***
Пашке тринадцать. Он курит, матерится, пьёт пиво, которое ему даже не нравится. Подростковый бунт в самом разгаре, но в его случае все было хуже из-за неспокойной обстановки в стране. Родители были бы и рады дать ему больше свободы, но не сейчас. А у него гормоны играют. Поэтому когда мама говорит ему идти после школы сразу домой, он посылает ее сразу на двух языках, и уходит. Сразу чувствует себя виноватым, знает, что вспылил. Но все равно злится на что-то, и решает, что ему лучше остыть, а то вернётся и ещё какую-то гадость скажет. А остынет и точно извинится. Пашка идёт после школы с друзьями потусить на крышу. Это и спасло ему жизнь. Он должен был быть дома, когда туда попала бомба. Дети слышали взрыв, и надо бы было бежать прочь, но они побежали туда. Пашка бежал, и сердце у него ухнуло куда-то в пятки, кровь стучала в висках. Может, соседний дом? Может не наш? А мама на месте, кричать будет на него, ну и пусть кричит, главное что она рядом… Кругом дым, суматоха, разруха. Люди кричат, плачут. Может кто-то ещё живой? Паша сам не помнил, как оказался в пункте временного размещения, организованного спасателями в его школе. Сидел, как оглушённый, пока к нему не подошли и не спросили, есть ли у него кто-то, кому бы он мог позвонить. Первая на ум ему пришла тетя Эля. Даже странно, но ее Московский номер всплыл в памяти без труда, и, почему-то он решил позвонить именно ей, живущей так далеко, а не кому-то из родственников отца. Наверное, потому что он всегда чувствовал, как они похожи. Она его хорошо понимала. Виделись, они, конечно, редко. Элеонора проснулась посреди ночи от звонка. Спросонья она не сразу поняла, что звонит Паша. — Тетя Эля… бомба… все погибли! — его накрыло осознание и он разрыдался, все ещё держа в руках трубку. Спасатели взяли телефон у мальчика и принесли ему чаю, а Элеоноре объяснили, что случилось. Она сказала, что прилетит ближайшим рейсом. Паша спал на паре одеял на полу в спортивном зале школы, среди целой кучи людей, которые тоже потеряли все в тот день. Тетя Эля приехала следующим вечером, и не сразу нашла его. — Пашенька! Я нашла тебя! Боже мой, Пашенька, — она обняла мальчика и заплакала и он заплакал вместе с ней, прижимаясь, будто пытаясь спрятаться от всего этого у неё на плече. Паша уже был почти с неё ростом, худенький, долговязый, но совсем ещё ребёнок. Они раньше виделись пару раз в год, не чаще, и она почти никогда не видела, чтобы он плакал. И точно не видела, чтобы он плакал так горько и безутешно. — Тетя Эля, почему я не умер вместе с ними, — глухо сказал Паша куда-то в ее плечо, когда перестал захлебываться слезами. — Не смей так говорить, — строго ответила Эля, — Я себе не прощу, если потеряю ещё и тебя. Я очень тебя люблю, и твои родители хотели бы, чтобы ты жил. Они тоже очень тебя любили. Из пункта временного размещения пострадавших они перебрались в гостиницу. Ребёнка нужно было отмыть и накормить, а потом уложить спать в нормальную кровать. Элеонора укрыла Пашу одеялом, и стала гладить по волосам, напевая «За печкою поет сверчок». Парнишка отвернулся к стенке и тихо плакал в подушку. Эту песню в детстве ему пела мама. Так и уснул. На следующее утро, когда Паша более-менее пришёл в себя, он спросил тетю: — Ты приехала совсем одна? А где дядя Витя? И Катя? — Мы с дядей Витей… больше не вместе, — мягко ответила Эля, — А Катя сейчас с ним, зачем было ее сюда везти, тут война идёт, это опасно. Я так надеялась, что вы тоже уедете из Белграда к нам, в Москву. — Но ты приехала! Ко мне. — Конечно, приехала. Как я могла тебя здесь бросить одного. Паш, я обещала твоей маме, что я позабочусь о тебе, если что-то с ними случится. И я хочу оформить над тобой опекунство, забрать тебя в Москву. — Я не хочу быть тебе обузой. — Какой же ты ещё балбес, Паша. Ты моя семья. Паша немного отстранился и посмотрел на тетю внимательно, а потом поблагодарил. — Спасибо. Они остались на похороны, но после этого Элеонора оформила все бумаги и увезла Пашу в Москву. Город встретил его холодной серостью, ему там совсем не нравилось, но выбора особого не было — или с бабушкой в деревне, или с тетей в Москве. А в деревне тоже могли начать бомбить. Свой четырнадцатый день рождения Пашка встречал уже в Москве. Несмотря на то, что они с Элеонорой разошлись какое-то время назад, Виктор тоже пришёл его поздравить и принёс вкусный шоколадный торт. На душе было паршиво, но он был очень благодарен дяде и тете, за то, что они о нем заботятся.***
Павлу восемнадцать. Он проучился год в МГУ и огорошил тетю тем, что надумал вернуться в Белград. — Я поступлю там, образование бросать не буду. — Какой к черту славянский фольклор, Паша? — Элеонора ужаснулась, увидев буклет из Университета Белграда, который племянник приволок с образовательной выставки. — Зря ты так, это очень интересно… к тому же на филфаке там такие девчоонки, — мечтательно присвистнул Паша. — Паша-Паша, у тебя одно на уме, — Элеонора неодобрительно цокнула языком. Как же порой непросто видеть в детях отражение нас самих. В плане горячего нрава и чрезмерной любвеобильности он пошёл как раз таки в тетю Элю, а не в свою балканскую половину, как многие могли бы подумать. — Во дворе до сих пор никак с асфальта не смоют надпись «Паша ты лудший». — Это не я писал, честное слово, я грамотно пишу, — парень ухмыльнулся, кажется догадываясь, кто из его многочисленных воздыхательниц мог быть на это способен. Но, несмотря на то, что Паша был балбесом каких свет не видывал, учился он и правда хорошо. Он был умён от природы, хоть и предпочитал ни о чем не париться. Элеонора все ещё задумчиво вертела в руках буклет. В Белграде было уже безопасно, но как же было страшно его отпускать. — Славянский фольклор и сербская словесность… ты что, хочешь стать учителем литературы? — А мама бы хотела, чтобы я учился тому, к чему у меня душа лежит, — Паша разыграл запрещённый приём и получил от тети взгляд, полный боли. — Я буду скучать. И Катя тоже, — у Эли не было настроения с ним ругаться. — Я буду приезжать, — Паша с облегчением обнял ее и чмокнул в макушку. Свой девятнадцатый день рождения Паша встречал в общаге, пытаясь выпить текилу из пупка симпатичной однокурсницы и пообещав тете Эле, что обязательно приедет к ней в выходные. Дни рождения ему по-прежнему тяжело давались и он искал любые способы забыться, чтобы не думать о родителях.***
Павлику Аркадьевичу двадцать восемь. На один день в году он превращается из кутилы и завсегдатая вечеринок, в того одночасье осиротевшего мальчика, который посреди ночи звонил тете в другую страну, чтобы хоть кто-то оказался рядом с ним. Теперь рядом с ним всегда много людей, и большинство из них девушки. Но ни одной из них не удалось пока заполнить эту огромную дыру в его сердце. До потери пульса напиться всегда помогало, но долго ли ещё будет, так и спиться недолго. Он даже не хотел вставать с постели в этот день, но ему напомнили про придуманную в пьяном угаре вечеринку и выхода особого уже не было, гости ведь придут. Любители халявы, видеть никого не хотелось, поэтому он, вежливо всех поприветствовав, незаметно скрылся в соседнем люксе. Хоть доброе дело сделал, помог одной ночной бабочке новую жизнь начать.***
Павлу Аркадьевичу тридцать шесть. Он все так же не питает особой любви к своим дням рождения, но уже не напивается до беспамятства. Павел Аркадьевич счастливо женат и владеет отличным отелем, поводов для беспробудного кутежа и не осталось, да и не тянет особо, теперь его потолок — чуть-чуть хорошего вина к стейку или рыбе за обедом. В тот день рождения он ничего не планировал, хотя, конечно, понимал, что все равно придётся пригласить всю родню хотя бы на обед. Но это же родня. И Павел Аркадьевич даже не подозревал, какой подарок его ждёт за завтраком. — Паша, волим те, — Это была первая фраза, которую Даша выучила на сербском, и звучала она с русским акцентом очень забавно, но Паше было очень приятно то, как она старается ради него, — Желим да ти пожелим срећан рођендан. Паша заулыбался, умилившись, и поцеловал ее ладонь. — Спасибо. У тебя с каждым днём все лучше выходит. Занятия сербским языком тебе на пользу, — он игриво подмигнул жене. — Кстати об этом, — Даша улыбнулась немного взволнованно, не зная, чего ждать. Она достала из своей сумочки маленькую коробочку. Паша открыл ее и обнаружил крохотные носочки внутри. — Даша… ты… мы? — он явно обомлел от того, до чего крошечные были носочки и на мгновение потерял дар речи. — Да, и ты, и мы, — Даша рассмеялась с облегчением, видя, что он все понял и новости явно рад, — Я просто решила, что дарить тест будет не очень эстетично… — Какая у меня благоразумная жена, — Павел Аркадьевич счастливо улыбнулся и поцеловал ее. Свой следующий день рождения Павел Аркадьевич уже ждал с удовольствием.