В месте под названием "Джин"...

      В помещении душно невыносимо и музыка так сильно долбит по ушам, что хочется выдрать с корнем барабанные перепонки, сжечь и выкинуть их в ближайшую мусорку, но Соня лишь морщится и идёт внутрь одного из немногих уцелевших питерских лгбт-клубов. В последние годы она стала завсегдатаем подобных заведений, потому что только здесь, среди грохочущих басов и рек алкоголя получалось хоть немного забыться и ненадолго вытеснить из сознания мысли о тщетности собственного бытия. Подруги, узнав об этом, было начали бить тревогу, видя как она методично спивается, но по причине отсутствия эффекта быстро махнули рукой, позволяя Соне катиться в эту бездну в гордом одиночестве. За что им огромное спасибо.       Народу, как и всегда по пятницам, немеряно, и девушка еле протискивается сквозь беснующуюся толпу к барной стойке — на трезвую голову танцевать совсем не тянет — но, не дойдя, ошеломлённо замирает. Её она узнаёт сразу, и сердце ошалело жмётся к рёбрам, напрочь забывая о своей первоначальной функции. Первая мысль — позвонить в психушку и осведомиться о наличии свободных коек, потому что такие глюки на трезвую голову слишком даже для неё. Но «галлюцинация» слишком реально, слишком неправильно крутит в руках бокал с каким-то коктейлем и вглядывается в мерцающую темноту танцпола. Будто ищет кого-то.       Тошнота приливной волной подкатывает к горлу. Это она. Это несомненно она. Те же черты лица, хоть и смутно уловимые в полумраке, тот же фасон платья, так сильно ею любимый, та же карешка, светло-русая и идеально уложенная. Только вот что она, до тошноты правильная учительница из глухой деревни, забыла в питерском клубе весьма однозначной направленности? Вопрос скорее риторический, потому что никакого вразумительного ответа в голову не приходит.       Соне хочется поскорее убежать как можно дальше и впредь обходить это место за три версты, но ноги сами несут вперёд, не оставляя возможности дать заднюю. Она плюхается на соседний стул, заказывает сет шотов и замахивает их один за другим под удивлённый взгляд бармена. Цель одна — напиться в хлам, потому что смелость равно храбрость. И мозг, который отчаянно орёт «завтра ты об этом пожалеешь» Соня шлёт лесом, ведь кому есть дело до здравого смысла, когда в полуметре от тебя любовь всей твоей жизни и сердце до сих пор кровью блюёт от одного звука её имени. Алкоголь жжёт горло невыносимо и мгновенно разливается теплом внутри, окутывая напряженный разум лёгкой дымкой, но легче не становится, ведь её присутствие рядом ощущается физически, и девушка дрожит будто от лихорадки, заливая в себя всё новую и новую порцию. Когда туман в голове сгущается, Соня понимает, что нужно что-то делать, иначе ещё немного и она просто напьётся окончательно и уже ни на что способна не будет. Решение приходит сразу.       Глубокий выдох. Резкий разворот.       — И почему же такая красивая женщина грустит в одиночестве? — от такого дешёвого подката зубы сводит, но ничего другого в голову сейчас просто не лезет, а она оборачивается, смотрит удивлённо, и будто в статую обращается. Во взгляде карих глаз море эмоций, которые моментально вспыхивают и затухают, вертятся цветным калейдоскопом, от чего считать их не представляется возможным.       — Что-то не так? — Соня неловко улыбается, когда пауза чересчур затягивается и успевает сама себя проклясть тысячу раз за то, что её вообще чёрт дёрнул сюда прийти. Но женщина внезапно отмирает, возвращает дружелюбную улыбку и протягивает руку.       — Простите, просто вы напомнили мне одну старую знакомую. Оксана, — представляется она.       Не узнала, значит. В целом немудрено, столько лет прошло. В Соне теперь на десяток меньше кило, длинные волосы вместо извечного каре в хвост собраны на затылке, да и голос ниже от выпитого спиртного и больше чем десяти лет курения. Но почему тогда так обидно?       — Алёна, — Соня выпаливает случайное имя прежде, чем успевает подумать. Самой не ясно, для чего. Наверное, просто не хочется будить старые раны, которые уже стали ныть предупреждающе где-то под рёбрами, ведь так проще. Проще притвориться незнакомцами, скрыв шрамы под маской другой личности. И Соня прекрасно понимает, что скорее всего через несколько часов она будет выть от боли в углу своей пустой и одинокой квартиры, а может и вовсе вены вскроет где-нибудь в ванной, но это будет потом. А пока они здесь, пока губы немеют от её близости, а смех рваным клёкотом вырывается из груди, она не отступит.       Рукопожатие обжигает, и когда руки рассоединяются, кончики пальцев всё ещё слегка покалывает, а на душе становится совсем гадко.       — Не против провести этот вечер в моей компании? — девушка обворожительно улыбается, а Оксана лишь кивает.       — С удовольствием.       Разговор на удивление завязывается быстро и идёт хорошо, впрочем, как и алкоголь, и вся горечь потихоньку уходит, уступая место почти животному азарту. Соня с одного взгляда понимает, что её спутница почти трезвая, а потому спаивает ей пару бокалов «Тёти Роберты» и с удовольствием замечает, что Оксану ведёт с них почти моментально. Без следа исчезает прежняя скованность, а смех становится всё громче, и спустя десять минут они уже пьют на брудершафт, оставляя на скулах друг друга невинные поцелуи. Губы лишь слегка касаются мягкой кожи, но в ноздри тут же ударяет запах. Её запах. Что-то травяное, с лёгкими цветочными нотами — совсем не тот, что раньше, но всё же внутри моментально узел тугой затягивается, и Соне остается только молиться, чтобы женщина не заметила, насколько сильно и резко сбилось её дыхание. Оксана в привычной манере сводит всё к работе и жалобам на бестолковых учеников, которые всё деградируют с каждым годом, а девушка лишь слушает молча с мечтательной полуулыбкой проваливаясь прямиком в прошлое, когда такие разговоры были для них обычным делом. Теперь, получив возможность поближе разглядеть женщину, Соня с грустью понимает, что годы не прошли для той бесследно. В слегка отросших корнях проглядывается седина, и мелкая сеточка морщин стала более заметной, а во взгляде карих глаз за алкогольными смешинками разливается ещё больше печали, которую теперь она даже не пытается прятать. Да, всё же время было жестоко к ним обеим.       — И часто ты посещаешь подобные места? — Соня уже полулежит на стойке, подперев голову рукой, и для пущей убедительности чуть ведёт плечом — Просто любопытно.       Женщина молчит пару секунд, вглядываясь в карие глаза напротив, а после беспечно улыбается.       — Да нет на самом деле. Такие заведения мне не по вкусу — шумно, грязно… Гадость! Мне подобного и в школе хватает. Просто почему-то именно сегодня захотелось прийти, — губы дёргаются в лёгкой усмешке и откуда-то из глубины лёгких вырывается тяжёлый вздох, — Думала… Вдруг встречу кое-кого.       Осознание, что, возможно, Оксана надеялась на встречу с кем-то другим, отдаёт ноющей болью под рёбрами, и Соня изо всех сил сжимает кулаки так, что ногти ощутимо впивается в кожу. Но внезапно приходит и совершенно иная мысль. Что если Оксана искала именно её? Глупое предположение, почти на грани фантастики, но если всё же…       Додумать Соня не успевает. Внезапно танцпол взрывается восторженным воплем и аплодисментами — на сцену вышли музыканты. Девушка смотрит на свою спутницу и с сожалением замечает, что та всё ещё находится во власти своей печали, и она готова сделать что угодно, чтобы улыбка вновь вернулась на столь любимые губы. То, что Оксана терпеть не может танцевать, её волнует в последнюю очередь. Повинуясь секундному порыву, Соня вскакивает, утягивая за собой женщину в плен беснующейся толпы, которая поглощает их моментально, растворяя в себе и музыке. Энергия, идущая со сцены отзеркаливается от стен, утраивается, отражаясь от каждого танцующего, и становится почти осязаемой. Её можно даже попробовать на вкус, она так же реальна как запах дыма и алкоголя, пота и кожи — мускусный и пьянящий похлеще всего ассортимента бара.       Оксана танцует, извивается под грохот музыки, а у Сони в мозгу коротит от желания. Вязкое «хочу» стучит в висках вместе с басами и отдаёт жаром внизу живота. Хищный взгляд против воли скользит по изгибам желанного тела, столь же прекрасного вопреки возрасту, и останавливается на пухлых губах с уже немного смазанной красной помадой, которые невыносимо хочется смочить собственной слюной, поцеловать, укусить. Становится совсем невыносимо.       В какой-то момент Соня притягивает женщину в свои объятия, наклоняется близко, непозволительно близко, и говорит, стараясь перекричать грохот музыки:       — Оксан, — дожидается вопросительного взгляда, — тебе кто-нибудь говорил, что ты просто запредельно красива? — очередная вспышка прожектора на секунду выхватывает из темноты заалевшие скулы, и Соня довольно улыбается произведённому эффекту. Женщина отстраняется и прячет собственное смущение за игривой усмешкой:       — Говорили, но… — рука мягко скользит вдоль предплечья и останавливается на ладони, — спасибо за комплимент, — Оксана чуть сжимает её пальцы и снова погружается в танец, а Соня изо всех сил старается унять зашкаливающий пульс.       Во время очередного перерыва Соня тащит женщину за собой на балкон, и она снова повинуется. Удивительная покорность. После клуба казавшаяся невыносимой духота летней ночи врывается в лёгкие ошеломляющей свежестью, и мысли немного проясняются. Девушка курит невозмутимо, прислонившись спиной к перилам, а Оксана лишь смотрит на электронку с отвращением, но ничего не говорит.       — Ну чего ты так на меня уставилась? — игривая ухмылка, провокация, почти флирт, но женщина лишь недовольно поджимает губы.       — Зачем ты травишь себя этой гадостью? — произносит она своим фирменным учительским тоном, от чего Соне невыносимо хочется рассмеяться в голос, но с губ срывается лишь придушенная усмешка.       — Нравится, от того и курю, — правду ей всё равно никто не скажет, — К тому же, — девушка внезапно притягивает женщину к себе и ловко меняет их местами, заключая ту в плен своих рук, — после неё невыносимо вкусно целоваться.       От таких резких действий Оксана лишь воздух ртом беспомощно хватает, и карие глаза распахиваются от изумления, а Соня кладёт руку на основание шеи, поднимается ладонью по горлу, слегка сдавливая лишь для того, чтобы почувствовать запредельно быстрое биение венки под пальцами. Кожа влажная от пота, и невыносимо хочется прижаться к ней губами, чтобы ощутить её солёность, но это позже. А пока ладонь почти невесомо пробегает вдоль выемки за ухом и зарывается в волосы, сжимается в кулак где-то в районе затылка. У Оксаны дыхание тяжелое и рваное, а во взгляде пелена совсем не алкогольная, и Соня с трудом усмиряет вопящие гормоны — целует медленно, аккуратно проводит языком по верхней губе, чуть прихватывает нижнюю, оставляя женщине возможность выбрать, и даже ждёт, что вот сейчас её оттолкнут, залепят пощёчину, и всё закончится так и не начавшись, но Оксана внезапно льнёт ближе, и углубляет поцелуй. Привкус яблочного пара мешается с коктейльной сладостью — смесь поистине невероятная, убийственная прямо скажем. От такого в голове — ядерный взрыв, и Соня сама не замечает, как ноги становятся ватными, она просто цепляется за её плечи, медленно увлекая женщину за собой на пол.       Когда поцелуй прерывается, девушка шумно выдыхает и почти ложится на Оксану, выгибается в спине, когда чувствует мягкие руки на своих бёдрах, лениво разглаживающие складки на её джинсах. Над ухом раздаётся еле слышный смешок.       — Знаешь, а ты была права, — Соня смотрит непонимающе и плавится от манящей черноты во взгляде напротив. У Оксаны волосы всклокочены, глаза в расфокусе, а на щеках румянец алеет — и девушка любуется ей в открытую.       — Ты о чём? — мысли ворочаются слишком медленно, и мозг категорически отказывается соображать.       — Это было действительно очень вкусно, — Соня пару секунд глядит невдуплёнышем, а потом заходится хохотом и прячет его на мягкой груди. Оксана сама тихо посмеивается и ласково проходится рукой вдоль позвоночника. — Знаешь, а я не против повторить. Только не здесь.       От её хищной ухмылки у девушки табун мурашек по спине пробегает и ирреальность происходящего долбит кувалдой по вискам.       — И какие будут предложения? — от открывающихся перспектив голос больше похож на сдавленный хрип.       — Пойдём отсюда, я живу тут неподалёку.       И Соня идёт, не раздумывая ни секунды.

***

      В такси напряжение настолько сгущается, что его можно ножом резать, и водитель недоверчиво косится на двух странных ночных пассажирок в зеркале заднего вида. У обеих — алкогольное опьянение непонятной стадии и красноречиво смазанные следы красной помады на губах, а ещё они молча жмутся по разным сторонам салона словно чужие, лишь изредка кидая друг-другу рваные взгляды. И ему вовсе невдомёк, что если расстояние между ними сократится ещё хоть на миллиметр, то Соня просто не выдержит — возьмёт её прямо здесь, на заднем сидении старого фольксвагена, и ей будет абсолютно плевать на всех и вся — и на незадачливого таксиста в том числе. Но судьба сегодня явно на его стороне, потому что дорога по ночному Питеру занимает всего минут пять от силы, и мужчина наконец выдыхает свободно, когда странная парочка скрывается в парадной.       Когда тяжёлая дверь захлопывается за их спинами, Оксана тут же оказывается прижатой к её поверхности, и руки её беспомощно шарят за спиной в попытке закрыть замок, не разрывая поцелуя, но Соня не позволяет, цепляет за руки и тащит почти интуитивно в спальню. Не дойдя пары метров, она прижимает свою возлюбленную лицом к стене и утыкается в шею, дышит жадно, чуть прикусывает загривок, а потом цепляет зубами замок молнии и тянет его вниз.       — И многих ты раздевала таким образом? — женщина смотрит с лёгким укором и едва заметной ревностью на глубине чёрной вязи зрачков.       — Я раздевала многих женщин, — шепчет Соня еле слышно и тянет ткань вниз, позволяя платью свободно упасть на пол, и прижимается к Оксане всем телом слегка прикусывая в момент покрасневшую мочку уха, — Очень многих, но никогда ТАК, — шепчет она еле слышно, и удовлетворённо ухмыляется, чувствуя дрожь, прошедшую волной вдоль чужого позвоночника.       Квартира хоть и чужая, но однокомнатная, а потому ошибиться сложно, и через минуту женщина оказывается распластанной на собственной кровати. Соня целует рвано, рьяно, хаотично, будто старается выгравировать себя на каждой клеточке её тела, потому что знает, что другого шанса уже не будет. И выдыхает придушенно-нежно, когда слышит ничем не заглушённые стоны. Женщина под ней так мягка и податлива, что Соне не верится: неужели это та самая Снежная Королева, которая много лет назад заморозила её сердце, заставив выложить слово «вечность» из его осколков в скрижалях собственной жизни. Но сейчас она здесь, в её власти, и девушка будет упиваться ею сполна.       Оксана задыхается от её действий, дышит часто, надрывно, чтобы хоть немного наполнить легкие кислородом, и страдает от невозможности утолить свою жажду. И она так невыразимо прекрасна в своем задыхании, что Соня шепчет ей это между поцелуями, помогая избавиться от белья, и жадно припадает к её груди. Девушка чувствует, как руки с идеальным маникюром обхватывают её бедра и направляют ниже, как Оксана вжимает её в себя так требовательно, что она чувствует, как перемешивается их влага, как яростно бьются под ней её бедра, как неистово впиваются пальцы… Сонины же руки блуждают по её телу, внимательно изучая и тут же порывисто сжимая, будто присваивая, сантиметр за сантиметром. Состояние Оксаны сейчас настолько острое, что она, кажется, кончит, как только Соня окажется в ней. И девушка не собирается больше мучить её, поэтому кладёт руки ей на колени и разводит их в стороны. Смотрит на неё — влажную, жаждущую, открытую, проводит ладонью по внутренней стороне бедра, добираясь до самого низа и слышит, как с её губ срывается очередной стон. Наблюдает за тем, как собственные пальцы утопают в её глубине, как нетерпеливо она встречает их, выгибаясь всем телом, и наращивает темп, покрывая поцелуями пышную, влажную грудь. Оргазм настигает Оксану мощной нескончаемой волной, она бьется под ней, как птичка, долго, очень долго, пока окончательно не затихает. И девушке не хочется останавливаться, хочется снова и снова выцеловывать каждый миллиметр её тела, но всего одно имя заставляет её испуганно отпрыгнуть на другой конец кровати, оставив все предыдущие намерения.       — Сонечка…

***

      Соня сидит на подоконнике абсолютно обнажённая, но сейчас её меньше всего интересует, что могут подумать жители дома напротив или случайные прохожие. Она невозмутимо делает глубокую затяжку и выпускает пар колечками в открытое окно. Тело ватное до сих пор и мысли ворочаются еле-еле, и лишь одна рефреном копошится в сознании. Оксана назвала её по имени. Ей не могло послышаться. Девушка оглядывается на кровать, и сталкивается со всё ещё затуманенным взглядом карих глаз, в котором по-прежнему ни капли узнавания. Она не понимает. Вообще ни черта не понимает, а потому вновь отворачивается к окну. Наверное, надо бы собраться и уйти, пока на дверь не указали, но Соня не может. Не может, пока не разберётся.       Оксану она не видит, но слышит шорох простыни и тихие шаги босых ног по ламинату, и обращает свой взгляд на женщину лишь тогда, когда та устало плюхается в кресло совсем рядом.       — Ну и чего ты сидишь здесь, сестрица Алёнушка? — после всего произошедшего чужое имя как пощёчина, очередное напоминание, что для Оксаны всё это ничего не значило. Всего лишь интрижка на одну ночь, а Соне совсем скоро вновь придётся собирать себя по частям. Девушка морщится недовольно от такой перспективы, но тут же привычно запихивает свою боль поглубже и натягивает улыбку.       — Знаете, красна девица, с сестрицами обычно подобными вещами не занимаются, — отвечает она в тон и довольно ухмыляется, когда Оксана смущённо вспыхивает от такого замечания. Да чего краснеть-то милая, неужели стыдно? — Есть что-то атмосферное в курении после секса, не находишь? — протягивает она флегматично, отвечая на предыдущий вопрос. — Что-то от американских мелодрам.       Оксана согласно усмехается, и комната погружается в молчание. Но тишина, на удивление, совсем не давит. Напротив, хочется остановить время, заморозить его, чтобы вечно сидеть вот так вот вдвоём в маленькой квартирке, закрыться от всего остального мира и просто любить друг друга. Но ничто не может длиться вечно, и Соня знает это как никто другой, поэтому просто собирается извлечь из этой ночи как можно больше пользы.       — Её звали Соня, да? — спрашивает флегматично, почти равнодушно, чтобы не спугнуть, но Оксана вздрагивает как от удара и пару секунд беспомощно хватает ртом воздух, прежде чем выдавливает:       — Откуда ты… — понимание приходит моментально, и щёки заливаются краской. — Ах да… Извини. Да, её звали именно так.       Соня молчит пару секунд, пытаясь придумать, как действовать дальше, потому что не понаслышке знает — одно неверное слово, и Оксана закроется бесповоротно и окончательно в лучшем случае. В худшем — выставит её за дверь.       — Расскажи мне о ней, — просьба на грани фола, и девушка прекрасно это понимает, а потому стоически выдерживает пронзительно-настороженный взгляд, впившийся в её лицо.       — С чего бы это?       — Не у тебя одной тут сердце разбито, — она деланно-равнодушно пожимает плечами, а потом спускается на пол, кладёт голову на колени Оксане, и улыбается искренне и ободряюще. — Ну давай же, история за историю. Всё равно мы больше не увидимся, а так может хоть полегче будет.       С разбитым сердцем она буквально пальцем в небо ткнула, но, похоже попала в точку, потому что женщина расслабляется, и свободно откидывается на спинку кресла.       — Резонно, — Оксана чуть прикрывает глаза, и долго молчит, хмурится, будто пытается что-то вспомнить, а после начинает говорить, — Она была моей ученицей. Почти на двадцать лет младше, представляешь? Такая смешная всегда была, ходила за мной хвостиком, но подойти боялась. Цветы таскала, километровые поздравления писала, но никак не пыталась больше сблизиться со мной вообще. Но каждый раз, как я смотрела на неё, то натыкалась на невероятно пронзительный умоляющий взгляд. Тогда я вообще не понимала, в чём дело, да и не до этого было если честно. Потом она выпустилась, уехала в Москву и пропала на полтора года. Вообще не появлялась. А я незаметно для себя начала скучать, — на её губы ложится светлая улыбка, и девушка чувствует, как сердце начинает щемить от непонятной тоски, — Вот, бывало, поднимаюсь я по лестнице, и всё кажется, что она сейчас будет ждать меня там, на последнем пролёте, со своей извечной улыбкой и невыразимо печальными глазами, а там никого. И так пусто становилось… — женщина вновь замолкает. Соня не знает, что ей говорить и чувствовать. Ей-то казалось, что за эти полтора года о ней и не вспоминали даже, а оказывается, что по ней скучали… И видимо сильнее, чем она могла себе представить.       — И что было потом?       — А потом одним февральским вечером я наткнулась на неё в учительской. Её взгляд был ещё более пронзительным и грустным. Она была поломана и молила о помощи. Но поддержка никогда не была в списке моих талантов, и всё, чем я могла ей помочь — это убедить в том, что я ей рада, что было правдой, и снова и снова звать её в школу. И она приходила. И мы разговаривали, долго-долго… И я не признавалась никому, даже себе, что ждала каждой новой встречи больше, чем любого праздника, и что при её появлении в сердце слишком много нежности возникало. Такого не должно было быть.       Соня чувствует, как глаза начинает щипать от таких откровений и собственных болезненных воспоминаний, чувствует, как слёзы одна за другой начинают скатываться по щекам, и она молит всех богов, чтобы Оксана этого не заметила, потому что ещё слишком рано — самое главное так и осталось невысказанным.       — Однажды она призналась мне в любви. А я… Смалодушничала. Оттолкнула. А она больше не появилась. Во всяком случае в жизни. Зато во снах стала являться постоянно. Просто сидела и смотрела с такой болью и укором, что я спать практически перестала. А в одном из снов она меня поцеловала. И тогда я наконец поняла в чём дело, и накатил ужас, — в голосе отчётливо проступает дрожь, — Я пыталась вытравить эти чувства, даже замуж чуть не вышла, прости Господи, но ничего не получилось. А потом переехала сюда. Там всё равно каждый столб о ней напоминал. И вот, уже пять лет я тут. Такая вот грустная история, — женщина невесело улыбается, а Соня слова вымолвить не может от того, что самые безумные её догадки оказались правдой. Она вглядывается снова и снова в черты любимого лица и видит, как на глубине радужки плещется столько невысказанной нежности и любви, что под рёбрами начинает ныть невыносимо, а в голове лишь один вопрос: почему? Почему она молчала столько лет, хотя знала, что чувства её были взаимны?       — И ты не пыталась её найти? — девушка, повинуясь внезапному порыву берёт Оксану за руки, сжимает нежно и ободряюще, но та лишь отводит взгляд и моментально грустнеет, вздыхает тяжело и зажмуривается.       — Ну а зачем? — в потемневшем взгляде теперь лишь неизбывная горечь, — Она наверняка уже и думать про меня забыла. Шутка ли — столько лет прошло. Да и не нужна я ей. Если ещё лет десять назад я могла сойти за бессмертного пони, то сейчас я просто старая кляча, — болезненная усмешка, — Ей будет лучше без меня.       Она говорит это настолько уверенно и обречённо, что Соня чувствует, как внутри всё закипает. Не от боли — от ярости. Злость на любимую женщину поглощает бесповоротно и окончательно, ведь та снова подумала только о себе, решив за всех, что и для кого будет лучше. Вся закупоренная боль последнего десятилетия раненным зверем мечется в клетке рёбер, требуя немедленного выхода, но Соня сдерживается из последних сил и ничего не говорит. Лишь кидает в сторону Оксаны настолько мрачный и затравленный взгляд, что от его холода та мгновенно мурашками покрывается и ёжится зябко. В комнате вновь повисает тишина, но теперь она уже не столь приятна как раньше. Колючая, тяжёлая, моментально понизившая температуру в помещении на несколько градусов. Оксана нарушает её первой:       — Эй, так нечестно. Ты обещала историю за историю, — произносит это как-то слишком робко, и Соня тяжело вздыхает. Что ж, раз вы так хотите, Оксана Юрьевна…       Девушка возвращается на своё место на подоконнике и делает очередную глубокую затяжку. Порция никотина немного успокаивает разбушевавшиеся нервы. Ровно настолько, чтоб не сорваться на крик с первых секунд разговора.       — Что ж, слушай. Влюбилась я в одну женщину. Красивая была, зараза такая, но старше меня сильно. Долго я за ней бегала, лет семь, наверное, но всё, чего добилась — лишь более-менее нормального общения. С одной стороны обидно было до жути, с другой — я и тому была рада. Но вот однажды что-то мне приспичило признаться ей в любви. Ну просто невыносимо уже было молчать. Я-то думала, что она с пониманием отнесётся — о взаимности даже речи не шло, ведь я была уверена, что она гетеросексуальна до мозга костей. Но не тут-то было. Она меня с грязью смешала и выставила за дверь, обидно, правда? — Соня смотрит на Оксану пристально, старается считать эмоции, и когда видит жалость в глазах напротив, чувствует, как снова закипает, — я старалась её забыть, влюбиться, по клубам стала шляться, цепляя всех подряд, но куда там. Потом смирилась. Но желания жить дальше так и не появилось. А тут недавно знаешь что узнала? — с губ срывается нервный смешок, потом ещё и ещё один, а щекам становится горячо и мокро, — она оказывается тоже меня любила. Но молчала, потому что решила за меня, что не нужна мне. А мне никто кроме неё не нужен был! — голос всё же срывается на крик, и Оксана невольно вздрагивает. По расширившимся глазам видно, что она ничего не понимает абсолютно ничего, и Соня сдавленно шипит сквозь уже нескрываемые слёзы:       — Ну что, как ВАМ такая история, Оксана Юрьевна, — подчёркнуто формальное обращение, и полная форма имени заставляет женщину на секунду замереть, а после, когда понимание накрывает, она отступает и неверяще выдыхает:       — Оксана Юрьевна? Но… Соня?! Это ты… — видит, что девушка горько усмехается её догадливости, и неверяще мотает головой, — как такое может быть? — смотрит внимательно и снова вздрагивает от концентрированной боли во взгляде напротив, — Видимо, теперь нам нужно о многом поговорить.       — А о чем говорить? — не выдерживает Соня. — О чем говорить? Ну была я в вас влюблена, ну вела себя, как собачонка. А потом всё пошло по одному месту, вы вывалили на меня кучу дерьма и выставили за дверь. И сейчас спустя десять лет оказывается, что всё это время мои чувства были взаимными?! Я ничего не упустила?!       — Я думала так лучше будет…       — Ты сейчас серьезно? — спрашивает она неожиданно тихо. — Вот серьезно, не шутя, да?       — Да, — говорит Оксана и позволяет себе улыбнуться краешком губ. — я правда надеялась, что ты найдёшь себе кого-нибудь и будешь счастлива.       Соня затягивается задумчиво и кидает электронку куда-то на кровать.       — Ты хоть представляешь, что за бред ты несёшь? — голос у нее дрожит.       Оксана вздрагивает, будто от удара. Соня, кажется, не ждет ответа.       — Ты не знаешь, — девушка смотрит в карие глаза, убирает трясущимися белыми пальцами волосы за ухо. — Не знаешь, как я тогда… — захлебывается и выплыть не может. — Не знаешь, как я… — и слова сказать не может, даже выговорить с трудом ничего не выходит от боли. — Я умирала.       Это вырвается неожиданно четко и равнодушно.       — Умирала тогда, понимаешь? — горько и задушенно, будто всё ещё пьяная.       Она делает шаг к ней, смотрит в упор, а в бездне зрачков — бомба, которая в любую секунду готова взорваться.       — Ты ведь тогда меня с грязью смешала буквально. Растерзала, разбила и выкинула. И нужно ведь было как-то жить дальше, а я… я была мертва внутри. Ты действительно меня убила, вернее, добила, но это неважно, всего лишь формулировка. Я все эти годы всеми способами пыталась вытравить тебя, выжечь, вырвать с корнем, но ничего не получилось. Вообще. Я ж чуть не спилась тогда, трахалась со всеми, кто под руку попадался — парни, девушки, не важно, надеясь, что хоть на секунду легче станет. Я два раза вены вскрыть пыталась, мне жить не хотелось и каждый новый день был настоящей пыткой. Посмотри, во что ты меня превратила, ты, чёртова эгоистка! — она раскидывает тонкие руки в стороны. — В развалину. И теперь ты говоришь мне о том, что эти… чувства были взаимными?! — Соня закусывает нижнюю губу так, что та белеет.       Оксана слушает, слушает, и хочется то ли закрыться от этого потока откровений, то ли убежать, то ли разрыдаться. Вместо этого она порывисто делает шаг, руку протягивает, и с губ срывается отчаянное:       — Сонь…       Но та отстраняется, отступает назад, скрещивает руки на груди.       — С меня довольно. Я ухожу. — девушка начинает судорожно метаться по комнате в попытке собрать раскиданные по полу вещи, стараясь скрыть позорно громкие всхлипы, но Оксана вцепляется в неё мертвенной хваткой, не оставляя шансов вырваться, и целует, не давая возможности хоть что-нибудь ответить.       Девушка мечется в клетке её рук, старается высвободиться, но не может. Не сейчас, когда губы солёные от слёз непонятно чьих, боль одна на двоих общая. В конце концов Соня сдаётся и растворяется в прикосновениях любимых рук, отчаянно расцветающих клеймами на коже и внезапно понимает: оно того стоило. Если небеса назначили ей такую цену за то, чтобы теперь они были вместе, то она готова платить по счетам, а о своих обидах она подумает позже. Девушка нервно усмехается в поцелуй. И всё же у Бога весьма своеобразное чувство юмора!

***

      Утром Оксана просыпается в совершенно пустой постели. Воспоминания прошедшей ночи накатывают моментально, и если бы не головная боль, нещадно долбящая по вискам, и противный привкус похмелья во рту, то всё это могло бы показаться сном. Одним из тех, что так часто подкидывает ей по ночам истерзанное сознание. Но сейчас всё ощущается абсолютно реальным. Превозмогая слабость, она садится на кровати и осматривается. В комнате ни следа чужого пребывания, и на глаза слёзы моментально наворачиваются от горечи утраты едва обретённого, но тут телефон пиликает уведомлением. Женщина снимает блокировку не глядя и неверяще уставляется в экран.       14:23       Заеду за тобой вечером, часов в семь. На свидание пойдём. И только попробуй сбежать — найду и покусаю.       Автор сообщения вполне очевиден, и счастливая улыбка тут же расцветает на губах, а когда взгляд падает на красноречивое «Жена» в строке наименования контакта, Оксана заходится заливистым смехом и с нежностью проводит пальцем по экрану. Всё же дерзости у этой девчонки за столько лет явно прибавилось.       До назначенного времени есть ещё несколько часов, и женщина со спокойной совестью падает обратно на кровать, зарываясь носом в подушку, ещё хранящую запах малины, мяты и, кажется, зелёного чая. Она делает глубокий вдох, потом ещё один и ещё, дышит и надышаться не может. Эмоции впервые за много лет зашкаливают запредельно, и женщина чувствует себя пятнадцатилетней девчонкой, влюбившейся впервые в жизни. Где-то на задворках сознания противный голосок снова начинает твердить, что хоть по статусу они с Соней и сравнялись, но разница в возрасте никуда не делась, а значит девушка обязательно её бросит лет через пять от силы, но Оксана шлёт его куда подальше. Она слишком долго боялась и позволяла страхам руководить собственной жизнью, но пришло время это прекратить и просто позволить себе быть счастливой. Пусть, возможно, и ненадолго.       Телефон вновь оживает.       14:31       Люблю тебя.       Пальцы на секунду зависают над клавиатурой, прежде чем быстро набирают ответ.       14:32       И я тебя.       И где-то всего в паре кварталов ещё одно сердце начинает биться чаще.       The end.