Russian Roulette is not the same without a gun.

      Никто до конца не понимал, какие же были отношения у двух этих… Не совсем здоровых психически людей. Тем не менее, они дополняли безумие друг друга, а это — какой-никакой баланс во вселенной. Хада Джин — громкое имя, жуткий виртуоз, помешанный на насилии художник. По другую сторону этой линии — Лукай Хвэй. Блестящий ученик, чистый холст для Джина, подверженная тяжелому влиянию душа. Мало кто решался сунуться в их идиллию, а кто и осмелился… Тот был таков.       Ну о какой любви может идти речь, когда дело касается психопата? Разве что одержимость или желание получить в союзники кого-то, кто хоть немного поймет тебя. Понимает ли это Хвэй? Конечно — нет. Старший для него муза, учитель, гений. Его радость — твоя радость. В общем, мальчишка все делал, лишь бы быть ближе со своим интересом. Именно этот человек, что считался монстром многие годы, открыл художнику глаза на его истинные силы, именно он радушно принял Хвэя без гроша в кармане, именно Джин больше всего на свете восхищал парня. То была не просто фанатичность или, что еще глупее, любовь, то было самое настоящее поклонение.       На самом деле артист не думал, что его маленький друг-художник действительно сможет отречься от своего храма и наконец дать волю эмоциям и самым глубоким желаниям, но он был даже рад, что парнишка оказался интереснее. Да, быть может некоторое время добродушный Хвэй и не принимал жестокость и тягу делать зло, но теперь он прочувствовал все, теперь он видит и понимает куда больше.       Дело не в любви, а в том, что без азарта она не будет волновать ни одного из них. Мужчины часто практиковали самые разнообразные развлечения, иногда даже слишком рискованные, но это поддерживало ярчайший огонь их отношений. Как и произошло в этот раз.       Сам Лукай без особого труда раздобыл револьвер, сам Хвэй терпеливо ждал за столом с двумя стульями друг на против друга, и даже сам творец предложил давно манящую Джина идею о русской рулетке. Нет, Хада и сам рад был предложить подобное, но он все ждал, когда его маленький друг придет к подобным мыслям.       — Что ж, играем по-крупному? — Джин, только что вернувшийся домой и выслушавший сожителя, приземлился на стул напротив.       Творец мягко улыбнулся и прокрутил барабан револьвера. Его глаза почти светились оранжевым цветом.       — Верно, ставка высока, — дуло оружия упирается в волнистые волосы на виске и металл приятно охлаждает кожу, — Два патрона, четыре холостых.       На Джине не было его привычной маски и его эмоции были крайне визуализированы сейчас на его лице. Кривая улыбка, больше похожая на оскал, мания во взгляде и сбившееся от волнения дыхание сопутствовали сегодняшнему вечеру.       — Отличное число, но почему не четыре патрона? — раздался шумный выстрел, да только холостой.       Хвэй положил револьвер на стол, чтобы передать его товарищу.       — Не хочу, чтобы ты умер раньше времени, — мальчишка слабо усмехнулся и предвкушающе наблюдал за человеком напротив.       Без капли сомнения руки кровавого артиста прокрутили барабан и направили дуло на собеседника. На лице Хады появилась тень безумства, уже такая знакомая и полюбившаяся художнику, что тот даже не дрогнул, когда пистолет снова не выпустил патрон.       — Тебе сегодня очень везет, не так ли? — Голос звучал бы мрачно для любого, кроме этих двоих, — Но станет ли моя смерть твоим грандиозным финалом?       Джин медленно, почти мучительно подводит дуло к своей шее и ведет немного выше. Удачный выстрел и его мозг разлетелся бы по стене позади. Удачный ли? Нет, снова мимо. Трепет начинает угасать, револьвер снова передан по столу.       — Хотя, — Хада кладет руку на уже накрывшую оружие кисть, — Позволь мне…              Он встает из-за стола, убирает руку младшего в сторону и подходит к художнику почти вплотную. Затем он берет подбородок Хвэя во вторую руку и давит на челюсть, заставляя открыть рот. Комнату теперь наполняет лишь шумное прерывистое дыхание. Его глаза, наполненные отчаянным желанием драмы, комедии или трагедии почти возбуждают Джина. Почти. Бледные руки бежавшего из ордена парня легли на бедра на против, не отталкивая, но заметно подрагивая. Дуло револьвера легко ложиться на мягкие губы. Вот тут точно — если не холостой, то в палитре будет достаточно красного. Хада даже немного взволнован, но это не мешает ему нажать на курок и снова услышать лишь громких хлопок, разбивший тишину. Только ее, к счастью или сожалению.       — На сегодня достаточно, — дуло сразу покидает рот младшего и Джин дарит ему быстрый, но крайне страстный поцелуй, с сильным укусом и кровью, все, как полагается.       Артист любуется проделанной работой, все еще держа чужой острый подбородок. Укусишь как можно сильнее — солоноватый, яркий вкус крови окрасит твои рецепторы. Еще лучше, когда рана настолько снаружи, что по коже скатывается бордовая струйка, которая так и манит слизать ее.       — Да? А я думал, тебе нравится азарт… — Хвэй почти насмехался, но его уважение и восхищение были куда сильнее этого, — Мне так нравится, когда ты смотришь на меня так внимательно.       Хада запускает пальцы в темные кудрявые волосы и сжимает их, заставляя чужую голову слегка запрокинуться.       — Я смотрю так только на тебя и на тех, кто вот-вот станет очередным шедевром, — Он не сдерживается и все же проводит языком по тонкой коже, собирая кровь, — Поэтому, имей уважение оставить подобные речи только мне.       Лукай смотрит непременно обожаемо и восхищенно. Хада видит непременно затянувшуюся жертву.       — Никаких возражений, дорогой Джин, — снова эта приторно-мягкая улыбка, которую хочется то ли уничтожить, то ли скрыть ото всех и оставить только себе.       Любования и лобызания закончились, время спать. Вечерняя игра оставлена на кухне. Мужчины спят в одной темной комнате, в одной холодной кровати, делят одно одеяло, как и обычно. Но это — одна из редких ночей, когда Хада — большая ложка и даже почти полюбовно обнимает младшего. К сожалению, никто из них не согреется от второго, но хотя бы иллюзия нормальности у них будет.