cho so yuki

      Невозможно точно отследить, когда именно это началось. Мелькали воспоминания знакомства, встреч и прощаний, и как-то это бурей превратилось в откровенные разговоры, в шутки в стиле «а ты мужчина моей мечты, знаешь?» и укромные взгляды друг на друга.       Чосо смотрел на женщину напротив него, на эту невероятно сильную шаманку, что голыми руками залезла ему в грудную клетку со словами: «Проклятие Чосо умерло, родился Чосо человек», и он не может вспомнить никого, помимо Юджи, кто бы смог произвести на него такое сильное впечатление.       И она забрала его новое, человеческое сердце, и пленила собой, окутав пшеничной россыпью белокурых волос, а он даже не успел отследить этот момент.       Потому что Юки Цукумо была непозволительно шустрой воительницей.       Она стреляла в него глазками и жалась к его плечу, и Чосо не мог сказать ничего против. Он вообще не мог ничего сказать, потому что впервые сталкивался с этим неизведанным, ужасно привлекательным существом под названием «женщина», и, видимо, Цукумо прекрасно это знала и умело пользовалась, выбивая себе доступ во все его мысли.       А потом его перестали волновать причины такого её поведения, ведь ему и до этого было всё равно на существование других людей, что уж говорить о женской половине человечества. Чосо стала интересовать одна конкретная шаманка, что ухмылялась ему, немного опуская подбородок.       И он стал тянуться к ней, пробовать все те виды взаимоотношений, что она ему предлагала. Научился хватать своей огромной, шершавой ладонью её аккуратную руку, прижиматься носом к ложбинке между ключиц, укрывая стройный стан своими широкими плечами.       Она, как проводник в ранее недоступную ему часть людских чувств, с трепетом и лаской рассказывала и показывала всё подробно, чтобы он не упустил ни единой детали. Чтобы просмаковал каждый миллиметр её губ, прочертил пальцами длинную дорожку вниз по каждому позвонку, достаточно подробно рассмотрел собственное отражение в её чернеющих зрачках.       Однажды они забылись, глубокой ночью добравшись до порога юкиной квартиры, и он очнулся лишь в тот момент, когда кровь забурлила в его жилах с такой неестественной силой, что он испугался, будто ненамеренно навредит девушке. Чосо отстранился, борясь с отдышкой, и попытался сдержать незнакомое ему намерение сделать что-нибудь с Юки.       — Тебе не нравится? — Шепчет она, и мужчина приходит в себя, смотря, как её губы наливаются сочной припухлостью.       Мысль, что такими их сделал именно Чосо, шевелит что-то внизу его живота.       — Нравится, — не узнаёт мужчина собственного голоса, — просто я... никогда не был с женщиной раньше. И чувствую себя странно. Боюсь сделать что-то не так.       — Всё в порядке, даже не переживай об этом, — Цукумо нежно проводит пальцами по мужской щеке, прижимаясь своим лбом к его.       Они пересекаются взглядами, и персиковый налив её радужек впитывается и расцветает вместе с фиалковой свежестью вокруг его зрачков.       — Я могу показать тебе, каково это. Как я буду любить тебя, и научу, как любить меня. Хочешь?       Каждый раз, когда он смотрит на неё, у него ёкает и трескается под рёбрами, и это болезненно-воодушевляющее ощущение напоминает ему, что он теперь человек. Что он имеет право на эмоции и может испытывать всё, что хочет. А хочет он Юки. И любить, и чувствовать.       Он выдыхает:       — Хочу.       И она улыбается ему, вновь целуя. Что-то незримо меняется между ними: Чосо улавливает, как густеет воздух, и как сильно бьётся сердце в его груди, сотрясая рёбра. Он никак к этому не привыкнет, но ему определённо нравится, что это происходит только тогда, когда рядом с ним Юки. Только она способна влиять на него таким образом.       Девушка греет ладони о его шею, вплетает пальцы в пучки на макушке, сжимает гладкие щёки. И целует, впечатываясь сочными губами, пробует языком, выдыхая, и Чосо просто не способен больше мыслить здраво, поддаваясь, подчиняясь, млея. Возможно, это была тайная отравляющая техника Цукумо, иначе он не мог объяснить, почему его так ведёт и сносит от её прикосновений, почему так сильно кружится голова и трясутся руки.       Мужчина чувствует себя набитым ватой и пошатывается, крепко сжав в руках её талию. Задевает дверной косяк плечом, осторожно прижимая Юки к стене, и затем пугается своего напора, разрывая поцелуй.       — Всё хорошо, Чосо, — она вновь успокаивающе щекочет его скулу пальцами, — ты можешь трогать меня, как хочешь. Можешь держать крепко в своих руках — я не рассыплюсь.       — Хорошо, — еле волочит он языком, и взгляд его томно темнеет, прикрываясь веками, когда он неловко мажет языком по её рту.       ...И ему очень нравится этот вкус.        Эта мягкость и чувственность, с которой она прижимается к нему. Её пряный, терпкий, густой аромат персиковых лепестков, что оседает в его лёгких и оставляет шлейф на коже. Мужчина смотрит на Цукумо, чуть приподняв голову, и она, как небесное божество, возвышается над ним и млеет в его руках.       Чосо благоговеет перед ней, такой высокой и уверенной, и восторг сплетается и врастает в его сосуды, плоть и кровь. Он не знал прежде женской нежности, и ему так чертовски приятны эти незнакомые доселе ощущения, что захватывают без возможности выбраться. Бледные щёки немеют и горят огнём, заливаясь бордовыми пятнами, и с каждой секундой становится лишь жарче.       Юки ведёт руками по его груди, чувствуя лопатками прохладу стены. Пробирается под воротник, отодвигая шарф, путается в ворохе одеяний и тихо посмеивается, видя, как нервничает мужчина от её поползновений.       Она берёт его за руку и ведёт к кровати, усаживает на мягкий матрас. Разгадывает тайну из семи узлов, выворачивает рукава и почти душит его собственной рубашкой, под конец всё-таки освобождая из тканевой ловушки.       Чосо зажмуривается, когда Юки оглаживает его оголённые ключицы и устраивает ладони на твёрдой груди. Он ловит её упругие бёдра, когда она присаживается к нему на колени, и понимает, что происходящее сильно искажает его способность рационально мыслить. Пространство плывёт и плавится, как от марева летней засухи, и мужчина не может связать слова, судорожно заталкивая их обратно в глотку вместе со всхлипами.       Девушка в его руках такая обжигающе горячая и напористая, что у него не остаётся достаточно времени для стеснения. Он лишь задаётся бесконечными вопросами о том, сгорает ли она от его прикосновений так же, как он рассыпается от каждого её поцелуя?       А потом она проезжается нагретой бёдрами джинсой по низу его живота, и он неожиданно даже для себя издаёт такой низкий, умоляющий рык, что Юки в его руках невольно вздрагивает и останавливается, вглядываясь в его лицо.       И если до этого Чосо не особо понимал значение слова «возбуждённость» в том самом интимном смысле, о котором так много слышал среди людей, то посмотрев сейчас в её глаза, омытые мерцающим блеском, он, кажется, осознал всё.       Он чувствует циркуляцию собственной крови, как она наливается в конкретном месте, как там всё набухает и пульсирует, и ему отчего-то срочно хочется сделать что-то неприличное, чтобы ослабить это ноющее, нарастающее давление. Чосо прикасается к Юки сам, не успев подумать, и в его широкие, огромные ладони идеально ложится её мягкая, полная грудь. Он чувствует гладкость кожи через чёрную ткань, но легче почему-то не становится — хочется большего.       Он разрывается между желанием прикоснуться и к ней, и к себе.       — Юки... мне... тяжело. Я не знаю, как это назвать.       С её губ срывается тихий, свистящий звук, и Чосо видит, какое впечатление произвели на неё его слова. Как в её радужках кристаллизуется розовый отблеск, примешивая коралловые оттенки. Как назревает в её взгляде конкретное желание, такое откровенное и яркое, что он тут же отводит глаза, сглатывая.       Её пальцы аккуратно пробираются через складки ткани его широких штанов, и прикасаются так быстро и уверенно, что он не успевает заглушить стон.       — Здесь? — Шепчет она, нащупывая эрекцию сквозь брючный шов, очерчивая ладонью неспешно, играючи.       — Мгмн.       Тяжело ничего не делать. Руки сжимаются в кулаки, белеют и концентрируют силу, лёгкие горят, бёдра сводит напряжением. Чосо и сам весь напряжённый, наэлектризованный, взвинченный. Как же сильно хочется избавиться от штанов и раздеть её, чтобы иметь больше доступа к мягкой, оливковой коже, чтобы прикоснуться к ней везде, а затем...       А что затем? Чосо застывает. И в самом деле, что же ему нужно будет сделать, чтобы облегчить своё состояние и при этом доставить удовольствие ей? Мужчина перехватывает её ладонь своей так резко, что Цукумо замирает. Слова льются из его рта рваными, смущёнными предложениями:       — Юки... Покажи мне, как сделать тебе... приятно, — они цепляются пальцами, и он прячет нижнюю часть лица в сплетении рук, оставляя на её запястье жар своего дыхания. — Как я могу ублажить тебя, как могу перестать испытывать этот дискомфорт?       — Хорошо, я покажу, — отодвигается она от него, за секунду избавляясь от топа, — всё по порядку.       Мужчина уже не замечает смешинок в юкиных глазах и не испытывает смущения за то, что пялится на её большую грудь в обрамлении причудливого элемента одежды, что опоясывает её рёбра и тонкими лентами уходит куда-то за спину. Она пояснила:       — Это бюстгальтер. Женщины часто носят его для... а, впрочем, неважно.       — Понял, — промямлил Чосо, постоянно бросая взгляд то на её лицо, то обратно.       Девушка всё же хихикнула, спрятав веселье в кулаке, но затем завела руки себе за спину, подмигнув:       — Не буду утруждать тебя обучением по снятию этой штуки. Потом как-нибудь освоишь.       И он кивает болванчиком на каждое её слово, слышит шуршание и тихий щелчок, после которого вещь спадает и держится лишь на лямках, которые Цукумо ловкими движениями смахивает с себя, полностью оголяя грудь. Она смотрит на мужчину с лёгкой, озорной улыбкой, а Чосо тем временем сдерживает кипящий пар, норовящий повалить из его ушей. Он хочет то ли закашляться и отвернуться, то ли немедленно попробовать на вкус эту маленькую, выглядящую, как плод вишни красноту, окружённую бледно-розовым кругом.       — Дай свою руку.       Он протягивает свою ладонь без вопросов, позволяя ей прижать её к себе, убеждаясь, что она идеально вмещает в себя практически весь размер.       Мужчина сжимает руку, несильно впиваясь в упругую мягкость тонкой кожи, берёт в другую ладонь вторую грудь и слышит, как удовлетворённо мычит Юки, прикрывая глаза. Ему вдруг хочется заставить её стонать. Скулить. Плакать от удовольствия. И эти опасные, на его взгляд, мысли заглушаются новым желанием, таким зудящим и кроющим, что весь рот наполняется слюной.       — Можно я... Эм... Юки, можно я сделаю кое-что, и если тебе будет неприятно, ты меня остановишь?       — Можно, — кивает она, лукаво приоткрыв один глаз.       Он немедленно погружает во влажный рот один из сосков, обводя его языком на пробу, и чувствует давление в своих волосах. Её рука цепляется и путается пальцами в его локонах, ероша их и распуская пучки.       — Не останавливайся, — судорожно всхлипывает она, прижимая его лицо ещё ближе.       Мужчина воодушевляется и посасывающими движениями раскрывает её чувствительность, зажимает второй сосок пальцами, рассудив, что так будет приятнее. Слушает её шумные вздохи и всхлипы, затем обхватывает ртом второй сосок, оглаживая ореол другого, и наслаждается сполна.       Решает проявить инициативу и прикусывает затвердевшую и налившуюся плоть, совсем слабенько — так, для проверки реакции, — и оттягивает её на себя. Юки вдруг громко стонет, вытягиваясь, вцепляется в его плечи крепкой хваткой, и звук, вырвавшийся из её горла, заставляет пах Чосо сладко заныть такой пульсацией, что искры из его глаз сыплются тлеющим углём, звеня до гула в ушах.       Мужчина широко зализывает укус, и это оказывается последней каплей, удерживавшей девушку от покушения на его честь. Её вообще ненадолго хватило.       Она неведомым образом вываливается из своих узких джинсов, сдирает бельё, как ненужную тряпку, и путём нехитрых мыслительных процессов до мужчины доходит, что у неё, по-видимому, кончается терпение.       Он очень хочет, но почти не смотрит вниз. Ему говорили, что между мужчинами и женщинами существует достаточное количество различий, но видеть всё своими глазами кажется ещё более волнующим. Юки не тратит время на разъяснения, хотя, скорее всего, стоило бы.        Ей банально становится невтерпёж, и если бы Чосо хоть что-то понимал в происходящем, он бы, возможно, предъявил за такую спешку. Это же его первый раз, в конце-концов. Но он молчит и покорно позволяет снять с себя штаны, хотя и закрывает краснющее лицо руками. Через щели между пальцами смотрит, как она спускает его бельё на бёдра, и от контакта прохладного воздуха с его напряжённой частью тела у него вырывается шипение.       — Это твой член, — на всякий случай говорит она таким тоном, будто надеясь, что он и так это знает, и ей не придётся углубляться в объяснения.       — Угу, — мяукает он в ответ, смотря на то, как «член» твердеет и прижимается к животу.       Она обхватывает его плоть согревшейся ладонью, мягко ведя по коже вверх-вниз, и Чосо давится вздохом, непроизвольно толкаясь навстречу прикосновению. Юки приносит этим действием двойственные ощущения: легче становится совсем немного, больше чувствуется раздражение рецепторов по всей области нежной кожи, и он буквально чувствует электрический разряд удовольствия, что нейронными путями пробегается по коре его мозга.       Мужчина не понимает, о чём вообще думает, отдавая себя во власть Цукумо, и когда она вдруг делает с его плотью то, что он ранее сделал с её грудью, Чосо разучивается сдерживаться.       Он стонет так, что у Юки всё скручивается в низу живота и она моментально мокнет. Её горячий язык обводит набухшую головку по кругу, прежде чем она погружает усыпанный венами ствол глубже в рот, и мужчина не знает, за что схватиться и как замолчать, потому что сопротивляться таким сильным ощущениям его никто не учил. Он закатывает глаза и скулит в кулак, сжимая пальцами подушку, а Цукумо не останавливается и дразнит его сильнее, смазывает слюной больше, помогая себе рукой.       В голове у него громко стучит и электризуется, трескается и мутнеет. Внизу пульсирует, становится приятнее и нетерпимее каждую секунду. Плоть горит и тянет от влажности, узости и жара, всё искрит и шатается, и что-то ощутимо зреет, ведя его к чему-то...       — Юки... Юки! Пожалуйста, я...       Она тут же отстраняется, и он судорожно хватает ртом воздух, разочарованно поглядывая на девушку. Он не понял, что с ним происходит, и Цукумо лишь кратко пояснила ему, что сейчас ещё не время «приближаться к оргазму». Чосо, конечно, не совсем разобрался в этой формулировке, но девушка лишь многообещающе улыбнулась, уверяя, что позже он обязательно поймёт.       Затем она подробно и медленно учит его «подготавливать её» к их единению, оглаживать пальцами изнутри, и он, по её словам и стонам, схватывает всё налету. Мужчина изучает каждую новую эмоцию на её лице, очаровывается тем, как она закусывает губу и хмурит брови, вздрагивая, когда он задевает что-то около влажных стенок её лона. Происходящее кажется ему странным, но таким впечатляющим, что он не может остановиться и перестать её трогать.       Он становится одержимым этим вожделением, и когда их губы встречаются опять, он скулит в поцелуй вместе с ней, свободной рукой оглаживая каждый миллиметр её мягкого торса. У него давно уже сенсорный перегруз, но он всё равно смотрит, считывает, впитывает в себя.       Мужчина ускоряет движения, сгибает фаланги, и это производит такой сильный эффект, что девушка буквально соскакивает с пальцев, выдыхая жаром и возбуждением.       Она в ту же секунду поцелуем впивается в его рот, опрокидывая того на кровать. Приходит понимание, что так называемая «пречеловечина», точнее, прелюдия — мысленно исправился Чосо, — кончилась.       Потому что Юки потряхивало, как от лихорадки, и она нависла над ним с совсем диким, острым взглядом, от которого у него прорезается нервный оскал. Он согласен на всё, если эта женщина смотрит на него так, что немеют ноги.       — Не могу больше. Хочу тебя прямо сейчас, — буквально рычит она ему в губы, снова хватаясь за влажный от слюны и смазки член.       Мужчине кажется, что он сейчас просто отрубится от переизбытка чувств.       Она оккупирует его бёдра быстрым, изящным движением ног, и направляет головку ко входу, бросая на Чосо масляный блеск озорства.       — Сейчас будет хорошо нам обоим. Ну, держись.       И седлает его одним глубоким, влажным толчком. Он судорожно подрывается, каменея торсом, и вцепляется сильными пальцами в упругость её ягодиц. Чосо разучивается дышать, за секунду осваивая новые ноты. Его голосовые связки берут такую частоту, что он, кажется, глохнет, или дело всё-таки в давящем гуле, что трещит и лопается прямо у него в голове.       Внутри неё так узко. Он концентрирует эту мысль и пускает по венам, распаляясь и распадаясь. Юки двигается, оседая, ведёт ладонями по его животу, и он в какой-то момент просто начинает подмахивать, работая бёдрами, толкаясь сильно и размашисто, пробуждая что-то тёмное и неизведанное где-то там, в глубине.       Она опирается о его солнечное сплетение, удивляясь, вскрикивая, разгорячаясь. Он обхватывает ладонями её сочные бока, проминая и ощупывая, поднимается к талии, и ему не хватает длины пальцев, чтобы обхватить её полностью. Он вбивается и приподнимает таз, и Цукумо растворяется в этой подавляющей силе, в этой безудержной гонке к пику.       Бронза её кожи розовеет и наливается в тех местах, где он особенно сильно сжимал, и оливковая смуглость тает и белеет от новых прикосновений. Чосо понимает, что чувствует то же, что и тогда, обласканный её языком, и его кроет новой волной удовольствия, когда Юки прижимается своей грудью к его, укладываясь всем телом, кожа к коже и сердце к сердцу.       Ему душно и влажно, он теряется и обретается снова, ощущая знакомую пульсацию. На этот раз всё его внимание обращено лишь на Цукумо, и он понимает, что сейчас наступает тот момент, о котором она говорила. С хрипом цедит:       — Юки. Я сейчас...       — Да, — кивает она бессвязно, сжимаясь вокруг его плоти, — я чувствую.       Его сводит с ума её интонация, то, как она ускоряется и подстраивается под его напряжение. И когда он больше не может терпеть, отпуская себя, она насаживается особенно глубоко.       Чосо закатывает глаза и откидывается на подушку, выгибаясь. Он понял, о каком «оргазме» говорила девушка, ощущая вспышку внизу живота, будто узел наконец развязался и ослабил тиски. Он двигается последние разы, разрывая связки натужным стоном, забываясь в этом удовольствии, не испытывая ничего подобного прежде. Юки догоняет его следом, туго сжимаясь, вскрикивая и насаживаясь рваными толчками.       Первые минуты после он не слышит ничего, кроме стука в своём виске, пот течёт с него градом и охлаждает разгорячённую кожу. Мужчина наощупь находит руку Цукумо и поворачивает голову, наблюдая, как она валится рядом животом вниз.       Ему тяжело шевелить языком, но он мямлит:       — Юки. Ты в порядке?       Она смотрит на него, раскрасневшаяся, уставшая, довольная.       — Лучше не бывает. А ты?       — Тоже.       Они молчат, просто глядя друг на друга, осмысливая, отдыхая, вентилируя лёгкие, как после длительной пробежки. Он смешно хлопает ресницами, пытаясь не уснуть и снять мыльную плёнку с глаз, и она запечатлевает его такого, сонного, уютного, раскрепощённого.       Чосо смотрит на неё, вдруг залившись румянцем, и поджимает губы, о чём-то раздумывая. Затем он подаёт голос:       — Я многое узнал сегодня. Но, думаю, мне нужно больше практики. Если ты не против учить меня и дальше, Юки.       У неё почти трескаются щёки от умиления.       — Конечно, малыш. Я рада, что тебе понравилось.       Он кивает, удовлетворённый её ответом, но затем шестерёнки в его голове прокручиваются до конца и он подрывается, возмущённо сопя:       — МАЛЫШ? И вовсе я не...       Она смеётся, садясь следом и утыкаясь лбом ему в плечо. Щекочет его живот светлыми локонами, безуспешно пытаясь сдержать своё веселье, и Чосо решает в очередной раз простить ей такое обращение. Сопротивление бесполезно, если дело касается Цукумо Юки.       В конце-концов, до тех пор, пока она рядом с ним, он может быть кем угодно.       И человеком и... малышом.