Бог не карает за любовь.
Тогда отчего сын Божий не может найти прощения? Не слышит голос своего Отца. Отца мира всего и существования. Господь не отвечает, сколько бы Этельстан не молил. Блажен человек, который переносит искушение, потому что, быв испытан, он получит венец жизни, который обещал Господь любящим Его. Дьявол. Этельстан был искушен дьяволом, полюбил дьявола, был любим дьяволом. Может оттого Бог больше и не отвечает? Может душа его настолько черна и осквернена, что не заслуживает прощения? В преисподней, там, где тлеют пламена ада, дьявол, искусный обманщик, узурпатор разума, хитро ткает плен из лжи и искушений, погружает сына божьего в мрак и смятение. Словно змей, скрывается в тени, и его шепот беззаветно проникает в сердце и ум, завоевывая их, словно темные предания. Сущность, стремящаяся отвратить человеческий разум от света истины. Он туманит разум сына божьего, преподнося искушения и ложные обещания, завуалированные в блеске обольщения и любви.В искушении никто не говори: Бог меня искушает; потому что Бог не искушается злом и Сам не искушает никого.
Дьявол подстерегает уязвимые участки разума, посеяв сомнения и страхи, искажая восприятие добра и зла, подстерегая человека на пути к мудрости и истине. Заставляя ум усомниться в свете божьем и погружая в пучину искушений, дьявол опутывает их, словно сетью, несмотря на славное величие божье Грехи уравновешиваются богоугодными делами. Пусть грех померкнет перед верой. А что, если грех настолько велик, что его тень затмевает веру? Пятна чужой крови на лице и теле продолжают расползаться горячими красными розами, сколько бы Этельстан не пытался отмыться. Меч молодого короля запачкан кровью брата Этельвирда, преданного слуги Альдхельма, сотни воителей, одним из которых был его отец. Утред. Тот, кто воспитывал чужого мальчишку, как своего родного сына. Смерть запачкала корону, прежде чем она опустилась на голову Этельстана. И кто виновен в этом? Дьявол, что опорочил его душу и подтолкнул на содеянное, или сам Этельстан, что уже родился на свет таким порочным и позволил быть искушенным. В тишине святилища, под сводами, где пламя свечей танцует на стенах, Этельстан, окутанный бледным светом, неустанно произносит молитвы — они бьются о холодные каменные стены, окатываясь волнами, проникают сквозь мрак, восходя к небесам и лаская ушедшие дни. Он пленник своих же грехов. Стремится сотворить искупление, зыбко взирая на своды церкви, ища ответы в них ответы. Ночь за ночью, словно в сердце вечности, он томится в борьбе со своей волей, жаждой искупления, обращаясь к вышней сущности в смиренной мольбе. Душа болит и ноет от проклятья. И проклятье это — тягучий яд, отравляющий его священную целостность. Яд, что проникает в каждую клетку, словно разъедая прекрасное творение, разлагая плоть. Но ни один провидец не может освободить душу Этельстана от проклятья — они только и твердят, что его нет.Но каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственною похотью
Откуда растут корни, раз он вовсе и не проклят? Тогда просто слаб, неудачное создание Бога? Нет. Это не дьявол сделал его таким, а Бог. И это было великое испытание, путь, чтобы заслужить корону. Темные силы учуяли эту слабость, воспользовались, а Этельстан позволил, поддался страшному греху. Но Господь же всепрощающий? Да. Этельстан должен искупиться, заслужить прощение. Ни один дьявол больше не посмеет соблазнить, не посмеет коснуться грешной рукой священного тела, не натолкнет на неправедные деяния, потому что теперь Этельстан король, помазанный Богом. Первый король единой Англии. Он более не оступится. Бесчисленные осколки тысячи разбитых зеркал со звоном разлетаются, сверкая в лунном свете каждую ночь. Зеркала почти не успевают менять на новые — Этельстан видит в них Ингильмундра. Своего дьявола и предателя, что продолжает преследовать его во снах.Похоть же, зачав, рождает грех, а сделанный грех рождает смерть.
Говорят, когда идешь через Ад, просто продолжай идти, не останавливайся, но что, если это сам Ад идет за тобой и глаза его черные в точности — Ингильмундр. Этельстан видит их, стоит лишь посильнее зажмуриться, спиной прислониться к холодному полу церкви, впасть в полнейшее иступляющие отчаяние, а дальше пустота. Звон в ушах надколотых колоколов, заржавелый запах запекшейся крови, въевшийся в тело, из которого алой струйкой утекает жизнь. Любовь делает людей слабыми. Особенно, если эта любовь неестественна в глазах Бога. А их любовь была точно неестественна во всех пониманиях. Ингильмундр никогда не был нежен, и притворность его была видна даже незрячему, но не Этельстану. Просто он другого и не знал. Дьявол твердил о содеянных грехах, но нещадно продолжал наталкивать на них. Своей сущности невозможно противиться, сколько бы Этельстан ни пытался. Сколько бы обетов ни принимал, сколько постов ни держал, мысли все равно грешно цепляются за чужие мужские руки. «Я ненавижу Бога, за то, что он сделал меня таким.» Приняли бы его чужие Боги, если бы он был даном? Пламя рассекает и без того знойный воздух. Лезвие меча сверкает и разит так быстро, словно является пойманной за хвост молнией. В глазах враждующих нет ни гнева, ни сожалений. Только неотвратимость бури, приближающейся в понятном только ей ритме. Это выглядит так чуждо в потемневшем за огненным вихрем небе, но так красиво. И вдруг сквозь разноцветные витражи пробиваются первые лучи солнца и окрашивают белоснежные каменные стены всеми цветами радуги. Золотые цветы растут прямо из трещин в полу. Их аромат витает в воздухе, и любые тягостные мысли постепенно растворяются в тишине храма. Не нужно больше думать о тревогах. Не нужно больше переживать и терзаться. Ангел, расправивший крылья над алтарём, укроет любую трепетную душу, что придёт к Этельстану. Шаги босых ног по каменному полу почти не слышны. И оттого Этельстан у алтаря вздрагивает, когда слышит за своей спиной чужой голос. — Бог не карает за любовь. Этельстан резко разворачивается и оказывается лицом к лицу к своему же отражению. Они могли бы быть почти неотличимы — только вот слегка дрогнувшие крылья выдают вторую фигуру, что едва заметно улыбается, но не двигается с места. — Тогда отчего он так немилостив со мной? — Ты ошибаешься. Оставь тяготы души своей, дитя. Открой своё сердце и сердце Небес откроется в ответ. Бог тебя любит. Тонкие пальцы, слегка отливающие золотом, перебирают локоны Этельстана. Эти же руки потом гладят его лицо — осторожно, почти невесомо вытирают слезы. От этой простой ласки почему-то хочется выгнуться, как довольная кошка. — Ты прощен. И волен любить, кого угодно. Ты будешь любим им в ответ, если позволишь чувствам разродиться. Не нужно сомневаться в том, что велят небеса. Сомнение сбивает с верного пути. Сомнение наказуемо. И наказанием послужит холод, от которого не найти спасения даже в самой знойной пустыне.Не обманывайтесь, братия мои возлюбленные. Всякое даяние доброе и всякий дар совершенный нисходит свыше, от Отца светов, у Которого нет изменения и ни тени перемены
Грехи были отмолены чернющими слезами. И на следующее утро в покои раненого короля явился тот самый верный воин, что вел войско. Синтхельм, защитник, с коим Этельстан сражался на одном поле, когда получил ранение. И воин этот был мужественен и величественен, но под утренним светом он преобразился, словно отражение ангела, выпавшее из сна. Его улыбка, словно луч надежды, освещала лицо, поднимаясь из самого сердца, словно обещание светлого завтра. Лицо ангела, словно отлитое из самого благородного металла, поражало своим стойким взглядом, исходившим из-под смелого лба. Взгляд его был глубок и светел, наполняя теплом и добротой, словно лучи утреннего солнца, пробивающиеся сквозь густой туман. — Мой Король, я хочу принести клятву, что буду служить Вам верой и правдой до конца дней своих. Я обязан Вам жизнью, вы спасли меня. Синтхельм оказался столько же набожен, сколько и благороден. Но он был другим, способным на большее, позволяя себе большее, он оставался верным богу и своему имени, словно имел собственную истину. Он пришел в жизнь незаметно, нежно прикоснулся к сердцу Этельстана и оставил в нем след своей нежной и светлой природы. Стал спасением. Научил любить. Трепетно, аккуратно, постепенно и так правильно. Совсем иначе, чем было с Ингильмундром. Научил верить, что грех, коим он жил всю свою жизнь, не грех и вовсе. Во мраке запретов расцвела она, подобно розе, пронзающей черную сожженную землю. Ее свет был ярче, словно лучи солнца, проникающие облачную пелену. Встречаясь в тайне, любовь — свеча в самой глубокой ночи — стала гореть ярче, наполняя пространство неземной теплотой и благодатью. Синтхельм касается губами высокого лба, и король едва слышно выдыхает. На его сияющем лице играет мягкая улыбка, и тонкие пальцы ангела замирают прямо над тем местом, где бьется сердце Этельстана. В нем Этельстан наконец нашел Божий свет, несмотря на глубокую тьму вокруг. Свет Синтхельма стал оплотом и убежищем в безмолвии запрета, подобно священному огню, неугасимому и вечному. Такая любовь, сокрытая от мира, стала светилом, напоминая, что даже в самых страстных объятиях запрета можно обрести нечто светлое и божественное. Ангел не соврал. Бог не карает за любовь.