары, еле живой кондиционер тарахтел словно его дед в пьяном угаре. Ожил он лишь тогда, когда Никита сообщил цену желаемого товара. — Пятцот семьдесят, девяносто девять, — обречённо проговорил парень слабым голосом, было видно что «дед в пьяном угаре» никак не помогал юному страдальцу. — Стойте! — вдруг крикнул почему-то знакомый голос. Подбежавший парень, и в правда оказался знакомым, — Пробейте, ему ещё, это. — протягивая чуть влажную пачку сигарет. Возмущение хотелось вырваться и затопить весь этот магазин, утопив тем самым продовца (который только обрадовался бы этому) и «не помню как зовут, но этот лысый», но из него смог вырваться лишь мерзкий, почти девчачий писк. После пробития дымящей смерти, он выхватил их из рук продавца, и резко развернулся, наклонился к самому уху и тихо прошептал опаляя ухо горячим дыханием. — Спасибо, мой хороший. — так же резко вернулся в старое положение и рванул к дверям, оставляя шокированного Арсения наедине с молчаливо — унылым торгашом. — Тыща пять. * Воспоминания слишком тёплые. Топят заледенелое сердце в тисках воды. Океан тепла для маленького, никчёмного куска льда, самая тяжёлая мука. Жизнь — сложная черная шутка, которую нужно понять и загнуться от её понимания, понять насколько ты ничего не можешь сделать с ней. Н. И. Ч. Е. Г. О. Словно ты мелкая рыбешка способная лишь смиренно плыть в огромную, зубастую пасть, состоящую из остро и не очень социальных проблем. * Тьма царапала своими острыми крыльями. Фонарь на соседней улице еле как освещал узкий, извилистый переулок, создавая причудливые тени, от которых так хотелось убежать. Тишина стала его немногословной спутницей. Руки так и полезли к пачке сигарет, от которых уже давно пропахли горьким табаком. Вдруг, его спутница пугливо, словно маленькая мышь сбежала вместе с окликом знакомого прокуренного голоса. Обернувшись, он увидел лишь тёмный силуэт. Сердце пропустило удар, и с удвоенной силой бился о ребра, желая их сломать. В следующий момент он уже сидит на корточках уткнутый носом в чужую ширинку, знакомая грубая рука схватила его за волосы. — Давай, мой хороший, порадуй меня, — чуть поплывшим голосом указывал голос, от этого приказного тона в низу живота все скручивало тугим узлом возбуждения. Крохи здравого смысла отговаривали подчиняться, но слепящее чувство в груди заставило его. — Мне сколько ещё ждать? — злобно гаркнул он, больно оттягивая волосы на затылке с явным желанием поторопить задумавшегося парня. — Я же знаю, что ты уже течешь как сука, соси. — тыкая как нагадившего котёнка в собственные джинсы с заметной палаточкой. — Н-но нас могут увидеть, — голос дрогнул, что не укрылось от своеобразного «насильника», что так чаруище ухмыльнулся, что организму пришлось напоминать, о том, что ему очень нужен воздух. — Похуй. — мат от этого человека в данном контексте разошёлся будоражащей дрожью во всем теле, особенно сильно концентрировался в паху. Дрожащие руки «жертвы» слегка треслись, то ли от предвкурешия пробы запретного плода, то ли от холода, что так бесцеремонно гулял по ногам. Маленькая железная собачка поддалась не с первого раза, и тем более не с второго. Как говорится: «Бог любит троицу», и, о, чудо! Она изволила открыться серым в темноте глазам, трусы тёмно синего цвета с заметным отпечатком пьедкуята, и видимыми очертаниями члена. Он чуть оттягивал ткань, являя миру русые лобковые волосы, что росли маленькой шапкой. Стягивая штаны с узких худощавых бёдер, трусы полетели следом. Крупный член усыпанный венками с темно розовой головкой сочащийся смазкой, что так призывно блестела, наклонился под собственным весом, к губам парня, что уже сидел на коленях, для личного удобства удобством. Рука в волосах грубо сжалась больно стягивая, заставляя перейти к активным действиям. Обтерев руки, о собственные штаны, он коснулся одной за его бедро, второй держал горячий орган. Аккуратно, на пробу, провел языком по крупной головке, услышав одобрение сверху медленно взял в рот. Видимо, «насильнику» это не понравилось, поэтому, он резко качнул бёдрами, вдалбливаясь в горло. У второго человека в этой картинке выступили слезы дышать стало тяжело, он задыхался. Пытаясь оттолкнуть парня, он случайно задел нежную плоть зубами. Внезапно, член пропал из-за рта, закашлявшись он поднял испуганный взгляд на вверх, оттуда на него смотрели зло, с ненавистью и властью. Это сочетание стянуло приятным зудом в паху. Он хотел что то сказать, но перебили, дали звонкую пощечину и в рот вновь вернулся член, двигаться он начал с растяжкой, широко и глубоко. Перед глазами чёрные точки играли в чехарду. Уткнутый в пах носом, он почувствовал как что-то горячее стекло в горло. Горьковатый вкус остался на языке. Чужой кроссовок жёстко надавил на член скрытый штанами, с членом во рту получилось лишь жалобно пискнуть и позорно кончить. — Свободен. — Сказал он, развернулся и ушёл. * В маленькой уютной квартире летал запах шарлотки и сладкого кофе. Душа нежно кружилась в родных местах. — Сынок, не сербай, — настовительно говорила женщина в старом, потрепаном платье с множеством цветов на нем. Ласково поглаживая сына по голове и пья чай одновременно. Любовь пропитала эти стены полностью и бесповоротно, поглаживала щеки всех родных и безжалостно душила всех кому не рады хозяина, столь милого пространства. — Сынок, а вот когда приведешь девочку к нам знакомить? — мечтательно произнесла она — Есть Аленочка, умница, красавица, и пуговицы пришьет и борщ сварит. — расхваливала мать знакомую ему девушку которую можно было обвинить в женщинолюбию, но явно только не ему. — Мам, я хотел сказать, что, мне, в общем, нравится один парень, и я хотел бы быть с ним. — мямлил парень опустив взгляд в крушку, предпринимая попытки понять убьёт ли его мама по кофейной гуще, и что, что он был быстрорастворимым. — Что? — замерла она с поднесенной чашкой к губам. Её брови взлетели, и тут же нахмурились. В глазах на секунду мелькнуло непонимание, её морщинистое лицо комично вытянулось, смешно, но как ни странно смеяться совершенно не хочется. Вернув чашу с вкусным горячим напитком в изначальное положение, уголки её губ слегка приподнялись. Она явно хочет воспринимать этот факт как неудачную шутку. — Мам, я гей. — В лоб. — Не смей называть меня матерью! — неминуемая ссора настигла его с удвоенной силой. * — Мой хороший, что ты тут забыл?! — громким шёпотом спросил Антон (он все же запомнил как его зовут) — Антон, я хотел сказать… Ты мне нравишься! — смотря с горящими глазами на объект своих воздыханий. Увидев непонимание в глазах, он пояснил: — Я люблю тебя! — Слишком громкие слова, сладкий, слишком громкие. — его губы тронуло отвращение, раздрожение. Стоя у кромки между льдом в пруду и промерзшей землёй, медленно заходя на лёд он медленно, будто боялся спугнуть, развернулся и с нескрываемым удовольствием сказал: — То, что, ты когда то отсасал мне не значит что это достойно чего-то кроме кликухе: «Глубокая глотка», или, «Шлюхи», — пожимая плечами — Ты ведь знаешь, что из-за тебя у меня проблемы? — улыбнувшись он спросил: — Ты знаешь что бывает с людьми, что говорят слишком громко? — получив в ответ неувериное покачивание головой продолжил: — Иди сюда, Арсюш, — подзывал он стоя уже на середине, лёд под его ногами помалкивал придавая уверенности. Стоя уже нос к носу он взял того за руку и легонько поглаживая запястье, он хмыкнул. — Грубые слова порождают — ненависть. Ласковые — любовь. Приторные — вязкость. Арс, а, громкие. Громкие слова порождают — смерть. — улыбнувшись он схватил парня за плечи, в его зелёных глазах мелькнуло что-то страшное, звериное, тянучию ненавистью расплылось в радушке, это заставило его отпрыгнуть в сторону. Благодаря льду он откатился далеко. Вдруг послышался глухой удар и всплеск. Минута замешательства, позволила осознать что тело уже осело на дно глубокого пруда. Антон, Шаст, чёртов камикадзе, только что умер. Чёртов лёд не выдержал его немалого веса и сломался. Он хотел отобрать и его жизнь тоже. Слезы наполняли глазницы, вопль рвался наружу, и он выпустил его на волю, спугивая озябших птиц. * Силы были безжалостно исчерпаны, лишь на то, чтобы просто прийти и смотреть на закрытую коробку с посеревшим телом, его любимого. Душа что так нежно трепетала, замерла, понимая что убить он хотел именно его, но к сожалению все ещё любила. Сердце горело ненависть к его гнусному решению скинуть все проблемы на его плечи. Внутренности обливались кровью, если не кислотой. Слезы, что казалось уже давно были вылеты у того проклятого пруда, лились безконтрольно. С каждой лопатой земли он хранил того кого так горячо любил. С каждой лопатой он хранил себя. Холод обволакивал, заставляя дрожать словно осиновый лист на ветру. Ветер пронизовал ментальное тело своими острыми щупальцами, обманывали слизью отчаяния. Чёрная как сама смерть ворона, громко каркала своим злобным голосом, насмехалась над всей никчемной ситуаций. Над никчёмный им. Чёрная одежда висела на нем мешком, как оверсайз на скелете, сердце неприятно сжималось от осознания того что он в чёрном. Он рыдал. Пав на колени, и прижимаясь уже к закрытой яме, обещал что сможет. Сможет пережить. Сможет жить дальше. Он надеется что сможет. Его глазам из ярко голубых стали безжизненно серыми. * Сигаретный дым с запахом лаванды въелся и пропитал кожу, проник в неё саму, смешался с густой от страха кровью. Легкие привыкшие к табачному дыму вместо воздуха уже не садили. В мозгах, помимо пессимистичных мыслей стоял лишь один вопрос: почему?