дома

он довольно долго думал о том, почему выбрал медицину. вообще, смысла в нём и том, что он отдал свой хуёвый аттестат в колледж на медика в мастабах Вселенной не было. но Марк - крохотный и травмированный парень. боже, да сама его личность на семьдесят процентов состоит сплошь из последствий травмирующих событий, а на остальные тридцать из рекламных роликов и редкого желания выебнуться тем, что он на первом курсе меда. медицинский колледж оказался сборищем каких-то пизданутых ребят и вонючих анатомичек. не то чтобы Марк ахуеть как знал анатомию - вообще-то, крайне посредственно. понять, какой из горы позвонков поясничный, а какой - шейный, было охуеть как сложно. возможно потому, что Марк был охуеть каким тупым. одно другое не исключало. Марк жил в зассаной коммуналке, немного более засанной, чем обычная коммуналка, за три пизды от колледжа, деньги на съём ему переводили родители, и того, что оставалось, не хватало даже на сосиску в тесте из шаражного буфета. Марк решил, что вот, ебать, ему семнадцать, он взрослый, пора искать работу. оказалось, что искать работу сложно. потому что Марк никому нигде нахуй был не нужен в чужом огромном городе. он, на самом деле, и себе особо не был нужен, не то что кому-то другому. город и правда был огромным, ещё больше он был отвратительным - старый транспорт, заводы в каждом районе, разбитый асфальт, безликие панельки, пыльные засранные подъезды. и вроде - обычный город, в России таких - каждый второй, но что-то особенное было в корпусах колледжа, раскиданных по обоим берегам, в которых ремонт не делали с тех пор, как отстроили, в ругани соседей сверху и надрывном плаче малыша справа, в холодной коммунальной квартире с отходящими по углам обоями. Марк почти его любил. *** утро было ледяное - по ощущениям совсем не апрельское. Марк сидел на остановке, сонным взглядом провожая ползущие по небу нежно-розовые пушистые облачка. казалось, совсем немного - и сможешь ухватить его за пенистый краешек, но вместо этого Марк опустил тяжёлую голову со взболтанными в черепной коробке мозгами и протяжно зевнул, не прикрываясь рукой. кому из этих уставших как и он сам людей не наплевать на какого-то зевающего парня? пара в больнице на другом конце города - то, что нужно в понедельник утром после ночной смены. Марк бы радовался, но, чёрт возьми, он безумно устал от этой центрифуги говна. надо хоть на вечер изменить окружение, всего лишь впервые за три месяца разорвать круг из работы и учёбы. сам себя уже начал считать грёбаным ребёнком, которого выкинули во взрослую жизнь без обучения. живёт Марк в коммуналке. уебанской, конченной коммуналке времён товарища Хрущёва, которую снимает за жалкие гроши. его регулярно затапливает соседка сверху - старая бабка, выжившая из ума ещё лет пятнадцать назад, гремящая по ночам посудой и слушающая шансон днём - дети снизу регулярно получают пизды от своей маман, соседи слева регулярно ебутся на повышенных тонах. первые две недели проживания в съёмной хате приходилось отодвигать кровать от стены в центр комнаты - с не первой свежести обоев прямо на одеяло падали тараканы. тараканы падали и с потолка, но в гораздо меньших количествах. тараканы по ночам пировали на крохотной кухоньке, где Марк не включал свет, растаскивая остатки его жалкого ужина, ужасающе громко и таинственно шуршали пакетом в мусорном ведре. веером разбегались из под отклеивающихся полосами обоев, пошедших пузырями из-за влаги и плесени, стоило случайно задеть стену, тараканы имели виды на его зубную щётку и коварно прятались за стаканчиком, ожидая, когда он начнёт чистить зубы, чтобы прыгнуть прямо ему в тапок. бросались ему под ноги, падали на голову в самый неожиданный момент, таились в его вещах, предвкушая, как сонный Марк достанет свежую и чистую футболку из шкаф, чтобы напасть и забраться ему под пижаму, поближе к тёплому и живому телу. и ладно, с тараканами, бабушкиным ремонтом, окраиной города Марк смирился за первый месяц депрессии, а когда почти вывел тараканов, так и вовсе почувствовал себя царём пищевой цепочки. Марк смирился с хуёвой проводкой, ржавой текущей сантехникой, ковром на стене, ледяным полом в квартире. смирился со всем, кроме бабки сверху - когда она затопила его второй раз за месяц, Марк не выдержал. разговор у них не состоялся - бабулечка оказалась глухой и напрочь игнорировала все его просьбы следить за водой. автобус приехал такой же, как и тот, что утром привёз его со смены на часик домой, чтобы он успел позавтракать остатками ужина - Марк неуклюже в него залез, ощущая себя невыносимо ватным, будто состоящим из кусков облаков, тех, которые плывут сейчас по ласково-розовому небу. он проспал свою остановку. Марк вышел на конечной, разбуженный кондуктором, и тупо уставился на место, в которое приехал. пятёрочка через дорогу от остановки, высокие панельные дома, лижущие верхушками уже голубое стеклянное небо, шаурмечная рядом с остановкой, алкаши на лавочке и парковки, парковки, парковки... будто не уезжал из своего района. Марк обессиленно опустился на бордюр и достал из кармана красной ветровки телефон. номер матери стоял на быстром наборе сразу после номера арендодателя. десять гудков - она сегодня с суток, Марк помнит. - да, Марк, - её голос уставший, заёбанный в край. ох, как же он её понимает. - что случилось, почему так рано? Марк присаживается на край бордюра, немного отойдя от остановки влево. алкашей, достающих из замызганноного пакета бутылку Охоты, отсюда видно ещё лучше. прекрасное в мелочах, ага? - д-да так. решил позвонить, узнать, как у вас дела. он знает, что дела у родителей не меняются. мама всё так же пашет медсестрой в кардиологии, отец всё так же стоит на бирже, пытаясь найти хоть какое-то подобие работы. сестра всё так же учится на юриста в Питере. один Марк проёбывает свою жизнь, бесцельно мотаясь по городу из корпуса, в корпус, пытаясь сэкономить жалкие гроши на еде - а не этого ли ты хотел? развесёлая парочка на лавке с предвкушением потрошит упаковку с сухариками «красная цена». плавленный сырок той же марки уже лишён обёртки и разрезан тупым перочинным ножом на четыре кубика. - Марк, сейчас половина десятого. почему ты не на парах? как сказать ей о своём проёбе? никак. поэтому Марк пиздит: - у нас перерыв. вот решил тебе по-позвонить. - в горле комком стекловаты встаёт мерзкое и сопливое «я соскучился». Марк его сглатывает, чувствуя, что снова голоден. голод - перманентное состояние для студента, и он не исключение. - я устала, Марк. позвони вечером. - д-да, мам, конечно. - он немного молчит. - извини. но она уже сбросила вызов. Марк мрачно косит глаза на ребят через дорогу - на лавочке рядом с Охотой появился пузырь водки. один из ребят берёт в руку со струпьями кусочек сыра, во вторую водку и опрокидывает в себя так, будто собирается проглотить целиком за один глоток всю бутылку. второй смотрит на эликсир жизни горящими от счастья глазами. Марк кривится и чувуствует, как начинает жечь уголки глаз от обиды и подступающих слёз. он озлобленно запрокидывает голову к небу - высокое и звонкое, утренних облачков уже нет, расчерченное линиями электропередач. такое блядски безмятежное. хотел бы он быть таким же похуистичным как это небо. дорожки злых горячих слёз расчерчивают его виски - родился неудачником, им же и сдохнет, как его грёбаный отец, как его грёбаная мать, как все, кто окружают его, всё его окружение - заебавшие, вставшие поперёк горла костью неудачники. Марк осторожно утирает влагу рукавом ветровки, расстроенно шмыгает сопливым мокрым носом. - э, малой, чё ревёшь? Марк от неожиданности чуть не подавился слюной, но вовремя перенаправил её движение в пищевод. в поле зрения, оплывшем по кругу солёной водичкой, маячили заношенные говнодавы на шнуровке. Мак проморгался, пригляделся повнимательнее - узнал в говнодавах берцы на толстенной рифлёной подошве. он отвернулся и старательно потёр лицо рукавом ветровки, скрывая следы позора и слабости. по ощущениям стало только хуже - щёки обдало волной жара, пылкого, как полуденное августовское солнце. ну почему именно сейчас? - тебе в рот насрали? - снова просипели сверху. голос прокуренный, какой-то шершавый и будто больной. Марк поднял глаза немного выше, поймал глазами дырку в чёрных джинсах и волосатое колено со свежим шрамом поперёк чашечки в дырке. на бедре болталась массивная цепь. - а-аааа-у-уууу... - д-да слышу я тебя, - зло и растерянно огрызнулся Марк, продолжая осматривать прицепившегося к нему, как репей к собачьей жопе, парня, - просто... просто н-неожиданно как-то. ясные серые глазища смотрели на него богоподобно - Марк на жалкие секунды почувствовал себя тараканом, над которым огромный светлый лик заносит тапок - в окружении белёсых ресниц кажущиеся ещё больше и ещё светлее. красные склеры портили общую картину, но в целом, не критично. парень тактично откашлялся. - так чё ты тут сопли на кулак мотаешь? - снова спросил он, почесав пробивающуюся на подбородке щетину и моментально рассеяв всё своё ангельское очарование. выглядел он потрёпанно - алкаши с лавочки через дорогу и то были посвежее. - д-да так. - Марк отвёл взгляд. - проблемы небольшие. е-ерунда. - из-за ерунды так драматично не рыдают на окраине города с самого утра. кстати, шавуху будешь? в желудке, будто специально, гулко заурчало. Марк обречённо кивнул и обнял руками колени, подтянув их поближе к заплаканному лицу. господи, какой же, нахуй, сюр. - чё, тебе какую? - уйди, просто уйди, чёрт бы тебя побрал, я хочу посидеть здесь один. - с-сырную. без огурцов, - в кармане, если хорошенько поскрести, может и наберётся триста рублей. а может и не наберётся. в любом случае, на проезд не останется. - окей. жди здесь, - говнодавы круто поворачивают влево, делают шаг и исчезают из поля зрения. *** чесночный соус течёт по пальцам и подбородку. Марк облизывает губы и с урчанием вгрызается в хрустящий сырный лаваш. идеальная - других слов просто нет. идеал, возведённый в куб и доставшийся даром. он косит глаза вправо - купивший ему шавуху парень сосредоточенно выковыривает пальцем с чёрным ногтем луковое кольцо из центра шаурмы. Марк снова возвращается к сокровищу в своих руках и делает два больших укуса. - так чего рыдал, мелочь? Марк неизаинтересованно трёт кончик носа запястьем - на пальцах остатки соуса. - э-это личное, - и отводит глаза. - о-оке-еей, малой. мне конечно пиздец как интересно, но не настолько, чтобы умолять тебя рассказать. Марк осторожно косит на него глаза. - а-а как тебя зовут? - неловко спрашивает он и тут же жалеет об этом. в глазах напротив зажигается скотский огонёк. Марк чувствует себя первобытным человеком, который впервые увидел огонь - пугающе завораживающая красота. и точно так же как питекантроп с палкой, Марк не чувствует грядущей опасности в маленьком костерке на дне серых прозрачных радужек. а стоило бы опасаться - его крохотное хлипкое стойбище эта искра спалит до чёрного остова, выжжет до пепелища. - Кир, - и он выбрасывает вперёд руку. длиннопалую, бледную, с грязным обрывком пластыря на указательном пальце левой. Марк аккуратно пожимает его ладонь, опасаясь подхватить что-нибудь по типу ВПЧ или любую кишечную инфекцию, возможно, это будет гепатит А. чужая рука неожиданно горячая, в отличие от его, хватка крепкая до болезненности, а кости прощупываются через кожу слишком сильно. Кир одёргивает рукав кожаной куртки и смотрит ему в глаза - кажется на секунду, что в самую душу. ещё на секунду кажется, что Марк знает его уже сто лет. наваждение, впрочем, рассеивается очень быстро - напротив него всего лишь парень лет двадцати-двадцати пяти, не спавший трое суток и нашедший утром своё тело на лавке напротив них, где столуется милейшая парочка с бутылкой водки. вспомнив о шаурме, Марк быстро переключает внимание. надо успеть съесть до тех пор, пока соус не пропитает лаваш. когда шавухи остаётся на два укуса, его крайне невежливо пихают локтем в бок: - а ты типа не представишься? - о, какой же чертовски укоряющий взгляд. Марк растерянно проглатывает небольшой тёплый комок пережёванной еды и блеет с полунабитым ртом: - Марк. и всё. объективно, говорить им больше не о чем. то есть совсем - над их спинами с тяжёлым вздохом повисает облако молчания. - а-а знаешь, Марк, - задумчиво бормочет Кир, - я жалею, что родился так рано. н-никаких тебе полётов в космос дальше луны, никаких порталов, никаких космических террористов и пиратов. - он неторопливо закидывает в рот последний кусок шаурмы. - это так блядски скучно. жить так скучно, когда ты умнее, чем большинство людей на этой ебучей планете. я, блядь, ограничен технологиями своего грёбаного века, понимаешь? что бы я не делал, я останусь здесь - на этом куске говна и грязи, который бестолково болтается в вакууме, когда за его пределами столько неизвестной херни, которую никто не видел. которую я не видел. это паршиво, сечёшь? Марк не сечёт - Марк вообще нихера не понимает, и поэтому настороженно кивает. он в незнакомом районе, вокруг ни одной живой души кроме алкашей через дорогу, и, кто знает, что там у внезапного собеседника в карманах его огромной косухи. кто знает, чтот творится в его голове - будто уже седой. Марк надеется, что это просто ультрамодное окрашивание за кучу бабок. Кир громко смеётся. - вот это ты подсел на очко, малой. - его рука сама собой закидывается Марку на шею и оказывается неебически тяжёлой. - расслабься. я всегда такой, когда обдолбанный. и вот тут Марк подсаживается на очко по-настоящему - до этого, оказывается, была всего лишь демка. пот сгущается где-то на виске и медленно стекает по нему вниз, сердце начинает с тахикардии, продолжить решает тахиаритмией - Марк с трудом сглатывает першащий острый комок в горле. халявная шаурма уже не приносит той феерической радости, которая была в начале, и он сжимает пальцы в кулаки, жалея, что не купил перцовку в ларьке у дома. - о-обдолбанный? - осторожно спрашивает он, косясь на алкашей краем глаза. те уже в окончательной стадии говна - делят сухарики на ровные пирамидки прямо на скамейке. Кир скалится ему открыто и радостно - словно он на вершине блаженства, словно он спустился с небес на грешную землю, чтобы протянуть дурному тупому Марку длань помощи - и хватает его за шею так крепко, что Марк почти слышит, как хрустит его позвоночник. возможно, с позвоночником и правда проблемы - ему явно не прибавит крепкости работа в ночь со шваброй в руках в ебаном чуханском баре, где малолеткам в алкашку подливают димедрол. - не боись, минут через двадцать отпустит, - его собеседник мечтательно зажмуривает глаза, чуткими пальцами массируя ему остистые отростки сквозь тонкую кожу. это бы расслабляло, если бы Марк не знал этого чувака всего тридцать минут, этот чувак не был обдолбанным и они не сидели на поребрике где-то в пизде города, в той его части, где хрущевки ютятся рядом с частниками, проидёшь чуть дальше - и лицезреешь пустырь перед заброшенным недостроем. - я не гоняю по вене, малой. это... это чтобы было чуть веселее вариться в котле всего этого пиздеца, понимаешь? нет, Марк не понимает - в школе его достаточно прилежно запугали регулярные ментовские рейды в течение года после того, как в раздевалке у девочек обнаружили шайбу от снюса - ожидаемо пустую. Марк ненавидит наркоту и все, что связано с ней - любая вредная привычка лишь повод дать себе разрешение на слабость в увеличенных масштабах. любая вредная привычка испортит ему и без того не особо радужную жизнь. у Марка в семье алкоголизм передается доминантным геном по материнской линии - он, блять, не переваривает тех, кто заливает проблемы спиртным. Марк не такой. он не окажется в этом кругу беспросветного перманентного пиздеца, где, в конечном счете, так и сдохнет от печеночной недостаточности в гребаной коммуналке на окраине под визги соседей и песни Михаила Круга. Марк молчит, наблюдая за алкашами на лавке - Кир молчать, видимо, не умеет совсем. - я-я не сижу на чем-то жестком, парень, это легкая наркота, - Марк бы предпочел не слышать этих конченных оправданий, но ему не улыбается быть отпизженным до кровавых соплей. - д-да и кровь у меня чище, чем у любого долбоеба, который капается в наркологичке неделями. я-я лежал в наркологичке, и, поверь, в капельницах там нет ничего стоящего - т-так, одна ебаная туфта. не то, чтобы Марк знал, что там капают в лечебницах - и не то, чтобы его это хоть как-то волновало в жизни, но Кир возбужденно продолжал расказывать. - представляешь, п-приехала эта пидорская скорая помощь, повязали меня, поставили гребаный налоксон - к-как-будто, я героин ширяю, можно подумать. и-и увезли меня в токсикологию. я две недели валялся в ебучей больничке, п-потому что кому-то было слишком страшно смотреть на судороги, блять. - Марк крепко зажмурился и постарался незаметно выползти из под его тяжеленной, как суть бытия, руки. - ну-ну подумаешь, переборщил. меня-меня просто так заебывает осознание конченности этого мира. абсолютная беспросветная бессмыслица, я будто не на своем месте, Марк. Марк тревожно оглядывается, надеясь, что ему поможет хоть кто-нибудь - но всем в этом ебаном районе абсолютно плевать на него. во всем огромном городе-миллионнике не найдется ни единого человека, который бы хотел стать для него чем-то большим, чем собеседник на один раз. голос Кира вкручивается в уши почти до боли. Марк чувствует себя неизлечимо больным и, самое хуевое, слова этого обторченного хотя бы не в нулину, и на том спасибо, господи, случайного прохожего заставляют самые темные уголки его маленькой глупой души трепыхаться, словно пойманную в детские неуклюжие ладошки бабочку. в этом всем и правда нет никакого смысла. Марк досадно мотает головой, пытаясь вытрясти из нее чужие полупереваренные мысли. - ладно, - продолжает Кир, сбивчивый поток мыслей которого он несколько упустил, - заебало сопли на кулак мотать. расскажи лучше, что ты тут забыл, Ма-аарк. гласные растягиваются хрипло и мелодично. Марк вздрагивает, как от удара под дых, и всеми фибрами души желает оказаться на паре за три пизды от этого обдристанного поребрика, разбитых хрущевок, алкашей, допивающих чекушку, и парня, скалящегося так, будто он просадил последние мозги за дозу. - а я, - начинает он робко, боясь чего бы то ни было от своего собеседника, участливо смотрящего ему прямо в глаза, словно он читает с лица Марка мысли, транслирующиеся в прямом эфире, - я на пары ехал. на этом моменте Марк затыкается - ему неожиданно стыдно за то, какой он недалекий дурачок, проспавший свою остановку и уехавший в самые ебеня города. и хотя таких мест в городе достаточно, чтобы они были равномерно раскиданы по всей его площади, Марк все еще не может к этому привыкнуть - может быть, никогда и не привыкнет. Кир нетерпеливо ерзает костлявой жопой в джинсах с дыркой на коленке по поребрику. - а я думал, ты школу проебываешь, - и обезоруживающе, совершенно сокрушительно улыбается. - выглядишь как четырнадцатилетний задрот. хочется праведно оскорбиться, но Марк понимает, что сказано по фактам. Марк куксится и снова уходит в рефлексию. - ладно, мелкий, бывай. - Кир неожиданно убирает большую ладонь, гревшую его тонкую шею, прячет ее нелепо в карман косухи и поднимается, вынимая из другого кармана айфон. - может, еще пересечемся. и ты это, заканчивай в таких убогих окраинах ошиваться, вчера только трупешник видел в переулке за пятерочкой. Марк оторопело кивает, пытаясь не выдать своего смятенного состояния. - ну у тебя и рожа, - смешливо прыскает парень в кулак, края его улыбки острые, почти бритва. - это шутка. и уходит. Марк в почти сократовской задумчивости смотрит на его качающуюся походу, выбритый затылок и светлые - он все еще надеется, что это просто ахуенное окрашивание - волосы, которые ласково перебирает прохладный апрельский ветерок. прямая, как палка, спина скрывается за ближайшим домом, и его легкие выпускают скопившийся, будто окаменевший внутри них кислород с шумным шипением. голова немного кружится, когда он встает. переждав секундный приступ и перестав ловить цветастые мушки перед глазами, Марк достает телефон - сообщение от старосты об отработке по анатомии заставляет прикрыть тяжелые веки. он так устал. автобус трясет как деда с паркинсоном. или как больного в эпилептическом припадке. старый ПАЗик отчаянно пытается не сдохнуть в километровой пробке, и Марк, решив, что на сегодня пиздеца достаточно и ему не хочется более тупо втыкать в потолок автобуса, выходит на ближайшей остановке - до дома пешком минут пятнадцать через переулки и частники. по пути домой вспоминает, что в холодильнике кукуют только завтренные овощи не первой свежести и энергетик, и меняет курс на ближайший супермаркет. денег на карточке - фиолет, до выплаты еще три дня, а жрать хочется до трясущихся коленок. доширак хавать заебало еще месяца полтора назад, варить Марк умеет только суп из куриных костей и разогревать полуфабрикаты из морозилки в микроволновке. выбор падает на вареники с творогом - еда не ахти какая, но скидка на них заманчивая, а Марк не особо привередлив к жратве. во всяком случае, блевать он меньше не стал. квартирка встречает его благой возней тараканов в домашних тапках - хоть Марк и травил этих уебков с завидной регулярностью, они быстро возвращались от бабки сверху в облюбованные пузыри на обоях и мусорное ведро на кухне. вздохнув, он пинает тапок обутой в кеду ногой - тараканы кидаются врассыпную, в основном за угол обувницы, часть ускользает на кухню и прячется там, наверное, за раковиной, ожидая, когда он снова туда что-нибудь уронит. шаркая тапками, он следует за тараканами - ставит чайник, включает газовую плиту и наливает в крохотную, словно из набора детской посуды, кастрюльку воду. энергетик из холодильника ледяной - самое то для его кипящих мозгов. после ужина смотрит расписание на завтра. пары по классике в девять утра, в чате группы пиздаллион заданий и одинокая лекция, которую нужно разобрать к завтрашнему дню. открыв лекцию, Марк надеется, что помрет во сне - масштабы материала его пугают, поэтому он здраво решает прочитать сорок страниц документа по диагонали и забить хуй. где-то на седьмой странице он замечает, что ничего из прочитанного не задерживается в голове более чем на пятнадцать секунд. с отвращением отодвинув от себя ноут, он укладывает голову на согнутые руки и начинает тупо пялиться в незашторенное окно. небо уже темнеет - последние лучики солнца ласково облизывают потолок его квартиры и бликуют в люстре с висюльками. Марк неожиданно вспоминает родной дом - ностальгическое теплое воспоминание нежно щекочет его изнывающее сердце как перышко - и долбоебически улыбается экрану ноутбука. его детство не было особо счастливым - он не может найти в мозгах ничего более менее веселого и прикольного. только бесконечная ругань родителей, то, как он прятался за шкафом в однушке и плакал в живот испуганной сестры, чтобы не видеть, как они раздают друг другу пощечины. гребаная нищета, заставляющая его пойти работать поломойщиком в супермаркет рядом с домом - хочешь быть как все дети из семей со средним достатком, так будь добр, обеспечь это себе хуевой работой за копейки. вечно пьяная мать в эту же копилку - Марк любит ее, он как любой ребенок видит в ней бога своего крохотного мирка, но она не тянет даже на божка. максимум - на обозленную на весь мир маленькую девочку, которую отец бросил, когда ей было семь. Марк ни в чем ее не винит. он облизывает ложку, вытащенную из чашки с чаем, и включает тусклую настольную лампу, возвращаясь к лекциям. в его ушах шумит внезапная мысль, выкинутая Киром - этот мир полная хуета. следующее его утро такое же мрачное и безрадостное, как вчерашнее. Марк толкается в до отказа забитом автобусе и мечтает о чашке кофе. сегодня у него к тому же смена, но, хотя бы, он успеет перед ней поспать пару часов и появиться на работе не в состоянии мертвого говна с синяками под глазами размером с Солнечную систему. на лекциях нудно, преподша заставляет писать под диктовку огромный пласт текста о составе крови, оставляя опрос на вторую пару. Марк усердно держит глаза открытыми, но ему очень хочется, просто до ломоты в теле, лечь башкой на парту и задрыхнуть без задних ног. в перерыве между парами он покупает стаканчик с кофе три в одном в шаражном буфете, надеясь, что это хоть немного его взбодрит - номер заранее дохлый, Марк все так же клюет носом под бубнеж препода. на опросе получает укоризненный взгляд и тройку, но тройка это не два, а Марк никогда особо не блистал умственными навыками. его одногруппники после пары собираются посидеть в кафешке и зовут Марка с собой. Марк неловко отказывается, потирая шею, ребят, у меня двести рублей, какое, нахуй, кафе, и бредет на остановку, чувствуя в груди маленьку дырку. дырка скоро станет огромной черной дырой, в которую его засосет со скоростью звука - такое уже было раньше, в этот раз станет только хуже. в баре привычно долбит музыка. Марк с кухни слышит хуево, в основном из-за шума воды, и усердно намыливает винку губкой. сегодня пятница, в пятницу у них всегда много людей, следовательно, и посуды тоже много, ему приходится смириться со своей судьбой и встать на мойку. сейчас около трех часов ночи, бар работает до четырех, иногда до шести, Марк считает минуты до закрытия и очень хочет поскорее домой к тараканам и остывшему чаю. перемыв к четырем всю посуду, он вооружается шваброй и оперативно замывает кухню, после, выглянув в зал, видит как бармен лениво натирает только что отхуяренное им стекло. значит, можно закрываться. Марк перетаскивает оружие для борьбы с грязью в зал и начинает с дальнего угла. бар не особенно большой, он уложится минут в двадцать и с чистой совестью будет ждать развоза домой. домыв пол до стойки, он замечает за ней человека, цедящего что-то из бокала. Марк вежливо кашляет, желая только закончить уборку и оформить съеб домой. - о, малой. за стойкой сидит Кир. удивления это не вызывает, почему-то, наверное, Марк просто настолько заебался в этой жизни и конкретно за этот вечер, что ему уже на все насрать. он снова кашляет, и Кир ловко перетаскивает жопу на другой стул - туда, где уже замыто. Марк протирает пол и уже собирается взять в руку ведро, пойти вылить воду и переодеться, как его окликает Кир. - т-ты закончил, Марк? Марку, если честно хочется закончить только одно - свое бренное существование в этом мире, но он все равно угрюмо кивает. Кир наклоняется к бармену, который вызывает персоналу такси до дома, что-то негромко говорит - Марку не особо интересно, поэтому он берет курс на подсобку. убирает инвентарь, снимает мокрый фартук и кое-как приводит нелепое гнездо на башке в относительный порядок. Кир ждет его, прислонившись спиной к стене и рассеянно что-то печатая в телефоне, у двери в комнату персонала. его светлые спокойные глаза находят взгляд уебанного в ноль Марка, и тонкие губы разъезжаются в колючей, едва ли теплой ухмылке. все внутри Марка передергивает от одного его вида - однако зрачок в льдистом глазу не расширен, что вселяет некоторое спокойствие в мятущуюся душу. - че такой грустный, пес? - хочется отгрызть ему лицо, как оголодавшая бешеная шавка, но Марк пока что держит себя в руках, сохраняя шаткое эмоциональное равновесие. - погнали, сегодня я твое такси. тяжелый вздох вырывается против его воли, но Марку уже настолько на все вокруг поебать, что он просто кивает и идет к выходу. он понятия не имеет, как Кир собирается доставить его домой, и ему отчаянно плевать - после смены хочется просто упасть мордой в подушку. едиственное, что отделяет его от пропасти беспросветного пиздеца - отсутсвие пары завтра. преподша, как оказывается, на хую вертела сидеть с ними шестидневку и дает отгул в субботу. Кир догоняет его уже ны выходе из бара и галантно открывает дверь. его взгляд неожиданно мягкий, внутри Марка что-то медленно умирает - скоро начнет так же неторопливо гнить. так на него смотрела только сестра - и то всего один раз - когда два года назад уезжала учиться в Питер. - и как-как я теперь домой попаду? - запоздало доходит до него неприятная ситуация. Кир достает из кармана огромных черных штанов ключи - Марк думает, что он совсем уже ебнулся и вытащил ключи от квартиры - удивительно, что этот обмудок не живет в канаве - но Кир нажимает кнопку на ключах, и рядом пикает тачка. - как-как, - ухмыляется он криво, поигрывая брелком, - с ветерком, детка. - у тебя водительское есть хотя бы? - тревожность внутри Марка поднимает головешку и начинает жалобно скулить. - обижаешь. конечно нет. Марк вздыхает. и на что я, блять, надеялся. очень хочется вернуться обратно в бар и попросить вызвать ему такси, но Кир улыбается так, что сердце медленно уходит в пятки - глупое, что же ты делаешь - а в голове оглушительно взрываются сверхновые. он точно об этом пожалеет. в тачке прохладно - начало апреля в этому году выдалось мерзким. впрочем, как и в прошлом году. Кир водит на удивление не так хуево, как ожидалось - разумеется, для парня, у которого нет водительских прав. хотя этот вопрос все еще остается открытым - он вполне может наебывать доверчивого как пятилетка на детской площадке Марка. - там-там на заднем алкашка валяется, будь умничкой, возьми две бутылки. он опасливо отсегивает ремень безопасности и перегибается через сиденье, пытаясь в полутьме найти указанные две чекушки - нащупывает прохладные горлышки бутылок и вытаскивает их из пакета. Кир тут же протягивает руку, и Марк дрожащими пальцами передает обе, снова пристегиваясь - если они въебутся, дай боже, ремень безопасности и подушки его спасут. мама точно бы убила меня. Кир отдает ему вторую бутылку и удивленно поднимает сросшуюся в центре бровь - типа очень удивлен. приходится взять, в руки ему тут же вкладывают открывашку, свою Кир трепанирует зубами и тут же прикладывается обветренными до корки губами к горлышку. непозволительно залипнув на это, Марк метафорически хлещет себя по щекам и щелкает крышкой. пиво вкусное - не особо крепкое, с подтоном соленой карамели. его начинает мазать уже с двух глотков, видимо, пить на голодный желудок идея хуевая - Кир на соседнем булькает пивом за щеками и предлагает как бы невзначай: - я заеду пожрать возьму. он, конечно, кивает. Марка тянет в сон, он очень устал, поэтому когда они останавливаются перед какой-то круглосуточной забегаловкой, тут же начинает пускать пузыри носом, проваливаясь в поверхностную пугливую дрему. ему снится грязная подворотня за пятерочкой и сгнивший труп. сон мерзкий, липкий, тонкими холодными пальчиками опутывает его лицо, будто опуская в ледяную мартовскую лужу в асфальтовой дырке. скинуть его получается не с первой попытки - Марк тревожно ворочается и резко просыпается, когда чувствует, как его настойчиво трясут за плечо. в салоне одуряюще пахнет пиздецки вредной жратвой - у Марка начинают течь слюни. в руку ему настойчиво тыкают горячий сверток промасленной бумаги. приходится взять его и бестолково развернуть плохо слушающимися со сна пальцами. внутри находится бургер - ахуенно жирный и так же ахуенно пахнущий. Марк смотрит на него так, будто фастфуд сейчас кинется ему в лицо и откусит полебала - Кир давит смешок и откусывает сразу чуть ли не половину. - не ссы, нихуя с тобой не будет. Марк осторожно обнюхивает сдобную булку, обсыпанную кунжутом, и на пробу отгрызает маленький кусочек. на вкус оказывается неплохо, и он накидывается на еду как сбежавший из лечебницы толстяк, который полгода пил один кефир. лицо Кира напротив какое-то умильно-тошнотворное, но Марк предпочитает сосредоточить свое внимание на еде. - куда тебе деньги перевести? н-на какую карту я имею ввиду, - поправляет он себя, добравшись до середины нереально вкусной котлеты. Марк не уверен, что ему хватит бабок, но он ненавидит быть должником, в конце концов, переведет, когда придет выплата с работы. - да забей, пес, - Кир облизывает пальцы, обгаженные соусом и жиром. - ничего ты мне не должен. считай, что это извинение за прошлый раз. поочередно моргнув глазами, в которые словно насыпали песка, Марк бестолково открывает рот, собираясь спросить, за что конкретно, но вовремя затыкается и просто кивает. Кир укладывает худые руки на руль и выезжает с парковки. он выглядит в свете фонарей и своей потрепанной косухе как всемирно разыскиваемый преступник - но его крутой образ быстро рушит кривое подмигивание в зеркало заднего вида, поймав которое, Марк едва не давится. боже, какое это все нелепое. Кир выруливает на знакомую ему улицу и разгоняется на пустой дороге. желудок Марка протестующе скручивает, и он, кажется, даже зеленеет - Кир одуряюще громко хохочет и вжимает педаль газа еще сильнее. потом уже, со скрипом, Марк поймет, что кроме мефедрона этот уебок сидит на адреналиновых выбросах в кровь. и не сможет не потворствовать ему в этом. - пиздец, ты в этой заброшке живешь? - присвистывает он, паркуя тачку у второго подъезда. - так себе сервис, даже домофона нет. как тебя до сих пор не вынесли прямо из квартиры, я ебу. Марк не оскорбляется - в основном потому, что хочет тупо упасть в кровать. да и, если честно, домик и правда выглядит скверно - как и большинство построек прошлого века. Марку повезло даже чуть больше, чем тем, кто пользуется общей кухней и душом - его крохотная квартирка кое-как обособлена арендодателем под отдельную. Кир отстегивает его ремень безопасности и выходит на улицу. через окно видно, как он потягивается, черная рубаха задирается, открывая вид на подтянутый живот с уходящей за ремень штанов светлой дорожкой волос. видимо, это все же не окрашивание, с неким опозданием понимает Марк, когда дверь с его стороны открывается. улыбка Кира по ту сторону широкая и острозубая, его волосы в свете уличного хуевого фонаря отливают жидким золотом, и он медленно выползает из тачки, растерянно пробормотав спасибо. Кир закрывает машину и выбивает из пачки сигарету - подкуривает ее, запах табака несколько бодрит, и Марк находит в себе силы, отведя взгляд, промычать: - э-эм, спасибо, что подвез. - да не за что, малой, - и снова скалится, выдохнув дым почти ему в лицо. - пойдем, провожу. вдруг твои соседи решат спиздить тебя. - д-да не нужно, правда. - но Кир уже направляется к подъезду, на ходу отшвыривая бычок в забитую мусорку. асфальт под толстой подошвой его берцев тихо шуршит, Марк будто находится в коме, неожиданно поймав себя на том, что хотел бы остаться в этом моменте еще ненадолго. он стряхивает с себя тупые мысли и догоняет Кира. они молча - на удивление - поднимаются по лестнице на его этаж. Марк достает из кармана ключи и открывает оба замка, Кир ухмыляется так, будто понимает все на свете и даже причину, по которой он закрывает квартиру на все запоры. - че, может номерок свой оставишь? Марк с трудом сдерживается, чтобы не закатить глаза, но все же кивает и диктует ему номер, надеясь, что Кир забудет о нем сразу же, как сядет в машину. - оп, - чужая рука ледяными пальцами касается его лба, а потом щелкает по нему - легко и оттого не очень обидно. - бывай, Марк. и снова уходит. Марк еще несколько секунд тупит, но потом пожимает плечами и заходит в квартиру, закрывая двери. на два замка. его утро начинается в первом часу дня - Марк чувствует себя не особо выспавшимся, но спать, что парадоксально, не очень хочется. лениво делает себе кофе, толком даже не умывшись, шугает тараканов под раковину одним своим грозным заспанным видом. на телефон, который он вчера сунул на зарядку и о нем забыл, приходит уведомление - Марк морщит нос и сводит брови, разблокировав экран. одно от мамы - спрашивает, как у него дела. дела у Марка не очень, но писать об этом он не будет. другие из чата группы, в котором одногруппники обсуждают скинутый мем про работу на скорой, который едва ли понимают. в основном потому, что на скорой не работали - и вообще, если честно, в медицинской сфере. Марк смахивает остальные уведы, почти не глядя, собираясь ответить через полчасика, но глаз цепляет из кучи оповещений одно - от человека, которого он не знает. Марк смотрит на сообщение ровно минут, и потом до него доходит, что это от Кира - тот скинул ему какую-то афишу какого-то задристанного концерта. дата на афише сегодняшняя, время начала девятнадцать ноль ноль. и приписка к вложению - погнали, пес. Марк мнется, не зная, хочет ли он идти и слушать посредственную музыку в уебищном баре, но, в конце концов, планов на вечер у него нет, поэтому он пишет, что, да, почему бы и нет. Кир отвечает сразу же - заедет за ним в шесть. почистив зубы, Марк сооружает кривой бутерброд и ставит вариться овсянку. завтрак чемпиона, хуле. овсянка жалобно бурлит, желудок Марка тоже бурлит, и он тяжело вздыхает. Кир и правда стучит в двери в шестом часу вечера. его видок несколько свежее вида Марка, который, бесцельно позалипав в видосы, уснул опять - долбежка в дверь как раз его разбудила. - выглядишь хуево, - сразу обозначает Кир свое нахуй ненужное мнение и проскальзывает внутрь. - ты че, спал? Марк кивает, широко зевнув. он еще не осознает себя как целостный организм. - кофе есть? - спрашивает между делом Кир, осматривая его квартирку. - на кухне, в шкафчике. загадочно сверкнув глазами, Кир исчезает в дверном проеме, откуда через секунду слышится хлопанье дверцами. решив, что его это не касается, Марк рассеянно бредет в крохотную ванную и полощет лицо ледяной водой, пытаясь взбодриться. вместо этого только замерзает и зябко ведет плечами, почесав обветренный нос. Кир сидит на подоконнике и покачивает ногами - худыми и словно километровыми. без косухи он кажется серьезнее, черная водолазка с высоким горлом придает ему гротескный в тусклом свете лампочки на кухне вид. он выглядит еще более растрепанным, чем обычно - Марк примечает огромные синяки под его серыми светлыми глазами. - пей кофе и собирайся, - Кир кивает на дымящуюся кружку и сверкает на него нечитаемым взглядом. кофе крепкий и мерзковатый - такой, который идеален для того, чтобы скинуть с себя сон. Марк садится за стол и пьет крупными глотками, внезапно смущаясь своей огромной клетчатой рубахи, которая висит на нем, как на пугале, разворошенных волос, коротких шорт и полосатых махровых носков. носки почему-то вызывают тоску больше всего. - а у тебя тут, - Кир провожает глазами пересекающего кухню таракана, - уютненько. Марк прячет глаза в кружке и допивает кофе в два глотка. улыбка напротив режет ему глаза. - серьезно, малой, тараканы? - хмыкает он. - я травлю их постоянно, - огрызается Марк, не вынеся мудачьего выражения лица напротив. Кир неожиданно смеется - громко и хрипло, словно собирается умереть от приступа смеха на его маленькой обтрепанной кухоньке. это доставляет некоторый дискомфорт - на самом деле Марк хочет выкинуться нахуй в окно, чтобы его не слышать. - д-да похуй мне на тараканов, Марк, - он утирает длинным пальцем с огрызком платыря на верхней фаланге выступившую слезу. - ты пиздецки забавно реагируешь на доебы, не мог удержаться. какой же ты ребенок. Марку бы обидеться на этого уебка, но он молча чертит ногтем полоски от ножа на столе и смотрит в пол. в баре шумно - глаза с непривычки почти ничего не видят с фиолетовом свете неонов, но ослепительно белую улыбку Кира в двадцати сантиметрах от своего лица Марк различает просто прекрасно. они немного опоздали, но оно, наверное, и к лучшему - пока что Марк не особенно в восторге от сегодняшнего репертуара. Кир между тем уже пиздит с кем-то за стойкой, зеленый бумажный браслет-липучка болтается на его тощем запястье, и Марк переключает на него все свое внимание, пытаясь не поплыть от долбящего по затылку рока. в руках у его свежеобретенного друга появляются два пластиковых стаканчика - один он сует бестолково глазеющему на него Марку, второй тут же подносит ко рту и делает большой глоток. в стакане пиво - не особенно вкусное, но Марк никогда не был придирчив к алкоголю. Кир выпивает свой стакан менее, чем за пять минут, что-то орет ему в ухо. с трудом разобрав в вопле что-то вроде «я поссать, через минуту буду, хватит тухнуть пес, развлекайся», он кивает и смотрит на исчезающую в толпе долговязую фигуру. пожав плечами, Марк решает последовать его совету и пытается расслабиться. разве он не ради развлекухи согласился на увеселительное приключение с наркоманом и алкашом, который позволяет себе пить за рулем тачки. он допивает пиво, вяло потряхивая задницей - музыка уже не кажется невыносимо громкой, приятные вибрации ласково распространяются по его телу, резонируя в костях и мозге. это расслабляет - как и выпитый стакан пива. Марк никогда не отличался выносливостью. чья-то рука хлопает его по плечу, вынуждая обернуться. улыбка парня напротив яркая и добрая - в ладони у него стакан пива, который он протягивает Марку. Марк соглашается и, благодарно кивнув, принимает подношение. он сразу же делает большой глоток и чувствует, как приятный холодок стекает вниз по пищеводу в желудок. впервые за несколько месяцев в его груди появляется ощущение свободы, слово его только что выпустили из тюрьмы, словно он долгое время находился под водой и вот только сейчас сделал вдох, слово ему удалили раковую опухоль. Марк целиком отдается музыке, не понимая, как он жил без всего этого раньше - или он не жил? второй стакан пустеет через десять минут - тот же самый парень сует ему в ладонь еще один. Марк не против. улыбка его нового знакомого сокрушительно теплая, а выражение на лице ласковое, мягкое. Марк любит его как любят родную мать младенцы - безусловно и с благодарностью - по ощущениям, он никого и никогда так не любил в своей никчемной жизни. эта любовь кажется чужеродной, будто дополнительная конечность или злокачественное новообразование, но Марк отмахивается от этого чувства словно от надоедливо жужжащей мухи, теряясь в нем, как маленькие дети теряются в их городе по пути из школы домой. где-то в груди ему больно и страшно, но Марк упрямо глушит страх, делает глоток пива, едва ли не давится и громко смеется. он счастлив. и хочет прилечь. парень вместо пива протягивает ему свою руку - и, боже, Марк так ему доверяет, он едва ли слышит, что парнишка говорит, но грудь распирает от того, как на него смотрят большие темные глаза напротив, и Марк готов идти за ним куда угодно, как ягненок на заклание, он готов снять звезду с неба и отдать ее этому парню, пойти за ним до края света - сделать что угодно. Марк едва ли касается кончиками пальцев его пальцев, как из-за плеча его нового друга вырастает Кир неожиданной темной фигурой. он будто бог - карающий неверных, не знающий жалости, в свете стробоскопической истерии и дыма от кальянов выглядящий совершенно неземным. Марк видит, как крепко сжимается его ладонь на плече парня, тонкие пальцы вцеплятся с такой силой, словно Кир собирается вырвать ему кости - какой же, блять, уебок - и Кир дергает его назад, к себе, маня Марка коротким жестом за собой. он идет словно под гипнозом. Марк едва ли слышит то, о чем они говорят, но как только у него получается заново научиться пользоваться ушами - он жалеет об этом. - он мой, - бешено орет Кир, его оскал пугает до обдристанных портков. - мой, блять, слышишь? - они оказываются в туалете. Кир закрывает дверь и припирает парня к стене. - этот мальчишка принадлежит мне, уебище. и бьет. это все выглядит как в слоумо - вот Кир замахивается, вот на раскрашенную под граффити стену брызгает кровь, алый мазок остается у Кира на щеке, когда он растирает попавшую на нее каплю. Кир бьет методично и будто по книжке, размазывая несчастному сначала лицо, не давая шанса отбиться - он почти нечеловечески изворотливый и, как оказалось, сильный - потом переключаясь на живот и поясницу. Марк забивается в угол и смотрит оттуда страшными глазами. на то, как темный кафель покрывает ярко-красная кровавая юшка, на то, как Кир радостно щерит острозубую пасть, на то, как бедняга корчится от боли на полу и пытается позвать на помощь. в дверь пару раз стучат, но Кир громко посылает нахуй. здесь это норма. это длится или вечность, или пять минут - Марк не знает, его мутит и клонит в сон, вся легкость испарилась из его тела, оставив место лишь животному ужасу. Кир прекращает пересчитывание внутренних органов, когда парень на полу перестает двигаться. его кулаки в крови, грудная клетка вздымается тяжело и быстро. Марк желает, чтобы этого всего никогда не случилось - чтобы он никогда не переехал в этот город, никогда не садился в тот самый автобус, никогда в жизни не засыпал в нем и не уезжал в ебеня, никогда не встречал Кира. Кир резко оборачивается и улыбается ему - так же, как улыбался в тачке, когда подвозил домой, открыто и тепло. - не бойся, птичка, - ледяная рука нежно берет его за запястье и волочит к себе. Марк переступает через лежащее в лужицах крови тело и боится упасть. взгляд сверху больше ощущается, чем видится из-за оплывшего по краям обзора. Кир настолько, блять, выше. настолько сильнее. - т-ты мой, слышишь, Марк? нас будут пытаться разлучить, но я не позволю этого. ты мой с тех пор, как родился. с тех пор, как я увидел тебя ревущего где-то в пизде города. мы стали друзьями, Марк. мы-мы принадлежим друг другу, понимаешь, пес? единственное, что Марк наконец понимает - Кир и правда поехавший. у него и правда не все дома. Марк торопливо кивает, пытаясь улыбнуться, но губы разъезжаются в тщетно сдерживаемых рыданиях. он поднимает глаза - и снова пугается до обгаженных штанов выражения на лице Кира. так выглядят безумцы, нашедшие очередную манию, и Марк боится, что очередная мания - это он. - мне похуй на этих объебанных блядей, Марк. - продолжает Кир быстрым голосом, Марку будто кто-то режет за ушами тупым канцелярским ножом. - ты нужен им, потому что ты особенный, понимаешь? я-я так рад, что нашел тебя, я уже не верил в то, что ты существуешь здесь. нам будет хорошо вместе, Марк, вот увидишь. я буду заботиться о тебе, я буду делать для тебя то, чего не делала твоя ебаная семейка и никто в этом блядском мире. т-ты будешь нуждаться во мне так же, как я в тебе, Марк. Кира явно кроет - успел объебаться за те полчаса, что отсутствовал, и Марк лишь надеется, что приход не будет долгим. ему хочется верить в то, что он не закончит как лежащий на заплеванном полу парень. Марк с опозданием понимает, что его ведет куда-то в бок - хватка на плечах из крепкой становится болезненной. взгляд Кира уже не маниакально-ебанутый - он серьезен, лицо его сереет, будто от страха. - ты пил алкоголь после того, как допил пиво, которое принес я? - д-да. два стакана, и-их дал этот парень. а что? Кир разжимает пальцы и ведет его к унитазу - приходится снова перешагнуть через тело. его усаживают на пол словно фарфорового, наклоняют голову. - будет неприятно, малой. - Кир раскрывает ему челюсть и резко надавливает на корень языка шершавыми пальцами. Марка закономерно выворачивает - внутренности будто выворачиваются тоже, начиная гореть. что-то идет через нос, и нос тоже начинает жечь, он почти обугливается от едкой боли. Марк давится, но ему не дают предышку, вызывают рвоту снова. и снова. и снова. до тех пор, пока в нем не остается содержимого, чтобы блевать. Кир покидает его, оставляя в гордом одиночестве висеть на заблеванном ободке, но возвращается уже через минуту и подхватывает под руками, поднимая. вода из под крана горькая и ледяная, но Кир заставляет его пить, и Марк пьет, давится, хочет заплакать, давится еще и все же начинает рыдать. он отказывается понимать происходящее. - тебя накачали, - бросает ему Кир, выключая воду. - подсыпали что-то в алкашку. здесь часто такую хуйню делают. - Кир устало зажимает переносицу, видно, как его отпускает и как ему хуево. он стягивает обтрепанную кожанку, накидывает Марку на трясущиеся плечи. - поехали домой, Марк, меня так заебали эти люди и эта тусовка. первое, что он чувствует, когда начинает ощущать свое бренное тело - мягкое одеяло. второе - его колотит так, словно температура поднялась градусов до сорока. Марк со стоном, больше похожим на скрип, открывает глаза и жалеет об этом - склеры начинает жечь, словно он закапал в каждую по две капли уксуса. в квартире на удивление тихо и тепло. соседи не шумят, бабка сверху не слушает на репите очередную древнюю дрисьню, мамка через стенку не орет на своих несчастных отпрысков. - ну как, проспался? от хриплого, почти севшего голоса, Марк крупно вздрагивает и поворачивает голову в сторону источника звука. - ебать у тебя сосуды в глазах полопались. я вчера не заметил. Кир заглядывает ему в лицо сверху - с высоты своего роста он кажется небоскребом. хотя Марк нормальных небоскребов вроде как и не видел никогда - разве что в документалках по телеку и в своих старых энциклопедиях. выглядит Кир паршиво. заросший щетиной, которая вчера - он же не провалялся в коматозе больше одной ночи? - еще едва ли пробивалась, осунувшийся, посеревший и совершенно бумажный. холодная рука чутко касается его пылающего лба, на секунду Марк благодарен за это. через еще одну секунду он вспоминает, как вчера Кир хуярил какого-то паренька в толчке клуба и скалился как полубезумный, и хочет сбежать от прикосновения и тяжелого взгляда светлых внимательных глаз куда-нибудь в сторону экватора. не важно куда, на самом деле - просто съебаться отсюда. Кир умный - без наебов умный. Марк понял это почти сразу, и даже злоупотребление веществами пока еще не поразило его мозг некрозом отупения. - температуры нет. - Кир руку отнимает и присаживается на край кровати. от него пахнет табаком и почему-то летом. не то чтобы Марк знал, как пахнет лето. - кончай прикидываться умирающим, ты же сам считай врач. - о-отвали, - сипит Марк, - я врачом только через три с половиной года буду. и-и то не факт, вдруг меня отчислят. - прав был мой кореш-нарколог, в мед нормальные люди не поступают. - Марк открывает рот, чтобы праведно возмутиться, но его перебивают: - и не говори мне, что ты не покалеченный, Марк. потому что ты определенно такой. - иди нахуй. Кир внезапно скалится ему - будто не был послан нахуй секунду назад. - с удовольствием, птичка. Марка резко флешбечит в прошлую ночь. он же... - п-почему ты избил того парня? Кир глаза не отводит - заглядывает почти в самую душу. он выглядит расслабленным, несмотря на общехуевый вид. - он тебя накачал, - пожимает парень плечом. на нем нет кожанки и водолазки, лишь какая-то разношенная, потерявшая уже давно презентабельный вид рубаха с подвернутыми до локтей рукавами. - мне надо было погладить его по голове, а тебя оставить с ним, мистер Справделивость? Марк понимает, почему Кир не на выебонах в кожаной куртке - он же дома. - п-пиздишь. - да ну, с какого хуя взял инфу? Марк осторожно садится, чувствуя, как изображение перед глазами начинает плыть по спирали. к горлу подкатывает тошнота, но сейчас вот вообще не до нее. - п-потому что это было уже после, ну, т-того, как ты избил его. к-когда я начал отключаться. в глазах Кира что-то среднее между досадой и восхищением. - помнишь, сукин сын, - его ухмылка острая как бритва. еще немного и разрежет Марку лицо. - тогда ты прекрасно знаешь, почему я это сделал. - т-ты был обторчанный. - и что это меняет, детка? Марк хочет заорать, что вообще-то дохуя всего это меняет, но боится поднять на него взгляд и молча стискивает в мокрых пальцах комок одеяла. щеки печет, будто он сунул башку в костер. рожа Кира - невыносимо ехидная и вместе с тем участливая - появляется перед его лицом плавно и будто даже осторожно. почти пугливо. - что, думаешь, ты не можешь быть кому-то нужен, а, Марк? Марк вскидывается - внутри все начинает полыхать. взгляд Кира напротив снова по-страшному полубезумный, но не так, как вчера, более ласковый. господи, думает Марк, какое, нахуй, ласковый. он же без царя в голове. глаза против воли опускаются на его губы - пиздецки обветренные, почти в кровавые корки, будет и дальше обгрызать - останется с кашей вместо еблища. Кир ухмыляется ему, и Марк чувствует себя как пойманная в цепкие детские руки бабочка, которой вот-вот обломают стеклянные полупрозрачные крылышки. кишки делают кульбит где-то вблизи легких. - боишься? - выдыхает Кир ему в щеку. от него воняет перегаром напополам с сигаретами. очень хочется снова послать его нахуй, но Марк цепенеет, глядя куда-то поверх его скулы, чтобы не встречаться глазами. Кир резко прижимается губами к его губам - на жалкую секунду или даже меньше, но этого хватает, чтобы Марк выпутал из одеяльной ловушки руку. удар получается восхитительно метким и сильным - Марку приятно отдает в руку до самого плеча. лицо Кира нелепо поворачивает в сторону по инерции, его тонкие паучьи пальцы подлетают к ушибленной скуле и промакивают подушечками кровь с губы. Марк замирает, слабо осознавая, что его ожидает в дальнейшем. возможно, чемодан и ближайшая говнотечка - с той же вероятностью мусорный пакет и пустырь перед промзоной, где дикие собаки будут обгладывать его расчлененный труп. - а выглядишь таким дохлым, - наконец подает голос Кир. он не сверкает глазами, не выглядит так, будто собирается вытащить ему хребет через рот и вообще ведет себя парадоксально спокойно. - теперь буду спрашивать тебя перед тем как засосать. хотя, - он потирает ушибленную скулу, - пошел-ка ты нахуй. и разрешения нахуй. ты мой, Марк. - Марка пробирает током и ознобом до костного мозга. - освежаю твою память на случай, если ты не помнишь. Марк, к своему величайшему сожалению, помнит все. губы немного жжет - кулак начинает медленно наливаться болью. они молчат. ровно до тех пор, пока Марк не вспоминает о том, что он учится и завтра у него пара - и ему, как прилежному ученику, нужно явить на нее свой ясный лик. ноги выпутываются из одеяла с трудом, тело по ощущениям цементное, но Марк упрямый. - куда намылился? - буднично спрашивает у него Кир, сосредоточенно что-то печатающий в телефоне. - домой, - огрызается на него Марк и встает. голову тут же начинает обносить. с трудом прогнав по пищеводу ком рвоты и желчи, он пытается глазами найти свои штаны. - ты уже дома. Марк шумно выдыхает.