Не планирую

***

      Если быть честным, то Гарри Джеймсу Поттеру всегда было завидно. Имеет в виду, в отношениях. Никто бы и даже не подумал — всегда одинокий, замкнутый и общающийся только со своими Слизеринцами — мечтает о нежных поцелуях перед сном.       Стыдно признаваться, но он завидует собственным родителям.       Особенно, когда видит маму и папу в нежных объятиях, или когда они готовят вместе. Даже спустя годы их чувства пылают ярким алым пламенем Гриффиндора.       И Гарри беззастенчиво хочет того же — до потери пульса, до головокружения, до милых бабочек.       Кому-то покажется, что он слишком много хочет, и будет прав — интроверт до мозга и костей, который предпочитает молчать и оставаться где-то позади, за широкой спиной лучшего друга, уныло поднимая взгляд на красивую спину.       Несмотря на это, ему удалось впервые влюбиться.       В грубого и самодовольного однокурсника с громкой, в магическом мире, фамилией.       Драко Малфой первое время несомненно вежливый, но напористый. Гарри же воспитан яркой магглорождённой, в волосах которых горят искры свободы — хмурит тёмные брови и скалится, но не позволяет обнять себя, потому что ждёт удара в спину. Словно дикий волк, не способный на доверие к человеческой руке.       А ведь мама с любовью гладила его волосы и шептала о границах, о доверии и поддержке.       Но даже из-за отсутствия доверия, потому что в сердце — многочисленные раны, первая и глупая любовь кажется ему верхом адекватности.       Они долго разговаривают где-то в заброшенных коридорах, а немногим позже, Гарри позволяет первым невесомым прикосновениям появиться между ними. Кожа к коже. И его магия, спрятанная где-то глубоко внутри трепещет и тянется ближе.       А через две недели самых лучших единственных отношений в его жизни, он с болью в сердце замечает, как Драко провожает чистокровного волшебника из Когтеврана странным взглядом, а тем же вечером, самозабвенно целуется с ним в заброшенном классе, где вчера встречался с ним Гарри. Он сжимает дрожащей ладонью рот, когда Малфой разводит чужие ноги в стороны и явно готов перейти к более активным действиям. Он делает осторожный шаг прямиком из темноты. — Поттер, какая тебе разница, с кем я занимаюсь сексом? — Драко морщится в отвращении, затягивает аккуратный узел на галстуке. Его волосы растрёпаны и Гарри мечтает оставить на светлой коже пару-тройку синяков, разбить нос и стереть другое выражение лица. — Уже две недели встречаемся, а я тебя даже без кофты не видел. Мне не нравится такое, ты должен был понять. Если бы ты позволил мне, тогда… В общем, жалуйся своему дружку-Реддлу, а от меня отстань. Такой секс обломал, ублюдок.       И Гарри бежит, жалуется, потому что хмурый и замкнутый Реддл всегда рядом, прямо с первого курса. Они вместе нашли себя друг в друге и попытались создать тандем доверия. Когда из жизни Гарри Поттера появляются и исчезают новые люди, оставляя зияющую пропасть в душе, у Тома Реддла один-единственный друг на век и неприятные последователи, от которых ему хочется избавиться побыстрее.       Поэтому, Том выслушивает его, слабо усмехается глупому Поттеру, который постоянно ломается от любого странного взгляда, ощущает панику от убеждённости в своей неважности. А немногим позже, Реддл треплет непослушные кудри широкой ладонью, игриво подмигивает и: — Я разберусь.       Через два дня Драко попадает в больничное крыло, упрямо отводит глаза в сторону из-за искреннего беспокойства в зелени глаз напротив и тихо извиняется за грубые слова. Гарри сияет и выглядит воодушевлённым, тут же прощая его, пока Марволо стоит за его спиной угрожающей тенью и склоняет голову.       Удовлетворение хищника ощущается в воздухе для всех, кроме Поттера.

***

      Гарри упрямо поджимает розовые полоски губ и смотрит снизу вверх волком.       Том спокоен — Поттера знает даже лучше себя, поэтому ожидает серьёзного разговора.       Гарри не подводит.       Гарри шепчет о презрении, о невозможности влюбиться, о том, что он иной — ему бы понимание в отношениях, доверие и беззастенчивой любви до гроба.       Но до дрожи во всём теле боится ошибаться.       Под пологом ночи признаётся ему в желании чувствовать любовь, привязанность. Чтобы хоть кто-нибудь так же хорошо относился к его увлечениям которых почти что нет и беззаботно болтал вечерами с горячими чашками кофе в руках: да и плевать, что вечер, плевать на сон.       И немногим тише признаётся в отсутствии смысла жить, желании идти дальше, не хочет абсолютно ничего. Признаётся, что видит смысл лишь в человеке, любви рядом. — Закончу Хогвартс, а дальше — что? Драко внушал уверенность, желание жить, а теперь… — Реддл лишь загадочно молчит, сияет тёмными сапфирами. — Все уходят. Всегда. И ты уйдёшь… только не пойму, как ты меня терпишь? Даже я себе иногда надоедаю. Нюня, а ты таких презираешь.       Том леденеет на глазах и хмыкает. Тянет хрупкого в его руках Поттера за шкирку, как котёнка, прямо в ванную старост, хоть и парень сопротивляется.       Истерика случается так внезапно, что Том вздрагивает и прижимается спиной к стене, рассматривая почти что бассейн с горячей водой и мыльными пузырями.       Глаза Гарри блестят Авадой, по щекам текут слёзы и сам он забивается в угол. Только когтей не хватает, да и вертикальных зрачков — волк волком, хоть и скрывается под его шкурой маленький ужик. У Тома жвалки ходят, он хмурит брови и пытается найти слова.       Том интересуется.       Гарри молчит.       А потом, с ненавистью на алых губах шепчет о мерзких уродах, о том, что его никто не должен видеть. Особенно милый Томми. — В чём причина? Не ты ли говорил мне, что каждый красив по-своему. Опровергаешь свои же слова, не так ли, Поттер?       Гарри резко замолкает, выглядит немного растерянным и уходит в угол. Том с усталым вздохом садится прямо на тёплый пол, достаёт из увеличенного чарами кармана мантии парочку пирожных и конфет, взмахом ладони накладывает на сладости Стазис. Готовится к его возвращению.       И он возвращается через три минуты и тридцать шесть секунд. Реддл считал.       Гарри подходит к угрюмо сидящему Слизеринцу, слегка мешкается и стягивает сначала мантию с зелёным узором, позднее — слишком медленно приспускает штаны.       Короткие всполохи розовых, белых и красных цветом расползаются красивыми трещинками по довольно худым бёдрам. Рваные неосторожными движениями раны словно специально игнорируют усиленную магией регенерацию и заживают даже хуже, чем у магглов. — Я всё ещё красив для тебя, Том?       Со злобой спрашивает, хотя щёки смущением горят и ненавистью к своему невинному доверию в таком важном для него вопросе.       Том же смотрит. Долго.       На кривоватую глубокую рану где-то слева, что явно пронзала вену. На белые, уже как год, а может и больше, зажившие шрамы.       Хмуро рассматривает руны ненависти к себе, высеченные на коже. — Может и нравишься. Давно начал? Странно, что я никто не узнал об этом… Могу потрогать?       Сначала — шок и ступор, а после — неуверенный кивок.       Заметно дрожит от шершавых ладоней друга на бёдрах, которые трогают его, словно прикасаются к хрустальной статуэтке.       И с Гриффиндорским (всё-таки родители — настоящие Красные) упорством старается игнорировать увлажнившиеся глаза, закушенную до крови губу и сердце, что бьётся так же часто, как и крылышки зачарованного колибри у мамы в кабинете.       Через время, они вспоминают о сладостях и молча едят, смотря друг на друга.       Неловким движением, Гарри вытирает большим пальцем шоколадную крошку на губах напротив и задерживает на них взгляд.

***

      Гарри игнорирует.       Игнорирует привычные насмешливые взгляды, держится на расстоянии ото всех и думает.       А ещё и ненавидит факт того, что у него есть целый год и следующий курс — последний.       И он никого не нашёл.       Мама с нежной улыбкой говорит ему, что у него ещё вся жизнь впереди, но она ещё не знает, а папа усмехается и предлагает своих бойцов из Аврората — борзых, грубых и, несомненно, сильных. Папа бы не позволил никому из них причинить Гарри боль, а он слегка хмурится и снова не доверяет — не чувствует себя рядом с ними в безопасности, и не уверен, что они смогут эту безопасность создавать.       Шестой курс почти закончен и он пропадает в постели Тома, крепко сжимает рубашку на груди и хрипло шепчет голосом, что вот-вот сорвётся в истерический крик: — Только ты меня не забывай. Умоляю… Я всё сделаю… Только, пожалуйста…       Том выносит чужую истерику с достоинством, как и подобает лучшему ученику Хогвартса, впервые за, Мерлин его знает, сколько-то лет. Даже несмотря на то, что у самого сердце разрывается, да губы еле заметно дрожат.       Выносит его истерику и, как лучший и единственный друг, который рядом с ним с первого курса, скрывает лёгкую обиду за проигнорированную первую любовь.       Гарри вообще любит быть везде первым, хоть и не знает об этих крошечных достижениях в жизни. — Тебя будто бы забудешь, — Том не сдерживается и нежно проводит губами по влажному виску, сжимает в медвежьих объятиях и магией усыпляет.       Потом извинится.

***

      Гарри скоро исполнится восемнадцать полных лет и он дрожит от волнения — нервно рассматривает покрытые кровью и смертью надписи в дневнике, ведь «газ и другие вредные вещества в маггловском мире на волшебников не действуют» и «верёвка никак не может сломать мою шею». Вены, уже изрядно исполосованные прямо к Мордреду, отвращают и магия циркулирует всё медленнее, почти усыпляет и лично ломает собственное пристанище тело.       А Гарри заставляет себя держаться за неё, при этом — ненавидит, но и обволакивает железными цепями внутри.       Том, который стал совершеннолетним ещё в середине шестого курса, зовёт его гулять. Прямо туда, в опасный маггловский мир.       Немногим позже, криво ухмыляется Гарри, и дарит заколдованное кольцо. Запечатывает нежный поцелуй на щеке, прошептав: — С днём рождения, несносная змейка.       Гарри пока не решает, что ему приятнее — серебряное кольцо или поцелуй.       А уже дома, он с удивлением замечает чистую кожу на бёдрах, на руках и вообще — на всём теле.       Увечий больше нет.       Кусает кончик пера и не знает о чём писать:       Спасибо.       Господи, зачем же ты потратил на меня магию, время и деньги?       Не нужно было: я люблю свои шрамы и хочу их всегда видеть, потому что они — доказательство моей слабости и того, что я жив.       Он и правда не знает.       Зато знает, что в зеркале отражается его покрасневшее лицо. Смущается, старается забыть поцелуй и свидание.       И впервые за шесть лет он надевает шорты и футболку, оголяя бледную кожу, не видавшею солнца.

***

      Они встречаются в следующий раз уже на седьмом курсе.       Том, кажется, становится ещё мрачнее и угрюмее, а магия воина лениво течёт вокруг него.       Несмотря на это, он становится более привлекательным. — Он всегда с этим придурком, Поттером! Если бы не он, то был бы шанс встречаться с таким милым и обаятельным магом!       Том обаятельным никогда не был, как и милым, но девушкам помладше нравится: и умный, и никогда ни с кем не встречался.       А Гарри старается не морщиться — ненависть пробирает до костей, когда о Томе говорят, как о куске мяса. Он-то знает, что Слизеринец сам начинает проявлять заботу.       Никак иначе.       Гарри прекрасно это знает, даже если Том проявляет внимание только к нему.       За пару дней ему удаётся привыкнуть к учебному распорядку дня и он уже свободно ходит за Реддлом хвостиком, который внезапно становится немного странным. Норовит коснуться его рук, а иногда вообще — задумается и кусает за прядь волос. — Хей, ты что творишь? — Гарри смеётся и его глаза горят ярко-ярко, отражаются зеленью Запретного Леса в оконном стекле. — Даю понять, что рядом. Не планирую никуда уходить, разве что спать.       Гарри совсем по-детски дует губы, но слегка краснеет.       Даже если стыдно становится — Том понимающе пытается ухмыльнуться и становится серьёзным. — И хочу, чтобы ты понял — ты важен. Важен больше всех. Возможно, я тебя люблю. Давно. Правда, не умею определять чувства.       Гарри замолкает и безучастно глядит в глаза напротив.       Сердце трепещет — хочет поверить, ведь это его друг, а голова — снова предадут, даже если Том рядом всегда-всегда и никогда не давал усомниться в себе.       Хватит верить в детские сказочки, Гарри.              Но он позволяет себе сжать челюсть до хруста, болезненного скрипа зубов, проморгаться немного после и, наконец, прошептать: — Научи доверять.       Том Марволо Реддл учит его сегодня же. Первый урок — это переплести вместе пальцы, нежный поцелуй грубых, от постоянных укусов, от ветра, губ и одаривает настоящей усмешкой. Учится улыбаться для него, для Гарри, потому что упорный.       И видеть живое доказательство своей любви ему нравится тоже. — Если ты позволишь.       До безумия хочет показать, что прикосновения тоже могут приносить удовольствие.

***

      Они не скрываются, нет.       Просто ничем не показывают, что вместе.       А возможно — Гарри просто настолько погружен в себя, что даже понять не может: вели ведь себя так и раньше.       Они делают домашние задания в библиотеке или в гостиной дружелюбного факультета; ходят на обеды и ужины, но не на завтраки — Гарри любит поспать подольше и Том нехотя спит рядом; немного реже они гуляют по Хогсмиду, посещают Сладкое Королевство и покупают любимые двоим сладости на совместные деньги.       Везде — вместе.       Идиллия настолько привычна, что очередной срыв на почве будущего грянет, словно гром в середине осени. — Мама спросила, кем я планирую стать, потому что мне нужно сдавать ТРИТОНы через полгода. Я боюсь. Господи, Том, я ТАК боюсь этого будущего, и совсем не знаю что мне делать. — Мы уже договорились — я рядом и ты не один. — Надолго ли?       Марволо не выдерживает — тихо матерится, совсем как беспризорный маггл, грубый и совсем невежливый. Словно и не любимый Томми вовсе рядом стоит. А тот сжимает Гарри в объятиях. Запах ванили и карамели, исходящий от волос Гарри, тут же пронзает носовую полость и Староста едва ли не мурлычет от удовольствия. — Могу провести ритуал, который свяжет наши души навечно. Побочный эффект — бессмертие.       Гарри вздрагивает и сжимается в любимых руках. Он еле слышно хнычет, но тут же прикусывает губу — жалкий звук тонет в плотной мантии Слизеринца. — Нет, спасибо, — бубнит парень и с удивлением замечает, что успокаивается. — Чем же мне доказать свою привязанность и любовь? — Не знаю.       Честно отвечает, и после — стыд пронзает дрожащее тело. — Извини.       Возможно, второй урок «доверия» не пройден, но Том старается и с терпением на дне сапфировых глазниц продолжает учить.       Продолжает терпеливо поглаживать мягкие волосы, сам старается больше показывать любовь, подсмотренной у возлюбленных, которые редко когда прячутся в тёмных коридорах магической школы.       С упорством старается довести до слабого разума простую истину — он бы мог с лёгкостью уйти, да вот только сам ищет чужую кудрявую макушку в толпе и зелёные глаза своего личного Посмертия.       Он продолжает говорить, продолжает уверять чужую хрупкую душу, что любит, хотя на любовь, фактически, не способен.       Но чувствует — точно любит.

***

— Я не знаю что люблю или что хочу. Мне ничего не интересно. Чаще всего я думаю о том, как бы побыстрее…       Умереть.       Висит в воздухе неприятная правда, а тёмные глаза задумчиво блестят.       Вот и главное различие в двух, вроде бы похожих, но в то же время, разных, лучших друзьях.       Том Марволо Реддл до панических атак боится смерти. Боится зловония мертвецов, деревянные кресты на кладбище и могильные камни. А так же осознания — сегодня жив, а завтра — уже нет. Не факт, что останется в памяти даже близких, потому что о мёртвых принято забывать. Как и забыли о милашке Миртл, вечно запертой в женском туалете Хогвартса на втором этаже. Так же забудут и о нём — о Томе, о замкнутом Старосте, который не умеет улыбаться.       Но жить пытается, прорывается на свет и ведёт Гарри за собой.       А он, Гарри Поттер, наоборот — стремится к смерти, мечтает о Предвечной и с мягкой улыбкой на губах повествует о тёмных силуэтах в углу комнаты. — Жнецы, — мечтательно бормочет Гарри. — Придурок, — устало качает головой Том.       А потом, словно приходит в себя — дёргает за тёмные мягкие волосы, да смотрит.       Во взгляде «не смей даже».       Гарри обижается первое время — доверился, а теперь такая вот неприятная реакция.       А сам тает от заботы.       Потом, правда, думает — если бы его Том сказал, что хочет умереть, он бы устроил очередную истерику, лично бы придушил нахала за такие мысли.       Давно уже понимал, что это ненормально — стремиться к смерти, пытаться умереть и делать себе больно, но по-другому уже не может. Странная привычка давит на мозг и просто прекратить опять же — не может. — Честно, уже не помню, почему я стал таким. Это было уже до тебя и я как-то внезапно подумал: для чего я живу? В чём смысл? Ничего не умею, ни к чему не стремлюсь, хотя мои ровесники интересовались кто квиддичем, кто книгами. Зато потом — всегда в твоей тени… И даже сейчас чувствую, что должен быть кем-то более… Кем-то более. Не человеком, который просто потерял всякий смысл.       Через три дня Том приносит маггловские книги по психологии и молча указывает на графу «Депрессия и методы лечения». Он сначала хочет рассмеяться, швырнуть книгу Реддлу в голову, потому что до макушки не дотягивается. А потом, начинает читать.       Видит себя там, на белоснежных и новых листах, чувствует себя немного лучше, вдыхает незнакомый запах свежей печати.       Он не один такой.       Жмётся к груди, тихо благодарит. Слышит равномерное биение сердца Тома и наивно спрашивает — Можно поцелуй?       И сердце сбивается с ритма.       Но Том тут же кивает. Проводит пальцем по гладкому подбородку почти невесомо и впервые чувствует стыд — руки покрыты мозолями от тяжёлой жизни в приюте, от многочисленных шрамов по той же причине. Приподнимает голову Гарри, рассматривает еле заметный шрам на лбу и ласково целует.       Для начала — в висок, потом в нос, вырывая счастливое хихиканье, от которого дыхание напрочь сбивается. А после, немного подумав, бормочет: — Ты милый. Я люблю тебя.       И Гарри, почему-то, верит.       И Гарри позволяет прижаться немного ближе, приоткрывает губы и вплетает пальцы в волосы, что подрагивают мелкой дрожью. — Сладко… — выдыхает Том и наслаждается их совместным отдыхом с пирожными, вместе с нежными поцелуями.       Наслаждается уроками «улыбки» от Гарри Поттера — пытается сначала расслабить вечно напряжённые мышцы лица, а потом пытается приоткрыть верхний ряд ровных зубов, но терпит поражение — губы через пару секунд начинают дрожать, словно мышцы тела после силовой тренировки, и, под заразный смех Гарри, он бросает его на кровать и громко чмокает в щёку. — Я планирую квартиру снимать после окончания.       Гарри резко меняется в лице, а романтичная атмосфера заканчивается по щелчку пальцев.       Том видит неприкрытый страх, дрожащие губы, блестящие лесными просторами глаза напротив и чувствует себя ужасно: знал же, что надо помягче, понежнее. Его мальчик впадает в истерику даже от одного напоминания о будущем.       Собирается с мыслью и, сам немного пугаясь, выдаёт: — Будешь жить со мной? — Ч-что.?       Гарри глупо моргает, а по покрасневшей щеке стекает одинокая слезинка. — Могу принять это за да? — у Тома голос дрожит от волнения, да ладони потеют от страха.       Поттер даже не догадывается: Реддла видит таким только он. Намного чаще — хмурый, ледяной, спокойный и пугающий. Только с Гарри — сладкоежка, любитель поцелуев и прикосновений, а ещё и волнения. — Да! Но… Стоп, подожди! Я же…       Том тут же успокаивается и пытается улыбнуться, но снова — лишь кривая линия. Обнимает перепачкавшегося в шоколаде парня и довольно выдыхает — значит, уже решили. — Вот накоплю я денег и тебя к психологу отведу. Где-то в Лондоне есть больница с магами-психологами.       Гарри недоумённо смотрит, а через пару секунд широко раскрывает глаза и несколько раз кротко кивает.       А Том Реддл позволяет себе окончательно расслабиться — видимо, урок «доверия» окончательно пройден.       И Том в его глазах теперь уже никуда не денется.       Хотя, он даже никогда и не пытался.       Даже не планирует.