Под тусклым светом

      Этой ночью Лу особенно тяжко давался сон. Это даже немного пугало, ведь лидер Института никогда не страдал бессонницей, — вернее, почти никогда, — ложился спать точно по графику, так же и вставал. Но сегодня глаза бессмысленно бегали по потолку, в поисках чего угодно. И голову настигали различные мысли, но уж точно не о сне. Это раздражало.       Лу проклинал каждую ночь, в которой был вынужден сражаться с нежеланием собственного «организма» просто, чёрт возьми, лечь и заснуть, как любая другая нормальная кукла в этом маленьком мирке.       Почему его вообще создали таким… человечным? В плане, почему он должен видеть сны? Почему он вообще должен спать? Лу считает бессмысленным кукле, особенно лидеру кукол целой линейки, преобладать такими качествами. А больше всего он ненавидел… свои эмоции, в частности отрицательные. Грусть, разочарование, злость и, что самое бесячее, зависть. Лидер думал, что, будь он абсолютно бесчувственным, его и так невесëлые дни не украшало бы постоянное чувство зависти к собственным ученикам, имеющие возможность попасть в Большой мир к ребёнку, когда сам Лу — нет. Душа пуста, не забита лишним, а значит и выполнять работу прототипа было бы намного легче.       Возможно… не было бы эмоций, и сон быстрее бы приходил? Однако ж нет: даже сейчас блондин должен испытывать страдания, когда глаза болят и через каждую минуту он глубоко зевает, а самого сна и след простыл. Почему бессонница существует, в самом деле? Более того, какой от неё прок, мать его, куклам и прототипу? Или же он снова-таки один такой бедолага, мучается, сворачиваясь с одной стороны постели на другую?       «И одеяло уже упало… — недовольно заметил Лу, хмуря брови. Нет, так больше не может продолжаться. Он чëртовых три часа не может заставить себя лечь на боковую, а завтра рано вставать и обучать новую партию. Разве может он прийти к ним хилый, явно сонный, с красными от недосыпа глазами? — Нет, так не пойдёт. Надо прогуляться».       Голые ноги коснулись синего ковра, а затем и хозяин особняка встал с кровати. Однако, похоже, встал тот слишком резко, ибо вокруг всё начало темнеть, а голова трещать, будто кто-то по затылку ударил.       — Не-е-ет, ненавижу! — открытое выражение недовольства помогало, как он думал, легче перенести минутный, но тоже, увы, человеческий феномен. Минутку погодя его зрение прояснилось и он успокоился, а значит блондин мог со спокойной душой выйти из спальни, не боясь споткнуться об тот же синий ковёр, на который повёлся на прошлой неделе. — Оу, погодите! Не выйду же я в пижамах… — кхем. Точно. Перед тем, как выйти на улицу, Лу довольно быстро переоделся из ночной формы в чёрные брюки и белую рубашку. Не было смысла переодеваться более насыщенно, ночью он точно никого не встретит.       Спускаясь со второго этажа, лидер Института сразу очутился в гостиной. Живот немного скрутило, когда на глаза попалась пачка красных капсул со стаканом воды, забытые блондином на столе. Больно осознавать собственную ничтожность, когда даже «снотворное» больше не помогает углубиться в сон.       Лу думал об этом, и ему захотелось плакать, но сдержался. Совсем не время для глупых слёз, они всё равно не спасут его ситуацию. Поэтому нужно накинуть на себя чёрный плащ с шарфом и прогуляться где-нибудь на улице, да побыстрее. Свежий воздух должен разрулить проблему, и Лу искренне хотел в это верить.       …Воздух определённо свежий, да только прохладный ветер заставил зажмурить глаза уже на выходе из больших дверей. Подтолкнуло это Луиса к мысли, что его пальто где-то горько плачет о нём в шкафу, и самому уж стало досадно. Но обратно заходить домой он не собирался, не совсем уж и холодно, как сперва могло показаться его «коже», привыкшей к излюбленному горячему камину. Сделав первые шаги по паре-тройке ступенек вниз, голубоглазый смелым ходом начал прогулку.       На самом деле Лу толком не знал, куда идти, а по чесноку, он даже не придумал примерный маршрут для прогулки. Поздней ночью лидер точно не был похож на себя, он привык составлять план дел на несколько недель, а то и месяцев вперёд, и в особой строгости его соблюдал. Сейчас же он был растерян, и Луису очень не хотелось бы посмотреть на себя со стороны, быстро осознав, насколько слабым тот выглядит. Он по-бырому выпрямил спину в идеальной осанке, которую умудрился сгорбить за столь долгие годы жизни. Боже, как же он рад, что этого не увидела Создатель…       Затем Луису подумалось:       — А почему я должен так волноваться из-за простой прогулки? Пф… это вовсе не что-то важное, ну… построю свою импровизированную дорогу, и всё будет хорошо.       Лидер был уверен, что его слова граничат с самовнушением тонкой нитью, а всë-таки резко свернул за деревьями, до боли ровными и одинаковыми, начиная проходить мимо таких же ничем не отличимых друг от друга домов своих студентов.       Обычно в глубокой тишине, когда даже птицы не поют, — хотя, откуда им взяться в цехе двенадцатых моделей? — кукла погружается куда-то в свои думы, не замечая кого-либо вокруг себя. Глаза падают в пустоту, тягостны и почти слепы, пока не «разбудишь» их обладателя. А Лу рассматривал всë, что только встречал: голубые зеркальные очи бегали по самым разным уголкам левой и правой стороны его окружения.       Вон красивый ромашковый сад стеснительной садовницы, которую только недавно поприветствовал Лу в Институте, как и всю новую партию кукол. Весьма заметен был не выключенный светильник в одном из окон домиков. Лу был уверен, что это был тот рассеянный парень с профессией художника, которого он застал сегодня на уроке с рисунком, а именно портретом уже полюбившегося ему учителя. Он тоже был новичком, как и та садовница. Лидер не мог сдержать смущённой улыбки от нахлынувшего воспоминания, никто раньше не рисовал его портрет, так ещё и так красиво, как этот мальчишка. Нужно обязательно устроить какой-нибудь конкурс талантов, чтобы посмотреть на его работы…       «Удивительно, что они все такие талантливые. Не думаю, что с их умениями им нужно достигать Совершенства… — губы блондина дрогнули, потеряв улыбку. Внутри нечто кипящей кислотой вылилось в шестерёнки его жизненного аппарата, плавя их. Он опять нашёл причину для собственного обесценивания. — Не думаю, что им нужен я…»       Не хотел Луис сворачивать свои мысли в неправильном направлении, но вновь перевёл внимание на окружение. Он прошёл бóльшую часть домов куколок двенадцатой модели, вспоминая каждого ученика и более яркие воспоминания о нём. Кого-то он поддержал во время тренировки избежания красок; кого-то особо стеснительного он подключил к социуму, найдя тому надёжных товарищей; какая-то девчушка подкралась к нему сзади и резко обняла со словами: «Вы заслуживаете объятий за Ваши старания, мистер Лу!» — блондин не помнил, когда в последний раз его благодарили за его уроки, да и когда благодарили вообще. Ему было безумно приятно.       Его куклы, его младшие «братья и сëстры», прекрасны по-существу, и Лу бы дал себе подзатыльник, если когда-нибудь подумает о них наоборот. Он надеется, что гадкая зависть не затмит его разум и не изменит в нём того самого «старшего брата», как так любят называть его воспитанники.       Подобное вовсе нежелательно пустой модельке для создания ей же подобных. Это неестественно и глупо прототипу — злиться на свою безвыходную роль. Прототип должен быть примером, показать себя тем, кем должны быть его последователи, настоящие куклы. По словам из прочитанных им правил Института, выполняя свою работу в высшей степени идеально, можно добиться Совершенства, профессионального качества куклы, от нитки до нитки, чтобы прослужить самой любимой игрушкой ребëнку ещё долгие годы.       Луис был послан сюда в самый разгар кризиса фабрики, когда игрушек из их производства перестали покупать, бесповоротно затаившиеся на фоне более «модных и современных» безделушек. Лишь после выхода двенадцатых моделей успех снова повернулся к фабрике лицом, улыбаясь шире, чем когда-либо ещё. Лу стал для Создателя настоящим спасением от неминуемого закрытия, вследствие чего Она возлагает на него большие надежды. Очень большие надежды, которые трудно держать тяжким грузом на хрупких маленьких плечах, не заслужившие такого давления.       Может, поэтому он так и не определился: любит ли он по-настоящему Ту, что создала его, или же это маска, скрывающая чистую ненависть к Той, что запихнула его в эту тюрьму?       Но одно блондин знал точно — он любит своих учеников. Мáлая зависть может вообще не являться ею, а обычной печалью за осознанием тяжёлого для него прощания с теми, кого он учил, поддерживал и любил. Они не видели никогда, но он сдерживал скорейшую истерику, глядя на счастливых выпускников Совершенства, не желая отпускать никого, глазами крича остаться.              «Но им здесь определённо не место. Они заслуживают всего самого наилучшего, абсолютно каждый, по собственному ребёнку. И я рад, что они добиваются своего».       …       «…Должен быть… рад».       Из пучины раздумий спас замеченный Луисом кладовый люкс, мирно стоящий около домов, почти никем не используемый и вечно тихий. М… да какой из этого «кладовый люкс»? Деревянная конструкция со всяким хламом внутри под более точным названием «сарай». Лу даже сам не понимает, почему он называется иначе. Ему почему-то показалось, что кладовый люкс выглядел таким чужим и мерзким на фоне ровных домиков, что в груди стало заметно больно. Точно такую же картину он видит каждый день, когда замечает грубое отношение некоторых своих учеников в сторону одной игрушки, совершенно не похожей ни на кого из них. Эта кукла так же уродлива, как и эта кладовая, стоящая посреди хороших, идеальных домов.       В любом случае, зачем он остановился? Нужно двигаться дальше и как следует замучить ноги, а с этим и вся усталость ног покроет всё тело, голову… вот тогда никакая бессонница не помешает Луису встретиться с желанными сновидениями. Он отводит лицо от кладового люкса, делая новый шаг.       Не успел он сделать этот самый шаг, как в уши бьёт громкий звук упавших железных предметов. Голова впивается в плечи, а сам Лу чуть не вскрикивает от испуга, вовремя прикрыв рот руками. Несколько секунд он стоял истуканом, пытаясь утихомирить чуть не выпрыгнувшую из груди душу. На удивление блондина, никто из кукол не вышел из домиков, словно их ничего не смущало, а ведь звук был действительно громким. Или просто им всем везёт со сном, видно, очень крепким. А у кого-то чуть не остановилось сердце, мать вашу, от такого грохота. Чуть погодя, бедный прототип «разморозился», отходя от шока. Широко раскрытые глаза плавно повернулись на источник шума.       …Это точно что-то было из кладовой, очевидно. Что же там упало? Стоит ли Лу проверить? Пусть и ради интереса, ставший причиной последующих навязчивых мыслей. Или ну его, этот грохот? Кто-то мог всего-то положить глупые железные болтики не в надёжном месте, сразу же ли надо кинуться посмотреть? Или упало что-то особо важное?       «Ну… просто из интереса, — никогда Луис не научится контролировать свой интерес. Он бы побоялся его больше зависти, но сейчас он просто ещё ничего не терял, — банально невинная кукла душа, — так и пошёл бездумно к заданной цели. — Одним глазком, и сразу уйду…»       Луис заметил под ногами маленький серый ключ, когда от двери кладового люкса оставалось несколько шагов. Блондин поднял его и сразу узнал в нём ключ от этого же люкса. Но почему ключ здесь лежит, в паре метров от двери? Выглядит так, словно его выкинули. Это насторожило Лу, он нахмурил брови. Иным выражением лица смотря на дверь люкса, он живо к ней подошёл и вставил ключ в личинку замкá. Пара оборотов и донёсся скрипучий стон открывшейся двери, прототипа встретила абсолютная тьма. Серьёзно, хоть глаз выколи! Дальше носа только мрак.       «Где же он…» — Лу ощупывал стену в поисках переключателя, а как только пальцы нащупали нужную кнопку, блондин зажёг единственный источник света в этой кладовой — мелкую лампочку на кривом проводе, которая мутно светила жёлтым цветом. Его взору бы предстала обычная кладовая, с какими-то, может быть, инструментами, коробками и прочими вещами, если бы не свалившееся в углу большое количество винтиков и болтиков, лежащие кучей под металлическим стеллажом. Верно, это и есть причина того грохота, напугавшего лидера до чëртиков. — Боже…       Пришла только новая партия вопросов, а основным из них был: «как целый стеллаж мог свалиться на пол?», ведь это выглядит максимально подозрительно! Ни за что Луис не поверит, что он упал сам по себе. Подойдя поближе к кучке железок, ему пришлось собрать всю силу в кукольные ручонки, чтобы поднять стеллаж, вернув его в прежнее стоя́чее положение. Секунды не прошло, как гора железок начала подрагивать, будто под ней кто-то прятался и дрожал от страха. Блондина это сильно смутило, он даже хотел отступить, но сдержался. Разум скрежетала мысль, что он точно знает того, кто оказался в плену этих болтиков и тяжёлой полки для них, ударившая беднягу всем своим грузом, оставив его без шанса вылезти. Лу пришлось подготовить себя глубоким вдохом и выдохом, прежде чем поочерёдно убирать железки, под которыми скрывалась вся в слезах уродливая игрушка зелёного цвета, длинными ушами напоминающая кролика.       Окс. Он так и знал.       — Окс?.. — Лу догадывался, но никак не хотел видеть именно своего лучшего друга в груде жестяных побрякушек и в слезах. В груди что-то больно сжалось, будто у прототипа был не аппарат с шестерёнками, а настоящее человеческое сердце, слабое и чувственное, способное раниться так легко и быстро. — Что ты здесь делаешь?       — Лу, я… — кролик прикрывал лапками единственный глаз, из которого нескончаемым ручьём текли солёные слëзы. Судя по красноте этого глаза и уставшему лицу уродца, он рыдал долго, более того в кромешной темноте кладового люкса. Окс отворачивался от Лу, пытавшегося взглянуть на него прямо, словно тому было стыдно за что-то перед ним, или стыдился он самого себя. — Я… я…       — Окс, Окси, — подозрительно холодная для обычной куклы, но самая родная для Окса, рука блондина легонько коснулась его левого запястья, вскоре взяв маленькую лапку ушастого товарища, поглаживая еë тыльную сторону большим пальцем. Также он сделал это и с правой лапкой. Его действия были осторожными и гладкими, как у любящей матери, успокаивающая своего ребёнка только таким, самым гуманным и единственным способом, который она принимает. Только вот странно для Лу знать о материнской любви, что Оксу правда комфортно чувствовать его, но это только радовало прототипа и заставляло считать себя настоящей куклой. — Тебе сильно больно? Почему ты здесь?       Уродливая игрушка молчала. Единственным звуком от кролика было лишь жалобное шмыганье; лапки держали руки лидера Института, но не опускали их, не позволяя как следует разглядеть мордочку. Лу отпустил левую лапку Окса, прикрывавшую всего-то сшитый крестик на месте глаза, нарочито медленно положив руку на голову зелёному плюшу, гладя пушистую, чуть кудрявую шерсть. Уши Окса расслабляются, перестают сильно дрожать и приподнимаются, дают понять, что их обладатель сейчас спокойнее, чем минуту ранее. Проверенный Луисом способ, который он вычислил за проведённое с ушастым время.       — Всё хорошо, Окс… — шепчет, поднося лицо ближе и захватывает в объятья, на которые быстро отвечают. — Я здесь, я рядом, хорошо? Значит всё в порядке, ты в безопасности.       Окс всхлипывает, сжимая лапками костюм Лу крепче. Так хотелось рассказать лучшему другу, дорогому брату, что же всë-таки произошло, но болючий ком застрял в горле и не даёт ему произнести ни слова. Слишком больно.       Лу чувствует дрожь, покрывшую тело кролика с ног до ушей, словно тому было до жути холодно. Блондин, пусть и знал, что дрожит Окс далеко не от холода, он не мог отрицать, как в этой кладовой в самом деле прохладно, просто жуткий сквозняк от чуть приоткрытого окна. Он снимает плащ и укрывает им Окса, почему-то удивившегося его действием.       — Лу?.. — Лу не сразу узнал в охрипшем тихом тоне голос дорогой ему куклы, понадобилось даже моргнуть несколько раз, чтобы осознать. — Что ты делаешь?       Блондин улыбается, пряча руки за спиной. Такой глупый, честно, вопрос, ответ которому не нужен, но Лу просвещает длинноухого:       — Разве это не моё проявление заботы к тебе? Ты мой брат и я обязан беспокоиться о твоём самочувствии. — Лу думал, что его слова заставят улыбку просиять на зелёной мордочке, или, как минимум, смущение. Но уши Окса опустились ещё ниже, чем ранее, спрятавшись под плащом, а сам снова отводит от лидера глаз, замолкая вновь.       Лу совсем не понимает его поведение. Такое резкое возвращение отстранённости друга даже пугало блондина. Раньше Окс не проявлял такие странности… тем более Лу так и не понял, что кролик здесь делает, и в таком-то состоянии. Его настигла ужасная, но вполне реальная догадка по этому поводу. Ему не хотелось верить теории, которую он сам сейчас придумал, но он хотел знать, хотел быть в курсе беды Окса. Он был должен.       — Окс… тебя заперли?       Какое-то время Лу не получал от него ответа. Блондин почесал затылок, ощущая себя скомканным в этой ситуации. Ему не хотелось давить на Окса, зная, что ему, очевидно, больно об этом говорить. В какой-то момент прототип пожалел о своём вопросе.       Тишина обрушилась на моменте всхлипов Окса. Он снова заплакал, и Лу это чрезвычайно напугало. Он приблизился к нему, чтобы снова обнять, готовый уже раскрыть руки, но кролик оттолкнул лидера, повернувшись мордочкой к стене.       — Не делай этого!       — Почему?       — Потому что… — Окс сглотнул, пытаясь найти способ ответить, хотя и знал, что его ответ сподвигнет только к новым вопросам со стороны лучшего друга. — Я не заслуживаю… не заслуживаю твоей заботы.       Окс был уверен услышать сзади возгласы возмущения и негодования, за такой-то смутный ответ, который толком не раскрывал суть проблемы уродца. Он ждал чего угодно от Лу, но не объятий со спины, поглаживаний за ушком и тихих успокаивающих слов, призывающие скорее к бóльшим слезам, чем к успокоению:       — Окс, прошу, не говори так. Ты одна из самых лучших, самых замечательных игрушек, которых могла создать фабрика. Честно.       «Честно»? Окс не слышал слова лживей.       — Честно?! — кролик вновь повернулся лицом к прототипу, скинув с себя чëрный плащ и устремив на него взгляд полный злости, обиды и горечи. — Под чем ты подразумеваешь это слово? То, что ты говоришь — ложь! Будь я таким уж прекрасным, стали бы меня ненавидеть твои ученики?! — Окс вытер лапкой слëзы, скатившиеся по его щеке. — Взгляни правде в глаза, Лу! Меня все ненавидят, кроме тебя! Куклы так и ждут, чтобы я поскорее удрал из этого Института, из их жизней!       Окс с каждым словом становился всё агрессивней. Не понимая, что он делает, стал пинать гвоздики и болтики, да и всё, что только встретится под лапами. Лу наблюдал за этим, чувствуя, как дёрнулся его глаз; не верит, как такой милый и, вроде бы, всегда спокойный кролик медленно превращается в озлобленное на всё нечто.       — Каждый день я вижу одни и те же выражения лиц вокруг себя! Ненависть, отвращение, презрение — всё ко мне! Они смотрят на меня так и шепчутся между собой. Я знаю, что, на самом деле, нам всегда кажется, что нас обсуждают, но дело приобретает иной характер, когда ты единственный нелепый, небрежно сшитый кролик с одним глазом среди высококачественных, красивых человекоподобных кукол! Гадкий утёнок в окружении прекрасных лебедей!       На лице блондина отражалось искреннее сочувствие к лучшему другу и злость на самого себя. Верно, это он не уследил, не был рядом в нужное время, когда Окс нуждался в его помощи. Не был рядом в тот момент, когда над ним, возможно, смогли жестоко поиздеваться более строптивые его ученики, коих было немало в его учреждении. Сейчас Луис корил себя за безнадëжность, как тот был настолько слеп, что позволил ситуации дойти до того, что его друг теперь кричит в ярости, раскидывая что ни попадя. Он сделал пару неуверенных к нему шагов, но быстро отскочил, когда на него полетел маленький молоток, чуть не попав в лицо. Окс, пусть и слепо всё кидая, но вполне мог сейчас разбить прототипу нос…       — С самого первого дня меня никто не хотел принимать в своё общество… все меня боялись! — голос ушастого дрогнул, из остервенелого опускаясь до разбитого и скованного. — Один лишь ты меня не побоялся, протянул руку… я до сих пор помню это, как вчерашний день.       Окс берёт в лапы осколок зеркала, который был разбит ещё до того, как он очутился в кладовой, смотря на своё отражение. Кучерявая, жëсткая шерсть, с единственным правым глазом, неровно сшитое на некоторых местах тело — просто ужас. Настоящее воплощение уродства, это видят все студенты института и даже сам Окс. Почему именно Лу держится на своём мнении, как… чëртов идиот?       — Как ты можешь быть насколько слепым? Что тебе мешает взглянуть правде в глаза и признать во мне урода? — Окс говорил это, словно никогда в жизни и не верил, что Лу видит в нём только милую, красивую игрушку, достойную любви ребёнка. Только сейчас до него доходит эта… неправдоподобность. — Взгляни не только на меня. Взгляни на нас. Кто мы, кем мы являемся по существу и перед другими? Я уродливая, совсем не похожая на тебя и других кукол игрушка. Я не знаю, с какого я цеха, почему я оказался именно на территории кукол двенадцатой модели, я даже не уверен, кем вообще задумывался в представлениях фабрики! Точно ли я кролик? А может я должен был быть кем-то другим? Почему у меня один глаз? Такое ощущение, будто фабрика совсем не старалась надо мной, как будто хотела поскорее избавиться от создания чего-то глупого, мелкого и ненужного. А возможно и то, что я являюсь какой-то недоработкой, за которой недоглядели и отправили в совершенно неподходящее место. Я буквально изгой и сирота, над которым так легко поиздеваться, жестоко подшутить… Никем не признанный кошмар, даже Создателями…       — Окс, пожалуйста, — Лу не хотел слышать ничего из того, что ведал ему друг. Подобное ощущается даже больнее, нежели осознание вечного заточения в своём цехе, выход из которого для прототипа просто не существует. Блондин хочет остановить ход мыслей кролика, снова осмеливаясь сделать пару шагов к нему, надеясь, что при отсутствии резких движений и спокойном темпе голоса он сможет убедить его успокоиться. — Я понимаю, я всё понимаю, только давай успокоимся и-..       — Нет! Ты ничего не понимаешь!       Оглушительный крик и Окс кидает куда-то в сторону осколок от зеркала, пронзая «душу» прототипа взглядом, полный новой волной злости, да даже гнева, какого никогда не видел Луис в лице того. И Луису стало по-настоящему страшно, он не знал, чего теперь ожидать от ушастого, так как кукла в состоянии праведного гнева не мыслит холодной головой, да и невозможно, ведь вся она кипит, как бешеный чайник. Лидер «Совершенства» с каждой секундой чувствовал скорейший страх, пальцы по привычке начали заметно дрожать, чего он пытался скорее скрыть от Окса, которому было невдомёк о столь важном факте, говорящем о состоянии друга.       — Я ведь ничего не успел сказать о тебе, так ведь, само Совершенство? Лу, ты буквально принц, до ниточки изготовленная кукла, особого труда сделанная! Иначе как объяснить качество тех нитей, из которых так любезно сделаны твои волосы? Блестящие, настоящее золото, сравнивая с моей чëрствой шерстью, будто подделочной. Твой костюм опрятен и тщательно выглажен, выглядит так, словно этому пиджаку с рубашкой и прочим Создатели уделили отдельное время, так трудолюбиво и ровно их сшивая. Мог ли ты хоть когда-нибудь чувствовать то же, что и я? Знать, как тебя все вокруг презирают, желают всего наихудшего, не скрывая этого. Конечно нет, ты их мечта, Лу! Ты тот, на кого все хотят равняться, потому что ты — Совершенная кукла. Всегда в центре внимания, любим всеми без исключения. Тебе всегда хорошо жилось, потому что с такой внешностью у тебя никогда не могло быть проблем. Ты никогда не был и не будешь на моём месте, чувствуя на себе тысячи глаз, отражающие неподдельную брезгливость к тебе, к твоему существованию…       Луис более не хотел слушать Окса вовсе. Откровенно говоря, он хотел как можно быстрее закрыть ему рот или попросить заткнуться к чертям. Какая-то необъяснимая злоба охватила его в один миг, но выражалась только в его глазах, покинувшие былую добродетель и свет, смотрящие на кролика с ненавистью и… обидой.       Как Окс может позволить себе подобные высказывания? Он не знает и половины того, с чем пришлось столкнуться лидеру «Совершенства», и с чем сталкивается по сей день. Знает ли он его прошлое, чтобы так смело говорить о якобы «лёгкой» жизни Луиса, в которой у него абсолютно всё идёт по маслу, так сладко и хорошо, чтобы сравнивать с его, несчастной и тяжёлой? Ни в коем случае. Он не имеет права.       Пусть прошло не так много лет существования двенадцатого прототипа, нежели у, например, того же одиннадцатого или десятого, однако ничего это не меняет. За короткое время Лу, так выразиться, изрядно пострадал, особенно с учётом статуса цеха кукол его модели, который спас фабрику от закрытия. От Лу и его кукол Создатель всегда ждала намного большего, чем от всех остальных игрушек, на которые, после появления этих двенадцатых моделей, дети больше не бросали и кроткого взгляда. Лу находится под постоянным давлением Творца, и он просто не может Её ослушаться, ведь он прекрасно понимает, что произойдёт в противном случае.       Он не кукла и не прототип, а послушная марионетка Создателя, его вечного кукловода, ниточки на пальцах которой крепки́ и никогда не разорвутся.       Окс должен думать, прежде чем вываливать подобный мусор изо рта.       «Окс, ты ничего не знаешь».       Хотел бы он сказать это вслух, если бы не боялся этим отпугнуть друга, или, что ещё хуже, развить ссору между ними, и кто знает, чем это может закончиться. Блондин хотел этого в последнюю очередь, так ещё и в такой невесёлой ситуации.       Лу, успокойся, спрячь обиду глубоко внутрь, в самые дальние шестерёнки, и постарайся показаться невозмутимым. Ты должен терпеть, это твоя работа.       — Окс, моя жизнь никогда не была лёгкой, — голос чуть не дрогнул на последнем слове, но лидер смог умело скрыть данную оплошность, растянув на лице ровную, почти спокойную, но абсолютно не настоящую улыбку, состроенной из надобности. Каким-то образом ушастый уродец усëк это, из-за чего внутри заиграла тревожность. — На самом деле… очень трудно быть всеобщим Идеалом. Ты думаешь, любое моё действие легко и непринуждённо? Это совсем не так. Я боюсь каждого промаха, любого неровного движения, которое могу совершить. Это моё табу. Все куклы Института поголовно верят в моё Совершенство, а я так боюсь этого лишиться…       Лу не мог поверить своим же словам. Он правда спустя столько времени впервые раскрывает кому-то что-то сокровенное, что-то своё? Можно подумать, сейчас он мог услышать собственное ненастоящее сердце из-за полной тишины вокруг, нарушающую только шумом в ушах. До жути непривычно говорить о наболевшем, так как ему это тоже запрещено. Он знал наверняка.       — И, на самом деле, жизнь никогда не гладила меня по голове, чтобы я мог назвать её «лёгкой». Знаешь, иногда кому-то с самого создания приходится мириться с ужасной судьбой, в которой будет жить вечно, ведь я не человек, чтобы стареть и умирать. Окс… я с уверенностью скажу, что завидую тебе.       — Что?..       Лу сейчас серьёзно? Луис, само Совершенство, завидует? Так ещё и какому-то уроду? Это не более чем фантасмагория, самая бредовая и смешная. То есть его лучший друг, брат, испытывает зависть? К чему? Чему ему завидовать? Тому, что над тобой ежедневно издеваются? Тому, что ты постепенно сходишь с ума от всеобщей несправедливости и думаешь о наложении на себя лап? Тому, что ты никогда не будешь признан остальными лишь из-за сильного отличия во внешности? Окс не видел в себе ничего достойного, чему можно было бы позавидовать, опять убеждаясь, что блондин абсолютно не видит правды.       — Да, Окс, я завидую тебе, — спокойно повторил прототип. — Это ужасная правда…       — Но… это даже звучит безумно!       — Позволь мне объяснить.       Луису нужна была минута размышлений о передаче своих мыслей Оксу, он не должен раскрывать правду о себе, но и преподнести всё самое необходимое нужно грамотно, легко для понимания кучерявого. Когда голубые глаза подняли взгляд с пола к Оксу, тот понял, что Лу готов к изречению.       — Я изначально был создан фабрикой как «Идеальная модель», лучшая версия того, что должно продаваться на полках магазина. Но тем самым я не имею права на ошибку, потому что Совершенные не допускают ни единого промаха, им это запрещено. Мне чётко дали понять, что я из себя представляю и наложили множество негласных правил в моё поведение, отношение к другим и даже речь. Всем этим я должен покорно следовать, так как выбора на что-то своё у меня нет. Я ничего не могу за себя решить, Окс.       Лу проглотил последние слова с долей труда, ещё трудней ему было смотреть на Окса, который с ужасом глядел на него и, возможно, не мог поверить, что лидер страдает от таких жëстких ограничений. А ведь идеальным, казалось бы, быть так легко.       — Только подумай: буду ли я таким же прекрасным в глазах своих учеников, если они заметят маленькую складку на моём пиджаке? Продолжат ли они считать меня наиумнейшим учителем, если я задержусь с ответом хоть на один вопрос? Моя «идеальность» треснет на осколки, сделаю я хотя бы малейшую ошибку… это очень трудно, Окс. Я живу со страхом ошибиться, сделать что-то не то. Во мне заложено быть примером для кукол своей линейки, а примером должен для всех стать только лучший из лучших, и вряд ли я уже когда-нибудь смогу спросить у Создателей, за что мне всё это…       Блондин заприметил опустивший взгляд кролика, который, вероятнее всего, испытывал стыд за своё недавнее поведение. Лу был настроен разъяснить одну важную вещь для брата, но никак не выставлять его виноватым из-за той агрессии, всё же у него есть свои причины злиться. Убедившись, что, Создатель помилуй, ничто больше не станет преградой Луиса подойти к Оксу поближе, он направился к нему и положил руку на головушку второго, спокойно гладя. Ушастый с удивлением поднял глаз на блондина, а тот ещё и обнял его, улыбнувшись широко.       Уродливая кукла застыла, не решившись даже ответить на тёплый жест прототипа, ему, в принципе, не нужен был ответ. Луису было достаточно просто наконец выговориться, пусть не раскрыв всей правды, но передав кусочек из неё, высказав кому-то свои переживания и страхи, чего не делал он… целую вечность, по его мнению. Будто бы и дышать стало легче, насколько бы абсурдно это не звучало, ведь его окружение и сам он — не люди. Хотя… а почему тогда Окс иногда жалуется на голод, будто у него есть желудок? Почему Лу пьёт своего рода «снотворное» для сна? Какого чёрта он вообще должен пить???       — Лу… — кролик после минутного молчания крепко вцепился в ткань рубашки блондина и тихо всхлипнул, предупреждая о волне новых слëз и соплей. — Это всё… так ужасно. Я бы никогда не подумал, что ты… я… Лу, прости меня, я просто… — Окса не разрешало собраться с мыслями чувство вины перед Лу. Сегодня он наговорил ему столько лишнего, ненужного… ему было стыдно настолько, что кролик был готов сгореть на месте. Только объятья друга давали ему намёк, что он не в обиде, что Лу всё ещё любит Окса. Что он рядом.       К Оксу Лу прижался чуть сильнее, поглаживая его спину, дабы успокоить. Он отлично понимает его, понимает причину его злобы, обиды на всех, ко всей этой несправедливости и плохому отношению к нему, за которым Лу, увы, не уследил. За это лидер винит себя даже сильнее, чем за возможную зависть к ученикам, которым открыта дорога в Большой мир. Но на сей раз он обязательно будет следить за Оксом тщательней, оберегая от всех возможных столкновений с теми, кто хочет ему навредить. Теперь он это не проглядит, он обещает для Окса.       — Всё в порядке, я же говорил… у тебя тоже есть проблемы, Окс, которые нужно непременно решить, и я позабочусь обо всём. А пока…       С нежеланием Луис разомкнул объятья, смотря на Окса нежно. Тому и этого взгляда хватило, чтобы прочитать в нём выражение братской любви Лу к кролику, готовностью защитить дорогого друга от всего, что может ему навредить, и просто с безграничным желанием быть всегда с ним рядом, только с Оксом. И Окс наконец-то улыбнулся тоже, чем сильно порадовал блондина, почти потерявшего надежду увидеть солнечную улыбку на зелёной мордочке.       — Давай я отведу тебя домой, а то ночевать в кладовом люксе не самая лучшая идея, хех. Днём мы обязательно решим твою проблему с теми, кто запер тебя здесь, обещаю.       Лу протянул Оксу руку точь-в-точь как в первый день, когда они познакомились. В окружении боящихся его кукол он сравнил Луиса с единственным светом в кромешной тьме, который и по сей день является его попутчиком, его оберегом. Окс даёт лапку Лу и про себя обещает, что никогда не уйдёт от него, от того, кто первый его не побоялся, не осудил за внешность, открыв для себя его душу, прежде чем что-то сказать. Окс будет вечно карать себя, совершив он противоречивое его мыслям. Он никогда не оставит его, никогда. Потому что это Лу, его дорогой Лу.       — Да, конечно, пошли!       Такие же мысли были и у Лу, который был счастлив, что у него за столько лет появился кто-то близкий, на кого он был готов потратить все силы, лишь бы он был счастлив. Рассказать всё, что его тревожит, не боясь осуждения. И как же он рад, что этот «кто-то» оказался его лучший друг Окс, его дорогой брат Окс, которому, Лу был уверен, в один прекрасный день признается о своей сущности, что тот прототип, не боясь после этого возможности того, что он кому-то это разболтает, что его предадут. Потому что это Окс. Его дорогой Окс.       — Идём же!..       Совсем позабыв о произошедшем в помещении под тусклым светом, Лу снова накинул на себя плащ и пошёл с Оксом в сторону его домика, по пути о чём-то с ним активно болтая и смеясь.

И только кладовая будет помнить их обещания…