Фрагменты

24 декабря, 2001 год.

Она была такой же красивой, какой он её помнил. Те же мягкие, гармоничные черты лица, не заострённые пережитым и безвозвратно потерянным, те же вьющиеся каштановые волосы, собранные в аккуратную причёску, тот же неизменно непослушный локон, умоляющий осторожным движением заправить его за ухо, те же бледные, малозаметные веснушки, покрывающие умилительно вздёрнутый нос, и идеально ровные брови, сходящиеся на переносице каждый раз, когда она чего-то не понимает или не принимает. Она выглядит так, словно в последний раз они виделись вчера в школьной библиотеке, а не четыре года назад в разрушенных и покрытых кровью коридорах Хогвартса. Лишь чёрное атласное платье на тонких бретелях и туфли на невысоком каблуке, пришедшие на смену вечным тёмно-синим джинсам, джемперам и кедам, напоминают ему о том, что им уже не по восемнадцать лет. Он замечает тушь на её длинных ресницах и лёгкий слой алой помады на губах, чью форму всегда считал идеальной, и с улыбкой отмечает, что она больше не стесняется подчёркивать собственную красоту. Словно чувствуя на себе его внимательный взгляд, она отвлекается от разговора с хмурым Поттером и неспешно оглядывает зал, в котором проходит ежегодный рождественский приём для сотрудников Министерства магии. Когда она видит его, стоящего рука об руку с Пэнси Паркинсон, силком затащившей его на этот парад лицемерия и самодовольства, она не успевает скрыть своего удивления. Карие глаза смотрят пристально, изучающе, словно пытаясь высверлить в нём дыру, через которую, наконец, выскользнут все его самые потаённые мысли, тёмные секреты и истинные намерения. Точно таким же взглядом она награждала его в школе: когда он молча делился запасным пером и чернилами на Рунах, когда здоровался с ней в коридорах, не опасаясь насмешек со стороны помешанных на чистоте крови однокурсников, когда своим неизменным спокойствием и кривой усмешкой выводил из себя её пылкую гриффиндорскую натуру. Она всегда пыталась найти в нём подвох, а в его действиях – скрытый смысл. Но никогда не находила. Он приветственно кивает ей и насмешливо салютует стаканом с отвратительным на вкус огневиски, на что она выразительно закатывает глаза. Спустя несколько секунд она всё же кивает в ответ и улыбается – так, словно действительно рада его видеть. Впервые за вечер в его голове проскальзывает мысль, что притащить его на этот приём было не самой плохой из идей Паркинсон. – Теодор, если ты закончил флиртовать с Грейнджер, будь добр, направь своё фамильное очарование на Робардса или Бруствера, от которых, напоминаю, зависит твоя будущая карьера! – Пэнси раздражённо, в такт своим словам, дёргает его за рукав пиджака, и Нотт осторожно отодвигается от подруги, зная, что за стадией, на которой она называет его полным именем, обычно следует стадия с рукоприкладством. – Я с ней не флиртовал. – Ну конечно! – И я не собираюсь выплясывать перед министерскими шишками в угоду нездоровому карьеризму, – окончательно разочаровавшись в выбранном напитке, Тео небрежно ставит стакан на столик и смахивает упавшие на лоб кудри. – Работа в Министерстве – не единственный для меня вариант. Тем же гоблинам Гринготтса наплевать на то, чей я сын, им достаточно моих профессиональных навыков и опыта. – В лучшем случае твои гоблины отправят тебя работать в другую страну, в худшем – на другой континент! С таким же успехом ты можешь вернуться назад в Германию! – Паркинсон обиженно поджимает губы, и Теодору в очередной раз становится стыдно: он бросил её на четыре долгих года, оставив в одиночку прогрызать дорогу в лучшую жизнь и бороться с неоправданной ненавистью окружающих из-за грехов её родителей, а теперь своим равнодушием сводит на нет все её попытки вернуть его домой. – Я больше никуда не уеду, Пэнс, я же обещал, – Нотт щёлкает подругу по носу, и она недовольно морщится. Однако его слова её успокаивают: она берёт Тео под руку и, словно что-то для себя решив, уверенно кивает. – Раз ты не хочешь налаживать контакт с потенциальным начальством… – Ты имеешь в виду – лебезить перед ним? – Захлопнись, – Паркинсон пихает Нотта локтем в бок, и он тихо смеётся, уворачиваясь от очередной атаки. – Так вот, Теодор, раз ты не хочешь сделать хоть что-нибудь для своего блага, мне придётся поговорить с Поттером. – При чём здесь вообще Поттер? – К нему многие прислушиваются, в том числе его начальник и министр магии. Его поддержка – восемьдесят процентов успеха. Тео не успевает опомниться, как Пэнси, ловко лавируя в толпе и отмахиваясь от любезностей коллег из Отдела магического правопорядка, локомотивом тащит его к столику бывших гриффиндорцев. – И что мне нужно будет сделать, чтобы получить геройское расположение? – Тебе – ничего, – отрезает Паркинсон. – Можешь продолжать строить глазки своей ненаглядной Грейнджер, только не мешай. Теодор выразительно закатывает глаза и порывается начать спорить, но подруга уже подводит его к бывшим гриффиндорцам с вежливой улыбкой на лице. – Поттер, Грейнджер! – она кивает в знак приветствия, и, когда не рыжая часть золотого трио дружелюбно здоровается в ответ, Нотт окончательно осознаёт, сколь много пропустил. При взгляде на Паркинсон в глазах героя магического мира вспыхивает что-то, что Теодор напрочь отказывается понимать. Не торопится он искать объяснение оценивающему и подозрительному взгляду, направленному на него самого. Спустя несколько минут бессмысленной светской болтовни Пэнси без особых усилий уговаривает Поттера на танец, и они оставляют своих друзей наедине. – Не знала, что ты вернулся, – Гермиона поворачивается к Нотту, задумчиво покачивая пальцами бокал красного вина. – Если бы я знал, что тебе не всё равно, нашёл бы способ сообщить об этом заранее, – губы Теодора дёргаются в ухмылке, и он выхватывает с подноса снующего в толпе официанта бокал того же вина, что пьёт собеседница. – Если бы я знала, что обычная попытка развеять неловкое молчание воспринимается тобой как неравнодушие, промолчала бы, – фыркает девушка, а Тео тихо смеётся и пробует свой напиток, который оказывается в разы вкуснее той дешёвой дряни, что он пил несколько минут назад. – Туше, Грейнджер, – Нотт ставит бокал на столик и протягивает Гермионе руку. – Приглашение на танец можно считать более удачной попыткой сгладить неловкость? – Это скорее действенный способ её усилить, – она с едва уловимой улыбкой качает головой, но решительно вкладывает свою маленькую ладонь в его. – Но мы ведь не ищем лёгких путей? – Именно. Это мимолётное, пока ничего не значащее «мы» отчего-то растекается по его телу тёплой, густой патокой, а удовольствие от её согласия приятно царапает подреберье. Тео ведёт Гермиону на танцпол, бережно, едва уловимо придерживая за спину, и натыкается на насмешливый взгляд лучшей подруги, слишком комфортно устроившейся в руках Поттера. Нотт усмехается и в ответ кивает подбородком на Избранного. Пэнси, принимая аргумент и своё поражение, поджимает губы и отворачивается. Теодор кладёт одну руку на изящную талию Грейнджер, сквозь тонкую ткань ощущая тепло её тела, а вторую сплетает с её пальцами. Гермиона невесомо касается ладонью его плеча и поднимает голову, чтобы видеть тёмные глаза: её макушка едва достаёт до его подбородка, и она кажется слишком хрупкой и маленькой рядом с ним. – И давно это происходит? – Нотт насмешливо кивает в сторону самого, по его мнению, несовместимого и противоречивого тандема из возможных, вспоминая, с каким взаимным рвением они презирали друг друга в школе. Проследив за его взглядом, Гермиона пытается спрятать улыбку. – Кажется, уже около года, – она легонько пожимает плечом и, усмехнувшись, добавляет: – Наблюдать за этим довольно-таки забавно. Теодор вскидывает бровь: – Не ожидал услышать нечто подобное от тебя, мисс Грейнджер. – Потому что ты плохо меня знаешь. – Могу ли я надеяться на возможность это изменить? – Ты что, флиртуешь со мной, Теодор? – Всего лишь настойчиво пытаюсь очаровать. – Для этого тебе достаточно быть собой. В школе это всегда работало. Тео искренне смеётся, приятно удивляясь тому, как легко и беззастенчиво она подхватывает его заигрывающе-шутливую манеру общения. Гермиона улыбается, пробегаясь взглядом по россыпи родинок на его лице, и крепче сжимает мужское плечо. – И всё-таки, почему ты здесь? – привычная настойчивость, с которой Грейнджер пытается удовлетворить собственное любопытство, вызывает у Теодора нечто похожее на умиление. – Пэнси притащила налаживать полезные связи. – И как, получается? – Ты мне скажи. – Хм, – Гермиона смотрит на Нотта с напускной задумчивостью и размеренно постукивает пальцем по его плечу. – Мне кажется, ты на верном пути. – Отлично. – Добавлю тебе дополнительные баллы, если расскажешь, зачем тебе эти связи. – Звучит заманчиво. Но мне нужна более веская причина, чтобы раскрыть тебе эту великую тайну. – Например? – Например, заверение в том, что ты замолвишь за меня словечко перед Паркинсон, которая считает, что я бездарно потратил половину вечера, распивая огневиски. – Торжественно клянусь. И тогда он рассказывает – о желании вернуться в родную Англию после четырёх лет одиночества в чужой стране, о необходимости найти новую работу по его специализации, о попытках Пэнси помочь ему устроиться в Министерство магии, благодаря чему он и оказался на этом скучнейшем приёме, и о страхе подруги, что ему откажут в работе из-за грехов отца. Гермиона интересуется его профессией, и, когда он говорит, что работал в германском Министерстве ликвидатором проклятий, в её глазах вспыхивает неподдельный восторг, который льстит Теодору сильнее, чем должен. Грейнджер слушает с любопытством, задавая кучу уточняющих вопросов по каждой малозначительной детали, и, удовлетворяя уже его интерес, делится эпизодами из собственной жизни. Теодор совсем не удивляется, когда узнаёт, что в свои двадцать два года Гермиона является первым заместителем главы Отдела магического правопорядка и автором ряда нашумевших законопроектов, уравнивающих права чистокровных, полукровок и маглорождённых. Спустя полчаса их беседа перетекает в более тихий уголок. Устроившись на уютном диванчике, они с щемящей душу ностальгией вспоминают Хогвартс и любимых преподавателей, аккуратно обходя стороной последний год обучения, и в шутку спорят о том, кто из них двоих был лучшим учеником на курсе. Когда Грейнджер звонко смеётся над одной из его школьных историй, Теодор чувствует зудящую потребность выпалить то, что вертится на его языке с того самого момента, как он увидел её в другом конце зала. – Могу сказать тебе кое-что? – Конечно. – Ты восхитительно выглядишь, Гермиона. К его удивлению, она смущается от этого не самого изящного комплимента и застенчиво благодарит. Кудрявый локон падает на её лоб, и Нотт не успевает себя сдержать: он осторожно, словно обращаясь с хрусталём, заправляет его за её ухо и усмехается, подмечая лёгкий румянец на щеках девушки. – Я могу чем-нибудь тебе помочь? – неожиданный вопрос сбивает с толку и заставляет Тео непонимающе сдвинуть брови. Грейнджер объясняет: – Я могу поговорить с Кингсли, порекомендовать тебя. – А может, я плохой специалист? – Я сильно в этом сомневаюсь. – Мне очень льстит твоя вера в меня, Гермиона. И я благодарен за желание помочь. – Но...? – Но, несмотря на непоколебимое намерение Пэнси найти кого-то, кто окажет мне протекцию, я бы хотел всего добиться сам. – Полагаю, твоя подруга не очень с этим согласна? – Она переживает за меня. И, возможно, прямо сейчас настойчиво упрашивает твоего друга помочь. – Полагаю, он не сможет сказать ей «нет». – Это всё равно ничего не меняет. Со своими проблемами я привык разбираться самостоятельно. Гермиона улыбается – так неожиданно нежно, что в грудной клетке что-то необъяснимое начинает настойчиво скрестись, пытаясь выбраться наружу. – Тео. – М? – Моё предложение тебя не обидело? – Конечно, нет. Мне приятна твоя забота. – Я заботилась вовсе не о тебе. А о Министерстве, которому не хватает хороших сотрудников. – Это звучит даже лучше. – Ты неисправим. – Стараюсь. Грейнджер звонко смеётся, а Тео впервые за долгое время чувствует себя хорошо, спокойно, уместно. Рядом с ней всегда было так – с того самого момента, как он впервые оказался с ней за одной партой на зельеварении. Нотт лишь надеется, что ей тоже приятна его компания, хоть немного. Из толпы министерских работников выныривают давно позабытые друзья, и Теодор бросает беглый взгляд на наручные часы – стрелка стремительно приближается к одиннадцати. Пэнси окидывает их подозрительным взглядом, но молчит, а Гарри услужливо напоминает подруге о времени и выглядит более довольным и расслабленным, чем в начале их встречи. Когда Гермиона прощается с бывшими однокурсниками, Теодор галантно целует её руку и благодарит за прекрасный вечер. Он не успевает распознать мимолётную эмоцию, растворившуюся в её глазах, но Нотту достаточно улыбки, адресованной только ему. – Надеюсь увидеть тебя в Министерстве после Рождества, – на прощание её пальцы бережно сжимают его предплечье. – Приложу все усилия, чтобы не подвести тебя, мисс Грейнджер, – он кивает ей с привычной кривой усмешкой, чувствуя спиной растущее негодование Паркинсон. – Счастливого Рождества, Тео. – Счастливого Рождества, Гермиона. Взяв под руку Поттера, Грейнджер намеревается уйти, но неожиданно останавливается и окидывает Пэнси хитрым взглядом. – Паркинсон. – Грейнджер? – Теодор провёл этот вечер не так уж и бездарно. – Чего? Тео, не сдержавшись, смеётся, и, когда выполнившая обещание Грейнджер весело ему подмигивает, почтительно склоняет голову в знак благодарности. Он провожает её внимательным взглядом вплоть до выхода из зала, не замечая грозящего утопить его под своими волнами раздражения подруги. – То есть мне нужно было просто показать тебе Грейнджер, чтобы ты «приложил усилия»? Нотт обезоруживающе улыбается: – Отвечу только после того, как расскажешь, что происходит между тобой и Поттером. – Не понимаю, о чём ты. Трансгрессируя домой под руку с недовольной и безостановочно ворчащей подругой, Теодор ещё не знает, что всего через несколько месяцев он будет засыпать, сжимая Грейнджер в бережных объятиях, и просыпаться из-за щекочущей нос копны кудрявых волос вкупе с настойчивым мяуканьем голодного кота со странным именем. Стоя перед пылающим камином с горстью летучего пороха в руке, Гермиона и не подозревает, что спустя год она, по-хозяйски устроившись на коленях Нотта, будет спорить с ним о том, когда и кто из них влюбился первым, затыкая все его разумные доводы нежными поцелуями. Готовясь ко сну со схожими мыслями, они даже не могут представить, что через несколько счастливых лет, дав клятвенное обещание идти по жизни лишь рука об руку, они станут семьёй и единственным домом друг для друга. Они пока не задумываются о том, что этот вечер стал судьбоносным для них обоих, но засыпают с лёгким волнением и надеждой на новую встречу.