Мортидо

— Итадори?.. Я нервно вглядываюсь в лицо напротив, пытаясь уловить знакомые черты, но в глазах юноши плещется алым заревом расплавленное золото. Мне хочется провалиться под землю, спрятаться от этого плотоядного взгляда, сжаться до уровня атомов, но тело деревенеет, наливается свинцом, и я могу лишь приоткрыть рот от страха, что стекает по груди куда-то в центр живота. — Неверно. Сукуна усмехается, смотрит внимательно, до самых костей, и протягивает руку к моему лицу, отчего я дергаюсь, приходя в себя. Отскакиваю в сторону, обхватывая рукояти кинжалов, и готовлюсь к битве, которая заведомо обречена. — Я не собираюсь сражаться с тобой, женщина, — его снисходительная улыбка напоминает оскал голодного волка, и по холодной спине мышиной ратью пробегает табун мурашек. — Что тебе нужно? — я стараюсь придать своему виду уверенности, хотя бы спрятать страх, что сгущается в пространстве вокруг меня, что он вдыхает вместе с воздухом. — Не глупи, красавица, убери эти зубочистки, — его гортанный смех отдаёт болезненной тяжестью в барабанных перепонках. — Я долго наблюдал за всеми вами в теле этого засранца, и в отличии от него, разглядыванием глянцевых девиц сыт не буду. Меня пронзает током от его слов, потому что нужно быть совсем наивной, чтобы не понять посыла. Я сжимаю кинжалы покрепче, готовясь наброситься в любой момент, но он будто читает мои мысли, и в следующую же секунду чувствую крепкую хватку мужских рук на своих запястьях, отчего оружие со звоном падает на пол. — Тише, — протягивает Сукуна полушёпотом, находясь в непозволительной близости от моего лица. — Будешь послушной девочкой и тебе даже понравится. — Пошёл к черту, отродье дьявольское, — выплевываю, глядя в богохульные глаза напротив и прекрасно понимаю, чем обернётся дерзость с Королём Проклятий, но надежда, что его оттолкнет моя строптивость, сглаживает остроугольную панику в кипящем сознании. — Ответ неверный. Чужой взгляд стекленеет, и мужчина поднимает меня за горло, держит над полом, наслаждаясь жалким видом беспомощности, пока в моих глазах темнеет от нехватки кислорода, а потом скидывает на стол, как тряпичную куклу. Сдавленный стон срывается с губ от ноющей боли и унижения; пытаюсь дышать, но Двуликий когтистыми пальцами тянет меня за лодыжки, раздвигая ноги и пристраиваясь как можно ближе. — Не надо, — в голову ударяет мысль о иной спасительной тактике, и я стараюсь выровнять дыхание, вглядываюсь в хищный взгляд напротив, пытаясь абстрагироваться от мысли, что в мое бедро упирается его осязаемое возбуждение. — Просто оставь меня, я все равно буду брыкаться, я не поцелую тебя в ответ, это будет не взаимно, какое удовольствие можно получить от подобного?.. — я бессвязно перечисляю все, что приходит на ум, осознавая, как жалко и нелепо звучат мои детские рассуждения, но надежда на его милосердие распаляет и заставляет почти умолять. Но лишь улавливаю его секундное замешательство, а потом наблюдаю за тем, как Сукуна давится истеричным смехом, слегка ослабив хватку на моих ногах. Я тут же дергаюсь в попытке сбежать, но мужские ладони хватают за плечи, встряхивают, прикладывая спиной к поверхности деревянного стола, и я вновь задыхаюсь в кашле. — Наивная же ты, красавица, — он наклоняется ближе, опаляя горячим дыханием кожу моей шеи. — А какая буйная! Мне нет дела до твоих поцелуев и уж тем более до твоей взаимности. Не обессудь, но эти тщетные попытки вырваться даже… Я не дослушиваю: дёргаю ногами во все стороны, истошно вопя куда-то в воздух, кручу головой и извиваюсь под ним как змея, пытаюсь укусить ладонь, что стремительно прикрывает мне рот, но не сдаюсь и стараюсь спихнуть груз его тело со своих хрупких плеч. Резким движением Сукуна наматывает мои волосы на кулак, оттягивает то вниз, то вверх, ударяя меня затылком о стол, фиксирует одной рукой оба моих запястья над головой, шипя в лицо: — Угомонись! Хуже будет. Слёзы стелятся пеленой перед глазами, и я тихо всхлипываю от ненависти к себе за бессилие и слабость: мне хочется пинать ногами мебель, воздух, Сукуну и себя саму, хочется затопить весь город в моей ненависти за то, что не способна защититься, хочется.. перестать быть жертвой в чужих кровавых пальцах. И я злобно разворачиваюсь к Двуликому лицом, стряхивая соль с ресниц, и использую технику незримого расширения девичьего вероломства, что дана лишь дочерям Лилит: — Чёрта с два! Отпусти меня! Ты просто идиот, — воздух накаляется: в нем чёрной дымкой витают тлеющая мольба и протестующие женские крики, источник первобытной злобы раскрывается где-то в груди, течёт к языку и стекает на губы дерзновенной субстанцией, распаляя чужие нервы. — Это всё нелепо. Нет хуже секса, в котором нет взаимности. Скажи честно, ты всех женщин так склонял? — спутанные чёрные пряди падают мне на глаза. — Не сомневаюсь.. Видимо, красотой никогда не отличался, а манерами уж тем более, — выплёвываю в чужое лицо, смотрю на него, не моргая, не дыша, вызывающе вглядываясь в радужку напротив. — Забить меня до смерти и изнасиловать не сложно, а ты попробуй сделать так, чтобы я тебя возжелала, — мое шипение напоминает клубок ядовитых змей, и в каждое слово я вкладываю яд с летальным исходом, но говорят, такие как он ядом запивают обглоданные кости непокорных. Беру на «слабо» Короля Проклятий: к горлу подкатывает истеричный гогот, но разум говорит, что в такой ситуации женщину могут спасти только наглость и коварство. — Забавная ты, — он смотрит снизу вверх, хоть его губы и находятся в сантиметре от моих, демоническая надменность царапает кожу, заражает меня дерзостью и обманчиво-сладкой мыслью о вседозволенности. — Твои манипуляции пахнут отчаянием, — Сукуна носом втягивает воздух, наклоняясь ближе. — но я не против. Так уж и быть, возжелаешь. Я чувствую дрожь в своих ногах от напряжения во всем теле, чувствую смущение, что пятнистым закатом отпечатывается у меня на щеках, чувствую кадмову победу, что плодов особых мне не принесла, но быть может, мне даже понравится. Возможно, я даже буду желать ещё. Рёмен резко опускается чуть ниже моего лица, и я издаю сдавленный писк, на что демон смотрит исподлобья и усмехается. Лживо-нежные касания его губ ласкают персиковую мягкость кожи, он проводит шершавым языком по выступающим ключицам, терзает острыми клыками, вызывая мурашки прямо на дрожащих костях, дразня нервные окончания, и я сконфуженно пытаюсь переварить перемену в своих ощущения и в его настрое. — Что.. что ты делаешь? — голос не сразу прорезался, отдаваясь хрипотцой на кончике языка. — Разве не этого ты хотела, красавица? — он аккуратно задевает мочку уха, я чувствую, как от горячего дыхания алеют уши, как от этого звука машинально смыкаются ноги. — Я повидал множество женщин, и умею быть обходительным, — грубые пальцы резко хватают меня за подбородок, поворачивая к себе. — если, конечно, женщина этого заслуживает. Мой рот приоткрыт, и он проводит языком по моим губам, от чего я скованно вздыхаю, глядя в бледные глаза напротив. Сукуна к поцелую не склоняется, и я осознаю, что он ждёт этого шага от меня. С чем чёрт не шутит, да?.. Оглядываю очертания мужских губ. Смотрю на глаза. Снова на губы. Лицо Итадори искажено чужой мимикой, чужим духом, чужими помыслами, но лицо все ещё приятное, знакомое и давно ставшее родным. А он все с тем же порочным взглядом выжигает на мне аспидскую метку, отчего кожа зудит и нагревается до температуры раскалённого металла: мне жарко, тесно, и стыдно от того, что я слишком быстро сдаюсь. Но в предсмертных тисках чужие речи звучат слаще. Припадаю к его губам резким движением, чтобы не передумать, и медленно выдыхаю, когда мужские ладони обхватывают меня за талию, притягивая к себе, касаются чувствительной груди и внутренней стороны бедра. Стараюсь выкинуть из головы ненужные мысли о противоестественности происходящего, о греховных касаниях моих разгоряченных рук к мужской груди, о том, что змей-искуситель не только опорочил Еву, тем самым выкинув её из Эдема, но и даровал знания вместе с металлическим привкусом свободы. Поцелуй Сукуны жадный, властный, нетерпеливый, он прожигает дёсна, и пепел от обугленной невинности не отдаёт горечью, но растекается сладким мёдом под языком, и мне хочется извиваться в его руках, прижимаясь к крепкому телу, втаптывая ногами собственные идеалы, клеймя своё имя и предавая тех, кого я зову семьей. Дрожь пальцев окаймляет острые скулы Рёмена, царапает затылок, и он усмехается мне в губы, показывая своё отношения к моим неумелым попыткам приручить дикого зверя. — Расслабься, — его низкий голос стальной мелодией звенит в груди. — Ты слишком напряжена, напоминаешь кусок древесины. Мне почти не обидно, мышцы все ещё будто забетонированы, остаётся только слегка отстраниться и ядовито взглянуть в глаза напротив, в которых холодный царизм и дикие искры окропляют слабое свечение радужки. — Так расслабь, — выдох слетает с моих губ ему на язык. Не успеваю вновь вдохнуть, как оказываюсь припечатанной к спиной к столу: чужие руки сжимают грудь до болезненного стона, мягко давят на соски, очерчивают талию, и я не замечаю, как оказываюсь без кофты и какой-либо защиты. Мне боязно, хочется прикрыться, но Сукуна перехватывает запястья, чеканя: — Не смей прятаться от меня. И я покорно опускаю руки, пока его язык припадает к моей груди. Выгибаюсь навстречу, приоткрываю рот и смотрю немигающе на потолок и слабое свечение лампы. Чувствую как пальцы его рук мажут по тонкой ткани нижнего белья, как плавно двигаются вдоль влажной кожи, массируя клитор, пока вторая рука очерчивает бедро, а язык вылизывает узоры на моей шее и груди. Жар ударяет в голову вирулентной струйкой, и я смыкаю ноги, почти ломаю поясницу и закусываю нижнюю губу до железного привкуса. Мне хочется что-то сказать, но слова распадаются на тишину, и я резким движением цепляюсь за инфернальные плечи демона, когда ощущаю, как его пальцы проникают в меня, растягивая лоно. — Такой ты мне нравишься гораздо больше, красавица, — чужой смешок доносится до моих ушей, когда он проводит языком по горячей ушной раковине. Я игнорирую издевку, хватаясь за короткие волосы и притягивая к себе Рёмена одним грубым жестом, целую с отчаянием, издав глухой стон в мужские губы, когда его движения снизу становятся быстрее, когда липкое ощущение касается ног, а тело будто пропускает разряд, и это акупунктурное наслаждение заставляет прикрыть глаза и откинуться на древесную поверхность. — Какая ты быстрая, а ведь я даже не старался, — тихий смех щекочет нервы. — Что ты там говорила про поцелуи? — Ты.. ты всегда так много болтаешь? — выдыхаю я, когда он слегка отстраняется, облизывая свои пальцы, по которым тягучим сиропом течёт моя собственная влага. — Ты всегда так много дерзишь? — в миг, и черты его лица становятся резче, Сукуна вновь смотрит сверху-вниз, напоминая о том, кто он таков. Резким движением мужчина закидывает мою ногу себе на плечо, наклоняется к лицу и проводит языком по подбородку к губам: — Моя очередь. Он целует, но в этом нет никакой нежности, лишь утробный голод, жажда и неконтролируемая похоть, что просачивается в меня вместе с его слюной. Я отвечаю тем же, сжимая пряди коротких волос, обнимая за плечи, впиваясь ногтями в выступы крепких мышц. Слышу довольное шипение, и от этого внизу живота вновь становится горячо и влажно. Кусаю нижнюю губу, оттягиваю, мельком глянув на его довольное лицо, и мгновенно углубляю поцелуй, пока мужские руки разбираются с собственной одеждой. Прикрываю веки и психоделические вспышки под ними раскрашиваются цветными орхидеями, мне становится всего этого недостаточно, мышцы внизу сжимаются от нетерпения, и я прижимаюсь ближе к Сукуне, сдерживая себя, чтобы не начать умолять. — Будет больно, — сардоническим тоном произносит Двуликий, и я чувствую, как его горячая плоть касается меня, как мажет по бедру, оставляя мокрый след, пристраиваясь к влажному месту. Рёмен опускает руку, проводит ладонью по своему возбужденному органу, собирая указательным пальцем капли смазки, а я наблюдаю за ним, не в силах оторваться. Лицо багровеет, губы приоткрываются сами собой, пока он внимательно разглядывает меня, будто в глазах его встроен рентген. Смешок. — Так вот, что тебе действительно нравится, — он проводит указательным пальцем по моим открытым губам, засовывает в рот, и солоноватый тёплый вкус растекается сахаром на языке. — Сказала бы сразу, — игнорирую издевательский тон и обхватываю фалангу, слизывая каждую каплю семени, стараясь избегать его прямого взгляда, но слышу тихое: — Меняем планы. Он грубо стаскивает меня со стола, и твёрдость пола наверняка оставит архипелаги синяков на моих коленях. — Что ты.. — Помолчи, — его пальцы цепляют меня за подбородок, заставляя смотреть ему в глаза. — Я же сказал, планы изменились. Не успеваю ничего ответить, как головка члена упирается мне в щеку, и я вздрагиваю: Сукуна неотрывно наблюдает за моей реакцией, смотрит надменно, вызывающе, но и на его скулах блестит румянец, а тело горит и немного подрагивает. Сколько он там сдерживался в своём заточении.. Я придвигаюсь чуть ближе, аккуратно касаясь крепкого торса, очерчивая линию косых мышц, и поддеваю языком капли густого семени, что норовили стечь на пол. — Продолжай. Тонкими пальцами обхватываю его член, скользя губами, ощущаю крупную ладонь на своём затылке, что собирает и стягивает мои волосы, ртом смыкаю головку, осторожно обводя её языком и посасывая, пока одной рукой двигаюсь по длине, а второй невесомо касаюсь торса. Слышу утробный стон, что вибрирует в мужской груди, и действую старательнее: скольжу по всей длине, почти носом упираясь в лобок, ощущая как конец давит куда-то в самые гланды, отчего пару слез стекает по разгоряченным щекам, и ускоряюсь, руками подхватывая темп. Сукуна ритмично двигается навстречу, сцепив копну чёрных кудрей между пальцев, отчего я хрипло постанываю, подстраиваясь под его ритм, ощущая, как слюна стекает мне на колени, и улавливаю каждый неровный выдох и полу-стон, что скатывается с его острых зубов. Мой язык припадает в немой молитве к его возбужденному члену, покорно слизывая каждую каплю смазки, и я поглядываю на своего Бога исподлобья, когда он со вздохом оттягивает мои волосы. Мой Бог красив, жесток и беспощаден, а из даров принимает лишь свежую кровь, но от звука его сбитого дыхания, я готова отдать всю свою до дна. Сукуна резким движением вдалбливается в меня до основания, и звериный рык срывается с его губ, пока я пытаюсь проглотить густую тягучую смазку, что обволакивает мне гортань. Он отодвигается, и я захожусь в кашле, смахивая слёзы и пряча опухшие от трения губы. Его рука все ещё на моем затылке, слегка подрагивает и согревает теплом: — Молодец, — выдох. — Хорошая девочка, — вдох. Его пальцы небрежно мажут по лицу, и Рёмен с тихим хлопком дважды прикладывается к моей щеке в одобрительном жесте, даже не глядя в мою сторону, а потом отстраняется, поправляя одежду. Я непонимающе разглядываю его с высоты комнатных плинтусов, и собираюсь уже встать, как он наклоняет корпус, и разгоряченное лицо останавливается в сантиметре от меня, вдыхая с кислородом мое наэлектризованное возбуждение. — Сегодня ты неплохо постаралась, красавица, я это запомню. — А как же.. ты ведь не собираешься сейчас так просто уйти? — мое дыхание сбитое, дрожащее, глаза влажные и ошарашенные, но я не отвожу взгляда и все также непокорно смотрю в ответ. — А что такое? — его насмешливый тон разжигает остывшие угли раздражения, что трескучим звоном распаляют мою грудную клетку. — Ах, ты про это.. Плавным движением Сукуна встаёт на одно колено передо мной, все ещё возвышаясь, и его тёплые пальцы мажут по клитору, вызывая у меня тихий писк от удовольствия, но в следующее мгновение он снова стоит, как ни в чем не бывало, засунув руки в карманы. — Говорил же: я обходителен с теми женщинами, которые этого заслуживают, — Рёмен пожимает плечами с самым непринуждённым видом, отчего мне хочется кинуть в него что-то потяжелее. — А ты в начале уж слишком дикая была. Проштрафилась, красавица. — Ты.. — мне тяжело выразить словами своё негодование, но в глубине души я надеюсь, что мой гневный взгляд обладает незримой словесностью. — Урод больной! Так.. так не поступают! — Да-да, — он отмахивается от меня, как от надоедливой мухи. — Ну всё, спасибо твоему длинному языку, оказалось, он не только дерзить умеет, но мне пора. Этого засранца наверняка заждались. Сукуна перешагивает через меня, направляясь к выходу, пока я стремительно надеваю кофту и разворачиваюсь к нему с видом разгневанной Медузы Горгоны, желая своим взглядом обратить демона в камень, но вместо этого кричу: — Стой! Сукуна, — я вздыхаю, все ещё ощущая покалывание между ног и вкус его спермы на своих губах, пока Рёмен все также царственно и непринуждённо смотрит на меня, словно я декор помещения. — Итадори будет помнить об этом? — Дай подумать, — он делает вид, будто этот вопрос имеет для него хоть какой-то вес. — Нет, ведь иначе возникнут трудности с продолжением. Я вздыхаю, и грудь больше не так сильно сдавливает тяжелыми камнями. Стоп. Продолжение? — Отдохни, красавица, потому что в следующий раз я не буду так милостив, — кидает он стальным голосом напоследок, и вопросы отпадают сами собой. Двуликий уходит, оставляя после себя запахи порока и сладострастного унижения, а я разглядываю свои дрожащие руки, по которым осязаемой субстанцией стекают моральное падение, девичьи слезы и отсутствие какой-либо власти.