О закатных часах и корабельных танцах

Зоя с некоторым облегчением выдохнула, ощутив холодный ветер, мазнувший по лицу. Свежий морской воздух наполнил легкие, и она притворила за собой дверь, ведущую в трюм корабля, оставляя развернувший там праздник жизни за спиной. Она была сыта по горло байками, которые молодые матросы травили под бокал вина или кружку кваса, музыкой, навязчиво ударявшей по ушам и танцами, захватившими в свой плен чуть ли не всех пассажиров судна и экипаж. Душа требовала тишины, и оттого Зоя, подобно стеснительной девчонке на деревенских танцах, крадучись, сбежала прочь. Доски, которыми была вымощена просторная палуба, едва слышно скрипнули под легкой поступью ее шагов, когда шквальная прошла к самому носу корабля. Она облокотилась о перила и стянула синюю ленту с волос, позволяя своенравным локонам струиться волнами по спине, а легкому ветерку игриво путаться в них. Блаженное безмолвие сладким медом растекалось по утомленному сознанию. В голове блуждало абсолютное ничего и от того на душе у Назяленской становилось отрадно. Волны за бортом «Изумруда» размеренно колыхались, напоминая своим звучанием милую слуху колыбельную. Назяленская, отдаваясь во власть сладостных звуков, прикрыла глаза, наслаждаясь невесомыми поцелуями, которыми награждал ее ветер, когда до слуха донесся скрип досок. Расслабленные мышцы тут же сковало ледяное напряжение, и Зоя распахнула глаза. Обернувшись, она столкнулась взглядом с наглым вторженцем, который вопреки ее острому взгляду блистал лучезарной улыбкой. – Негоже сбегать с собственной свадьбы, милая Зоя, – с легкой усмешкой на губах укорил ее Ланцов. – Едва ли у меня есть такая возможность, – Назяленская выразительным взглядом обвела мирно колыхающиеся морские волны. – Бросаться прямиком в объятия Истиноморя, едва успев выйти за тебя замуж, излишне драматично. В газетах непременно напишут о том, что брак новоявленной королевской четы длился меньше дня, а в лучах закатного солнца королева, не выдержав страданий, нашла успокоение в морской пучине. – Что же, в таком случае мне придется ожидать у своих покоев разъяренную толпу с вилами и факелами в руках, которая любезно отправит меня в мир иной для воссоединения с тобой. – Ты и там не оставишь меня в покое? Николай в несколько шагов преодолел расстояние до перил, и встал рядом с Зоей, позволяя подхватить порывам ветра полы распахнутого мундира. – Вместе в горе и радости, в болезни и здравии, – он тепло улыбнулся, проговорив знакомые строки, и Зоя ощутила острую потребность подарить ему ответную улыбку, но, не изменяя себе, скептически приподняла бровь. – А как же последняя строчка? – Я питаю к ней искреннюю нелюбовь и надеюсь, что ты, Зоя позволишь мне побыть наивным романтиком, который избежит смерти. – Для чего же тебе моё разрешение, если ты таковым родился ещё двадцать четыре года назад? – не смогла удержаться от колкости Назяленская. – Всякое мое действие должно быть одобрено королевой. Кто я такой, чтобы идти против воли Её Величества? Губы Зои все же тронула странноватая улыбка, видеть которую она позволяла Ланцову, да разве что временами Жене. Этим вечером в её сердце в принципе необычайно часто загорался огонёк радости, вспыхивать которому всегда рациональная и холодная Зоя обычно не позволяла. Не в её духе было замирать с отрадной улыбкой счастья на губах и смотреть на кого-то с застывшим в глазах теплом морских вод, подогретых закатным солнцем. Но Николай не был этим абстрактным "кем-то", и потому Назяленская позволяла себе эту слабость. Позволяла себе глядеть на своего мужа так, как никогда бы не взглянула на кого-то из списка многочисленных любовников, в которых годами искала лишь развлечения. Пару месяцев назад она и вовсе сказала бы, что разрешала себе в отношении Ланцова непозволительно много, но сейчас Зое хотелось идти на поводу у душевных капризов и упиваться тем, что её, колючую и язвительную на язык, любили. Любили так, что на душе становилось тепло, а сердце совершенно по-дурацки трепетало. Из трюма корабля в очередной раз донёсся задорный гомон голосов, а затем подвижная матросская песня сменилась на лёгкую мелодию, каждая нота которой, казалось, была пропитана трепетом и нежностью, и Зоя почувствовала, как Николай легко коснулся ее ладони, покоившейся на деревянных перилах. – А ведь мы даже и не станцевали напоследок, Зоя, – с игривой укоризной произнёс он. – Мне казалось, что королевские традиции и бальная мишура тебе не по душе, – заметила шквальная. – Недаром мы празднуем нашу свадьбу не в Ос-Альте, а на твоём корабле. К чему следовать формальностям и закрывать вечер традиционным танцем жениха и невесты? – К тому, что мне хочется удержать тебя в объятиях на пару минут дольше, чем то было дозволено мне сегодня. – У тебя будут долгие годы на то, чтобы удерживать меня в объятиях, – показное возражение, ничего более, потому что руку свою Зоя всё же вложила в теплую ладонь Николая. Пусть и сейчас удерживает ее в своих объятиях. К чему им откладывать что-то на годы вперёд? Ланцов мягко притянул ее к себе, обвив свободной рукой талию, обтянутую дорогим керчийским шёлком, выписанным Женей из какого-то именитого ателье Кеттердама ещё три месяца назад. Равкианские невесты издавна выходили замуж исключительно в золотом, но ни Зоя, ни он сам никогда не разделяли всеобщего трепета над пережитками прошлого, и потому роскошная позолота на платье Назяленской была разбавлена излюбленным ею лазурно-синим. Музыка, приглушенная закрытой дверью трюма и разногласой болтовней находящихся там гостей, до них, стоящих на палубе едва доносилась, но Николай все же качнулся чуть в сторону, вовлекая шквальную в чудаковатый танец, по манере своей отдалённо напоминающий вальс. Ни одно светское приличие не позволяло стоять настолько близко и взирать в глаза партнёра с подобной откровенностью, но когда Николай Ланцов не умудрялся обходить чопорные правила стороной? – Ты такая красивая, – прошептал он, всматриваясь в синие, как глубокие воды Истиноморя, глаза девушки. – Поразительная наблюдательность, – усмехнулась Зоя в ответ, делая шаг в сторону. Танцы никогда не вызывали у неё особых симпатий, но сейчас, танцуя с Николаем, вдали от шумной столицы, толпы болтливых гостей и бед всего этого мира, периодически настигающих Равку, Назяленская чувствовала себя свободной. Они неспешно, с некоторой леностью в каждом движении, покачивались в ним одним понятном танце без всякого ритма и сложных па, неотрывно следя друг за другом. Доски, которыми была вымощена палуба, местами все ещё оставались мокрыми от недавнего дождя, и потому подошвы туфель периодически соскальзывали, срывая с губ то невесты, то жениха тихие смешки. Эта неловкость была до забавного нелепа, и оттого на душе было до невозможности тепло. В переплетении их пальцев, в трепетных объятиях и доносящейся из далека музыке было что-то, заставляющее Зою чувствовать себя счастливой, и потому когда Николай очаровательно улыбнулся ей и прошептал: «Я тебя люблю», она без раздумий потянулась к нему и коснулась его губ, сцеловывая с них послевкусие услышанного признания. – Я тоже тебя люблю, – выдохнула Назяленская в манящие губы, чуть отстраняясь. Потому что в самом деле была счастлива. Потому что этим закатным вечером она могла позволить себе побыть глупой влюбленной девчонкой, жадно срывающей поцелуи с губ возлюбленного.