Ангел похоронитель — Дарья Виардо
На ночном небе много ярко сияющих звёзд. Некоторые только-только появились и начали обретать своё свечение, ещё совсем слабое, едва заметное; а некоторые постепенно блекли, лишались ослепляющего мерцания, сгорали. Ёнджун, удобно разместившись на полумесяце, с интересом и сожалением наблюдал за этим зрелищем и сравнивал небесные тела с людьми, увидеть которых с такой высоты не мог — он и так присматривал за ними днями напролёт, практически всю свою жизнь, и сейчас понимал, что существа разумные рождались и погибали так же, как звёзды; в течение долгой и тяжёлой жизни приобретали свой блеск и освещали им близких, а потом теряли его и умирали, не оставляя даже частичку своего сияния на память. Растения, животные и люди в конечном итоге покидали этот мир, потому что ничто не могло быть вечным. Погибало всё живое — этого нельзя избежать, нельзя предотвратить. Ангелы умирали тоже. Умирали после того, как выполнили нужное количество заданий, принесли достаточно пользы и потеряли много сил. Ёнджун заметил, как очередное перо оторвало от крыльев из-за пролетевших мимо комет — кажется, новые ангелы вот-вот заменят исчезнувших. За ним понеслось второе. За вторым третье. За третьим ещё несколько — не удалось посчитать точное количество. Он видел это, глазами цеплялся за белоснежный пух, принадлежавший ему все годы, что были проведены на Земле. Скорая погибель не была удивительной или неожиданной. Ёнджун знал, что она следовала после заключительной миссии, которую он успешно завершил несколько дней назад, оказав помощь ещё одному человеку и перестав являться способным и важным ангелом. Больше в нём не нуждались ни люди, ни коллеги, ни кто-либо ещё. И это означало лишь одно — окончание его существования. Приближение смертного часа проявлялось не только в отпадающих перьях и ноющих крыльях, но и в слипающихся глазах, требующем сна сознании и сновидениях. Ангелы никогда не спали, не чувствовали усталости, не знали о грёзах. Это менялось лишь тогда, когда в скором времени веки должны были закрыться навечно. Сон Ёнджун видел прямо сейчас. Он понимал, что вновь был оторван от реальности и перемещён сюда, в космос, в дом миллионов звёзд, планет и пылающих душ. По крайней мере, сидеть на лунном серпе лучше, чем быть свидетелем войн, смертей и убийств, а также знать о том, что причиной возвращения в истинный мир станет перерезанная глотка, простреленная грудь или выколотые глазницы. Сновидения всегда чередовались между собой, сохраняя следующую последовательность: хаос, спокойствие, пустота. И так по кругу. В этот раз сон был умиротворённым. Вчера Ёнджун с ужасом наблюдал за тем, как горело всё вокруг, как умирали люди, как погибала планета. Завтра же он будет бродить по бесконечной дороге, которая приведёт его в никуда. А через несколько ночей он умрёт. После этой мысли ангел успел лишь поднять голову чуть выше и увидеть комету, которая летела прямо на него с желанием уничтожить инородное тело. Удар. Он соскальзывает с луны и летит, летит, летит вниз, прямиком в пропасть, где продолжит свой путь в следующий раз. Ёнджун закрывает глаза. Крылья теряют только больше перьев, не раскрываются и не спасают. А затем он просыпается. Веки медленно приподнимаются, и ангел смотрит на небо, откуда только что упал, на зелёные кроны высоких деревьев, качающихся во тьме. Чувствует, как пряди волос перебирает эльф, чьё плечо он так нагло присвоил себе, и привстаёт на локтях, морщась от болезненных ощущений в спине. Переводит взгляд на того, кто всё это время лежит вместе с ним на траве цветочного поля, и натыкается на грустные глаза и улыбку. — Бомгю, — выдыхает, когда по его перьям медленно проводят рукой, и одно из них остаётся между чужих длинных пальцев. На земле, среди зелёных травинок валяется белоснежный пух. — Впервые вижу, как ангел теряет перья, — эльф принимает сидячее положение, и их плечи соприкасаются. — Можно я… оставлю его себе? Малахитовые глаза глядят в бирюзовые ангельские, когда Бомгю садится напротив в позу лотоса, повторяя за Ёнджуном. Теперь соприкасаются их колени. — Зачем тебе? — ангел любуется лицом перед собой, смотрит на заострённые уши. Дотрагивается до правого и с нежностью проводит по кончику, скользя к шее. Эльфийская кожа такая мягкая. — Сохраню как воспоминание о тебе. Ёнджун хмыкает. Пальцы перемещаются к затылку. — Можно. — Спасибо, — Бомгю прячет его во внутренний карман кожаной жилетки. Какое-то время они молчат. Ёнджун гладит то шею эльфа, то его плечи. А потом льнёт ближе и губами касается ушей. Он кажется слишком смелым для того, кто скоро оставит этот мир. Хотя терять уже нечего. — Ты так любишь мои уши, Ёнджун? — Бомгю не противится. — Конечно. Они очаровательные. Сердце Бомгю пропускает пару ударов. А в груди ангела тихо, как и всегда. И пусть в ней нечему биться, Ёнджун чрезмерно многое чувствует. Дыхание эльфа на собственной шее заставляет гореть не только кожу. Они сидят среди фиолетовых и голубых гиацинтов, на своём любимом месте, которое принадлежит только им двоим уже долгие годы. В глазах Бомгю отражается печаль окружающих их цветов (а точно ли это простое отражение?), и Ёнджун снова не может от мерцания малахита оторваться, когда чуть отстраняется. Сколько бы раз он так ни касался эльфа, реакция всегда одна и та же — прильнувшая к щекам и ушам кровь и смущённая улыбка. Только в этот момент она сползает с чужого лица слишком быстро. — Твои сны с каждым разом становятся только длиннее, — Бомгю опускает голову и слегка отворачивается, любуясь цветками в лунном свете и вздыхая. За отросшими волосами каштанового цвета он прячет подступившие слёзы. Осознание происходящего никак не может его радовать. — Это потому, что ты… Ёнджун слышит, как эльф сглатывает — звук кажется слишком громким среди бескрайнего поля, где царит тишина нежных цветков дождя и зеленеющей травы. Он не может говорить дальше, поэтому за него без запинки продолжают: — Скоро засну навечно. Да, — ангел замечает, как чужая ладонь сжимается. Бомгю всё ещё на него не смотрит. — Расскажи мне, что ты видел в этот раз. Пожалуйста. Они оба одновременно вздыхают. Серп луны двигается со своего места — его постепенно начинает смещать солнце. Скоро наступит новое утро. — Много-много звёзд и несколько комет, — начинает Ёнджун и тянется к руке эльфа, чтобы взять её в свою. — Я сидел на полумесяце и любовался космосом. Размышлял обо всём подряд. Смотрел на планеты вокруг, а ещё на свои оторвавшиеся перья. — Там красиво? — Бомгю позволяет ему гладить костяшки своих пальцев. — Невероятно красиво. Я думал о том, что хотел бы показать тебе всё, что увидел, если бы мог. Разместились бы там вдвоём. Чувствуется дуновение тёплого ветра. Гиацинты качаются из стороны в сторону, трава щекочет босые ноги. Ёнджун переводит взгляд с Бомгю на синий небосвод, который вскоре превратится в оранжево-розовый. Виднеющиеся сейчас звёзды померкнут и перестанут быть заметными, когда их заменят обжигающие лучи. — Я просто думал о тебе. Надеялся, что ты появишься около меня. «Но ты появляешься только во время хаоса», — нет необходимости говорить об этом. Ёнджун не хочет вспоминать, сколько раз он наблюдал за гибелью Бомгю на войнах. Сколько раз видел окровавленное и слабое тело, валяющееся на безжизненной почве, окружённое огнём или страшными существами, готовыми убитого растерзать. И сколько раз пытался его спасти — всё безуспешно. Какое-то время эльф молчит. Внезапно появляется страх того, что он умеет читать мысли. — Но я ждал тебя здесь, на нашем поле, — и всегда буду ждать. Слёзы не перестают жечь глаза-малахиты; сердце в грудной клетке не прекращает болезненно ныть. Бомгю совершенно не желает думать о причине такого состояния — во внутренностях будто взрываются мириады хвостатых звёзд. — Жаль, что мы не можем всегда быть в одном месте вдвоём. Или мысленно звать друг друга, — я скучаю по тебе, Бомгю. И не только скучаю. Ёнджун чересчур многое оставляет неозвученным — боится сделать больнее. Кивок в качестве ответа. И тишина, тишина, тишина. — Проснулся я после того, как с полумесяца меня столкнула комета. — Получается, что я тебя поймал? — эльф то ли хмыкает, то ли шмыгает. — Получается, что так. Кроны деревьев шумят. Бомгю наконец поднимает свой взгляд и осматривается. — Давай вернёмся в хижину, Ёнджун, — предлагает он и встаёт на ноги, помогая ангелу сделать то же самое. На макушке виднеются белёсые пряди. Эльф тянется к ним пальцами. Об их появлении наверняка знают, но ничего не говорят — опять-таки не считают нужным. Всё и без этого ясно. Смерть близка. Бомгю тоже не издаёт не звука, лишь разворачивается и идёт в сторону дома, жестом зовя ангела за собой. Сердце намеревается разорваться.*ੈ𑁍༘⋆
В камине трещит огонь. Бомгю заваривает ягодный чай, пока Ёнджун сидит на полу перед языками пламени и ждёт, когда эльф разместится около него. Однако тот продолжает бренчать посудой на кухне. Кажется, он ещё и что-то готовит — это подтверждают тихие ругательства, иногда слетающие с чужих губ, и приятный аромат. Ангел слабо улыбается себе под нос. Он соскучился по этому месту, по вечерам в эльфийской хижине, спрятанной в излюбленном лесу, по полю гиацинтов неподалёку, где произошла их первая встреча, по светлой и уютной деревне, в которой Ёнджун отдыхал, если появлялась возможность. И хотелось бы сказать, что радости не было предела, ведь времяпрепровождение здесь с Бомгю значило намного больше, чем обычный отдых или кратковременная необходимость. Будь у Ёнджуна выбор и воля — остался бы в этом месте навечно, прожил бы с эльфом до самого конца. Так и правда хотелось сказать, пока не вспоминалась причина, по которой он вернулся в родные края. Причина эта крайне проста и очевидна, но при этом причиняет слишком много боли и не позволяет чувствовать ничего, кроме грусти и сожаления. Ёнджун появляется в деревне для того, чтобы провести свои последние дни и успеть со всеми проститься. Бомгю держит две кружки в трясущихся руках и вручает одну ангелу. На деревянном полу остаются капли чая из лесных ягод, собранных самостоятельно несколькими часами ранее. Через две минуты он приносит уже немного остывший лимонный пирог (эльф знает, что Ёнджун не любит слишком горячее — ему не нравится обжигаться. В таком случае, сердце Бомгю его бы вряд ли устроило). — Не хочешь утром вместе со мной прогуляться по окрестностям? — пережёвывая кусочек, спрашивает эльф. — Хочу навестить некоторых зверушек, а потом заглянуть к бабушке Пак. Она будет рада тебя увидеть. Возможно, у неё есть лечебные травы и эликсиры, надо бы взять. — Почему бы и нет, — Ёнджуну трудно такому предложению отказать. Прогулки с Бомгю всегда вселяют внутрь жизнь. Если бы они могли спасти его... — Мне не хватало этого всё то время, которое я провёл в городе, помогая людям. Так хочется по-настоящему отдохнуть… «А мне хочется, чтобы ты продолжил жить», — думается эльфу. Сколько всего они могли бы сделать, если бы ангельских законов о последней миссии не существовало? — Твоё состояние вообще ничего не может облегчить? — и на что он так надеется? — К сожалению, ничего. Никаким образом, — Ёнджун вздыхает. Бомгю бы всё на свете отдал, если бы нашёл эликсир, продлевающий жизнь небесным существам. — Мне остаётся лишь смириться с этой участью, ибо таковы правила, — ангел делает последний глоток напитка и ставит кружку в сторону. Веки вновь кажутся слишком тяжёлыми. Бомгю с таким мириться не хочет, однако он вынужден. Против обустройства мира никто идти не может. Утонуть в раздумьях не удаётся — оно и к лучшему, наверное, — так как Ёнджун внезапно меняет положение и размещает свою голову на чужих коленях. Бомгю не может не пугать то, что тот выглядит безмерно уставшим и сонным. Как долго ангел будет спать на этот раз, если до этого дремал в течение трёх с небольшим часов? За окном начинает светать. — Нужно до озера дойти, — говорит совсем тихо, прикрывая глаза, — я давно там не был. — Да. Нужно, — рука эльфа лежит на ёнджуновой груди. Их пальцы переплетены. — Спой мне что-нибудь, Бомгю, — очередной зевок, — пожалуйста. — Хорошо, — эльф несколько раз прокашливается и начинает напевать излюбленную мелодию. И Ёнджун засыпает во второй раз за последние несколько часов, слушая нежный голос. А у Бомгю в глазах-малахитах опять стоят слёзы.*ੈ𑁍༘⋆
Прошло достаточно много времени. Солнце давно пересекло горизонт и с каждой новой минутой становилось только выше, своими лучами согревая землю. Безоблачное небо приобрело голубой оттенок, из-за чего все ярко мерцающие звёзды перестали быть видны. Из леса доносилось живучее щебетание птиц, и эльф прислушивался к нему, понимая, о чём пернатые поют: о новом дне, о небесном светиле, о долгой и счастливой жизни — всё это казалось враньём, когда он смотрел на до сих пор спящего Ёнджуна. Ангел сопел, лёжа на травяной подстилке, на которую его перенёс Бомгю, решив, что так намного удобнее. Видимо, их утренняя прогулка отменяется. Появляется мысль сходить к бабуле в одиночку (а ещё надежда на то, что для Ёнджуна что-то найдётся). Бомгю смотрит на ангела и пытается утихомирить в себе желание прикоснуться к коже, постепенно теряющей свою гладкость и светлость — она теперь сухая и желтоватая. Вспоминает то, насколько часто в последнее время ощущаются ёнджуновы касания, и внутри всё сжимается. Он замечает изменения в выражении чужого лица — умиротворение ненадолго смещает тревога. Ладонь эльфа ложится на лоб, и вскоре хмурость исчезает. В какое сновидение Ёнджун попал на этот раз? Сидеть без дела не особо хочется, но оставлять ангела одного слишком страшно. Бомгю успокаивает себя тем, что он быстро вернётся и не заставит гостя чересчур долго ждать. Да и откуда ему знать, проснётся ли тот к его приходу? Но дыхание перекрывает, когда по возвращению эльф Ёнджуна в хижине не застаёт. Страх охватывает всё тело, и Бомгю чуть ли не роняет плетёную корзинку со склянками внутри. В комнате пусто, и это пугает до невозможности — вдруг ангела уже нет? Бомгю же не мог опоздать? Не мог же так и не успеть попрощаться с Ёнджуном? На подстилке валяется больше дюжины ангельских перьев сероватого оттенка. Сколько теперь на чёрных волосах белёсых прядей? Корзинка остаётся на табуретке около входа, а Бомгю несётся к озеру, моля всех Богов Вселенной лишь об одном: «Пусть Ёнджун будет там». Он несколько раз цепляется ногами и плащом за вылезающие из-под земли корни деревьев и валяющиеся на поверхности коряги, царапает кожу ветками, спотыкается и падает, кое-как успевая подставить руки — все ладони и колени ободраны; раны саднит. На бледной коже засыхает грязь. Когда белки, несущиеся за ним, задают вопрос о том, куда Бомгю так спешит, они получают ответ: — Я… ищу кое-кого, — он старается восстановить работу лёгких. — Вы не видели здесь ангела? — Видели, видели! — в один голос отвечают животные. К обладательницам пушистых хвостов и рыжих шубок подсаживаются синицы. — Он шёл в ту сторону, — одна из птиц указывает клювом на дорожку, ведущую к водоёмам. — А ещё много зевал и тёр глаза! Разве ангелы спят? — И крылья у него были ветхие-ветхие, они скорее волочились за ним, чем защищали… — белки прыгают Бомгю на плечи и удобно размещаются на них. — Что случилось? И почему ты так спешишь к нему? — Я обязательно расскажу вам об этом, но позже, — обещает эльф. — Сможете привести меня к нему? Пожалуйста, я буду очень благодарен. Животные никогда Бомгю не отказывают. Они всегда помогают ему и получают помощь в ответ в виде еды и заботы. Поэтому пернатые тут же взлетают, а белки спрыгивают на землю и начинают бежать вперёд. Эльф направляется за ними. Все молитвы, к неимоверному счастью, были услышаны: Ёнджуна удаётся застать около озера живым. Тот сидит на большом булыжнике, прижав колени к себе и склонив на них голову; он не слышит чужих шагов и глубоких вдохов-выдохов. — Большое спасибо вам, мои друзья, — Бомгю присаживается на корточки, прежде чем подойти к ангелу. Он гладит каждую из своих спутниц и добавляет: — Я загляну к вам, принесу вкусной еды. Белки и синицы ластятся к его рукам и говорят о том, что будут эльфа ждать, после чего убегают восвояси, позволяя остаться с Ёнджуном наедине и окликнуть его. Никакой реакции. — Ёнджун! — в очередной раз зовёт, надеясь на то, что чужой взор обратит своё внимание на пришедшего. Главное, что ангельское тело не растворилось в воде — благо, Ёнджун туда и не лез. Бомгю подходит ближе. И всё бы ничего, но… На земле валяется слишком много перьев. Вместо крыльев на спине ангела глубокая рана и текущая по коже бирюзово-молочная кровь. А если крылья исчезают, то это означает лишь одно — дни в запасе перетекают в часы. Бомгю это давно знает. Ёнджун наконец поворачивается, когда эльф стоит в трёх шагах от него. Он улыбается сквозь боль и хрипит: — Ты тоже здесь, — медленно меняет положение, кряхтя, и сползает с булыжника. Еле держится на ногах. — Я так сильно испугался, когда не увидел тебя в хижине, Ёнджун! — голос под конец срывается. Бомгю на грани. Ангел хочет встать рядом, но каждый шаг для него оказывается пыткой. Кости будто ломаются, и он падает на землю. Благо, эльф быстро реагирует и подхватывает его. Ладони и одежда пачкаются в чужой крови из бирюзового жемчуга. — Я просто… хотел прийти сюда в последний раз, — Ёнджун прижимается к груди. Он определённо слышит бешеное биение четырёхкамерного слишком отчётливо. — Потому что знал, что ты меня найдёшь. Чувствуется, как щёки обжигает море, волнами блещущее из малахитовых глаз. — А я боялся, что больше не увижу тебя! Боялся, что ты так ушёл встречать свою смерть в одиночестве, а меня оставил в неведении… — Так бы я ни за что не сделал, Бомгю, — по плечу проводят рукой. Носом утыкаются в ямочку между ключиц, будто бы безмолвно извиняясь. — Правильно! Потому что я ни за что не простил бы тебе, если бы ты… — говорить всё тяжелее и тяжелее. — Если бы ушёл, даже не попрощавшись. Они умолкают. Бомгю устремляет взгляд на водную гладь озера, прозрачную и чистую. Вдали раздаются звуки водопада — капли разбиваются об эту самую водную гладь. — Нужно возвращаться, чтобы обработать тебе рану. Ты сможешь забраться ко мне на спину? — Надеюсь, что да, — Ёнджун вылезает из чужих рук и поднимается, чтобы после присвоить себе место на спине Бомгю. Последние дни летят слишком быстро.ੈ𑁍༘⋆
— Ты не должен был ходить один, не должен был… — Бомгю убирает остатки крови со спины и наносит мазь из трав, потому что раны Ёнджуна больше не затянутся. — И я тоже не должен был оставлять тебя одного. Извини. Они сидят на широкой скамье около стола, на котором расставлены разные баночки и склянки. А ещё чайник всё с тем же ягодным напитком и остатки лимонного пирога. Эльф вздыхает, прижимаясь лбом к оголённому плечу. Слеза с его подбородка падает на кожу Ёнджуна, и он тут же стирает её мизинцем. Никакой реакции ни на свои слова, ни на действия Бомгю не получает, поэтому молча продолжает делать всё возможное, чтобы боль ангела хоть немного облегчить. Он готов забрать её себе. Когда Бомгю заканчивает перевязывать грудь и спину, Ёнджун наконец начинает говорить: — И ты меня прости, Бомгю, — он ловит встревоженный взгляд эльфа своим уставшим, повернувшись к нему всем корпусом. — За то, что заставляю так переживать. И за то, что я… «Я, кажется, тебя люблю», — застревает комом в горле. Это не то, что Ёнджун должен говорить за считанные часы до своего ухода. Бомгю опять не может поднять на него свои малахитовые глаза. Он делает вид, что отвлекается на уборку стола, придвигает ангелу кружку чая и отворачивается. Почему слёз так много? Они ведь ничем не помогут. — Скажи, что простишь меня, — шепчет Ёнджун, пытаясь возвратить взор эльфа на себя. — Не прощу до того момента, пока не увижу тебя вновь, — то есть никогда? Слова и мысли будто обжигают язык. И грудь тоже — внутри разгорается пожар из сожаления и ненависти к несправедливости мира. Почему Ёнджун должен покинуть этот мир? Он ведь спасал людей! — В таком случае, я дождусь тебя, пока буду гулять среди пушистых облаков, — ангел отчего-то улыбается. — Возможно, мы наконец сможем разместиться на серпе луны вдвоём. Бомгю прикрывает лицо руками, желая скрыть свои и так очевидные слёзы. За окном шелестит ветер, а его тело обвивают слабые ёнджуновы руки. Почему так больно? Эльф ведь прожил столько лет и повидал немало смертей. — Я вроде ангел, который помогает окружающим, а ты из-за меня слёзы льёшь, — осунувшееся лицо находит себе место в изгибе шеи. — Такого не должно быть. «Я бы хотел верить, что твоей смерти никогда не должно быть», — думает Бомгю, пока море проливается из глаз наружу, а живущие в нём медузы жалят и рвут глотку, заставляя хрипеть, шмыгать и задыхаться. — «Хотел бы верить в то, что ничего к тебе не чувствую, лишь бы спокойно отпустить». Почему Ёнджун уходит? Он ведь должен остаться рядом! — Бомгю, — зовёт уставший голос. Чужие ладони чуть сжимаются на пояснице. — Спасибо. Ты был со мной так долго. Тело эльфа чересчур сильно дрожит. — А хотел бы ещё дольше, — вылетает прежде, чем Бомгю успевает подумать. — Однажды обязательно будешь, — Ёнджун гладит его по спине, но это делает лишь в разы больнее. Пальцы будто просачиваются под кожу и прокалывают органы. Бомгю всё-таки смотрит своими заплаканными глазами сначала на недавно перебинтованную собственными руками грудь, а потом на лицо перед собой. — Как долго мне придётся ждать нашей новой встречи? «Как долго я буду один, без тебя?». — Хотел бы я знать ответ на это, — Ёнджун вздыхает, и его ладони перемещаются на мокрые щёки, чтобы стереть с них влагу. Их нежности эльфу не хватает уже сейчас, когда они только-только прикасаются. Почему он не может чувствовать эту ласку целую вечность? — Потерпи немного, ладно? Я дождусь тебя. — Ёнджун… — слабые руки, держащие его лицо, тянут ближе к себе. Бомгю с лёгкостью повинуется. — Не думай ни о чём, Бомгю. И молчи, иначе я не осмелюсь. Безудержно исчезающая теплота впитывается в кожу и разглаживает морщины. Ёнджун беспредельно мягок — жёсткость его ладоней не ощущается совершенно, когда он так медленно водит по скулам Бомгю пальцами. Радужка глаз потемнела, вместо небесно-голубой став тёмно-синей, — эльф успел заметить это до того, как ёнджуновы веки закрылись, а губы коснулись лба. Он задерживает дыхание, когда это происходит. Грудную клетку вот-вот разорвёт — сможет ли тогда Бомгю уйти вместе с ангелом? А Ёнджун очень осторожный; он никуда не спешит и растягивает мгновение так, как может. И эльф не посмеет сказать, что его это не устраивает. Ангел целует Бомгю в уголок губ, и всё вокруг перестаёт иметь смысл (небольшой остаток времени в том числе). Делает это так неуверенно, словно боится совершить роковую ошибку или оставить ожог, который действительно появляется где-то на оболочке ноющего сердца. Эльф кладёт свои ладони поверх ёнджуновых и сжимает, будто бы таким образом старается ангела оживить. Знает ведь, что попытка окажется безуспешной… — Продолжай жить так, как жил раньше, — тихо говорит Ёнджун, когда прислоняется лбом ко лбу Бомгю. — Я буду наблюдать издалека. — Без тебя не останется никакого «раньше». Неужели ты не понимаешь? Я… я совсем не хочу отпускать тебя. Ёнджун ничего не отвечает, вместо этого губами касаясь заострённого кончика носа. В безмолвном жесте Бомгю слышит так и не произнесённое: «Я тоже». Эльфийские губы остаются нетронутыми.ੈ𑁍༘⋆
— На рассвете, — Ёнджун почти засыпает под трескание дров в камине и шум вечернего ветра за окном, — отведи меня на наше цветочное поле на рассвете, пожалуйста. Бомгю укрывает ангела покрывалом, сидя около него. Оберегает предпоследний сон. — Зачем? — глухо спрашивает он, когда понимает, что конец слишком близко. — Мы простимся там, — Ёнджун рукой тянется к лицу перед собой и снова заставляет сердце сжаться: словами, действиями, одним своим уставшим видом. — Хочу, чтобы ты похоронил меня среди цветков дождя. Эльф делает глубокий вдох. Сдерживает ещё оставшиеся слёзы. — Хорошо, — на большее он не способен. — Спасибо. Ангел вымученно улыбается. Его веки уже готовы закрыться, но он пытается противиться этому, желая ещё немного посмотреть в малахитовые глаза. Ёнджун чувствует аромат лесных ягод и хвойных деревьев, принадлежащий Бомгю. Послевкусие его фирменного лимонного пирога ощущается на языке. Думается, что уютней этой хижины места нет. Уютнее Бомгю никого нет. Остаться хочется невероятно, но судьба не может быть изменена. — Тебе не больно? — эльфийский голос утрачивает любые эмоции. «Вот мне очень». — Совсем немного, но это терпимо, — зевок. — Скоро я перестану чувствовать эту боль. Бомгю хочет разучиться слышать, видеть и дышать. Без Ёнджуна он просто разучится существовать. Ладонь ангела соскальзывает со скулы и ложится на живот. Его вновь забирают сновидения, и Ёнджун вынужден наблюдать за тем, как мир разрушается, а все живые существа погибают. Отвратительная пытка. Глаза открываются после смерти Бомгю, тело которого теперь валяется среди всего этого хаоса. Оно остаётся в кошмарном сне, и Ёнджун моментально успокаивается, когда ощущает и замечает, что на его груди достаточно удобно разместилось живое и настоящее, с которым всё, наверное, хорошо. Наверное, потому что Ёнджун скоро умрёт, и это делает Бомгю только хуже, сжигая грудную клетку. Пальцы вплетаются в непослушные каштановые волосы с рыжеватым отблеском. На душе горько и нежно одновременно. На улице ещё темно. Яркий лунный свет не пропускают грозовые тучи, предупреждающие о скором дожде. Время от времени слышатся раскаты грома вместо щебета птиц. Все животные прячутся в своих укромных местах или домиках. Деревья опускают ветви, не в силах противиться сильным порывам ветра. На окрестности ложится туман, укутывающий всё живое и мёртвое. Так ли ощущается подступающий конец? — Нам пора, — первым подаёт голос ангел, потому что Бомгю может лишь тяжело дышать. Ёнджун его тревогу чувствует всем умирающим сознанием. Августовская ночь внезапно становится чересчур холодной. Ангельское тело слабеет, постепенно лишается остатков жизни. В груди лишь пустота вместо сердца и тепла. — Хочу полюбоваться полем до того, как меня размоют капли дождя, — добавляет Ёнджун, и Бомгю наконец поднимается, помогая ему сделать то же самое. Они идут по знакомым тропинкам, и ангел переодически проводит левой рукой по коре деревьев, оставляя невидимые следы и воспоминания об этом мире под своей кожей. Правая сжата в ладони Бомгю. Она согревает и будто защищает. Иногда Ёнджуна придерживают, потому что его ноги оказываются слишком слабыми — в итоге тело отрывает от земли хватка эльфа, который не может наблюдать за погибающим ангелом. Шею обвивают, а затем тихо благодарят. Вскоре впереди виднеется поле, где гиацинты тянутся к небу — цветки дождя рады влаге и туману; они устали от солнечных жарких дней. До чужой смерти им нет никакого дела. Бомгю опускает ангела на землю посреди затихшего мира, но продолжает придерживать за талию. Боится, что в один момент силы покинут Ёнджуна окончательно даже до того, как начнётся дождь. В голове никак не уложится то, что они на цветочном поле прощаются, а не проводят время вместе вновь, чтобы после вернуться в хижину. На этот раз Бомгю вернётся в одиночестве. В измотанном ёнджуновом взгляде догорает тепло жизни, но сохраняются искры любви к эльфу, который сейчас стоит вплотную к нему, в памяти удерживая умирающий облик и сопоставляя его с прежним, живым и мягким. — Когда ты рядом со мной, на душе очень спокойно, — признаётся ангел, размещая голову на плече Бомгю. Пальцы цепляются за лопатки. — Даже если гремит гром и сверкает молния. Даже если вокруг хаос. — Что я буду делать, когда ты оставишь меня? — гладит волосы, где большая часть прядей уже белёсая. На коже теперь несуществующие порезы. «Что я буду делать со своей любовью?». — Жить. Это начинается дождь, или по щекам Бомгю вовсю катятся слёзы? — Ты забираешь мою жизнь с собой, Ёнджун, — сквозь тучи заметно, как встаёт солнце. Рассвет лишает их обоих одной жизни, так и не разделённой между. Природа намеревается размыть остатки совместных воспоминаний. Бомгю действительно плачет. Опять. Кажется, в последнее время слёзы мерцают в глазах каждый раз, когда Ёнджун засыпает. — Я буду оберегать тебя, не волнуйся, — земля становится мокрой. По лепесткам цветов, кронам деревьев и щекам стекают капли воды. — Я обещаю. Посмотри на меня. Вместо того чтобы смотреть, Бомгю целует. Прижимается влажными губами к таким же и с отчаянной жадностью целует, целует и целует, не оставляя Ёнджуну шансов на отказ, коего не получает — ангел льнёт ближе. Чувствуется дождевая вода и морские капли. Небесный кисло-сладкий десерт с горьким послевкусием. Непогода усиливается, когда с новым дуновением ветра начинается настоящий ливень — смертельная опасность для Ёнджуна, означающая лишь то, что обратный отсчёт уже идёт. — Умирать безболезненно немногим легче, знаешь? Не так страшно. — Тебе лишь кажется. Вся боль заключена внутри меня из-за того, что я теряю тебя, — Бомгю понимает, что теперь размывает не только их воспоминания, но и ангельское тело. Раскаты грома оглушают. Молния вдалеке сверкает и на несколько миллисекунд освещает потерянное лицо. Эльф боится закрыть глаза и не увидеть Ёнджуна перед собой. Слёзы омывают малахит. — Скоро мы сможем сидеть на серпе луны вдвоём, Бомгю, — хочет утешить. Но следующие слова не приносят никакого спокойствия: — Но теперь мне пора. Мы ещё встретимся. Он касается губ эльфа в последний раз, и их поцелуй обрывает дождь. Смерть Ёнджуна действительно оказывается безболезненной. Вода перемешивается со слезами на щеках, просачивается между пальцев Бомгю, на которые он смотрит, и впитывается в почву вместе с ушедшей жизнью. Терять никогда не хотелось, но приходилось. Эльф содрогается и падает на колени, начиная рыдать. Всхлипы сливаются со звуками разбивающихся о землю хрустальных капель — Бомгю никто не слышит и к нему никто не придёт. Промокший до нитки и продрогший до костей, он водит ладонью по траве, будто благодаря этому ангела вернёт. Однако Ёнджун уже не под землёй. Он прячется между облаков и звёзд, бродит там в поисках пристанища, где будет Бомгю ждать. В кожаной жилетке продолжает лежать перо. Утро в конце августа лишает жизни не только ангела.ੈ𑁍༘⋆
Эльфы, как и все живые существа, тоже умирают. Умирают тогда, когда начинает гнить душа, звуки природы перестают быть слышны, а язык животных больше не различим. Когда кости постоянно мёрзнут, перед глазами мутнеет, приходит усталость. В марте, в самом начале яркой и приятной весны Бомгю понимает, что совсем скоро встретится с Ёнджуном снова. Спустя полгода ожидания и медленно подбирающейся к нему смерти. Через шесть месяцев после того, как пустоту души заполнил августовский ливень, забравший с собой ангела. Бомгю хотел быть забран тоже. И в ближайшее время он обязательно будет. Удивительно, что ему удалось пережить холодную зиму в хвойном лесу. Запасы дров быстро заканчивались из-за того, что эльф постоянно мёрз, а сил нарубить их или хотя бы сходить и купить не всегда хватало. Шерстяная одежда и плед не спасали. Кости в итоге заледенели — в последние дни любые движения давались тяжело. Бомгю перестал понимать животных. Им явно было страшно видеть растерянное лицо и слышать печальное: «Я вас не понимаю, друзья». В конце концов, они стали от него убегать, пугаясь буквально безжизненного тела, в котором гнило размытое сердце. Другие убегали от него точно так же. Кончики острых ушей загибались из-за нехватки звуков окружающего мира. Перепонки их не передавали, даже не собирали, а наоборот — отталкивали, не пропуская внутрь. Вода в душе превращалась в болото. Склянки с эликсирами разбивались, лечебные травы выскальзывали из рук, а лесные ягоды были раздавлены собственными ладонями. Бомгю не знал, как долго вынужден будет терпеть мучения, но с наступлением марта на его лице впервые за несколько месяцев расцвела умиротворённая улыбка. Она сияет на его лице прямо сейчас, когда эльф кое-как доходит до цветочного поля, в некоторых местах ещё укрытого снежным покровом, по которому Бомгю идёт босыми ногами. Хрустит то ли снег, то ли его внутренности. Холод он больше не ощущает — вместо него болезненное спокойствие. На месте, где они однажды встретились и позже простились, виднелась земля, а из-под неё выглядывал маленький росточек. — Ты же ждёшь меня среди облаков, правда? — он не узнаёт свой собственный голос, хриплый и усталый. — Поймай меня, если я вдруг начну падать. Лучи яркого солнца не греют почву. Зато они гладят белую кожу Бомгю и слепят его своим светом — таким образом отбирают жизнь и предупреждают о том, что остаётся потерпеть всего лишь несколько минут. И раз возможность ещё есть, эльф наполняет лёгкие морозным свежим воздухом, который режет внутренности. Закашливается, когда понимает, что органы перестают функционировать. А потом замечает, что в груди прожжена дыра. Смерть Бомгю выходит такой же безболезненной. Её свидетелями становятся лишь не до конца проснувшиеся цветы дождя. Его тело встречает мягкое облако и нежные руки. Обещание сдержано. — Ёнджун, — эльф видит пышные крылья за широкой спиной, чарующую улыбку и несколько слезинок на розоватых щеках. — Ты здесь… — Я ведь говорил тебе, помнишь? Не мог же я соврать, — ангел тянет его на себя, гладит скулы большими пальцами и оставляет поцелуи на здоровой коже и острых ушах. Они словно переродились — их ужасающие облики, говорящие о скорой смерти, стали страшным сном, сменившись на светлые и цветущие. Бомгю осознаёт, что они сидят на всё том же поле, разве что гиацинты заменены звёздами, а земля — облаками. Вокруг них — пылающие кометы и бесконечный космос. Совсем недалеко ютится тот самый полумесяц, о котором частенько говорил Ёнджун. — Не хочу, чтобы ты сидел там один, — серп отражается в малахитовых глазах, которыми любуется ангел. — Теперь я буду составлять тебе компанию. — Я ждал тебя, — улыбка становится только ярче. Оба выглядят слишком живыми для тех, кто погиб на Земле и оказался в небытие. — Здесь тихо и спокойно, — рассказывает Ёнджун, когда они вместе размещаются на полумесяце, и эльф рассматривает всё вокруг. — Иногда слишком одиноко, но это не так страшно. Главное, что сейчас ты со мной. Бомгю поворачивается к нему, в итоге сталкиваясь с чужими губами собственными. Ёнджуновы руки покоятся на его талии, явно не собираясь отпускать. Больше ни за что не отпустят. Неизвестно лишь одно: как много времени они смогут провести среди облаков, звёзд и комет? Впрочем, это волнует не так сильно, когда забываются отодранные крылья и загнутые уши. Существует лишь космос, лунный серп и прикосновения губ.