О днях с тобой

      Нанами разделял дни с Махито на хорошие, плохие и очень плохие, хоть плачь.       В хорошие дни хорошо было всё: Махито гиенил вместе с Сугуру, горел энтузиазмом, вписываясь в сомнительные затеи, а то и вовсе вспоминал, что факультет философии с Фалесом на пару своих детей не пальцем делал и ударялся в долгую полемику с Мегумином и иногда самим Нанами. Задорный блеск в разного цвета глазах, хаотичные движение кистей рук, громкий голос и громкий же смех: Нанами любовался и складывал все эти маленькие фрагменты в отдельную папочку в своей голове.       В плохие дни было хуже. Казалось, что Махито движется по инерции, спасибобольшое мышечной памяти, ему было сложно держать фокус на каком-либо занятии, он бесцельно бродил по дому или смотрел в телевизор с настолько пустым взглядом, что, казалось, если бы на месте монитора была стена, он бы не заметил разницы. Цветные глаза смотрели сквозь Нанами и от этого хотелось заплакать. Юджи мог Махито растормошить и тогда плохие дни становились приемлемыми, хотя никогда не превращались в хорошие.       Очень плохие дни… уничтожали их обоих изнутри. Махито смотрел абсолютно потерянно, с редкими проблесками понимания, где он вообще находится и кто он такой, не вставал с кровати и игнорировал базовые человеческие потребности в еде, тепле и сне. Как сейчас.       Вчера заснули снова в одной кровати. У Махито в этом доме была своя комната, но он упорно каждый вечер приходил к Нанами в любом своём состоянии, греть ноги и пинать его во сне. Нанами хватило минуты на осознание того, какой сегодня у Махито день. Очень, мать вашу, плохой. Тот не отозвался на сонное «добрутро», не оплел Нанами всеми конечностями и не чмокнул того в нос, хихикая.       Нанами глубоко вздохнул, подавляя приступ паники и медленно вылез из кровати, стараясь не потревожить любимого. Две минуты ушли на то, чтобы одеться. Ещё минута на дыхательные упражнения, чтобы унять заполошно бьющееся сердце. Полминуты на отсчитать нужное количество таблеток и полминуты на выпить их все. Когда он обернулся, был уверен, что более менее готов к предстоящему дню.       Конечно, это было не так. Само собой разумеется, что вся мнимая уверенность развеялась сразу же. Определенно, опустошенный взгляд разноцветных глаз разорвал его на сотню маленьких Нанами.       — Хочешь есть, милый? Я принесу еду сюда или могу отнести тебя вниз, — сложное предложение запутало Махито ещё больше и Нанами постарался исправиться, — Ох, для начала… Ты голоден?       Растерянный кивок.       — Хорошо. Так. Тебя отнести вниз, на кухню? — ещё один кивок, более уверенный, — Славно. Иди сюда, милый. — Махито после расставания с тёплым одеялом начал дрожать в его руках и стучать зубами, — Холодно? — кивок, — Сейчас…       Пушистый теплый халат надевали на Махито в четыре руки — тот, несмотря на неуклюжую координацию движений и дрожь пытался то ли помочь, то ли сделать всё самому. Закутанный по самые уши он смотрел на Нанами разноцветными глазами и, Кенто молился, что ему не кажется, этот взгляд был гораздо осмысленнее, чем сразу после пробуждения.       Спустить вниз не составило большого труда, сложнее оказалось выбрать, чем накормить возлюбленного. Нанами перебрал половину холодильника и пересказал состав как минимум десяти блюд, которые мог приготовить. Махито выбрал вчерашние подсохшие оладьи и съел почти половину своей порции.       Остаток дня провели у телевизора, смотря дурацкие ток-шоу и обнимаясь. Махито периодически улавливал происходящее на экране, а потом злился на себя что не может сложить всё воедино. Нанами перебирал пепельные волосы и шептал что-то успокаивающее.       После нехитрого ужина из всё тех же оладий, Нанами отнёс Махито наверх. Здраво рассудив, что смысла относить его [Махито] в свою [Махито] комнату нет, Нанами толкнул дверь своей спальни. Засыпая, Махито что-то пробормотал:       — Спок’йн’й н’чи.       Нанами накрыл Махито мягким пледом, убрал волосы с шрамированного лица и поправил подушку.       — Спокойной ночи, милый.       Это всё надо просто пережить, просто пережить, просто…