***
— Господин Хван, вы уверены в своём решении? — знакомый врач повторяет свой вопрос, будто заставляет усомниться Хенджина в собственных мыслях. Он уверен. Почему же нет? С чего вообще этот мужчина взял, что он не уверен. Это же всего лишь мысли о каком-то глупом парне, который ещё полгода назад был ему незнаком. Подумаешь, жили вместе, всего-то говорили о совместном будущем. Всего лишь глупый парень, которого и забыть не жалко. — Да, — всё, что он произносит перед тем, как на голове появляется жуткий шлем, как будто из фильмов ужасов. Сынмин бы пошутил про «Пилу», мол сейчас из-за двери появится Джон Крамер в этой маске и… Стоп! Никаких Сынминов. Милая ассистентка аккуратно поправляет светлые волосы Хенджина, одним только взглядом успокаивая его перед процедурой. — Тогда… В данный момент вам необходимо сконцентрироваться на воспоминаниях, связанных с Сынмином, понятно? — Хван кивает, громко выдыхая. — А теперь, вы уснёте, — мужчина перед глазами начинает мутнеть, хотя его профессиональная улыбка остается такой же чёткой. — Уже завтра вы ничего не будете помнить о нём, — голос кажется чересчур далеким, а потом и вовсе исчезает, оставляя Хенджина наедине со своими воспоминаниями. Оказывается достаточно легко сконцентрироваться на человеке, которого ты пытаешься возненавидеть всем сердцем. Именно поэтому Хенджин оказывается прямо на пляже, чувствуя, как холодный песок попадает в расшнурованные ботинки. Выдыхает, поднимая взгляд на людей перед собой, и задыхается. — Хэй, блондинчик, ты обронил! — Сынмин подбегает к нему, протягивая порванный зеленый шарф. — О, ну была бы невелика потеря… Он у тебя весь рваный. — Есть момент, — Хенджин шмыгает носом, забирая предмет одежды из чужих рук. Те дрожат после рисования на морозе, когда холодный ветер не только обжигает пальцы, оставляя на тех красные пятна, но и проникает под каждый слой одежды. — Спасибо. — Не за что! — машет на прощание и уходит вдоль по пляжу, пугая прилетевших чаек. Хенджин вздрагивает и кашляет, когда резко оказывается в собственной квартире. Болезненно держится за живот, чувствуя, как его отчего-то мутит. Однако взгляд вновь цепляется за парня, что сидит на краю ванной и протягивает «прошлому» Хенджину банку с краской. — Сынмо, ты уверен, что синий — это подходящий цвет? — хмыкает Хенджин, читая состав краски. — Волосы выпадут, — подытоживает, вновь переводя взгляд на хмурого парня. — Я просто тебя предостерегаю. — Нет, ты просто бубнишь, как старый дед, — Сынмин довольно проводит полотенцем по влажным волосам. — Я мечтал об этом ещё в средней школе. — Для таких изменений существует университет, а ещё… профессиональная парикмахерская, — несмотря на продолжающиеся возмущения, Хван берёт кисточку и перемешивает краску в банке. Проводит первый раз по волосам парня, оставляя на них темно-синий след. — О нет, они уже начали выпадать! — Да прекрати ты! — Сынмин дотрагивается руками до чужого живота, пролезает длинными пальцами под кофту и щекочет, оставляя холодные следы на ней. — Моя очередь издеваться! — смеётся вместе с Хенджином, не позволяя тому отойти и на сантиметр. — Ты и не переставал! — сквозь слёзы шепчет парень, наконец, вырываясь и тыкая кисточкой прямо Сынмину в нос. Хенджин трёт глаза, фыркает от того факта, что всё это приходится вспоминать в очередной раз, а после ванная комната пропадает, сменяясь на гостиную. Появляются незнакомые люди без лиц, а после всё тот же Ким Сынмин. Тот прячет за спиной какой-то пакет, выглядывая Хвана в коридоре его квартиры. Забавно высовывает кончик языка, а ещё морщит нос и улыбается. — Ты чего такой загадочный? — Хенджин скидывает с плеча рюкзак, подходя ближе к парню. — Это тебе! — для Сынмина несвойственно оставлять поцелуи на чужом носу, однако он это делает, протягивая парню пакет, и отходит на несколько шагов. — Открывай быстрее. — Это в честь чего? — шепотом спрашивает Хенджин, не понимая, почему не может говорить громче. — Без повода… Открывай уже! — а теперь уже свойственно себе Сынмин закатывает глаза, присаживаясь на подлокотник кресла. Хенджин в ответ показывает тому язык, но руки в пакет засовывает, нащупывая новые краски и кисточки. — О… Ого, — только и произносит, глядя на довольного Кима, который болтает ногами, а после встает и подходит ближе к Хенджину. — Я… Я не знаю, что сказать, кроме как «спасибо». Поэтому спасибо, Сынмин, я люблю те… — Этими красками ты можешь рисовать только меня, понял? — перебивает, произнося эти слова с улыбкой на лице прямо в губы Хвана. Тот только кивает, наклоняясь так близко, что им остается только поцеловаться. Краски падают обратно на дно пакета, а тот в свою очередь аккуратно приземляется на ковер. Ладони художника вплетаются в темно-синие волосы, пока Сынмин пролезает под толстовку, расцеловывая чужое лицо до момента, пока губы не сотрет в кровь. Хенджин пытается скрыть дрожь рук, отворачиваясь в другую сторону. — Господи, да когда же это закончится? — шепчет, оказываясь в кабинете доктора, который смотрит на него же, повторяя ненавистный вопрос. — Вы уверены в своём решении, господин ****? Мимо пробегает Сынмин, дотрагиваясь до руки Хенджина, который тут же оборачивается, но видит лишь пляж, усыпанный снегом. Море продолжает биться о песок, волны остаются на берегу пеной, а Сынмин и Хенджин перед ним кидают друг в друга снежки. — Ты мне снега за шиворот накидал! — Хван прыгает на месте, пока парень напротив хохочет, путаясь в собственных ногам и падая в очередной сугроб. Начинает чуть ли не задыхаться от смеха и холода, который царапает красные щеки. Пока Ким ничего не подозревает, то получает в лицо снег, приостанавливающий звонкий смех. Его отсутствие погружает весь пляж в тишину. Хенджин оказывается в своей комнате, и теперь не смотрит со стороны, а выслушивает все претензии прямо в лицо. — Да ты хоть слушаешь меня? — Я? Да это ты никогда никого не слушаешь вокруг себя, Сынмин! Эгоистичный придурок! — Ах, это я эгоист? — Да ты! — Так давай расстанемся! — Давай! — в порыве злости повторяет Хван, тяжело дыша и глядя на парня перед собой. Красные волосы, нелепая заколка в волосах, а ещё след от ручки на лице. — Давай, — повторяет Сынмин, начиная впопыхах собирать свои вещи: живет-то он в квартире Хенджина. — Давай! — продолжает бубнить себе под нос, перемещаясь из комнаты в комнату. — Стой, — тихо начинает Хван, следя за парнем печальными глазами. — Постой, Сынмин, — говорит уже громче, пытаясь догнать его в чересчур длинном и темном коридоре. — Не уходи, — шепчет тому в лицо, замечая недоумевающий взгляд. — Не уходи, пожалуйста. — Я и не собирался, — признается, кидая на пол рваный рюкзак. — Я бы уже минут через пятнадцать вернулся, — шмыгает, глядя в глаза напротив все-таки недоумевающе и слегка испуганно. — Ты же знаешь. — Не уходи, — продолжает шептать, прижимаясь к Киму всем телом и скрепляя руки у того за спиной. На это получает трепетные поглаживания по голове и неразборчивый шепот в ответ. В следующую секунду в его руках не любимый человек, а подушка, вместе с которой Хенджин ложится на кровать, словно утопая в теплом одеяле. — Хэй, Джинни! — слышится откуда-то издалека, однако у него не получается вылезти из кровати: остается только чувствовать жару под тяжелым пледом. Спустя ещё несколько секунд становится холодно, так как спина прижимается к толстому слою льда. Хенджин крутит головой, чувствуя, как на глаза сползает шапка. Сынмин смеётся, открывая Хвану глаза на пейзаж вокруг: ночное небо, любимое замерзшее озеро и знакомое лицо перед глазами. — Что думаешь? — Целуешься ты неплохо, — улыбается Хенджин, стягивая перчатку и соединяя свои пальцы с ледяными — Сынмина. — Только целуюсь? — продолжает смеяться, разглядывая звезды, видные на небе несмотря на огни города, из которого они так часто сюда сбегают. — Провалиться бы под лед сейчас, — шепчет Ким, прикрывая глаза, перед которыми всё ещё звезды и лицо художника, рисующего эти самые звезды на его щеках. — Зачем ты это сделал? — хрипит Хенджин, чувствуя, как слёзы скапливаются в уголках глаз. — Покажешь ещё созвездия? — словно игнорирует чужой вопрос, Сынмин продолжает лежать с закрытыми глаза и указывать пальцами в небо. — Зачем ты забыл меня, Сынмин? Сынмин снова ускользает. Его почти не остается в подсознании, как того и хотел Хенджин. Хотел… Верно, хотел. Радоваться нужно. Однако он плачет, пытается схватится за чужие руки и собственные воспоминания. Оранжевая комната освещается лишь настольной лампой, которую держит в руке Ким, танцуя с ней, словно с микрофоном: Хенджин жмурится, когда яркая лампочка находит его и светит прямо в глаза. Он продолжает кидать в рот хлопья прямо из коробки, пока перед ним скачет парень, подпевая неслышимой музыке. Уже спустя пять минут он падает на кровать рядом с Хенджином, придвигаясь ближе и укрываясь одеялом с головой. Тяжелое мандариновое дыхание обжигает лицо Хвана, но он только тянется ближе, дотрагиваясь до поцарапанной щеки. — Ненавижу свою улыбку, — выдает Сынмин, в ответ получая только удивленный, можно даже сказать недоумевающий взгляд. — Вот не люблю и всёёё. В детстве все говорили, что лучше мне совсем не улыбаться, — шепчет, дотрагиваясь до чужой ладони. — Дети злые. — Ага… Дети злыми были тогда, а улыбку я не люблю до сих пор, — Ким чувствует, как Хенджин своим носом утыкается в его щёку и проводит по ней прямо до губ. — А ты такое произведение искусства, Хенджин. Весь ты… ты гребанное искусство, которое мне досталось за просто так. — У тебя самая красивая улыбка, — шепчет художник, дотрагиваясь пальцами до рта Сынмина. Аккуратно надавливает на кончики губ так, чтобы те приподнялись и заставили парня улыбаться. — Когда ты улыбаешься, у меня сердце биться быстрее начинает, — притягивает к себе Кима за бедра, утыкаясь носом тому в шею. — Улыбнись, Минни, — обжигает шею горячим дыханием, а после поднимает на него глаза. — Улыбнись, — Сынмин выдавливает улыбку, глядя прямо на Хенджина. — У тебя самая красивая улыбка, — продолжает повторять из раза в раз, оставляя у парня на губах короткие, но приятные поцелуи, которые запоминаются на долгое время. Сынмин впервые плачет. Хенджин резко оказывается на улице, чувствуя, как холод проникает под толстовку, словно ледяные пальцы Сынмина. — Пожалуйста, нет… Я не могу… Я не хочу это забывать. Оставьте мне всё, пожалуйста, оставьте мне, — голос дрожит, зубы бьются друг о друга из-за холода, а слёзы стирают щёки. — Я не хочу, чтобы он забывался. Оставьте мне Ким Сынмина, — легкий плач превращается в истерику, когда Хенджин бежит на замерзшее озеро, замечая, как предметы и люди вокруг испаряются. — Не забирайте хотя бы его улыбку… Пожалуйста. Озеро выглядит так же, как и всегда, только теперь там Сынмин и какой-то другой человек, кто-то, кто безжалостно меняет чужие воспоминания и тот, под кем ломается лёд. Его лица не видно, однако видна родная улыбка и глаза, что так и подзывают к себе, прямо на трескающийся лёд. И только Хенджин на него ступает, как оказывается на пляже, прямо под дождём. — Ты остался, — у Сынмина от холода зубы дрожат, однако он продолжает сидеть на песке, разглядывая лицо Хвана. — Все ушли, а ты остался. — Мне некуда идти, — натягивает капюшон толстовки на голову, разглядывая каштановые волосы парня напротив. — Мы встречаемся второй раз, и опять на этом пляже, — его почти не слышно из-за ливня, поэтому Сынмин наклоняет голову чуть ближе. — Судьба что ли… — усмехается. — Типа того. — А тогда ты не остался, — резко произносит Сынмин, оглядываясь по сторонам: вода от моря приближается так близко, что начинает скапливаться вокруг пары. — Почему тогда ты не остался, Джинни? — Я не знаю… Дождя испугался, — грустно хмыкает, поднимаясь с песка, который чувствуется уже даже во рту. Словно его туда специально насыпают. — Сейчас бы я остался. — Так оставайся, — песка уже не видно из-за воды, но Сынмин всё ещё хлопает ладонью по месту, где сидел Хван. — Не уходи. Пожалуйста, — и Хенджин не уходит. — Я передумал, — кричит куда-то в звездное небо, оказываясь около своего дома. Голова кружится из-за того, что всё вокруг исчезает и появляется, а лицо Сынмина становится всё менее знакомым. — Да слышит меня там кто-нибудь?! Я передумал! — всё тело дрожит, а истерика не прекращается. Слёзы начинают душить, а руки сжимаются так сильно, что по ладоням стекает кровь. — Отмените всё это! Пожалуйста, отмените! — жалобно просит Хенджин, снова оказываясь в своей квартире. На нём глупый оранжевый шарф, подаренный Сынмином, который в данный момент что-то готовит. — Сынмин, не уходи, пожалуйста. — Ты чего? — смеётся, переворачивая блин на сковороде. — Я и не собираюсь вроде… вот, блины тебе делаю. — Пожалуйста, останься со мной! — плачет Хван, стараясь не моргать, так как боится, что Сынмин тут же пропадет. — Я совершил ошибку. — Эй, спокойнее, что случилось? Я не ухожу никуда… — улыбается, присаживаясь на корточки рядом с осевшим на колени парнем. — Куда я денусь от тебя? — Ты ускользаешь. Ты. Весь такой кислый, хмурый, раздраженный и раздражающий и… любимый. Сынмин, я не хочу тебя забывать. Зачем это сделал ты?! — Я поступил глупо, признаю! Черт, блин подгорает, — подбегает вновь к плите, нервно переворачивая тесто. — Я был зол на тебя! — А теперь злюсь я! Идиот, ты эгоистичный идиот! — Знаю… прости, — виновато пожимает плечами, скручивая блин в трубочку и поднося его к губам Хенджина. — Если бы я мог, то никогда не стёр себе память о тебе. Прости. — Что мне теперь делать? — Бороться. Теперь Хван Хенджин, который запоминает каждую мелкую деталь и самую ненужную информацию, мечтает забыть всё и оставить в голове только Ким Сынмина. Лежа на кровати он видит каждый момент, когда был с ним счастлив или зол. Первое — они чистят зубы и пачкают пастой зеркало в ванной, второе — пытаются не накричать друг на друга, сидя на качелях около детской площадки. Поцелуи забываются, как и любое другое прикосновение, как бы Хенджин не пытался остановить этот процесс. Он пытается выкинуть из головы даты рождения всех старых знакомых, забыть собственный любимый цвет, а ещё песню, под которую танцевал с какой-то девочкой на выпускном. Море накрывает окончательно, Хенджин задыхается, и Сынмин ускользает.***
Хенджин стягивает одеяло, потягивается и оглядывается по сторонам: ничего нового, всё та же оранжевая комната, только непонятный бардак и чувство отсутствия чего-то важного. Кофе с молоком отдает ржавой водой, а на хлебе оказывается плесень, поэтому молодой человек откладывает завтрак, натягивая порванный зеленый шарф на куртку так, чтобы уши закрывал. Он даже в квартире слышит, как за окном завывает ветер. Выходить как будто никуда и не нужно, однако он всё равно открывает входную дверь, решаясь сделать шаг на выход, только вот его планы меняет милая девушка. — Господин Хван! Слава богу, я встретила вас дома, — она тяжело дышит, словно после пробежки. — Вот, возьмите и прослушайте прямо сейчас! — слегка агрессивно протягивает ему кассету, чуть ли не толкая парня обратно в квартиру. — Это невероятно важно, — Хенджин замечает ещё множество таких же кассет в пакете, что болтается у неё на запястье. Уходит она также быстро, как и появилась на пороге его дома. Старый проигрыватель, что стоит под телевизором, всё ещё воспроизводит звук, поэтому Хенджин усаживается прямо перед ним, делая звук громче. — Господин Хван, расскажите мне всё, что связано с Ким Сынмином. — Всё? Э… Я ненавижу Ким Сынмина. Он стёр память первым, он решил забыть всё, что связано со мной! А из-за чего? Просто мелкая, бытовая ссора. Придурок. Идиот… С самой красивой улыбкой на лице. Когда я смотрю в его глаза, то всегда хочу какао. Даже если жара в квартире. Он смешно морщится, когда ему волосы лезут в глаза, или когда мы обнимаемся, и я специально утыкаюсь носом в шею… Я не уверен, что это стоило говорить… — Всё в порядке, продолжайте. — Мы познакомились на пляже, и тогда я не мог подозревать, насколько сильно утону в этом человеке, насколько затеряюсь в его глазах. Именно поэтому я хочу забыть, как он каждый раз стучит по столу три раза, если на него что-то высыпается или разливается. Я хочу забыть, как он целовал меня, несмотря на высокую температуру и мерзкий кашель. Он тогда тараторил только одно слово: «отвратительно», но продолжал целовать. Я хочу навсегда забыть, как он бросался в мои объятия и просил отвезти его на озеро за городом, где мы не боялись свалиться под лёд и утонуть. Я бы не потратил на него ни грамма краски, если бы знал, что этот… даже не знаю, как его получше назвать… — Лучше почаще упоминайте его имя. — Хорошо. Если бы знал, что этот Ким Сынмин решит меня забыть. Разве мог человек, который называл меня искусством, так поступить?! Почему он это сделал? — Простите, у меня нет ответа на этот вопрос. — Тогда просто сотрите мне память. Я хочу забыть каждый момент, связанный с этим эгоистом. — Имя. — С этим Ким Сынмином. Боже, его имя уже на языке чувствуется. — Как чувствуется? — Как мандарины и бенгальские огни, а потом как морская вода и неприятный песок, который царапает неба. Когда я вспоминаю наши поцелуи, то это только какао и благовонии, которые он сам притащил ко мне в квартиру. Вы знаете, он ведь ко мне столько всего принес. — Всё это соберите в мешок или пакет и принесите сюда завтра. — С радостью. Запись ещё продолжается, но даже этого достаточно Хенджину, чтобы выбежать из квартиры и оставить её открытой. Он чуть не сбивает с ног соседа, на улице игнорирует Чанбина, который проезжает мимо него на машине, а ещё наступает в каждую лужу на своём пути — ему точно везёт. Одышка донимает его, как только Хван останавливается около ненавистного подъезда, память о котором кажется сейчас чем-то драгоценным. Ноги сами несут его в сторону дома, пока оттуда не выбегает такой же ничего не понимающий Сынмин, впиваясь глазами в Хенджина. Смотрят друг на друга около минуты, не преодолевая эти несколько метров. Хотя оба должны признать, что руки так и чешутся, чтобы обняться. — Ты! — первый не выдерживает Хенджин, безумными глазами оглядывает землю под собой и находит участок снега, который ещё не успел растаять. — Конченный эгоист! — кидает в него, подходя ближе. — Да как ты мог так поступить? — шепот оглушает парня напротив, пока Хенджин снова утопает в чужих глазах. — Прости, — не отряхивает снег с синих волос, шмыгая носом. — Прости, я… поступил импульсивно. — О, это ещё мягко сказано! — Я признаю, насколько это глупо и безрассудно, только вот… я думал, что так в итоге будет лучше нам обоим, — Хенджин издевательски изгибает бровь, утыкаясь головой в плечо Сынмина. — Лучше бы мы тогда провалились под лёд. — Правда, — усмехается, а после улыбается, и Хван чувствует это даже с закрытыми глазами. Он помнит его улыбку, и это самое теплое чувство на планете. — Я до сих пор думаю, что тебе не стоило возвращать память обо мне. Я ведь реально придурок. — Ещё какой. — Я не хочу, чтобы тебе было тяжело или скучно, а может грустно. Ну знаешь, со мной, в будущем. — А кто-то будет со мной кроме тебя? — Ты искусство, конечно, кто-то да будет. — А у тебя красивая улыбка. — И всё же я далеко не идеален. — Я не вижу в тебе ничего такого, — выдыхает Хенджин, стряхивая с парня снег. — В тебе есть всё то, чего мне так не хватает, Ким Сынмин. Останься, пожалуйста. И никогда больше не уходи, — ладони Хенджина ласково обнимают лицо парня, пусть он и остается на достаточном расстоянии от Хвана. — Ты ещё поймешь, какую ошибку мы сейчас совершаем. — Главное, что я никогда тебя не забуду. — Главное… — Сынмин тяжело выдыхает, кидая печально-влюбленный взгляд на парня, а после прижимается к тому так крепко, что кости вот-вот затрещат. Долгожданное солнце, наконец, выглядывает, поэтому Хенджин утыкается в чужое плечо, прячась от яркого света. Оба дышат полной грудью и тихо смеются. Сынмин ненадолго отстраняется, улыбается, как раньше, и задает только один вопрос, который согревает не только сердце, но и покрасневшие пальцы, влажные от снега: — Поедем на пляж?