Кабинет заведующей отделением освещает одинокая настольная лампа, света которой едва хватает, чтобы увидеть напечатанные на белой бумаге буквы. Очередной отчет был подписан и отправлен в папку, где он обязательно дождется своей очереди для проверки вышестоящим руководством.
Стрелки на часах завершили очередной свой оборот, информируя о том, что ещё час назад в ее кабинет должен был ворваться челюстно-лицевой хирург, по-хозяйски устроиться на диване, ослепить своей лучезарной улыбкой недовольную, но, конечно же, только для строгого вида, начальницу, рассказать ей очередную невероятную историю, случившуюся в отделении неотложной хирургии, пока она занималась документацией, вдохнуть в её уставшее тело энергию, зарядить любовью и теплотой, вытащить её из этого омута отчетов и графиков, но никто не пришёл.
Её уставшие глаза переводили взгляд с бумаг на дверь, с двери на часы, висевшие на стене, а с них на те, которые находились на запястье. Не врут. Может быть, мужчина слишком буквально понял фразу «не врывайся в мой кабинет» и теперь жаждет поймать её на нейтральной территории. Притаился где-нибудь в ординаторской и ждет, когда его спутница закончит свою работу. Или сцепился языками с Ниной в приёмном отделении, с ног до головы осыпая её комплиментами, как он любил делать по утрам. Или, чего хуже быть не может, сидит с Фаиной в сестринской, пьёт чай и ни о чем не думает, наслаждаясь обществом своей говорливой подружки.
Встав из-за стола и захватив с собой лишь мобильный телефон, Павлова вышла из кабинета. Прокручивая в одной руке ключ от двери, а другой набирая номер мужчины, она приближалась к стойке регистрации, где кроме Нины и снующего туда-сюда медицинского персонала, никого не заметила.
Приложив телефон к уху и услышав лишь короткие гудки, оповещающие о том, что абонент на данный момент вести беседы не желает, женщина обратилась к медсестре:
— Нина, а Геннадий Ильич…- не успела Павлова закончить свой вопрос, как тут же получила на него ответ.
— Ушёл уже, Ирина Алексеевна. Как только смена закончилась, собрался и ушёл, — Дубровская махнула рукой на дверь, показывая направление мужчины.
— Ничего не говорил?
— «До свидания», — пожала плечами медсестра.
— Что? — Ирина непонимающе уставилась на Нину, очередной раз набирая номер Геннадия.
— Сказал: «До свидания» и ушел, — чуть громче обычного повторила Нина, глаза которой загорелись от понимания всей ситуации. Кусочки пазла складывались один за другим, собираясь в единую картинку.
— Я поняла.
Павлова развернулась, быстро пошагав в сторону кабинета, и как только за ней захлопнулась дверь, бросила телефон на диван, обессиленно упав следом. Не хотелось верить в то, что всё может вот так просто разрушиться, даже не успев построиться. Их маленький уютный шалаш, который держался на трепетно важном для обоих прошлом, рушился у них на глазах, стоило только на него подуть неизвестному будущему.
Казалось, ничего хуже, чем его пересадка сердца, с ними случиться уже не может, но у судьбы своя извращённая фантазия, в которой никаких «их» быть не должно. Маленькая трещина, образовавшаяся между ними в период реабилитации после пересадки, разрослась в огромную пропасть непонимания и упрёков.
Геннадий отмахивался от ее помощи, отказывался от консультаций психолога, каждую ночь хватаясь за сердце, так до конца и не осознав, что уже не умирает. Эта ночь в их жизни не станет последней, это утро повторится еще много-много раз, а его обещание никогда её не бросать сейчас зависит только от него, но помнящему о смерти мозгу невозможно это доказать. Все эти долгие годы он день за днём был на шаг ближе к могиле, улыбался каждому новому дню, думая, что он может оказаться последним, наслаждался жизнью, пока ещё было можно, и погряз в этом ожидании смерти, даже сейчас, когда новое, абсолютно здоровое сердце, кричит ему о том, что пора жить долго и счастливо.
Но счастливо все никак не случалось. Мучаясь от фантомных болей сам, он мучал и ее. Заставлял переживать каждый день в напряжении и непонимании. Молчал, убегал, закрывался в себе, никого не подпуская. В этой битве он не нашёл для себя союзников.
Дверь неслышно приоткрылась, впуская в мрачное помещение потоки света из коридора. В дверной проём просочилась сначала голова, а как только глаза нашли то, что искали, за ней последовало и всё тело.
— Темнота — друг молодёжи? — поинтересовался спокойный голос, который становился всё ближе.
От неожиданности Ирина дёрнулась, обратив внимание на высокого мужчину в тёмно-синем классическом костюме. Женщина почувствовала аромат его дорогого парфюма, не сразу отделив его от лёгкого запаха алкоголя, который прорвался в её кабинет вместе с мужчиной.
— Простите, Анатолий Борисович, что не встречаю, — тихо произнесла женщина, желая встать, но была им остановлена.
— Сидите. Я понимаю, что рабочий день уже закончен, и вы просто не обязаны бегать передо мной, как собачка, — Павлова лишь хмыкнула от сравнений мужчины, который уже присел на другой край дивана, — я хотел спросить, как здесь мой сын. Со всем справляется?
— Анатолий Анатольевич прикреплён к лучшим врачам отделения, и пока что от них жалоб не поступало, — Ирина спокойно проговорила уже заученную фразу, надеясь поскорее остаться в одиночестве, но Алеников уходить не собирался.
— А операции? Его уже привлекают к работе в операционной? — с напором спросил мужчина, разрушая обстановку милой дружеской беседы, переводя её в более деловую.
— Послушайте, Анатолий ещё слишком неопытен для ассистентской работы. Его, конечно, берут на операции, но исключительно в качестве наблюдателя, — Павлова повернула голову к мужчине, который, неожиданно для неё самой, прожигал её взглядом.
— Ирина Алексеевна, — женщина почувствовала тепло его руки на своей, не успев ее одернуть, — я вас очень прошу, посодействуйте как-нибудь тому, чтобы ваши лучшие врачи отделения, наконец-таки, начали делать лучшего из моего сына, — мужская рука блуждала по женскому запястью, поднимаясь выше по предплечью, пока Павлова, опомнившись, не вскочила, направляясь к столу.
— Я вас услышала, Анатолий Борисович, а сейчас извините, мне уже пора, — она схватила со стола всё, что попадалось под руку, засовывая это в сумку, накинула пиджак, висевший на спинке стула, и ждала, пока мужчина сам решит покинуть ее кабинет.
— Не забудьте, — он медленно поднялся со своего места, протягивая ей телефон, все это время лежавший на диване, — я могу вас подвезти, если хотите.
— Не хочу, — отрывисто ответила женщина, направляясь к выходу.
***
Всю ночь мысли не покидали голову Ирины, усложняя всё ещё больше. Вежливый, обходительный, явно в ней заинтересованный мужчина протягивал ей свою руку, давая возможность выбраться из этого омута, вдохнуть полной грудью, почувствовать себя нужной. Но нужно ли оно ей, когда рядом уже есть тот, с кем она все это чувствовала. С кем она была счастлива, с кем она была свободна, с кем она была любима и с кем могла быть самой собой. Неужели эти небольшие проблемы могут так просто всё перечеркнуть.
Она повернулась на бок, пробежав глазами по спокойному лицу Геннадия, лежащего рядом. Сейчас это был её Кривицкий. Тот — старый — нежный, любящий, понимающий, но стоит только ему вскочить от ночного приступа боли, стоит только ей предложить ему свою помощь, как старый Гена превращался в нового: нервного, вспыльчивого, упрямого. Как будто правду он вычитал в той книге про «Чужое сердце». Это был чужой Гена. Не её. Её Гена не допустил бы этого краха, он бы непременно их спас.
***
Трель будильника оповещала о начале нового дня, а утреннее солнце ослепляло ещё не привыкшие к свету глаза. Протянутая на противоположную сторону кровати рука встретилась с пустотой, что по обыкновению случалось каждый день.
Геннадий быстрее бежал в Склиф, чтобы с головой погрузиться в работу, забыв о болях, которые повсюду его преследовали. И даже несмотря на то, что в операционную вход ему был строго запрещён, находил себе интересных больных в приёмном отделении, отдавая им всего себя.
Но сегодня привычная тишина в квартире была нарушена шумом, доносившимся из кухни, куда, после всех утренних процедур, направилась женщина.
— Привет, — Геннадий поставил на барную стойку тарелку с сырниками, — а я вот решил тебя порадовать, — мужчина, одетый в бежевые брюки и нежно-голубую рубашку, галантно отодвинул стул, приглашая Ирину к столу.
Молчание казалось лучшим выходом из ситуации, когда говорить совсем не хочется, даже учитывая то, что это утро было не таким, как обычно. Лучезарная улыбка, светящиеся глаза, спокойное размеренное дыхание. Давно она не видела его таким. Но огонёк обиды за всё это время разгорелся до такой степени, что так просто его уже не потушить.
Не хотелось есть, не хотелось говорить, не хотелось на него смотреть. Хотелось встать и убежать, как обычно поступал он.
— Ир, ты чего молчишь? Не поела совсем. Случилось что-то? — обеспокоенный голос мужчины вывел Павлову из транса, а его рука, обхватившая её руку, заставила дернуться от неожиданности.
Отгоняя от себя воспоминания прошлого вечера, когда не его рука согревала её теплом, она резко ему ответила:
— Нет, всё нормально.
— Но я же вижу, что с тобой что-то не так, — он аккуратно приподнял её лицо за подбородок, пытаясь заглянуть в её изумрудные глаза, которые были опущены вниз, но неожиданно встретились с его.
— Значит, не то видишь, — Ирина освободила свою руку, вставая из-за стола. Хорошо, что она оделась заранее, подготовив себе путь к отступлению.
— Ир, подожди меня, вместе поедем, — крикнул он, хватая свою сумку с дивана.
— Нет, Ген, — женщина остановилась в прихожей, снимая ключи с крючка, — давай я поеду на такси, а ты на метро. Так будет лучше.
Мужчина, надевающий пиджак, застыл на месте, глядя на Ирину, которая уже открывала входную дверь.
— Кому будет лучше? — его руки опустились, а голос задрожал.
— Всем, — дверь захлопнулась, оставив мужчину наедине со своими мыслями, которые всё никак не могли собраться в одно целое. И с режущей болью в сердце, которой вовсе и не было.
