— Какая же ты…
Он не мог подобрать слов, нависая над девушкой и проводя костяшками пальцев по её щеке, его дыхание сбилось, опаляло рот Суны. Кайя был так невозможно близко, — мучительно, до дрожи в коленях, до тянущего чувства в низу живота, — и не торопился: играл, сводил с ума, распалял и заставлял его желать каждой клеточкой тела. Да, она хотела его, уже даже мечтала ощутить его полностью, дышать им, изнемогать от ласк и не прекращающихся поцелуев. Как же хотелось забыться в его объятиях, заглушить все ненужные мысли стонами и сбивчивым дыханием — выбросить всё. Суна даже не подозревала, что будет просто думать о таком. Это ведь как-то… неправильно, стыдно…
— Невероятная, — продолжил Кайя, прошептав на ухо. — Моя.
С ним — правильно.
Мужчина припадает губами к шее, зацеловывая её до красноты, до блаженных стонов Суны, ласкающих ухо мужа и развязывающих ему руки и губы ещё больше. Он распахивает её халат, открывая вид на белый кружевной пеньюар, идеально подчёркивающий изгибы женского тела; Кайя оглядывает свою женщину с восхищением: слишком хороша, чтобы быть реальной… его. Она выглядит, как его противоположность: такая светлая, невинная, его личный ангел, он же — демон-распутник, весь в чёрном, только и жаждущий поскорее сделать своей. Только своей.
Им обоим невыносимо жарко.
Верхняя часть пижамы Кайи была снята им же и выброшена куда-то в сторону. Полураздетый Кайя Сонмез, нависающий сверху со сбившимся дыханием и опухшими от поцелуев губами, — зрелище, достойное того, чтобы увидеть и умереть. Не про Париж так надо говорить, а про этого мужчину, одним только взглядом умеющего раздеть и распалить. И сейчас он смотрел так жадно, любовался и восхищался, зная, что совсем скоро он поделится с ней всей своей страстью, покажет, как он может любить её ночью, покажет, как она достойна этой любви.
Суна жадно потянулась рукой к мышцам груди и бицепсам, очарованная и привлечённая видом своего полуобнажённого мужа. Заворожённая, она наблюдала, как перекатывались мышцы тела мужчины, но не прикасалась — рука застыла в воздухе — и боялась дотронуться. Красив, как демон, как чёртово искусство. Разве можно его коснуться?
— Давай, Суна, — хриплым голосом произнёс Кайя и, чуть наклонясь, провёл губами от её виска до щеки, едва задевая кожу, но опаляя горячим воздухом. — Не бойся ничего, что связано со мной. Я весь твой… Тебе всё можно.
«Ты — моя погибель», — пронеслось тогда у неё в голове, но его голос с такой хрипотцой, вызванной желанием, побудил к действию.
Под внимательным взглядом Кайи девушка неловко прикоснулась к его груди, затем положила ладонь и медленно, наслаждаясь каждым мигом соприкосновения с обжигающей бронзовой кожей, провела ею в области сердца, бешено стучавшего в тот момент. Кайя наблюдал за ней, всё его внимание было сосредоточено на этих ощущениях от касаний жены и на её губах, которые Суна то прикусывала, то облизывала, то приоткрывала, стоило ей набраться смелости и продолжить изучать его тело. Указательным пальчиком девушка очертила буквы на неизвестном ей языке и после завела руку за шею, притянув тело мужа так близко, что ему пришлось уже расслабить руки и опуститься на неё. Разгорячённые тела наконец-то нашли друг друга: его загорелое тело, отливающее бронзой и символизирующее солнечный свет, и её бледное, словно лунного происхождения тело, так по-особенному откликающееся на каждое прикосновение Кайи. Эти противоположности наконец-то притянулись и соприкоснулись.
— Ты, правда, меня хочешь? — зарывшись в его мягкие волосы, неловко спросила Суна с долей надежды в голосе. Неужели ещё сомневалась, что Кайя может её желать?
Но её же действие, притянувшее мужчину ближе, послужило физическим ответом на вопрос, девушка ощутила всё его желание, которое он спустя мгновение подтвердил горячим «да».
Ей кажется, что если жалость со стороны мужа проявляется таким образом, то пусть он жалеет её всю жизнь… От воспоминаний девушку бросает в жар, хотя она и так не жалуется на холод, будучи прижатой к обнажённой мужской груди, так и манящей снова изучить эти рельефы нежными касаниями пальцев. Бронзовая кожа будто бы переливается в утренних лучах солнца. Да, красив он точно, как демон. С Каей ей сейчас комфортно и спокойно, а ведь переживала, что не получится, боялась, что не сможет больше. Сейчас, просыпаясь в его крепких объятиях, она, наверное, впервые ощущает себя в безопасности и будто бы дома. Брак должен начинаться ведь именно так? С доверия, ощущения безопасности и комфорта. А дальше? Вы не клянётесь в вечной любви друг другу, не кричите об этом при каждом удобном случае — вы крепко держитесь за руки в случае беды и в случае радости, вы своими объятиями укрываете друг друга от этого жестокого мира, который так и жаждет вам навредить, разлучить, уничтожить. А вы вдвоём ему противостоите, сжигаете всё на своём пути, крепко держась за руки. Для друг друга вы — та самая роза, растущая среди терновника, свет в темноте, последняя крупица надежды в повсеместном отчаянии. Это суть настоящих отношений — двое против всех. Естественно, до такого Суна и Кайя ещё не дошли, не успели. Над подобными крепкими и серьёзными отношениями нужно усердно работать вдвоём, и стараться необходимо каждому. Но ощущение безопасности и комфорта рядом с ним — это уже невероятно для Суны, это прекрасное начало для того, чтобы построить здоровые отношения. «Но мы ведь будем такими? — спрашивает девушка саму себя и поднимает глаза на умиротворённо спящего мужа. Его ресницы подрагивают во сне, а губы приоткрываются, когда он делает вдох, Суна кое-как сдерживается, чтобы не дотронуться. — Что будет, когда ты отомстишь деду? Оставишь меня? Уедешь в Лондон, разведясь со мной?» На её обнажённой спине лежит рука Кайи, и своей широкой ладонью он прижимает жену к груди, даже во сне защищает её таким уверенным движением, всегда готовый встать на её сторону в любой возможной ситуации. Обещал ведь всегда быть на её стороне, быть поддержкой и опорой — даже сейчас, когда они вдвоём находятся в их спальне ранним утром, где им не угрожает никакая опасность. Суна всё же не сдерживается и аккуратно, почти невесомо проводит пальчиком по рельефным мышцам мужа, особое внимание уделяя рисункам на коже, изучать которые ей точно не надоест никогда. Кайя, действительно, как произведение искусства: любуешься им, созерцаешь и изучаешь, как всемирно известные картины в музеях, где люди могут часами стоять напротив пейзажей, портретов и любоваться ими. Суна никогда не понимала такого восхищения искусством (да, красиво, да, поражает своим великолепием — не более). Теперь же, смотря на мужа, она прекрасно понимает любителей искусства. Это завораживающий вид… и все страдания, которые Суна преодолела на своём жизненном пути, сейчас возмещаются этим моментом, когда ей просто хорошо. Она отгоняет волнующие мысли о будущем и сосредотачивается на том, что происходит сейчас. А сейчас Кайя реагирует на прикосновения, его рука, лежащая на спине жены, начинает в ответ выводить немыслимые узоры, и, одаривая девушку самой нежной улыбкой, щурясь от солнечного света, он произносит: — Доброе утро, моя нимфа. — Доброе утро. «Поцеловать его или не поцеловать? Думаешь ещё — целуй, конечно». Суна чуть приподнимается, опираясь рукой о грудь мужа, и легко касается его губ совершенно невинным и таким приятным поцелуем-пробуждением. — Ммм, — довольно стонет в ответ Кайя, — какая ты милая после страстной ночи, я возьму это на заметку. — Суна цокает и пихает его в плечо, располагаясь рядом на подушке и отмечая, что она на ней так уж и приятно лежать: на Кайе было явно лучше. — Да, а также то, — продолжает он, — что ты очень любишь меня касаться, особенно моих мышц. Напомни почаще ходить без верха. «Невозможный!» — Суна про себя злится, но ничего не отвечает, лишь строит недовольное выражение лица. Кайя смеётся так искренне и заливисто, запрокидывая голову, что она не может сдержать ответной улыбки. Кажется, она никогда ещё не слышала его смех, именно такой заразительный и настоящий — не злорадный, не горький, не фальшивый. «Я же так влюблюсь в тебя, чёрт ты такой!» Кайя успокаивается и ложится боком, чтобы хорошо рассмотреть Суну, которая немного отодвинулась от него и заняла свою сторону кровати, — утром она какая-то особенная, похожая на зефир — лёгкая, воздушная, — хочется её коснуться, но только аккуратно, вдруг она, такая невесомая и даже хрупкая, рассыпется и исчезнет. Суна подтягивает одеяло, чтобы прикрыть наготу, но Кайя останавливает её, мягко касаясь запястья. — Не закрывайся от меня, — тихо говорит мужчина и двигается ближе, заполняя это пространство, возникшее между ними. Кайя прислоняется к жене, прижимаясь обнажённым телом к её и возвращая то приятное тепло, которое грело их этой ночью. — Ты стонала подо мной несколько часов назад и позволяла бессовестно исследовать твоё тело, а теперь отстраняешься и прикрываешься одеялом. Что за дела? — Кайя! — возмущается Суна, снова толкая мужа в плечо, и краснеет. — Прекращай говорить такие вещи… как тебе не с… — Вообще не стыдно, — широко ухмыляясь, говорит мужчина и прикладывает большой палец к нижней губе, слегка надавливая на неё и оттягивая вниз. — Я говорю, что думаю, я с тобой честен. А этим губам, — кивает он на припухлые, манящие его губы Суны, прикусывая свою нижнюю, — нужно будет тоже научиться говорить что-то подобное. Суна хочет снова возмутиться и пихнуть в бок Кайю, но заворожённо смотрит, как он прикусывает свою губу и не отводит взгляда от её рта. Невозможно красивый, сосредоточенный. Но вмиг становится серьёзным, смотрит Суне в глаза и задаёт вопрос, который, как она понимает, его искренне беспокоит: — Всё хорошо? — его голос, тихий и приятный, будто обволакивает её и проникает глубоко в душу. — Ничего не болит? У девушки замирает сердце, он так неожиданно из этого чертёнка-дьяволёнка с хитрющими глазами и наглой улыбкой перевоплощается в мужчину-джентльмена, который покоряет её своей заботой и беспокойством. Кайя поражает её своими переменами, тем, как в нём уживаются разные личности, и каждая из них по-своему привлекает. Он такой разносторонний и интересный — тот человек, которого интересно узнать, с которым хочется поговорить, услышать его мнение. И сейчас — Суна видит по его глазам — Кайя действительно переживает за неё и за её комфорт… но как он вообще может думать, что она сейчас не в порядке? После такой нежности с его стороны… — Всё хорошо, — отвечает девушка и улыбается, проводя рукой по щеке, покрытой щетиной, задерживаясь на чертовски привлекательной ямочке, обнажившейся от его ответной улыбки. Как пленительно. — Правда, спасибо тебе за вчерашний разговор и за то… за то, каким ты был со мной ночью. Я боялась этого, потому что мой предыдущий опыт с муж… с ним был травмирующим, пусть он и не завладел мной, но уничтожил меня морально, — Суне тяжело говорить, но она очень хочет поделиться с мужем частью истории своей травмы, и девушка чувствует, как напрягается Кайя, он убирает руку с губ и кладёт её на талию жены, двигая к себе, — после его прикосновений и унижений мне казалось, что я вообще никогда не буду привлекательна для мужчины, чувствовала себя грязью, недостойной. Не думала, что когда-либо касание мужчины будет для меня возможным, а если и будет, то смогу ли я это перенести? Я боялась нашей с тобой ночи. Боялась тех воспоминаний, которые могли в любой момент ворваться и уничтожить меня, или того, что ты меня не захочешь, увидишь во мне оскорблённую и униженную, и я тебя попросту не привлеку, — Кайя что-то хочет сказать, но Суна приставляет ладонь к его рту. — Спасибо тебе. Ты даже не представляешь, насколько важной для меня была наша ночь. Ты правда заставляешь меня улыбаться, как и обещал. Он сгребает в охапку Суну и обнимает её так сильно, вдыхая запах лавандового шампуня. Ему хочется своими крепкими объятиями раздавить всё её ужасное прошлое, уничтожить дурные мысли о том, что её можно не хотеть. Бедная его девочка… она столько пережила, столько перетерпела и перестрадала. И теперь он сделает всё, чтобы затмить ту боль приятными моментами. Что же сделал тот моральный урод, не запятнав её честь, но уничтожив морально, искалечив в ней женщину? Кайя уже мечтает уничтожить этого человека, сломать ему все возможные кости, лишить частей тела, не оставить вообще на нём живого места. В своих планах мести он добавляет новый пункт: ничтожество, покалечившее его жену. — Моя жена, ты самая красивая и привлекательная женщина, которых я когда-либо видел, тебя невозможно не хотеть. Если ты думаешь, что ты нежеланна, то я буду делать всё для того, чтобы ты видела, насколько сильно я тебя хочу, — шепчет Кайя. — Спасибо, что поделилась со мной своим опытом. Самое главное — спасибо, что доверилась мне. Они нежатся в объятиях друг друга ещё некоторое время, но понимают, что уже пора вставать: цирк в особняке никто не отменял. Суне так не хочется никого видеть, поэтому она просит Кайю перенести завтрак к ним в комнату. Пусть все будут уверены в том, что Кайя и Суна настолько сильно ждали этот брак, что насладиться друг другом не могут! Так-то это правда.***
Разгуливать по комнате в одном полотенце, держащемся на бёдрах на одном лишь добром слове, Кайе мешает его же мать. Она заходит в комнату без предупреждения и без стука, и мужчине приходится накинуть сверху футболку, чтобы не смущать маму, а ведь ему так хотелось попровоцировать жёнушку, демонстрируя своё подтянутое и рельефное тело. Суна то любовалась им, то опускала глаза, когда понимала, что слишком засмотрелась, а ему только в радость наблюдать за её реакцией на него. Да, а зайди мать на тридцать минут раньше в такой же манере без предупреждения, застала бы молодожёнов совсем в другом виде: обнажённых и увлечённых друг другом на кровати. Да, неловкости было бы больше, зато мама бы больше не заходила без стука. — Доброе утро, мамочка, — здоровается Кайя, поправляя футболку, и садится рядом с женой на кровать, где уже на подносе лежит роскошный завтрак. Стоит его матери войти в комнату, как Кайя замечает перемены в выражении лица Суны: она становится увереннее, смотрит с вызовом и неким превосходством по типу «да, это твой сын, но смотри, теперь это мой мужчина, мой». Кайя улыбается, в комнате сейчас находятся две дорогие ему женщины — мать и жена, — и обе друг с другом не ладят, будто бы собираются соревноваться за его внимание, но как же эта игра нравится ему. Главное не дойти до физических разборок, разнимать жену и мать будет уже чересчур. — Доброе утро, — Нюкхет улыбается Кайе и мельком поглядывает на довольную Суну, в карих глазах которой чёртики пляшут, — мне сообщили, что вы не выйдете к завтраку. У вас всё хорошо? Кайя собирается ответить, но Суна опережает его и берёт десертный нож в руки, чтобы намазать джем. — У нас всё прекрасно. А как ваши дела, дорогая свекровь? «Актриса, — ухмыляется Кайя, окинув взглядом такую расслабленную Суну со спокойной уверенностью в глазах». Нюкхет же сглатывает и неискренне, фальшиво улыбается. Её будто бы передёргивает от обращения невестки, но она собирается с силами, отвечает, что и у неё дела идут неплохо и внимательно наблюдает за ножом, который Суна так изящно крутит в руках. — Ты куда-то идешь? — спрашивает Кайя, делая глоток ещё горячего чёрного чая. — Ты женатый парень теперь. Зачем тебе забивать голову моими делами? Лучше проведи время с женой, удели ей время. У вас, молодых, и своих забот достаточно. — Посмотри, какая у тебя мудрая мать, она права, — говорит Суна и протягивает мужу закуску. — Держи, жизнь моя, — мужчина с удовольствием принимает угощение из рук жены, легко целует кончики её пальцев и задерживает взгляд… «Жизнь моя» — что это было: актёрская реплика или искреннее обращение? Пытается он прочитать в её глазах и пока не понимает, нельзя же ей образ свой терять. Дочке Халиса становится понятно, что дело здесь серьёзное. Девчонка вцепилась в её сына и просто так уже не отпустит… а он и тает при её виде, сдаётся сразу же, одно какое-то обращение, брошенное в воздух, а этот мальчишка уже поплыл. Нюкхет говорит им, что они замечательно смотрятся вместе. И это остаётся незамеченным: сын играет в гляделки с женой и отключается от реальности. А женщине теперь дополнительная работа добавляется: помимо мести Корханам уже сына нужно спасать от рук этой девчонки, привезла на свою голову… Суна облегчённо выдыхает, когда замечает, что в комнате они с Кайей снова остаются одни, он молчит, заворожённо и заинтересованно смотрит на неё, явно впечатлённый её поведением. Что же его заставило так отвлечься от всего? Что она такое сказала или сделала? — Ты чего? — спрашивает она и даже немного переживает от молчания Кайи. От его пристального взгляда она нервно поправляет волосы, убранные в высокий хвост, и смотрит в сторону, будто не зная, куда ей деться. — Кайя? — Задумался о том, какой ураган эмоций внутри может у меня вызвать всего лишь одно обращение, произнесённое твоими губами. Она смущённо улыбается… да, а какой ураган эмоций у неё вызывает он…***
Тётя звонит и сообщает, что Эсме Шанлы совсем становится плохо. И Суна, и Сейран срываются к матери, чтобы проведать её и хоть немного с ней поговорить, поддержать, крепко обнять. Суна надеется, что не застанет там своего отца, видеть его после того, как с позором выгнала из особняка Корханов, совсем нет желания. Она понимает, что встретит и сестру, недовольную браком, и снова будет выслушивать, как плох её муж, какой он манипулятор, лжец, а Суна — дура, раз ведётся на него. Кайя вызывается ехать вместе с женой, чтобы в случае чего суметь её защитить, оказать помощь, да и он сам боится, если вдруг Казым Шанлы заявится домой и увидит свою старшую дочь, которой обещал отомстить за уязвлённую гордость. Кайя остаётся в холле и ждёт жену, вскоре он видит Сейран, которая пролетает, как молния, к ресепшену и затем, получив информацию, бежит к лифту. Рядом оказывается Ферит, Кайя удивляется, увидев его, но ничего не говорит, хоть так и хочется его подначить. Тот садится напротив него и тоже молчит, не здоровается. Сонмез видит, как его брат устал, видимо, всю ночь караулил ушедшую из дома жену, раз и сюда её так быстро привёз. Суна проводит время с мамой, ловит недовольные взгляды сестры, но не начинает диалог первой. Смысл? Всё равно её во всём обвинят, пристыдят, оскорбят — как обычно, ничего нового. В лифте они тоже едут молча, но новоиспечённая Сонмез чувствует, как Сейран не терпится что-то высказать. — Ты не хочешь даже и слова сказать родной сестре? Не расскажешь о своём новом положении в особняке? — А что ты хочешь услышать от меня? — удивляется Суна, выходя из лифта в холл. — Я вышла замуж за человека, который мне небезразличен, которого я выбрала сама, а не которому меня продали… Он первый человек, который защитил от агрессии отца, подал руку помощи, придал мне уверенности. Он — мой выбор. Вот, пожалуйста. — Ты издеваешься надо мной, сестра, — Сейран хватает её за руку, останавливая и заставляя повернуться к себе. — Ты вернулась в то место, где живут гнилые люди, туда, где оскорбили и унизили твою родную сестру, ты вышла замуж за одного из них! Как ты можешь так поступать со мной? И особняк, и Кайя разобьют тебе сердце. Суна смеётся. Сестра всегда была такой упрямой, ставила себя на первое место, всё анализировала и оценивала, учитывая лишь своё мнение и опыт. Эгоизм сестры никуда не делся, да и не денется уже: часть характера. — А ты не слышишь меня, сестра. Я строю свою жизнь, и если меня сломают там, то это будет следствием моего выбора. Моего — не твоего, не отцовского, не тётиного, — она выдёргивает руку из хватки Корхан и собирается идти дальше, но снова поворачивается к сестре. — Прекрати винить всех вокруг. Не особняк обидел тебя, Сейран, а Ферит. Ферит — слышишь? И не смей сравнивать Кайю с ним. Сейран хочет бросить что-то колкое в ответ, но Суна уже идёт к выходу, где её ждёт Кайя, подпирая стену плечом. — Всё нормально? — спрашивает он, касаясь щеки жены. Она кивает и прижимается к мужу, принимая его такие нужные в этот момент объятия. Суна облегчённо выдыхает, ощущение безопасности и спокойствия распространяется по всему телу, как только сильные руки Кайи обхватывают её. Девушка готова стоять так с ним вечность, потому что за всю свою жизнь ещё ни разу Суна не знала на практике значения слов «комфорт», «гармония», «защищённость», как в эти дни, проведённые рядом с Кайей. — Ты приехала сюда с ним? — гармонию разрушают возмущения Сейран, которая недовольно смотрит на обнимающихся молодожёнов. — Да, я приехала сюда со своим мужем, — соглашается Суна, и ей с большим нежеланием приходится отстраниться от Кайи. Склонив голову, она говорит с улыбкой, — как и ты, Сейран, — она смотрит на Ферита, который стоит вместе с очень грустным Абидином рядом с зоной отдыха и наблюдает за ними, выглядит каким-то понурым и даже виноватым. — Только вот я со своим не ссорилась и не уходила со скандалом из его дома. — Не начинай, сестра… — Это ты не начинай, — перебивает её Суна. — Ты так ничего и не поняла из моих слов. Я всё ещё, конечно, люблю тебя, сестра, ты моя родная душа — ничто этого не изменит, но не тебе осуждать мой брак. Не веришь в его искренность? Мне всё равно, я ничего никому доказывать не буду. Кайя — мой муж, хочешь ты этого или нет, — она берёт его за руку. — Хватит контролировать меня и мою жизнь, я устала быть твоей тенью, бежать по первому зову к тебе, решать твои проблемы, забывая о себе. Я не хочу быть на втором плане. Я хочу наконец-то стать главной героиней своей истории, я хочу жить, Сейран, слышишь? И вместе со своим мужем я точно буду жить. Хочешь — принимай, хочешь — не принимай, но мой брак — это не твоя забота. Суна тянет мужа за собой, и они идут к выходу из этого злосчастного отеля. Кайя пожимает плечами, глядя то на расстроенную Сейран, то на грустного Ферита, стоящего рядом с Абидином, и усмехается: Фериту пора бы уже на своём водителе жениться, его он явно больше уважает, чем свою законную жену. Водитель нехотя идёт за ними, всё же вспоминая о своей роли и о том, что это он их сюда привёз, а, значит, обязан и увезти обратно. Суна ослабляет хватку руки только рядом с машиной и тяжело выдыхает, отпуская руку мужа. Кайя понимает, как ей непросто было всё высказать сестре, у них очень тесные отношения, всю свою жизнь друг у друга были только они вдвоём, защищали друг друга от гнева и ненависти отца, а сейчас так ругаются, и Кайя даже чувствует свою вину, из-за него ведь Сейран так недовольна старшей сестрой. Он должен что-то сделать и точно что-нибудь придумает, потому что видит, что жене больно и дискомфортно быть в таких напряжённых отношениях с родной сестрой. Кайя собирается открыть дверь машины, но Суна цепляется в края его распахнутой куртки и прижимается своими губами к его так отчаянно и даже болезненно, выпускает свою боль в этот поцелуй, тянет мужа ближе к себе и прижимается к нему. Кайя позволяет, целует её, располагая руки на талии жены. Пусть сминает ему губы, пусть кусает до крови — если ей от этого станет легче. Суна слышит хлопок двери, отрезвляющий её, и отрывается от губ — пришёл Абидин, скрывающий своё негодование и слёзы тем, что садится в машину и громко хлопает дверью машины. Суна мельком смотрит на него и утыкается носом в крепкую грудь Кайи, качая головой. Устала, она устала от повсеместного осуждения: сестра не одобряет её брак, Абидин вдруг проявляет внимание с презрением, стоило ей выйти замуж и стать для него недоступной, Ферит отпускает едкие комментарии, свекровь косо смотрит. И только он один, стоящий напротив и разделяющий её боль, принимает её и её выбор. Вечером Суна узнаёт, что Пелин теперь живёт в особняке, и чувствует, как уже готова обрушить его крышу на голову этой мерзкой любовницы Ферита, Кайя дико злится на мать, которая неожиданно за ужином приводит Шехмуза и объявляет его своим женихом. Суна пытается успокоить мужа, но понимает, что у неё плохо это получается, потому что у самой в голове мысли не на месте — одни сплошные переживания. Девушка выходит после ужина в сад, решая освежиться и хоть немного привести голову в порядок. Она ёжится от пронизывающего ветра, как вдруг ощущает на плечах пальто с сильно пахнущим парфюмом, который когда-то ей так нравился. И это не парфюм её мужа. Суна резко скидывает с плеч ненужную ей вещь, пусть ей и хочется согреться, но не при помощи человека, несколько раз отвергавшего её, оставлявшего на избиение у отца. Он сделал её виноватой в их разрыве, когда её насильно выдали замуж. Нет, она не позволит ему испортить этот брак, она выкорчует все оставшиеся к нему чувства, уничтожит их, испепелит, но больше никогда не ступит на дорожку, по которой она должна бегать за мужчиной, вымаливать у него прощение и страдать из-за его глупости и трусости. Ни-ког-да. — Тебе же холодно, — комментирует её действие Абидин, поднимая с земли своё пальто, и предпринимает попытку вновь накинуть его на плечи девушки. Суна резко разворачивается к нему с праведным гневом в глазах. Водитель держит в руках свою верхнюю одежду и смотрит на девушку с беспокойством и, конечно же, проступающими слезами. Она ведь отказывает ему снова. — Ты издеваешься? — Суна… — Госпожа Суна, — поправляет она его вновь, как и пару дней назад. — Что ты от меня хочешь? — Я бы хотел обсудить с тобой последние события. Ты так быстро вышла замуж, что я даже не успел понять, как ты стала чьей-то женой. А я понял, что ничего не могу поделать со своими чуств… — Ты, правда, издеваешься? — повторяет она свой первый вопрос, перебивая ту чушь, которую несёт Абидин. Злость закипает в её венах, бурлит, она хочет вцепиться в его лицо и расцарапать ногтями, но пытается сдержаться. — Послушай, я замужняя женщина, всё, что было до Кайи, осталось где-то в далёком прошлом, о котором я даже вспоминать не хочу. Абидин, я, правда, была в тебя влюблена. Сильно. Но ты оставил меня, бросил. Меня насильно выдали замуж, где я настрадалась так, что ты даже представить себе не можешь. Меня сломал мой бывший муж, а потом и ты, который отвернулся от меня, как от какого-то ничтожества и грязи под ногами. Ты сделал меня виноватой во всём, а сам ни разу не был готов поступить как мужчина. Ты не защитил меня перед отцом, ты просто оставил меня. И теперь, когда я вновь чувствую себя желанной женщиной, когда у меня есть муж, ты тянешь ко мне свои лапы? На что надеешься — что я оставлю своего мужа ради тебя? Да что ты за бессовестный человек, а? Абидин вздыхает и сжимает губы. Суна всё так же разочарованно смотрит на него, слёзы льются их глаз — этот человек заставил её вспомнить и то, через что она прошла в браке с Саффетом, и то, как страдала по Абидину, бегала за ним, а он, как подлый трус, всё время оставлял её и строил из себя обиженного человека. Те самые непрошеные слёзы постепенно превращаются в истерику, она начинает тяжело дышать и вдруг видит злое лицо приближающегося мужа. — Я убью тебя, — шипит он, смотря в сторону водителя, и чуть было не кидается на него, как вдруг видит, что его жена сильно дрожит и оседает на землю. Кайя бросается к Суне и ловит её, прежде чем она упадёт на землю. Парфюм… его парфюм, ставший для неё уже частью понятий «дом» и «комфорт». Суна утыкается носом в его горячую шею, вся продрогшая от холодного ветра и дрожащая то ли от холода, то ли от воспоминаний, то ли от всего произошедшего за этот день. Она позволяет себе разреветься в его объятиях, крепко обнимает за шею, цепляется за него, как за последнее, что у неё осталось в этой жизни. — Тише, девочка моя, тише, — успокаивает Кайя жену, целуя её в макушку, — я рядом с тобой. Слышишь, я рядом. Суна слышит и лишь поэтому постепенно приходит в себя. Мужчина понимает, что она сейчас не в состоянии идти сама, слишком много сил потратила за день, и этот эмоциональный всплеск забирает последние. Кайя подхватывает Суну на руки, интересуясь, комфортно ей или нет. Та кивает и снова прижимается к его шее, где ей так тепло и хорошо. — Если долго смотреть на девушку, — говорит Кайя Абидину напоследок, — увидишь, как она выходит замуж за другого. И это про тебя, долго смотрел. Ещё раз я увижу тебя рядом со своей женой, поглядывающим на неё, пытающимся прикоснуться, повспоминать былые деньки, я сделаю всё, что бы эти действия стали для тебя последними. В комнате Кайя аккуратно опускает жену на кровать, помогает ей переодеться в одежду для сна и укрывает тёплым одеялом, чтобы она смогла согреться. Он приносит и горячий чай, которым планирует немного согреть жену, но та отказывается, лишь просит держать её за руку. Кайя садится рядом, поглаживает её по мягким волосам одной рукой, другой — согревает её озябшие пальцы. — Глупая, чего же ты в такой холодный вечер в одной блузке вышла на улицу, — улыбаясь, говорит он и целует в лоб, — как бы ещё не заболеть тебе… — Ты всё слышал? — спрашивает она, и её глаза снова на мокром месте. Она чувствует себя такой виноватой перед ним: не нужно было вообще разговаривать с тем человеком; должна была сразу уйти, даже не беспокоясь ни о чём. — Слышал твою речь, — кивает Кайя, — и я очень рад, что со мной ты чувствуешь себя желанной женщиной, — он легко целует её в губы и вытирает большим пальцем слёзы, стекающие по щекам. — Не плачь, пожалуйста, моя нимфа, у меня сердце разрывается, когда я вижу тебя в таком состоянии. — Пожалуйста, ложись рядом. Кивает. Кайя переодевается в пижамные штаны, конечно же, не надевает футболку и ложится на кровать, обнимая жену со спины. Он зарывается носом в её волосы и вдыхает полюбившийся ему лавандовый запах. Кайе так хочется выместить всю злость на водителя, но не в момент, когда Суна так нехорошо себя чувствует. Сейчас он должен быть с ней рядом, всё остальное второстепенно. — Я хочу вернуться в наше утро и ночь, — шепчет она, — где мы были только вдвоём, никто нас не беспокоил… Кайя соглашается, да, несколько часов назад им было проще, когда они так же лежали в этой кровати, наслаждаясь друг другом и не задумываясь о том, что преподнесёт им грядущий день. Суна резко поворачивается к нему лицом и смотрит так прямо, будто на что-то серьёзно настроена. — Увези меня отсюда, — просит она. — Туда, где мы будем только вдвоём.