Рисунок

      — Что рисуешь? — юный и полный энергии Джек Уолтен перегнулся через плечо своего более спокойного друга, заглядывая в листок, в котором тот так старательно что-то чертил. — Да так вот… Ну… — Кранкен, не сильно вслушиваясь в его слова и полностью сосредоточенный на своём куске бумажки, попытался отмахнуться, однако Джека такой ответ не устраивал. — Это же… Это же! Какой-то страшный кролик-робот?       Феликс наконец отрывает свой взгляд и смотрит на друга снизу вверх. Тот как обычно выглядит потрясающе — идеальные волосы, идеальная одежда, идеальная улыбка. Идеальный до мозга костей. Вполне заурядному Кранкену всегда было слегка не по себе, сколько бы он не убеждал себя, что они лучшие друзья, и сколько бы сам Джек не доказывал ему это, рядом с ним, совсем слегка в глубине своей души он знал, что рано или поздно его место будет занято кем-то, кто настолько же (или по крайней мере чуть более, чем он) идеален, и тогда он будет отброшен куда подальше, как ненужная поломанная игрушка. Странная дружба, ничего не скажешь. Феликс вздыхает в попытке сгладить начавшееся неловкое молчание. — Почти. Это аниматроник и вообще-то он не должен быть страшным. Наверное. Он должен быть скорее реалистичным, но… Он замолкает и разглядывает свой рисунок. Да, то ли лишённые жизни роботизированные глаза, то ли попытка передать текстуру слегка проржавевшего металла явно не добавляют радужных красок. Но в конце концов, он ведь стремится к совершенству. — Хотя знаешь, и правда жутковат. Джек усаживается рядом на стул, почти вплотную к другу и продолжает рассматривать набросок. — Ну не то чтобы. Вот с этого угла он вполне милый. Феликс пожимает плечами с лёгким смешком. Как обычно, Уолтен в силах развеселить его одной глупой фразой. — Он напоминает мне о детстве. Кранкен выдерживает паузу, то ли чтобы нагнать драматичности, то ли просто разбираясь в смутных воспоминаниях. Джек терпеливо ждёт, как впрочем и всегда, когда его друг начинает рассказывать о самых тёплых годах своей жизни. — Не помню названия, но мы с мамой часто туда ходили. Пиццерия. Плохо помню… Музыка, яркий свет и аниматроник, Боже, видел бы ты его, Джек, — Феликс, всё больше погружаясь в прошлое, старается припомнить каждую деталь, — он конечно тоже был не особо привлекательным. Я, в сущности, не могу даже сказать был то волк или медведь, но… Могу сказать, что отпечаток он оставил неизгладимый. Ну ты только представь! Он прерывается на вдох, как часто бывает в моменты, когда его вдруг захлёстывает непреодолимое желание говорить без перерыва, и даже не замечает, с каким интересом и восхищением Джек смотрит на него. — Это же чудо техники! Настоящий, работающий аниматроник. Даже не помню, приходил я туда за пиццей или просто поглазеть. Какие же технологии, а сколько труда в него было вложено! Джек молча наблюдает, накручивая прядь своих волос на палец. Ему нравилось, когда Феликс говорил о том, что любит. В такие моменты его глаза за толстыми стёклами очков сияли чуть ярче, чем всегда. Он слушает и слушает, пока в его голове рождается одна абсурдная, но при всём этом довольно-таки неплохая идея. — Феликс. Джек кладёт руку ему на плечо, чтобы обратить на себя внимание распалившегося Кранкена. Тот немного вздрагивает и поворачивается к нему. — Да? — А ты… Можешь нарисовать меня? Феликс даже теряет дар речи на секунду, и пока его брови медленно ползут вверх, а Джек сдерживает смех, он ищет подвох. По лицу Уолтена казалось, что он настроен донельзя серьёзно, а на деле спрашивает какую-то ерунду. — Ты уж было напугал меня. Конечно могу, если тебе так хочется. Хватка на его плече слегка сжимается, не настолько, чтобы сам Джек понял, что непроизвольно сделал, но настолько, что Феликс чувствует это. — Нет. То есть да. То есть, ты так странно отвечаешь — «если тебе так хочется». А тебе хочется? Тебе не сложно? У тебя есть желание или время? Ты говоришь так, будто я не оставляю тебе выбора, — Уолтен немного опускает голову и его вечная улыбка сползает с лица. Выглядит он как нашкодивший спаниель с длинными ушами и Феликс конечно ощущает раздражающий укол вины, за то что заставил своего друга чувствовать себя так. — Да, извини, — рука Кранкена слабо дёргается на этих словах, но Джек не замечает, — я вовсе не имел этого в виду. Конечно, я с радостью попрактикуюсь. Просто не хочу расстроить тебя, если результат выйдет не очень. Я же самоучка как-никак. Уолтен сияет, не подозревая, как сильно этой улыбкой досаждает лучшему другу. Лучшему другу, который склонен воспринимать любое слово в свой адрес как завуалированную критику и который будет размышлять над этим разговором еще три ночи подряд. — Ты лучший, Феликс! Я уверен, результат выйдет прекрасный, да даже если и нет, то мне всё равно. Главное, что ты сделал это для меня, а я это уже ценю.       Ну вот теперь у Кранкена точно нет путей к отступлению. Джек, сам того не подозревая, сейчас перерезал верёвку, державшую Феликса над пропастью. Разве теперь он имеет право ошибиться, разве имеет право нарисовать неаккуратно хоть одну линию? Нет. Джек рассчитывает на него и ждёт идеального результата, разве не так? Разве он не имел в виду, что хочет от него максимум стараний? Разве… Слишком много «разве» на одного бедного студента с проблемной самооценкой. В общем, он должен постараться и тогда возможно их дружба продлится чуть дольше, ведь никто не захочет сразу бросать приятеля, который так красиво рисует, даже если в остальном он полный ноль, да и как личность пустое место. Феликс не знал, с каких пор их дружба превратилась в вечный страх. Вернее, в тревогу, бесконечную ревность и злость от бессилия. По крайней мере ему так казалось. Может это произошло с первого дня их знакомства, когда Джек обратил внимание на кого-то настолько жалкого, а может когда с днями, неделями, месяцами Уолтен становился всё лучше и лучше, хотя казалось уже некуда. Душой любой компании, любимцем преподавателей, любимцем парней, любимцем девушек, самым общительным и привлекательным студентом всего университета, а Феликс так и оставался в его тени в амплуа друга-задрота, который, казалось прилагается ко всем дружелюбным популярным персонам. А может тогда, когда в один осенний вечер в общежитии Кранкен поймал себя на мысли, что… Неважно. Неважно, когда это началось, важно лишь то, что он был чётко уверен, что совсем скоро придёт день, когда единственный человек, которого он так ценит, наконец оставит его навсегда. — Хей, ты даже не начал собираться, чувак!       Рука Джека ложится на плечо Феликса, выводя его из оцепенения и отвлекая от акта самобичевания. Кранкен оглядывается на него — он как всегда с широкой улыбкой на губах и свободной от проблем душой. Сколько бы они не пытались понять друг друга, им это никогда не удастся. Возможно, Джек пытался дать Феликсу поддержку, в которой он нуждался, возможно всеми силами старался доказать, что благодарен судьбе за такого друга, но никогда не пытался просто поставить себя на его место, представить себя заурядным заучкой-неудачником, у которого из поводов для гордости только мрачно-реалистичные рисунки на клочках бумаги да преданное сердце. — Извини. Задумался, — Феликс приподнимает очки и потирает переносицу в болезненно-усталом жесте. — Думаешь обо мне? — глупая беззаботная шутка попадает прямо в цель. Кранкен прямо подскакивает со стула и швыряет все вещи в сумку с такой силой, что даже Джек слегка пятится. — Ты чего? — Ничего! Кхм… Ничего, извини. Не рассчитал… Не… В общем, пойдём в класс рисования, поищу хоть нормальный лист.       Уолтен, было слегка испугавшись, вновь нацепил широкую улыбку. Приятно, что другу так не терпится выполнить его просьбу. Он никогда не чувствовал себя обузой рядом с Феликсом, который не задавал лишних вопросов даже когда Джек говорил полную ерунду. Бывало, он усмехался, отведя взгляд в сторону, бывало недоумённо смотрел, не понимая, как такое могло взбрести в голову юному Уолтену, но никогда, никогда не осуждал. О таком друге он всегда мог лишь мечтать — Да за что ты постоянно извиняешься. Пойдём скорее.       И правда. Было бы за что.

***

— Хочешь, присядь у окна или ещё-куда нибудь. Но сразу говорю, не гарантирую, ч-что, — Феликс запинается. Он всегда начинает заикаться, когда волнуется. — Что у меня получится. В конце концов…       Он не заканчивает предложение, роясь в шкафчике художественного класса в поисках бумаги и карандаша получше, чем тот, что он носит с собой. Джек терпеливо сидит на стуле, с интересом наблюдая за тем, как друг снуёт туда сюда. — В конце концов что?       Кранкен неслышно вздыхает и закатывает глаза. — В конце концов знакомых людей, а особенно своего друга, я ещё ни разу не рисовал.       От такой наглой лжи его щёки вспыхивают. Конечно рисовал — каждый вечер прошлой недели, как проклятый, как зачарованный ночами не вставал из-за стола и, согнувшись в три погибели, выводил на бумаге линии всё тем же единственным карандашом — прорисовывал глаза, волосы, руки, губы, а потом безжалостно рвал свои попытки на мелкие кусочки и начинал вновь, пока зрение не начинало мутнеть или пока он не засыпал прямо за столом, положив голову на деревянную прохладную поверхность. Но не может же он об этом рассказать. — Я уверен, ты можешь всё, что захочешь. Только это, ну… Нарисуй мне волосы подлиннее, окей? — Джек усмехается. Вообще-то он хотел поговорить кое о чём другом, но приятеля проще разговорить, когда он чем-то занят, это уж он понял. Феликс отвечает ему неуверенным смешком и наконец садится на другой стул, с альбомом и карандашом. — Окей. Он задумчиво прикусывает губы и намечает пару линий, стараясь смотреть на Джека, не выдавая, что ему даже не нужно присутствие друга, ведь его образ уже выжжен у него в голове, и одновременно не задерживая взгляд слишком долго. Уолтен сводит брови к переносице и надувает губы. — Пф, — Феликс не выдерживает и смеётся, — сиди спокойно, а то с таким лицом и останешься. Джек подмигивает ему, но всё же усаживается как было. Кранкен нервно оглядывается и начинает добавлять деталей в рисунок. Как же ему не нравилось это щемящее чувство, отдающееся потягиванием внизу живота, которое подступало каждый раз, когда ему выдавалась возможность понаблюдать за другом дольше дозволенного. Он ненавидел эти ощущения и ненавидел того, кто их вызывал, ровно также, как и любил до беспамятства. — Мы можем кое-что обсудить? Феликс кивает, не отрываясь от бумаги. Ему немного страшно от серьёзного тона друга, но он слишком поглощён работой, чтобы зацикливаться. — Ты думал о том, куда пойдешь после окончания университета? Тот лишь качает головой. Он не хотел думать. Для него учёба была последней отдушиной перед страхами взрослой жизни. Он не хотел взрослой жизни. Работы, проблем, ещё больших, чем сейчас, денег, жены, детей, пенсии, старости и смерти. Он хотел остаться навсегда здесь, с Джеком в этой комнате и рисовать его, пока кожа на пальцах не сотрётся от мозолей. — Ну вот и я тоже. И мне тут идея в голову пришла. Может, рванём куда нибудь и откроем ресторан? С аниматрониками.       В резко наступившей тишине слышен лишь стук упавшего на пол карандаша. — Джек. — Феликс наклоняется за ним и возвращается на своё место с абсолютно непроницаемым лицом, хотя его руки слегка дрожат. — Это всё конечно здорово, но ты хоть представляешь, насколько невозможно? — Да ладно тебе! Классная же идея! — Уолтен вскидывает брови, не понимая, как его друг вообще может отказываться. Феликс не отвечает, лишь качает головой и возвращается к рисунку. Он искренне не понимал, как можно предлагать что-то настолько абсурдное, а потом ещё удивляться неоднозначной реакции. — Да ты послушай! Только представь, выкупим здание, наберём персонал, спроектируем роботов, ну или что там с ними делают, оформим всё и будем с тобой жить, как захотим. Кранкен отрывается от листа и, вздохнув, поднимает глаза на друга. Конечно, видя его энтузиазм, он не может удержаться от слабой улыбки, которую Джек сразу воспринимает как маленькую победу и улыбается ему в ответ. Неужели он правда не понимает?.. — Смотри. Я не хочу с тобой спорить или что-то в этом роде, и мне правда нравится твоя идея, но у нас нет никаких средств для её реализации. — Это пока нет. Вот закончим универ и нас быстро примут на работу, с твоими-то оценками и моей-то харизмой. Феликс смеётся, прикрыв рот рукой, но быстро собирается и возвращается к рисунку, одновременно отвечая: — Возможно. Ну хорошо, вот заработаем мы денег, арендуем какое-никакое здание, и что дальше? — Будем продолжать работать и одновременно обустраивать наш ресторан конечно же! — Ты хоть представляешь, сколько средств- — Представляю. Ну хочешь, буду в нескольких местах зарабатывать, чтобы дело быстрее шло? — Джек. Мы вдвоём не справимся. — Наймём кого-нибудь. — Им нужно будет платить. — Будем. — Мы ничего не смыслим в робототехнике. — Всему можно научиться. Феликс замолкает. Разве Джеку можно хоть что-то доказать, если он в упор не желает слушать? Вот забил же он себе голову… — Скажи, откуда у тебя вообще такая идея появилась? Юный Уолтен, решив, что приятель наконец сдался и поддался на его уговоры, победно улыбнулся. — Послушал, как ты рассказываешь. Феликс непонимающе изогнул бровь, пока его рука штриховала тени на рисунке. — Ну знаешь, твои воспоминания о детстве и о пиццерии. Ты так загорелся, когда рассказывал, что я подумал «Чел, да это же отличная идея для бизнеса!» Мы ведь ещё не решили, куда поступим, а конец учебного года совсем близко. Разве не круто вместо того, чтобы стать каким-нибудь офисным планктоном и слиться с серой массой, сделать что-нибудь хотя бы относительно новое? Да и вообще… Мне показалось, что тебе понравится, если мы не разойдёмся после универа, а останемся вместе и займёмся чем-то, что нравится тебе. Феликс поднимается со стула и подходит к Джеку. Тот улыбается ему широкой улыбкой, такой искренней, как и всегда, так что у любого защемит сердце. И эта улыбка была только для него. Джек был готов сделать нечто безумное, бросить всё, заняться чем-то, что явно не гарантирует стопроцентного успеха только для него. Кранкен задерживает взгляд на своём далеком отражении в глазах друга, пытаясь разглядеть хоть толику насмешки или презрения, но видит лишь собственную жалкую фигуру с листком в руке. Он отворачивается, секунду раздумывая. Он не понимал, чем заслужил такого друга рядом. Настоящего. Разве можно было не полюбить его? — Ты правда готов на это пойти только из-за моих глупых рассказов? — Из-за того, что я хочу, чтобы ты был счастлив со мной и никогда не расстраивался! Ты ведь мой лучший друг. Феликс чувствует, как глаза начинает щипать от подступающих слёз. Ну и позорище, не хватало только расплакаться прямо здесь. Он суёт Джеку в руки немного помявшийся рисунок и, резко развернувшись, направляется к выходу, бросив через плечо: — Я подумаю, ладно? Дверь закрывается, оставляя Уолтена в одиночестве. Он откидывается на спинку стула и улыбается, расфокусированным взглядом глядя в потолок. — Ладно… Он выпрямляется и рассматривает свой портрет. Красиво… Он бы никогда так не смог, даже если бы постарался. Да, конечно, он был неидеален, не ровня профессионалам, но какое это имело значение? Джек качает головой с лёгкой улыбкой. Если он так постарался ради него, то его не беспокоит то, что Феликс не может полностью довериться ему сейчас. Он просто будет рядом, терпеливо ждать, пока это не произойдёт.

***

— А помнишь, ты сказал, что это невозможная идея? Джек Уолтен, изрядно уставший и помятый, с тёмными кругами и морщинами под глазами, но с такой же широкой улыбкой стоит посреди большого, украшенного шариками зала недавно официально открытой «Бургерной Бона» и смотрит на своего теперь уже коллегу. — Я рад, что ты меня почти никогда не слушаешь, Джек. Феликс, в ярко синем костюме, слегка запотевшими очками и усталой улыбкой оглядывает помещение. Он до последнего не верил, что у них что-то выйдет, но вот они здесь. Сегодня была церемония открытия и пришла куча людей, при виде которой слегка опешил даже уверенный в себе Уолтен, не говоря уже о нём самом. Конечно, не всё шло гладко в самом начале их пути, но они преодолели все проблемы. Вместе. Феликс, пусть и с трудом, но наконец заставил себя принять тот факт, что ему необязательно быть идеальным, чтобы быть рядом. И однажды, возможно, лишь возможно, он расскажет ему, что на самом деле… — А помнишь, в тот день ты нарисовал для меня это? Джек достаёт из потрёпанного, студенческих времён, кошелька сложенный вчетверо пожелтевший листок бумаги. — Боже, нет. Даже не показывай мне его, я уверен, что выглядит ужасно. Я же тогда почти ничего не знал ни об анатомии, ни о положении света и теней и вообще… Зачем ты его носишь? — Он мне нравится. — Пф, нашёл, что хранить… Я тебе лучше нарисую. — Не сомневаюсь. Джек притягивает Феликса за руку ближе к себе и тот, наконец расслабившись после напряжённого дня, отдаётся в его объятия. Он так и остался ниже ростом, что позволяет ему просто положить вмиг потяжелевшую голову на плечо Уолтена и прикрыть глаза. Джек счастливо улыбается и слегка поглаживает его волосы. Спустя столько лет упорного труда они наконец заслужили пару минут искренних объятий. — Я так нами горжусь… — голос Феликса, и без того тихий, приглушает пиджак Джека, но он всё равно слышит его. — А я горжусь тобой. Кажется, Феликс тихо всхлипывает, но возможно это лишь шумит кондиционер. Они стоят так, потеряв счёт времени, пока Кранкен раздумывает, что сказать. Есть много вещей, которыми он бы хотел поделиться, но подходящих слов, кажется, пока не существует. Да они ему и не нужны. Ему нужен лишь Джек, который будет рядом, поддерживать и обнимать так, как сейчас. — Ну я же всё знаю. Тебе нужно лишь самому признаться себе, Феликс. Он вздрагивает от слов Уолтена, нарушивших тишину. Погрузившись в свои мысли, он не расслышал того, что Джек сказал. — Что? Он чувствует большую и тёплую ладонь друга на своём плече и прикрывает глаза. — Ничего. Просто рад, что у меня есть такой друг, как ты. Ничего страшного, если он не хочет открыться ему. Джек готов просто быть рядом и ждать, пока Феликс не признает свои очевидные чувства. Если, конечно, захочет.