***
Пробуждение оказалось недобрым. Голова раскалывалась, длинный сухой язык скрёб слишком продолговатое нёбо, уши, которые раньше никак себя на голове не обнаруживали, сейчас вполне явственно дрожали. Разлепив веки, архидьякон увидел, что лежит на полу в алхимической келье. Должно было быть холодно, но он не ощущал этого. Возникшее желание подняться на ноги окончилось неудачей. Вернее, архидьякон с внезапным для себя проворством встал на все четыре конечности, задрожал всем телом, а потом дробно застучал тем, что когда-то было руками, по полу. Опустив взгляд, Клод понял, что с ним произошли неприятные метаморфозы, руки и ноги преобразились в копытца, тело покрывала чёрная шерсть, а позвоночник будто выскочил за пределы таза и теперь раскачивался в разные стороны, как… хвост! Архидьякон с противным блеянием высоко подскочил на месте! Неужели с ним произошла беда? И за одну ночь он потерял человеческий облик? — Ме-е-е-е, — вырвалось из ставшего чужим горла, архидьякон испуганно заметался и больно ушибся о стол. Что происходило? Кто проклял его?! Взгляд перепуганной птицей порхал по келье, пока не остановился на приоткрытой двери. Клод подпрыгнул на месте, затем огляделся вокруг и заметил свою потрёпанную одежду, лежавшую бесформенной кучей на полу. Что же, облачиться в неё вряд ли получится, значит, нужно идти таким, какой есть, в костюме Адама. Ничего, как только он найдёт решение проблемы, то попросит у кого-нибудь плащ, чтобы прикрыться. Сейчас не это главным было, а необходимость отыскать способ вернуть себе прежний облик. Всё ещё плохо владея новым телом, священник принялся аккуратно спускаться по лестнице святого Жиля. Почему-то им овладело убеждение, что немного освящённой воды поможет в его беде. Клод живее заскакал по ступенькам, удивляясь тому, насколько легко и ловко козлиное тело. Только вот, к несчастью архидьякона, два причетника, оказавшиеся внизу у отворённой двери, были не рады встрече с патроном. — Козёл! — вскричал один и замахал руками, другой только глазами хлопал. Клод, решивший оббежать их, не вовремя споткнулся и упал на переднее коленце. Первый причетник завизжал, чем вывел из состояния оцепенения второго с рябым лицом, и вот этот самый негодяй осмелился на страшное. Он, немало не считаясь с заслугами и саном архидьякона, безо всяких зазрений совести пнул его под зад. Клод взревел и подлетел в воздух, благо приземлиться ему удалось на ноги, а дальше те два дурня подняли ор и привлекли внимание остальных причетников. И вот за несчастным архидьяконом началась нелепая погоня. Он мчался в поисках святой воды, но за ним с криками бежали каноники и служки, выкрикивая в святых стенах отнюдь не благочестивые молитвы. Народ, собравшийся к мессе, присоединился к загону чёрного козлика. Осознав, что силы неравны, Клод заметался по нефу, а затем принял непростое решение и со всех ног направился в противоположную сторону к выходу. Погоня захлебнулась сама о себя, вперемежку попадали на пол горожане и священники, из-за поднявшейся суматохи несколько аппетитных служанок оказались в объятьях отцов-каноников! Неслыханное безобразие! Клод же бежал к свету, гонимый не хуже серны, бегущей от охотничьих собак. Он почти вывалился из собора, зажмурился от яркого света и кубарем скатился по ступенькам на паперть. И тут-то его могли настичь причетники, если бы к дрожащему Клоду не подскочила беленькая козочка и не закрыла собой несчастного архидьякона. — Джали! — раздалось два почти одновременных вскрика. Клод тяжело дышал, в ушах у него звенело, он обречённо зажмурился.***
Эсмеральда и Гренгуар столкнулись с канониками Нотр-Дама. — Это ваш козёл?! — вопрошал священник в съехавшем набок стихаре. — Нет, наша козочка! — ответил Гренгуар, которому опасность, нависшая над Джали, развязала язык. — Преподобные отцы, забирайте вашего козла. — Он не наш! — священник поправил стихарь и возмутился, его собратья поддержали его. — Джали, пойдём! — позвала Эсмеральда, но белая козочка продолжала прятать за собой чёрного козла и упрямо опустила голову. — Глупенькая! Цыганка встала рядом с Гренгуаром. — Послушайте, — заговорила она. — Женщина! — вскричал всё тот же решительный священник. — Цыганка! — подхватил кто-то из впечатлительных каноников и все дружно отступили на пару шагов. Архидьякон Фролло устраивал страшные головомойки по поводу этой негодной! Не дай Бог, он узнает, что они с ней говорили! Эсмеральда же, заметив их замешательство, деликатно склонилась над Джали. Стоит ли говорить, что все взгляды каноников устремились на хорошенький зад плясуньи, началась паника. Чёрная волна одетых в сутаны священников отхлынула обратно в собор, кое-то выкрикнул напоследок, чтобы фигляры убирались с площади, пока ими не занялась стража! Гренгуар встревожился, он присоединился к уговорам Эсмеральды, но Джали не собиралась отступать от нового друга, который как-то вяло лежал на мостовой. Наконец, поэт нашёл выход, он подхватил на руки чёрного козла, а Эсмеральда бросилась к месту их выступления, там она собрала коврик и бубен, после чего странная четвёрка покинула Соборную площадь. Джали радостно скакала за Пьером, поминутно что-то тревожно блея. Поэт с неудовольствием обнаружил, что козёл оказался довольно тяжёлый, но просто так бросить его пока не решался. Вдруг Джали вновь заупрямится?! Уже на Гревской площади Пьер скинул с дрожащих рук козлище, за что удостоился какого-то неуловимо знакомого строгого взгляда. Гренгуар даже взмок. Клод Фролло, оглушённый бесславным изгнанием из родного собора и грубым обращением Гренгуара, в изнеможении подполз к коврику, на который его упрямо тянула за ухо коза. Единственное, что радовало уставший взгляд архидьякона, это открывавшийся вид на Эсмеральду. Оказывается, снизу, когда девушка танцевала так близко, можно было без труда заглядывать под пышные цыганские юбки. Полагая, что это его вознаграждение за мытарства, Клод Фролло поднял голову, чтобы лучше видеть. Ножки цыганки пленяли! Такие стройные и гладкие, они, казалось, были выточены лучшим мастером из нежной розоватой древесины и покрыты слоем блестящего лака. В голове пронеслась мысль: «И как это она не мёрзнет», которая, впрочем, быстро сменилась восторгом. Цыганка была совершенством, а пленительные ножки с лёгкостью порхали не на грубом камне площади. Если бы архидьякон мог, он предпочёл бы своему нынешнему козлиному состоянию превращение в эти камни, дабы прочувствовать на себе… — Ме! — вскричал архидьякон, потому что Джали, заметившая его интерес к ножкам хозяйки, не преминула укусить его за ухо. Клод обратил взбешённый взгляд на белую козочку, но она тут же с ласковостью ягнёнка принялась ластиться к нему, пощипывая пострадавшее ухо одними губами. Горожан привлекла картина козьего милования, и вот в толпе уже многие показывали пальцами в сторону белой козы и чёрного козлика. Эсмеральда с улыбкой посмотрела на свою питомицу с новым другом, а Гренгуар нахмурился — ох, как же не нравился ему этот козёл! Архидьякон, смущённый столь беззастенчивыми приставаниями, тем не менее смекнул, что путь к цыганке лежал через её любимицу. Поэтому, пересиливая себя, он тоже слегка прикусил шелковистое ушко Джали. В толпе зааплодировали, Гренгуар стиснул зубы. После выступления Клод шёл уже сам, стараясь держаться ближе к Джали, которая шагала с видом королевы. — Давай отведём его к «Разбитой кружке»! — послышался голос Гренгуара. — Там всегда требуется мясо для вертела! Клод Фролло ушам поверить не мог: его собственный ученик вёл себя хуже Иуды! — Нет! — Эсмеральда нахмурилась. — Он славный и нравится Джали, к тому же ты видел, он приглянулся людям! Нам даже больше подали, чем обычно! — Это всё новизна! — не сдавался Гренгуар, окидывая чёрного козлика неприязненным взглядом. — У него чрезвычайно тупая морда! Могу поклясться, что его не получится дрессировать. — А мне кажется, он милый. Тут девушка остановилась и погладила Клода по рогатой голове. Архидьякон забыл, как дышать. Как хотелось ему, чтобы это мгновение никогда не заканчивалось, а всё длилось в своём очаровании! Но вот Эсмеральда вернулась к спору с Гренгуаром, а зловредная Джали опять больно укусила архидьякона. Пришлось потереться мордой о белоснежный бок ревнивой поклонницы. Этим же вечером Клод показал себя во всей красе. Он повторял всё, что умела делать Джали, чем приводил в восторг Эсмеральду. А когда Пьер, насупившись, высыпал на пол деревянную азбуку, то козёл резво собрал из неё слово «дурак». — Что там написано? — живо поинтересовалась Эсмеральда. — «Дурак», — с мрачным видом ответил поэт и, пока цыганка хохотала, он с досадой потёр нос. Клод знал, что Гренгуар был фиктивным мужем цыганки, поэт в этом признался сам, когда бывший учитель поймал его на улице и подверг тщательному допросу. Но неприязнь к возможному сопернику не улеглась, напротив, заметив, что Пьер болезненно реагирует на увлечение козочки Джали, Клод нарочно ластился к ней на глазах поэта. — Ох, это здорово! — захлопала в ладоши цыганка. — Нам достался учёный козлик! Знаешь, это может пригодиться, — затем она обратилась к Клоду, поворошив буквы. — Ну-ка, что ты ещё знаешь? О, Клод не стал церемониться. «Долговязый», «скудоумный», «хвастун», «бездарность» и прочие обидные словечки стали попеременно возникать на полу. Гренгуар кипел от негодования, во всём этом ему виделась насмешка. Эсмеральда ничего такого не замечала, она пришла в восторг от ума нового питомца и не понимала, почему Гренгуар так сердился. К тому же, если поэт складывал слово, а потом, перемешав буквы, показывал козлику повторить, тот делал это безо всякого труда. — Да нас за такое на костёр оправят, — воскликнул Гренгуар и Клод не мог не признать его правоты, но перестать демонстрировать ум перед дамой сердца архидьякон тоже не мог. Ночью, когда стали укладываться спать, Клод с неудовольствием заметил, что Эсмеральда скрылась с Джали в спаленке, а перед ним закрыла дверь. — Привыкай, приятель, — усмехнулся поэт. — В этом доме не терпят мужчин в постели. Сам Гренгуар устроился на сундуке с резной крышкой. Клод лёг подле очага, а ночью его покусали блохи, которых он подхватил, скорей всего, от Джали.***
Козьи будни потянулись бодро. Клод и Джали выступали в дуэте и произвели фурор. Зрителей умилял чёрно-белый контраст и сообразительность животных. И пока затворница Роландовой башни истошно кричала, что это колдовство, легкомысленные парижане продолжали глазеть на чудеса. В конце концов, когда вам предлагают зрелище, не стоит так сразу от него отказываться. Клод Фролло очень быстро освоился в роли учёного козла и теперь вместо Джали взял на себя труд передразнивать Шармолю. К тому же архидьякон особое удовольствие находил в том, чтобы действовать на нервы поэта, тот всё ещё не мог простить козлу потерю благосклонности Джали. И, как будто этого мало, Клод повадился жевать сочинения поэта, а когда тот писал за столом, то мог запрыгнуть на столешницу и пройтись острыми копытцами по непросохшим виршам. — Это невозможно! — кричал Гренгуар, но едва он собирался учинить расправу над наглым зверем, как на его защиту вставали и цыганка, и Джали. — Мне кажется, мне здесь не рады! — с горечью говорил Пьер, но уходить, тем не менее, не спешил. Клод Фролло всячески пытался разгадать причину своего превращения и можно ли было совершить обратный переход! Да, безусловно, жить вблизи от своей красавицы ему было приятно, и всё же хотелось бы отдать ей должное, будучи в своём обличии! Но любая мысль заводила его в тупик, он не понимал, чем же заслужил такое превращение. Самым вероятным выглядело проклятье, только кто мог обладать настолько большим могуществом, чтобы превратить почтенного архидьякона в чёрного козла? Иногда на ум приходил Шармолю, но эту мысль следовало оставить, как несостоятельную. Прокурор духовного суда преуспел только в превращении обычных горожан в преступников, во всём остальном являя образец самой непроходимой тупости. Поэтому, изображая Шармолю, Клод отводил душу, прокурор получался как живой и настолько потешный, что парижане просто за животы хватались от смеха. Возможно, талант к лицедейству и сгубил архидьякона, но об этом позже.***
Пока же Клод чрезвычайно радовался новому достижению, его сообразительность и убедительная игра открыли перед ним врата рая, вернее, дверь спаленки Эсмеральды. Теперь архидьякон получил право спать подле своей прелестницы, хотя и старался не злить Джали излишним вниманием к их госпоже. Но, едва заметив, что козочка уснула, Клод осторожно губами щекотал кожу цыганки. Та улыбалась во сне, но не просыпалась. А млевший от нежности священник однажды так осмелел, что, осторожно спустив зубами широкий ворот ночной сорочки, обнажил прелестную полную грудь. И опять же, очень осторожно, чтобы не разбудить Джали, он лизнул восхитительную плоть. Мерное дыхание цыганки не прервалось и архидьякон продолжил ласкать длинным козьим языком нежную кожу. Но тут голову подняла Джали и блеянием потребовала, чтобы он лёг рядом с ней. Клод неохотно подчинился, у этой козы были на редкость острые рожки! Но это ночное приключение, не замеченное цыганкой, осталось единственным, которое он себе позволил, не стоило злоупотреблять добротой девушки. Пьер Гренгуар бросал на наглого козлика завистливые взгляды, иногда поэт думал, что мог бы продать козла в таверну, как и собирался изначально, но не решался. Иногда козёл ему напоминал преподобного Фролло, в такие минуты Пьер словно снова становился глупым шестнадцатилетним мальчишкой, робеющим перед лицом большой учёности. Правда, потом Гренгуар приходил в себя и исподтишка пинал Аристотеля (так назвали Клода).***
Беда случилась после Пасхи, когда все четверо возвращались после праздника во Двор Чудес. Эсмеральда закричала, когда перед нею выросли две фигуры, один был горбат и огромен, другой стройный с закрытым лицом. В мгновение ока горбун оттолкнул Пьера, второй проделал то же самое с Эсмеральдой. Ревущего от возмущения Клода запихнули в мешок и были таковы. Цыганка с криком бросилась за ними, но неизвестные слишком быстро бегали, Джали плакала, призывая вернуть ей Аристотеля, и было в этом козьем плаче столько неподдельной муки, что слёзы показались даже на глазах, в общем-то, довольного Пьера. Поэт обнял козочку. Эсмеральда ругалась! Где-то послышался звон лошадиных копыт. Вскоре троицу окружили латники во главе с усатым красавцем-капитаном. — Что происходит? Отчего ты голосишь, моя прелесть? — капитан с восхищением окинул взглядом Эсмеральду. — Ах, монсеньор, — девушка молитвенно сложила руки. — Украли нашего козлика, прошу вас! Поспешите ему на помощь! — Козлику? — капитан сдвинул забрало. — Да! — Эсмеральда с надеждой посмотрела на него. Но тут прекрасный всадник расхохотался, а заодно с ним загоготали и остальные стрелки. — Вот уж нам делать нечего, как за козлами гоняться! Это ведь не горная серна, клянусь Юпитером! — капитан утёр проступившие от смеха слёзы. Эсмеральда с отвращением отступила от него! Вот, значит, как! Их горе для таких господ лишь развлечение! Но спорить с вооружёнными людьми было бесполезно. — Простите, монсеньор, — девушка подошла к Пьеру и Джали. — Мы с мужем, — она сделала ударение на слово «муж», — сожалеем, что обеспокоили вас. Капитан, который полагал, что имеет дело с обычной уличной пташкой, удивился. — Муж, говоришь? — он поманил Пьера к себе. — Поди сюда! Гренгуар выпрямился и, хотя внутри обмирал от страха, постарался сделать бесстрастное лицо. — Кем будешь, муж? — насмешливо спросил красивый военный. — Я Пьер Гренгуар, мессир, — Пьер поклонился. — Поэт, вы, должно быть, видели мистерию, которую давали во Дворце Правосудия — я её автор. — Да ну? — капитан, понимавший в поэзии не больше, чем осёл в ткачестве, сделал, тем не менее, понимающую мину. — И почтенный сочинитель муж этой красотки? — Да, это моя жена перед Богом и людьми, — Пьер сглотнул. — На следующей неделе прево Парижа, благородный мессир д`Эстутвиль, обещал выдать мне вознаграждение за мистерию, после этого мы с супругой покинем Париж. — Хм, — похоже, птичка сорвалась, капитан с досадой посмотрел на красотку. — Не шляйтесь по ночам! — выкрикнул он и пришпорил коня. Кавалькада унеслась прочь и Гренгуар с облегчением вздохнул, меньше всего ему хотелось разбираться с конниками. Эсмеральда весь вечер и последующие дни сокрушалась по козлику, да и Джали казалась печальной. Гренгуар с грустью подумал, что о нём, наверное, никто не стал бы так убиваться.***
Клод, оказавшись в мешке, пронзительно визжал, но пары чувствительных ударов по хребту хватило, чтобы он замолчал. Люди, укравшие его, вели любопытный разговор, вернее, трещал, не умолкая, второй голос, а тот человек, что нёс козлика, молчал. — Ловко мы их! Старый сыч будет доволен! Уж не знаю, чем ему этот козёл не угодил, — слышался знакомый голос, Клод весь обмер. — А ты молодчина! Чётко сработал, будто готовился, а может и правда готовился? Ха-ха! Прекрасная ночь, эх ты, бирюк! Хоть бы поддержал меня! Да что взять с глухого! Зато появятся денежки, пока братец не объявится. Так ведь? А, Квазимодо? Что молчишь, как глухой! — и раздался радостный молодой смех. Архидьякон весь подобрался: ему ведь это не снится и сейчас Квазимодо с Жеаном куда-то несли его?! — Интересно, зачем этой старой кошёлке Шармолю козёл? Не иначе, как велит зажарить его с корицей и перцем! Эх, славный пир! Вот бы здорово было на нём оказаться, ведь жильё моё на улице Жеан-Мягкий-Хлеб, in vico Johannis-Pain-Mollet. Мягкий хлеб к мягкой козлятине! — послышался новый взрыв смеха. Ага, вот оно что! Клод заворочался, но вывернуться из надёжных лап Квазимодо не получалось, более того — очередной удар тяжёлой ладони горбуна опустился на хребет архидьякона. Слёзы выступили на глазах священника, он даже не подозревал, что козы умеют плакать. А между тем его беспутный брат и воспитанник несли несчастного архидьякона на заклание. Почему-то Клод знал, что лёгкой кончины ждать не приходилось. О, Шармолю вволю натешится перед тем, как перережет ему горло! Воистину некоторые слишком болезненно реагируют на критику! С каждым шагом к архидьякону приближалась мучительная смерть. Клод с грустью вспомнил Эсмеральду, её прекрасную грудь с проступавшими на коже голубыми жилками! Даже Джали и Гренгуар вспоминались с теплотой! Что бы ни готовило будущее, архидьякон определённо хотел жить. И впервые за три месяца он вознёс горячую мольбу к своей верной покровительнице. Должно быть, протяжное козлиное блеяние развеселило Жеана, потому что он помешал Квазимодо в очередной раз огреть козла. — Да погоди ты, глухарь! Послушай, как поёт, хотя что это я? Ты ведь глухой! Но это право, музыка! Могу поклясться, что в ней я будто слышу голос братца! Квазимодо с непонимающим видом остановился. Мешок наливался тяжестью на его горбе, да так стремительно, что звонарь с криком выпустил его. Двое приятелей как раз проходили статую Богоматери с вечно горящим светильником. Мешок, разбухший до необыкновенных размеров, с воплем, — вполне себе человеческим воплем, — ударился о землю. Жеан проворно схватил валявшуюся у его ног палку, а Квазимодо сжал исполинские кулаки. Если бы не свет лампады, то Клода Фролло благополучно бы забили на смерть. Однако архидьякону повезло: верёвка, стягивавшая мешок, развязалась и он выбрался из него, злой, как демон из преисподни, и такой же голый. Квазимодо сразу же узнал учителя и тут же рухнул на колени, а Жеан всё же предпринял попытку сделаться Каином и замахнулся на лже-козлика палкой, благо не попал! — Остановись! — властно закричал Клод и школяр застыл с раскрытым ртом. — Так-то ты платишь мне за годы заботы! — Я не хотел! — пересохшими губами отвечал Жеан, он тут же принялся стягивать с себя короткий летний плащ, чтобы дать укрыться архидьякону.***
Спустя полтора часа все трое сидели в пыльной крошечной келье на вершине Северной башни. Архидьякон облачился в монашеский хабит, который держал для неясных целей в одном из сундуков. В это время Жеан рассказывал, что произошло. Пропажа архидьякона пока мало кого озаботила, в соборе были уверены, что у Клода очередной приступ мизантропии и он прячется подальше от людей. Епископ полагал, что его второй викарий отбыл с визитацией в отдалённые приходы и, сказать по правде, не сильно страдал из-за отсутствия излишне сурового Фролло. Младший брат и Квазимодо решили, что Клод отбыл по поручению епископа в другой город. И всё бы ничего, но у Жеана закончились деньги, а кушать хотелось. Временно он поселился у Квазимодо, заодно порылся в алхимической келье, которая простаивала открытой. Когда Клод бросил на школяра сердитый взгляд, тот просто пожал плечами. А однажды в келью заявился Шармолю и, не найдя Клода, очень расстроился, благо у Жеана с собой оказалась фляжка с вином. Слово за слово — и прокурор поделился своей заботой о том, что ему докучает чёрный козлик и он бы мог заплатить нужным людям приличную сумму для избавления. Сказано — сделано! И этим вечером Квазимодо с Жеаном вышли на охоту. — А теперь, братец, — Жеан прищурился, — объясните, как вы проделали этот трюк с превращением из козлища в людище? — Нечего тут объяснять! — Клод сердито поправил на себе хабит. — Вы были слишком пьяны и украли меня вместо козла. Квазимодо закивал головой, разобрав что-то по губам священника, но Жеан возмутился. — Постойте! Пил только я, да и то младенческую порцию! И я точно помню чёрного козла! — Не знаю, о чём вы! — Клод поднялся и, передвинув стопку книг, обнаружил небольшой ящик, открыв который, он извлёк кошель. — Вот ваши новые воспоминания, дорогой Жеан. Школяр с благодарностью принял деньги и даже извинился за то, что принял родного брата за козла. — Но Шармолю при встрече скажите, что похищение состоялось и козёл покоится на дне Сены, — велел священник. Жеан расплылся в довольной улыбке. — Всё же не зря вас называют самым умным человеком в Париже! — Во всём Французском королевстве, — поправил его Клод, приосанившись.***
Возвращение к обычной жизни прошло так безболезненно, что архидьякон с негодованием подумал: а заметил ли вообще кто-нибудь его отсутствие? Похоже, никто не заметил, а лицо епископа заметно приуныло, когда архидьякон явился просить аудиенцию. Приходил довольный Шармолю и ушёл, унося с собой том сочинений Михаила Пселла. Единственный, кто пострадал — это был рябой причетник, которому сократили жалование по неясной причине, правда, через полгода вернули, как было, и даже с небольшой надбавкой. Эсмеральду и компанию архидьякон избегал, он перестал гнать девушку с Соборной площади, но теперь не простаивал в толпе, исполненный любовью и ревностью. Нет, ему хотелось поскорее забыть всё, что было — и выступления, и назойливую Джали, и ночи, проведённые рядом с его красавицей. Возможно, священник вынес кое-какие уроки из своего приключения. Цыганку следовало оставить в покое. Узнав её ближе, убедившись в её доброте и сострадании, Клод больше не находил в своём сердце алчного желания обладать ею. Эсмеральда должна быть свободной, эта птица могла находиться в клетке только в одном случае — если сама захотела бы этого.***
В конце августа, Клод, потерявший бдительность, после слухов о том, что цыгане покинули Париж, шёл на Кладбище Невинных, чтобы навестить могилу родителей. Он растерянно остановился, когда на него наскочила белая козочка. — Джали! — раздался голос цыганки. Но козочка, обезумев от счастья, прыгала вокруг архидьякона, который тоже до странного обрадовался ей. Он сел на корточки и гладил белый мех, пока коза ластилась к нему. — Простите, господин священник, — послышался голос сверху. Клод резко вскинул голову и увидел стоящую над собой Эсмеральду. Она была всё так же прекрасна, но одета при этом, как горожанка, под руку девушка держала женщину с нервным лицом, показавшуюся Клоду смутно знакомой. Гренгуара рядом не наблюдалось. Эсмеральда, в прошлом месяце обрётшая мать во вретишнице Роландовой башни, сейчас не могла оторвать взгляда от чёрных глаз священника. Какое-то знакомые выражение в этих глазах беспокоило девушку. Кого же он ей напоминал? Внезапно жар прошёлся по телу, а на коже груди возникло ощущение горячего языка. Эсмеральда вздрогнула: странные мысли иногда завладевают разумом! К тому же сейчас она узнала этого священника. Ведь этот тот самый, что не давал ей покоя всю осень, преследуя злыми выкриками. Но теперь он выглядел довольно кротко. Клод поднялся на ноги и у спутницы Эсмеральды вырвалось изумлённое: — Отец Клод, вы ли это! Он перевёл взгляд на женщину с нервным лицом и узнал бывшую затворницу Роландовой башни. В тот день он проводил женщин до дома на улице Парен-Гарлен, где, как объяснила Пакета, проживала семья её покойного дяди Майе Прадона. Агнесса на прощанье пристально посмотрела на священника, тот отвёл взгляд. Джали устроила чуть ли не истерику, с большим трудом удалось загнать её в дом. И так уж повелось, что теперь Клод везде встречал Агнессу с козой и матерью. Выяснилось, что Гренгуар, получив щедрое вознаграждение от прево, оставил десять ливров Эсмеральде. Правда, все эти деньги пришлось отдать цыганам и королю Алтынному, чтобы откупиться от них, но зато девушка отныне могла считаться свободной. Сам Пьер уехал в Плесси-ле-Тур по приглашению брадобрея короля Людовика. Агнесса с матушкой пока жили у семьи кузена, но к началу осени планировали перебраться на отдельную квартирку, но увы, ещё не подобрали, в какую. Клод молча выслушал историю девушки и предложил им снимать хороший дом в его семейном лене. Мать и дочь согласились.***
В середине осени переезд состоялся. Агнесса за собственный счёт обновила вывеску на доме и они с матушкой обустроили на первом этаже небольшую златошвейную мастерскую. Священник навещал их почти каждый день, но никаких посторонних разговоров не вёл. Джали устраивалась у его ног и время от времени жевала край тёмного одеяния, будто по привычке. В один из зимних вечеров Агнесса дала матери знак удалиться с козочкой в комнату на первом этаже, рядом с кухней. Сама же, преисполнившись какой-то отчаянной решимости, взяла Клода за руку и повела на второй этаж. В какой-то момент, когда она, обнажённая, лежала в его объятьях, Клод одними губами принялся пощипывать нежную кожу на её груди. Эсмеральда замерла, но, когда он лизнул сосок, тело пронзило узнавание, она не могла понять, где и когда, но могла поклясться, что нечто подобное уже испытывала.***
Бедняжка Джали ревновала священника к хозяйке, но, в конце концов, ей пришлось смириться. Зато в моменты, когда Агнеса ходила беременной, козочка торжествовала, потому что её вновь допускали спать в хозяйской постели. Здесь Джали устраивалась между священником и бывшей цыганкой, прижималась к Клоду и мирно дремала.