I don’t know why

В напыщенной и обставленной антиквариатом квартире дышится тяжелее. Может дело в сладковато-душащем дуффузоре, может в сверкающих золотом мебели, а может в присутствии самого хозяина сего ляпистого шика. Рафаил подозревает, что все вместе. - Какое вино вы предпочитаете? У Архангельска чешется язык ляпнуть какую-нибудь злостную шуточку касательно алкоголизма Петербурга. Потому что Александр Романов, весь из себя эстет и показательно-образцовый романтик, не упускает случая на каждой встрече что-нибудь выпить. Даже просто пригубить шаманского - словно на счет спиртного у него стоял обязательный пунктик. - Мне все равно. Рафаилу-то все равно, но Питер сейчас откроет свой хрустальный мини-бар и начнет вчитываться в этикетки на французском, чтобы выбрать самое элитное пойло. Вино будет младше Питера раз в шесть, но такое, чтобы год выдержки соответствовал сроку службы главный зданий и дорог в Архангельске. Вот так - у кого выдержанный алкоголь, у кого по крупицам разваливающийся центр. И Александр, улыбнувшись одними глазами, достает стеклянную бутылку, попутно захватывая штопор. Вид у него настолько показательно аристократичный, что Рафаила, кажется, сейчас начнет подташнивать. Можно ожидать, что Романов сейчас поставит на фон пластинку и будет под нос напевать себе нечто на иностранный мотив. Пробка вылетает без проблем. Петербург довольно растягивает губы и с характерным звуком разливает напиток по бокалам, затем подавая один Рафаилу. - За вас? Ишь ты, подмазывается. Ну за Архангельск, так за Архангельск. Рафаил фыркает и залпом выпивает вино, с вызовом глядя на Александра, который медленно смакует алкоголь, предварительно вобрав в себя его аромат. Какие там сорта и виды винограда смешаны - Верфского не волнует. Тепло разливается по телу, и кровь, кажется, начинает циркулировать быстрее. Рафаил не большой фанат спиртного - только если хорошее, только если по праздникам. Но Романов внутренние убеждения Архангельска нарушает - беспардонно записывает себя в список установок Рафаила. И Рафаил, в целом, не против - терпеть Романова на трезвую голову та еще задачка. Вино испили, в гляделки поиграли. Если следовать их прошлым сценариям, сейчас они перейдут к основной части - и это явно не ужин. - Рафаил. Вот так сразу, даже без отчества. Питер обращается так к нему нечасто - только когда вколачивает в кровать, бессвязно бормоча его имя. Архангельск приподнимает бровь, не нарушая их зрительного контакта. Можно забавы ради спросить «чего, Саш?», но Рафаил проглатывает яд. - Что? Питер не спешит отвечать. Смотрит на него выжидающе, словно пытается без слов донести какую-то существенную мысль. Рафаил не верит ни в единение душ, ни в понимание друг друга невербально. Поэтому он вопросительно наклоняет голову - чтобы Романов прекратил свой гипноз. - Хотел вам предложить попробовать кое-что новое, вы не против? Начинается. У Питера вообще нет ничего «старого» - он все тащит в постель веревки да наручники, закрепляя плеткой. Рафаил не выказывает своего недовольства, но и разнообразие принимает не с великим воодушевлением. Все по итогу кончается сексом - значит пойдет. - Третьего в кровать приведешь? Или просто понаблюдать посадишь? Александр кисло улыбается. Он не особо приветствует сарказм Рафаила - ему, конечно, всегда приятней покладистый и тихий любовник. Рафаил, к счастью, не достиг такого уровня пиздеца, чтобы во всем Романову потакать. - Нет, что вы, - Александр делает шаг вперед, сокращая между ними расстояние. Серые глаза точно подсвечены внутренним огнем. - Просто хотел использовать новую.. деталь. Детали, детали, детали. Питер весь погряз в этих дополнениях и желаниях наполнить жизнь новыми акцентами и красками. Просто сменить позу и поверхность уже не помогает - надо новые ощущения, новые элементы. - С каждым разом ты меня все больше напрягаешь. Отвечать на уважительное «вы» неформальным «ты» - конек Рафаила. Это маленькое неприкрытое издевательство - демонстрировать всем своим видом, что младшему, а тем более, Романову, он официально будет обращаться только на собраниях. Сквозь зубы. Александр неожиданно присаживается перед ним. Теперь их положение совсем вышло за рамки показушной почтительности - Романов взирает на него с интригой и любопытством. - Я не причиню вам боли, вы же знаете. Рафаил хмыкает. - Ну да, в восемнадцатом веке мне хватило. Уголки губ Питера опускаются - во взгляде появляется примесь какого-то странного раскаяния. В принципе на таких нотах и начинают вести задушевные разговоры, где разбирают все недосказанности и ошибки прошлого, но у Рафаила сейчас точно не тот настрой. Только секс - без всяких душевных излияний. - Рафаил, я.. Архангельск его прерывает. - Давай потом. Неси, что там у тебя. Александр неловко кивает. Его всегда вгоняют в замороженность упоминания прошлого - словно он никакого прямого отношения к нему не имеет. Рафаил все намеревается надавить на эту незатянувшуюся рану и озвучить накопившееся, но с другой стороны не хочется нарушать их идиллию сомнительных отношений, в основе которых лежит интимная связь. Потрахаться можно и без слов. Через мгновение из декорированной золотом тумбочки показывается небольшая коробочка, и с ней в руках Питер возвращается на место. Рафаил приоткрывает крышку сам. Глядит на небольшой вибратор ярко-розового цвета. - Боже, ты в своем стиле. Если признаться, Архангельск больше боялся увидеть пробку с пушистым хвостиком. Но это был бы уж совсем пиздец - игрушка бы тогда полетела в лицо Питеру. А еще лучше - на нем бы и практиковалась. Питер выжидающе наблюдает реакцию Рафаила, и не отыскав на его лице признаков негодования, вновь растягивает губы. - Я обещаю, что вам понравится. Обещает. Как смешно. Верить обещаниям Романова - себе дороже. Но, так уж и быть, в этот раз поверить придется. Рафаил закатывает глаза и залазит на кровать повыше. Александр принимает это как сигнал к действию. Он наклоняется и кончиками пальцев проводит по бледному лицу напротив, очерчивая скулу. - Вы меня всегда впечатляете. У Рафаила громко бьется сердце, и он на полпути гасит свой порыв ответить что-то саркастичное. В нем рядом с Александром извечно борются две личности: одна в попытках сопротивляться давлению, другая разрывается в желаниях и готовности получать нежность. Сегодня Рафаил решает дать руководить собой второй внутренней половине - поэтому сдерживается и не отстраняется, когда Питер невесомо его целует, захватывая рукой белую прядь волос. Дыхание замедляется: кажется, что Архангельск начинает выдыхать клубами пара. Язык Александра скользит в рот, теплая ладонь медленно забирается под свитер. Рафаил сводит брови вместе, ощущая, как спину начинают поглаживать. Питеру стоит отдать должное: на ласку он не скупится никогда. Напор усиливается. Александр мягко толкает Рафаила, устраиваясь ближе. Губы перемещаются на шею, и вот уже Питер наклоняется над Архангельском, сопровождая поцелуи нежными касаниями рук. Рафаила уносит моментально. Его в принципе всегда от Питера куда-то ведет, когда тот прекращает пиздеть и использует рот для более приятного дела. В такие минуты он заталкивает поглубже собственную гордость и противоречия и решает отдаться моменту - хороших мгновений в жизни у него и так немного, пускай Питер постарается на его благо хотя бы так. Ноги самопроизвольно раздвигаются, и Питер усаживается меж них, стягивая с Архангельска верхнюю часть одежды. Рафаилу скрывать нечего - свое тело он прекрасно знает, а вид нависшего над ним Питера уже не так больно бьет по самолюбию. - Красивый. Рафаил не успевает ничего ответить - его целуют в грудь, заставляя тихо застонать. Стон из его уст - явление настолько редкое, что иногда Верфской сам удивляется, как его организм не выработал иммунитет к банальным наслаждениям. В какой-то мере это даже радует - слепо отдаваться моменту, уходить от реальности. Даже образ Питера в разуме становится до ужаса приторным, но Рафаил будет плеваться и открещиваться от этого позже, не сейчас. На коже остается дорожка розовых следов, оставленных Александром. Влажный язык обводит ореол соска, и веки Архангельска подрагивают от россыпи фейерверков. Кровь приливает к паху, нарастающее возбуждение становится почти дискомфортным: Рафаил двигает тазом, пытаясь без слов показать, чтобы Александр, наконец, перешел к нижней части его тела. Петербург намек схватывает. Он целует Рафаила между выступающих ребер, захватывая пальцами потертый ремень. Архангельск рвано выдыхает, желая, наконец, почувствовать нечто более конкретное, а не простое поддразнивание. Брюки сдергивают с него вместе с бельем. От резкого отсутствия одежды на теле Рафаил невольно вздрагивает. По спине бегут мурашки, и Архангельск только больше напрягается, стоит ладони Питера лечь на окрепший член. - Расслабьтесь. Хоть по инерции хочется Питеру не подчиниться, а сделать с точностью да наоборот, Рафаил чуть обмякает, концентрируясь на ласках. Рука Александра плавно скользит по члену, и Рафаил проглатывает стоны, невольно поддаваясь вперед. Хочется, чтобы столь приятные действия продолжались вечно, чтобы Рафаил вознесся до небес, прямиком к собратьям-архангелам, но Александр прерывает ласку, не желая доводить Архангельска до исступления простой дрочкой. Рафаил издает недовольное мычание, наблюдая, как Александр достает из кармана бутылек. - Вы слишком напряжены. Архангельск хмурится. Питер выливает на руку прозрачную смазку, увлажняя пальцы. - С тобой расслабишься. И Рафаил намеренно отводит взгляд, стараясь не смотреть, как Питер, справившись с делом, аккуратно направляет указательный палец в отверстие между ног Архангельска. Рафаил плотно сжимает губы, пытаясь поскорее привыкнуть к ощущениям. Палец проникает глубже, разминает чувствительные стенки, и Архангельск проявляет усилия, чтобы донести до сознания, что нечто инородное в его теле появилось не с целью принести боль. Он движется навстречу ощущениям и вскоре к указательному добавляется средний - становится заметно терпимей. Трем пальцам внутри сопутствуют успокаивающие поглаживания и неожиданные поцелуи его коленей. Рафаил не заостряет на этом внимание - ком мыслей переходит в бессвязный вихрь чувств. - Все хорошо? И снова эти уточнения. Верфскому иногда мнится, что Питер работает психологом на полставки - любитель уточнять все ли хорошо и комфортно. Но почему-то, когда столетия назад Архангельск на второй план отодвинули, отдав лавры величия Петербургу, никто Рафаила не спрашивал, норм ли ему. Хах. - Да. Рафаил лишь переводит взгляд с потолка на окно. Шторы с витиеватым узорам цветов закрывают вид на медленно темнеющее небо. Он слышит, как Питер достает вибратор и заботливо смазывает и его тоже, чтобы Архангельску не было неприятно. Есть разница между человеческим органом, аккуратно толкающимся внутрь и вибрирующим куском пластика - поэтому Питер и печется об удовольствии Рафаила. Сердце шумно бьется в грудной клетке, Архангельск набирает больше кислорода в легкие. Он чувствует, зажмурившись, как включенную игрушку подводят ко входу в тело и осторожно надаваливают. Рафаил издает гортанный звук, ощущая как тело расширяется навстречу прибору. Напрягаются даже пальцы на ногах - и Питер, следя за изменениями Архангельска, чуть замедляется, дав возможность привыкнуть постепенно. Вибратор, к счастью, не слишком большой. Даже скромного размера - если откровенничать, член Питера вызывает большее внушение. То ли Рафаила решили сегодня таким образом пощадить, то ли Романов прогадал, делая заказ. Но Рафаила, на самом деле, устраивает - внизу тела идет приятная волна, уходящая куда-то вглубь него. Тыльную сторону ладони целуют, переходят губами на запястье. Рафаил погружается в поглощающую его негу, ощущая вибрацию внутри. Игрушка проникает почти до конца - остается лишь выступ, за который держится Питер, двигаясь внутри Рафаила. Управляя его реакцией. - Так приятно смотреть на вас таким. Рафаил невольно движется, пытаясь глубже насадиться. Хочется неожиданно больше, неожиданно ярче. - Таким податливым и восхитительным. Пиздеж, снова пиздеж. Может если с Питером рядом лежала какая-нибудь дама века с девятнадцатого (у него, наверное, был с такими опыт?), то Рафаил бы поплыл от обилия романтических слов. Но он давно уяснил - слова и действия могут в корне различаться. Александр вновь касается члена Рафаила, уверенно ведет от основания кверху. Архангельск, не сдерживаясь, звучно стонет, теряясь. Вибрация бьет внутри под особенно правильным углом - и Рафаил выгибается, стараясь продлить наслаждение. - Мне надо будет вас как-нибудь нарисовать. Рафаил надеется, что рисовать его будут не прям сейчас. Было бы хорошо довести его до оргазма - а что дальше, Верфскому, в целом, плевать. Мир вокруг становится все более расплывчатым. Рафаила сносят волны блаженства - в уголках глаз собираются слезы, предвещающие достижения пика. В такие моменты кажется, что организм перестраивается, чтобы достичь чего-то доселе неизведанного. Питер шепчет еще что-то - Рафаил уже не слышит. Он мычит, и, нервно шевеля ресницами, кончает себе на живот, сжимаясь вокруг продолжающей работать игрушки. Мир расплывается и вновь собирается в единую картинку. Удовольствие разливается по телу и подбрасывает кверху, и через мгновения Рафаил вновь возвращается в привычную действительность. Александр смотрит на него завороженно, с интересом. Может показаться, что чужая кульминация самого его довела до грани - ясность в глазах затуманена чем-то иным. Рафаил тяжело дышит, пытаясь придти в себя. Вибратор осторожно вынимается из тела, и Архангельск лежит на чрезмерно большой кровати, даже не пытаясь поскорее вернуться в недавно сброшенную одежду. Что, хотел рисовать - пусть любуется натурщиком. Питер, откладывая коробку в сторону, вдруг укладывается рядом с Рафаилом, внимательно его разглядывая. Светлые волосы растрепались еще больше - вид, наверное, у Архангельска не самый презентабельный. В целом, похуй. - Как вы приедете в следующий раз, напишу вам портрет. Рафаил хмыкает. - Да уж, зеркала мне недостаточно. Питер улыбается и головой указывает в сторону двери. - Я ужин готовил, будете? Рафаил, честно, сначала бы полежал минут десять, а потом бы с удовольствием отмокал в душе. В одиночку. Но раз есть возможность отведать деликатесов от самого Александра Петровича - ее упускать не стоит. - Буду, что мне терять. Рафаил надеется, что травить его сегодня не будут. Портрет же рисовать надо.