***
— Если я расскажу кузену о том, что видел, он посчитает меня сумасшедшим или вовсе отмахнётся, ссылаясь на то, что я ещё ребёнок. — худощавые, длинные руки рассекают воздух в лёгком возмущении. — Но мне уже двенадцать. Целых двенадцать, понимаете? — взор карих глаз обращается на огоньки, что в произвольном танце кружатся рядом. — Он никогда не станет воспринимать меня всерьёз. Тонкие пальцы спешно поправляют лямки на плечах и ловко подкидывают увесистую доминку, удобнее устраивая ту на собственной спине. Крупный, яркий шар, располагающийся внутри, от неожиданной тряски, в беспокойстве светится ярче обычного. — Прости, пламеняш. — звучит мягкий детский голос. — Мы почти пришли. Милио очень хорошо помнит, где в последний раз ему удалось увидеть удивительно-красивую, высокую “даму с лианами”. Цветы, что она взращивала с помощью магии, источали приятный, дивный аромат, агрессивно контрастирующий с их устрашающим внешним видом. Некоторые из них, напоминали коварные, кровавые лилии, покрытые крупными, опасными колючками. И с той самой минуты, забыть их было уже невозможно…***
В последнее время дела семьи не ладятся. Отец всё чаще трудится на ферме, в отчаянных попытках заработать больше обыденного, мама занимается делами в саду, а кузен пропадает на чужих землях. Как далеко его заносит судьба и что приходится там делать — любопытному детскому уму было узнать не суждено, однако, в ярких фантазиях, Милио часто видел, как тот сражается с монстрами, пришельцами и выходцами из самой бездны. По нагретой, от доминки, спине, невольно пробегает холодок. Если подземные чудища правда существуют и кузен имел возможность их видеть воочию, то это невероятная, пусть и пугающая, но удача. — Зави-и-идую.. — мечтательно тянет Ми, вываливаясь из активно работающего воображения. Матушка ограждает единственного сына от тяжёлой физической работы, выкраивая для того, самые счастливые, беззаботные годы детства, в которые он может поистине наслаждаться дарованной жизнью и бежать навстречу ветру, указывающему путь, к очередным занятным приключениям. Благодаря маме, в доме всегда пахнет розами и свежей клубникой. На обед подаются блюда из недавно пойманной, нежнейшей рыбы. А к чаю, бабуля Лупе, ежедневно печёт вкуснейшие, на запах из печи, до громкого урчания в животе, пироги: ягодные, фруктовые, шоколадные, медовые. С виду думается, что миловидная старушка, с чистой, доброй душой, всегда готова встречать незнакомых гостей, дальних родственников или даже обычного странника, уставшего путника, заблудившегося по дороге. А для них, всё истинное — дозволено. Оттого и любой зашедший, тотчас станет званцем. Милио растёт в любви, заботе, да безмерном уюте, что сказываются на формировании его сказочного характера и безграничной фантазии. Врождённый дар управления пламенем, развивается с лёгкостью, с довольством, принося в дом нескончаемое количество тепла и света, что окутывают мальчика с младенчества и сопутствуют во всех его начинаниях. Он проходит в комнату родителей, чтобы достать из шкафа книгу о легендах и мифах Рунтерры, когда замечает — не иначе, как звёзды, россыпью стелются по широкой постели, мерцая ярче ночных светлячков и ослепляя, подобно солнечному свету. В неприкрытом любопытстве, глаза оглядывают, голубого цвета, покрывало и волшебство, украшающее его поверх. Пламеняшки, извечно сопровождающие огоньки, вспыхивают от неожиданности, когда их юный хозяин, вмиг заливается громким смехом, от осознания, что представленные в разыгравшейся фантазии, звёзды, густым полотном украшающие кровать, — всего лишь россыпь пуговиц и декоративных камушков для пошива, да декорирования одежды. Карие глаза опускаются на собственное пончо, на котором красуются парочка увесистых, зелёных изумруда и губы вновь расплываются в широкой улыбке. — Мама не будет ругаться, если я ей помогу. — обращается к огонькам Милио, небрежными движениями складывая “волшебство” в деревянную шкатулку, а после, плотно закрывая её. — Она так устаёт в последнее время. Любопытный взор плывёт по комнате и в секунду цепляется за открывшееся, — на прикроватном столике возвышается длинная, тонкая, расписная ваза, в которой, одна крупнее другой, стоят пять алых роз. — Вот бы показать ей те самые лилии. — мечтательно шепчет ребёнок, сплетая пальцы рук перед собой. — Как думаешь, пламеняш, сможем попросить даму с лианами одолжить нам хотя бы один цветок? — Да, конечно, Милио, давай попробуем найти её. — прикрыв ладонью губы, мальчик сам отвечает за крупный, смотрящий на него, из доминки, огонёк. — Тогда чего мы сидим?! — по всему дому разносится громкий топот сандалий по голому деревянному полу, когда вспыхнувшее от идеи, дитя, с прощальным криком — “Я гулять!”, удаляется прочь. Он бежит без остановки, на ту самую поляну, через густой лес, мимо высоких берёз и длинных сосен, в надежде доказать самому себе, что дама с лианами и устрашающими, но столь прекрасно пахнущими, цветами — не вымысел, не полёт фантазии, не сон. И если госпожа-удача, распахнув широкие объятья, улыбнётся вновь, то у него получится принести домой то, что однозначно порадует уставшую, после работы в саду, матушку. Ведь.. Мама любит цветы. На прикроватной тумбочке всегда стоят свежие розы или орхидеи. Но вот лилии.. их не было никогда. Мама любит цветы. И её самый обожаемый тот, которого она сумела вырастить и воспитать сама — родной, непоседливый, любимый сердцу Ми-Ми. Мама любит цветы. А потому Милио решает, что сделает всё, всё, всё и даже больше, лишь бы только она смогла увидеть те самые, загадочные, удивительные кровавые лилии.***
Тонкие пальцы, поднятой вверх руки, рассекают тёплый летний воздух, самыми кончиками улавливая тот запомнившийся, едва ощутимый, почти незначительный, аромат цветов, что вот-вот вновь рассеется в суете густого леса. Река, что разливается по правый бок, поёт для птиц, песнь бурного потока и неспокойного течения, вовлекая, не только их, но и пришедшего гостя, в гармонию с истинно-обнажённой природной красотой. Милио кажется, что вот-вот из-за мощного баобаба, вылетит сказочный дракон, со сверкающей, словно водная гладь при полной луне, чешуёй, или же совсем юная, прекрасная фея, с чарующими взор, переливающимися на солнце, крыльями. И не ждёшь от всего этого зла, не ждёшь подвоха или подлости. Всё здесь, в округе, пропитано светлой, тёплой, приятно дурманящей голову, аурой. Три озорные пламеняшки вмиг взмывают к небу, летают друг за другом, толкаются, сливаются воедино и по новой. — А ты не хочешь поиграть с ними? — Ми оборачивается на доминку за спиной, в которой мирно и неподвижно сидит крупный, пухлый огонёк. — Давай же, это весело. Мальчик бежит следом за своим огненным естеством, в попытке поймать хоть одного из них за тонкий, приятно обжигающий, подушечки пальцев, хвостик. Озорной смех разлетается по поляне, что плотно усеяна мелкими цветками клевера и редкими, белоснежными ромашками, когда из-за кустов слышится чей-то недобрый рык. Милио, замерший, почти без дыхания, делает шаг назад. Воображение ребёнка за секунду успевает нарисовать пугающее: сам монстр из бездны явился за ним, чтобы цепкими, острыми когтями, утащить за собой под сырую землю. — Эй, кто там? — нерешительно повышает голос мальчик, щуря веки, словно от этого сожмётся и лопнет, едва ли мыльный пузырь, пришедшее чудовище, вместе со своими замыслами. — Я тебя не боюсь, и я.. я очень сильный! На него пристально смотрят два ярких, разноцветных глаза, во тьме мелколистного куста, обрамленного высокой осокой, словно горящие, завораживающие драгоценные камни, что плавятся под взором любопытного чужака. Едва ли Милио делает очередной шаг назад, как нечто выпрыгивает на свет и со злобным, громким рычанием, несётся прямиком на него. Прежде, чем закрыть лицо руками, карие очи пробегаются по монстру и видят в нём крупного, устрашающего белого льва. Ладони рефлекторно прикрывают веки и ребёнок отшатывается, почти падая, когда крупная пухлая пламеняшка вылетает из доминки и решительно пикирует в одичавшее животное, пылко обжигая его чёрный, мокрый, наглый нос. Тот издаёт страшный, вынуждающий побледнеть самого Милио, звук, граничащий между рёвом и шипением. И агрессивный лев, чьё тело обтянуто тёмными ремнями, в окружении духов-огоньков, глухой поступью, в бессветном страхе перепуганного мальчика, вновь отталкивается от земли, дабы завершить задуманное, когда его крупные, грязные от земли, лапы, бессовестно перевязываются тугими лианами. И монстром зверь был лишь для тех, кто не знал, не видывал ранее: ужасный и страшный. с когтями, острее пилы. душой, чернее безлунной ночи. глазами, разных цветов — голубого неба и пылающего солнца. да с мокрыми, уродливыми шрамами по всему массивному телу. Ведь для кого-то он друг, — тёплый и ласковый. Наивные искорки детской фантазии находят оправдания поведению пушистого, когда в создании сжатых до боли век, он видит вырисовываемую картину, где они способны подружиться. Животное истомно рычит, коли приходится безвольно падать на землю, будучи насильно обездвиженным. Лианы тягуче ползут по его шёрстке, оплетают лапы и тело, издевательски, то ослабляя хватку, то усиливая, вынуждая пленного злиться пуще прежнего. — Святые угодники, Ренгар, он ведь ещё совсем ребёнок. Постыдился бы. Цветные круги пред глазами исчезают в миг, когда дрожащие веки поднимаются, а ладони, опускаются вниз, позволяя вновь взглянуть на мир так, как умеет Милио — не видя в нём зла и ненависти. — Большой кошак. — тягуче, смакуя разыгравшуюся в голове фантазию, тянет тот. — Дама с лианами. Надвигающийся закат, разливается в безоблачном небе алыми красками, с примесями оранжевых клякс. Уходящие лучи летнего солнца приятно обжигают румяные щёки. — Смертное дитя, зачем ты здесь? Высокая, стройная женщина, не иначе, как сама лесная нимфа, плывёт мягкой поступью к застывшему на месте ребёнку. На лице её — спокойствие и безмятежность, словно поймать такого зверя, — обыденность, пыль, житейские мелочи. — Я искал тебя. — смело выдаёт мальчишка, в чьих глазах горит смоляной янтарь. — Я Милио, а это — мои пламеняшки. Приятно познакомиться! Чарующий запах лаванды и свежескошенной травы, ударили в нос, вынуждая слизистую неприятно пощипывать. Цветочная леди, с виду — Божественное создание, подходит к дитя и касается длинными, острыми ногтями его подбородка: приподнимает голову, смотрит в, пылающие восторгом, очи и едва-слышно, словно хитрая лисица, усмехается, играя взором змеиных зрачков. — Зачем юнцу искать сам гнев природы? — подушечка большого пальца, с долей заинтересованности, проводит по мягкой коже мальчика, когда сама дева решает отступить на шаг. — Я как-то видел тебя здесь. Не следил, не подумай, пожалуйста. — в смущении пухлые щёки обжигает малиновым. — Твоя магия — удивительна. — Продолжай, дитя. — В тот день, ты создавала различные цветы, двигаясь среди них, словно грациозная, королевская лань, шаг за шагом, от растения, к растению. И все они были потрясающими, сказочными, волшебными, пусть некоторые и издавали некое зловоние. — Милио, в предвкушении, закусывает нижнюю губу и выдаёт, как на духу, восторженно повышая голос. — А потом ты взрастила лилии! Кроваво-красные, отчего-то влажные, с рваными лепестками и колючими шипами. Но их запах.. его мне больше не забыть никогда. — Похвальное наблюдение для того, кто не следил. — дама смеётся: тихо, по-своему. — Ты пришёл ко мне осознанно, пересекая невидимую грань, выстроенную людьми: стену, что возвышается на перепутье двух миров. — Я не боюсь того, что меня здесь может ждать. — горящий в глазах янтарь вспыхивает с двойной силой, когда мальчишка, источая уверенность, выпрямляется в спине. — А ты.. нельзя бояться того, кем восхищаешься. Даже если эта магия — тёмная, а душа чернее тучи, сама ты, как создание природы, в её обыденном обличии — восхитительна и уникальна. Искренняя, удовлетворённая улыбка трогает губы лесной девы. Столь юное, невинное дитя, смотря в очи страхам и невесомой, охотящейся смерти, спешит в неизвестность, лишь бы только утолить своё, бьющее буйным ключом, любопытство. Сейчас он — совсем один, стоит пред духом леса, прижимая к сердцу яркий, живой огонёк, именованный пламеняшкой. — Я — Зайра. Хозяйка всего сущего здесь. — Зайра. — повторяет себе под нос Ми, готовый, едва ли не прыгать на месте, от накатившей радости. — А это твой питомец, да? — любопытный взгляд плывёт ко льву: выжидающему, обездвиженному, злостно смотрящему на недосягаемую добычу. — Красивый, огромный кошак. А.. а у меня дома тоже есть, только маленький и совсем не злой. Бабушка назвала его Гоном. — Ах, этот. — дама вновь заливается смехом: чистым и искренним. — Его имя — Ренгар, самый дерзкий из всех вастайи, коих мне приходилось когда-либо встречать. Он сам по себе. Мы не друзья и не соперники. Однако, пожалуй, держим весьма прочный нейтралитет. Послушные лианы-хвосты, что так плотно прилегают к шерсти, отступают прочь, даруя воину-льву долгожданную, заветную свободу. Затёкшие массивные лапы вытягиваются, избавляя хозяина от неприятных острых иголок, танцующих жестко и колко, где-то под толстой кожей. Заслышав тихое рычание, Милио сильнее прижимает к себе, греющую грудь, пламеняшку, когда лесная дева оборачивается к бывшему пленнику её грубых лоз. — Решила оставить себе, в качестве игрушки, это жалкое существо? Гневный взгляд кота и темнота, — то, что живёт и угнетает, под рёбрами вастайи. Воин, вопреки своей природе, встаёт на обе задние ноги, едва ли человек, и трясёт объёмной гривой, выставляя напоказ собственное величие. — Тише будь, “питомец”. — в недовольстве шикает на того дама. — Дитя — не твоя забота. — Играть с жертвами перед убийством — удел недалёких, неуверенных в себе выродков. Он — смертный, Зайра. — Не разводи демагогию. — едва послышалось очередное рычание, как та рассекает воздух тонкими руками, вынуждая несколько лиан прорости подле льва, в угрожающем ожидании. — Я сказала, будь тише! Ты мне ещё за прошлый раз должен. Чёрта с два, я спущу тебе это с лап, Ренгар. Милио с интересом наблюдает за двумя созданиями, что не могут поделить его собственную душу. Всё это, — завораживающая сказка. Захлопни книгу и окружающее в миг рассеется: дама с лианами, большой кошак, удивительная природа и он сам, в центре гнетущих событий. Довольно спокойно. Довольно опасно. Они спорят, но без злости, без, обжигающей душу, ненависти. Меж когтей обоих струится, хладным воздухом, отчаянная борьба интересов и дарованного естества. Одна из пламеняшек облетает тех, в нескрываемом любопытстве кружится поодаль. Кот едва сдерживает себя, дабы не замахнуться лапой на раздражающее создание. Однако, в загруженной, обрамлённой гривой, голове, щёлкает забавное “играть”, когда огонёк бесстрашно садится на чёрный, влажный нос и отчего-то совсем не обжигает. Лев, едва ли домашний кот, меняется в морде, когда когти скрываются за подушечками и конечность, в мягком полёте, пытается сбить подлетевшую в воздух пламеняшку. Разноцветные очи горят интересом. — Всемогущий Аурелион, Боже мой, Сол, что за.. — Зайра вскидывает брови, наблюдая невозможное: грозный вастайи, убийца, ассасин, губитель людских душ, рассекает тёплый, душный летний воздух, длинным, вздыбленным хвостом, когда бьёт белоснежными лапами по всклоченной от чертыханий, земле, в попытке поймать игривый, беззвучно смеющийся, огонёк, что ловко скачет от травинки к травинке. — Жаль, что это представление не запечатлеть на будущее, дабы потом использовать, как компромат против него, если мне что-то понадобится. Её руки тянутся к плечу ребёнка, в нерешительности перекатывают одну из, сидящих на нём, пламеняшек, на собственную ладонь. Смотрит на ту пристально, долго, волнительно. — Что это за способность? — удивительные змеиные зрачки дивы метаются от огонька, к огоньку. — Почему они перестали обжигать, как и положено огню? — Моя магия способна не только пылать жаром, но и излечивать раны. — горделиво вторит Милио, наблюдая поведение юрких сорванцов подле удивлённой хозяйки местной флоры. — Так ты юный целитель. Зайра, в смятении, пускает по ветру скомканный накат чувств, что улетают прочь с ветрами и появляющимися на закате, облаками, невольно вспоминая сказ о живущих смертных магах, имя которым — повелители стихий. Она чувствует приятное тепло, томящееся на ладони, — успокаивающее, удивительное. То самое тепло, открывающее путь к её собственному свету, давно покоящемуся в, оплетённом шипастыми лианами, сердце. Оно незримо освещает каждый уголок, каждую извилину, темнеющего, от захода солнца, леса, чувствуется в каждом листочке, качающихся на ветру, деревьев, в каждой травинке, что приминаются лапами увлечённого игрой вастайи. Лес вокруг оживает, приобретает более яркие оттенки, дышит новой, дарованной жизнью, но лишь в глазах самой матери природы. — Прости, если тебя это смущает. — Милио ловко подкидывает доминку на спине, в обращённом внимании, на скрывающийся за горизонтом, диск пылающего, яркого солнца. — Мне пора домой, мама будет волноваться. — расстроенный детский голос вынуждает женщину вывалиться из окутавшей, сознание, эйфории и обратить на того расфокусированный, одурманенный взгляд. — Ты искал меня, дитя. Зачем? — Пожалуйста, Богиня цветов, создай для меня, с помощью магии, ту самую лилию: кроваво-красную, с рваными, потрёпанными лепестками. — в немой мольбе, руки ребёнка примыкают друг к другу, ладонь в ладонь. — То, что ты видел, не более, чем ритуал жертвоприношения. — потеряв всякие, обрамляющее её красивое лицо, светлые эмоции, спокойно вторит Зайра. — Ты не получишь того, зачем пришёл. К тому же, разве не претит тебе просить о чём-то ту, что отнимает жизни, в то время, пока ты их исцеляешь? — Я уже говорил, что восхищён этой, неизведанной для меня, тёмной магией, вне зависимости от нашего происхождения или предназначений. — голова, как и уголки губ, опускаются, в гнетущем разочаровании. — Но я не хочу получать цветок, взращенный на чьей-то крови. Мне ранее думалось, что это лишь фантазия, безобидное, столь непривычное глазу, творение. Просто волшебство. Зайра, невзначай, так неохотно, чувствует себя загнанной в угол. А казалось бы, с чего? Обычный смертный мальчишка, пришедший просить её о наивной глупости, что получил отказ. Но от чего так неспокойно на истерзанной, столетиями, душе? Пламеняшка слетает с тёплой ладони, забирая с собой тот покой и уют, что прежде не приходилось испытывать. Истошно бьющиеся, о черепную коробку, сомнения, беспощадно рвут сочащимися шипами, вновь заведённое сердце. Наверное, если бы начался ливень, ему под силу было бы потушить разгоревшийся поджар в груди опешившей девы. Но сейчас.. сейчас гнетущие мысли утягивают Зайру в тягучее болото, что незримо образуется под вязкими ступнями. Будь на самом деле так, вероятно, она физически испытала бы то, что сейчас Милио, морально, — разочарование в собственных амбициях. — Постой. — с лёгкой хрипотцой в голосе выдаёт та, кривя тонкими, окрашенными в красный, губами. — Меня очаровывает твоя смелость, сила воли и светлая, не отягощённая временем, душа. К тому же, твой дар заставил того, кто убивает ради удовольствия, испорченного и гниющего изнутри, играть на поляне, словно котёнка с клубком серебряных нитей, позабыв о выстроенном укладе и жизненных правилах. Ты — удивительное дитя. Смешно так получается, порой, что в голове двоится странное, необъяснимое желание к действиям, которые ранее не приходилось совершать. Они смотрят друг на друга неизмеримо долгие секунды, тянущиеся, едва ли не тот самый мёд, что бабуля Лупе добавляет в округлый, румяный пирог. — Я хочу даровать тебе лилию. Она будет красной, как ты того желаешь. Однако, передать изначальный внешний вид и тот аромат, в кой тебе не посчастливилось, влюбиться, не смогу. Не отказывайся от своей мечты, даже если жизнь преподносит возможность реализовать её в ином ключе. Не все идёт так, как мы того хотим. От Зайры вновь чувствуется тот самый запах лаванды, с оттенками влажной травы, после проливного дождя. Гнев природы в человеческой, прекрасной женской плоти, что ранее лишь убивала своим даром удушливых шипастых лиан и смертельных лоз, сейчас, впервые за сотни лет, готова использовать столь сильную магию во благо, в пользу двенадцатилетнего мальчишки, с уникальной способностью исцеления огнём. Подарок из томящихся мечтаний, подарок из сна и фантазий. Того самого неудержимого, детского, наивного счастья, доброй улыбки и поистине светлого естества. Пред Милио, по взмаху руки, прорастает крупный цветок, что совсем не напоминает ту коварную, едва влажную, кровавую лилию. Однако, он не менее прекрасен, и пахнет так ярко, так волшебно, что душа, взбудораженная, прыгает, вместе с весёлыми, неугомонными огоньками. Озорные и непоседливые, не поддающиеся постоянному контролю, они приближаются к растению и касаются того, смертельно обжигая. — Пламеняшки, нет! — успевает крикнуть Милио прежде, чем зарево покрыло лепестки долгожданного подарка. — Зачем же вы.. Массивная лапа подошедшего вастайи, прибивает растение к земле, спасая от поглощающих языков пламени. Разноцветные глаза в недовольстве смотрят на Зайру, что, кажется, не обращает внимания на немой упрёк, а лишь ногтями, почти незаметно, царапает густой, ощутимый воздух, в попытке спасти, вновь взрастить стебель омертвлённого подношения, когда слышит тихий отчаянный всхлип со стороны. Лилия, с изуродованными, пуще задуманного, лепестками, вновь оживает, поднимается, окружённая редкой, тёмной дымкой, в окинувшем округу, мраке, зашедшего за горизонт, солнца. — Пожалуйста, прости их. — обращается к цветку ребёнок, опускаясь на колени. — Они ещё совсем дети, и учатся вместе со мной. Одна из пламеняшек, до сей секунды, виновато прижимающаяся к щеке Милио, ластится, согревает, когда прохладный ветер, приближающейся ночи, запутывается в тёмных непослушных кудряшках. Осознание того, что реальность куда более мутная и жестокая, ежели красочные, по истине понятные фантазии, выливается в жаркие слёзы по малиновым щекам. Огонёк, воздушный, юркий, дымящийся, от стекающей влаги, в последний раз оставляет ощутимый, покалывающий кожу поцелуй на пухлой детской щеке. Маленький и робкий, он опускается к сгоревшей мечте своего, ещё совсем юного, хозяина и в нерешительности касается кончиком огненного хвостика, одного из дымящихся лепестков. Исцеление, что так активно и правильно действует на людей, не срабатывает отныне. Ласковое пламя в отчаянии, на миг потухает, а после, усаживается в, щекотящую рыжий бочок, середину. Мудрость — жизнь. А любовь и преданность согреют, залечат, затянут щиплющую рану на душе Милио. Отчаянная вспышка, в виноватом тусклом сиянии и самая маленькая из ручных пламеняшек, растворяется в красной, поникшей лилии. Оборванные по краям лепестки, в необъяснимом чуде, светятся золотым, озаряя тёплым, исцеляющим светом, лица троих, склонившихся над неизведанным. — Как ты и говорил, дитя, твой дар способен не только обжигать, но и восстанавливать утраченное. — Зайра, в неподдельном удивлении, осматривает собственное, тёмное творение, оживлённое с помощью светлой, чистой магии. — Пламеняшка. — в очередной всхлипе, произносит Милио, в невесомом прикосновении самыми кончиками пальцев к, горящим светом, словно ярче самого солнца, лепесткам. — Моя пламеняшка. Тыльная сторона ладони спешно вытирает неутихающие слёзы. Этот огонёчек, самый непоседливый и неусидчивый — настоящий друг. Он хорошим был и спасал сколько раз. Добрый, надёжный и смелый. Теперь он — воплощение этой сказочной лилии, что отныне, горит золотым, греет промёрзлые руки и будет цвести вечно, пока огонь, тот самый пылающий и яркий, в душе самого Милио, не погаснет. Он уйдёт, захватив с собой смесь двух даров, смешанные воедино инь и янь, представленные в виде прекрасного сияющего цветка. Прощаются не долго, почти без слов, с горьким послевкусием утраты, ради обретения. Ми бежит к дому, едва ли не спотыкается о выступающие, из сухой земли, камни, когда звёзды, словно те самые бусины и камни, которые мама использует для пошива одежды, осыпают тёмное, безоблачное небо. Бабушка будет ругаться за поздний визит, отец даст наказ на работу в конюшне, но всё это мелочи, по сравнению с тем, что пришлось пережить за насыщенный вечер. — Милио! — слышится отчаянный крик вдали, и огонёк в лампионе, что указывает путь, служит указательным маячком для отчаянного ребёнка. Его ищут, волнуются, ждут. — Мама! — слёзы вновь, как по щелчку пальцев, крупным градом обрушиваются на опухшие глаза и замёрзшие щёки, когда мальчик бежит со всех ног в распахнутые руки. Огненная лилия слабо дымится белоснежным, от падающей влаги, согревая теплом, милой сердцу, пламеняшки. Говорят, когда солнце заходит за горизонт, на чистом, тёмном небе можно увидеть огромного дракона из ночных сказаний, переливающегося, словно тысячи огоньков-самоцветов. По мифам и легендам, он — создатель всего живого на этой земле, отец звёзд и галактик, хозяин мёртвых планет и скелетов комет. В своих фантазиях, Милио приходилось разговаривать с ним, узнавать о мире, учиться мудрости вечного существа. Он верит, небесный дракон — не миф. Однажды они встретятся взглядами, перекинутся жестами и поздороваются улыбками. Но это будет лишь однажды. Заходя в дом, Ми останавливается на пороге, в последний раз поднимает глаза к небу. Тонкие пальцы обхватывают лилию, что озаряет лицо юного мечтателя его собственным, добрым даром. — Крепких снов, дама с лианами. — в пустоту шепчет дитя, закрывая за собой массивную дверь. — Прощай, котик. Мама ставит подарок в изголовье собственной постели, разделяя жаркие слёзы, вместе с сыном. Никакие дары не стоят того, чтобы потерять любимого, единственного ребёнка, которого она, вместе с бабулей, отчаянно искала, бегая по улочкам родного посёлка, стоило солнцу сесть за горизонт. Милио засыпает быстро, прижимая к груди жаркую, крупную пламеняшку. Мама, в нежной любви, мягко целует сына в лоб и покидает комнату.***
Зайра знает, — любопытное дитя ещё не раз явится в её края, а потому, совсем скоро взрастит для него ту самую, долгожданную, кроваво-красную, благоухающую лилию, что останется цвести посреди поля. Именно там, где смелая, отчаянная пламеняшка, отдала собственную жизнь, чтобы вдохнуть её в цветок, сделав его поистине прекрасным, и что самое главное, — вечным. Она поднимает глаза в тёмное небо и видит дракона, плывущего среди звёзд. Улыбка трогает её губы, когда тот огибает полную луну и скрывается в синеве далекого космоса. Мать природы кивает ему в знак приветствия и удаляется в глубь леса, вслед за ушедшем на охоту, Ренгаром. — Спи спокойно, удивительное огненное дитя. Дракон, что отныне, свидетель столь невозможной связи тёмной и светлой магии, ещё не раз покажется в небесах, подкидывая новые факты для будущих мифов и легенд. И имя ему — Аурелион Сол.