Немного о чувствах

       Нечаева в своих мыслях чаще всего была уверена. Ей хватало смелости смотреть правде в глаза и осознавать большинство событий. В её картине мира существовали цифры, схемы и графики, в её голове жили алгоритмы и пути решения проблем их не то чтобы успешного министерства. У Ксении психика уже, кажется, приспособилась к выживанию в коллективе не самых умных (чëрт возьми, откровенно тупых) людей. Она точно знала, кому и что от неё нужно, понимала, с кем и как разговаривать, умела отдыхать от этого коммуникативного ада. И жизнь её, вероятно, была достаточно устроенной и постоянной. Но кто, скажите на милость, решил впустить в этот чёрно-белый фильм нового персонажа?        София появилась не сказать, чтобы сильно внезапно, но как-то очень неоднозначно: момент был совсем неподходящим, ещё и речь эта, которую её писать заставили. По крайней мере, во всём сюрреализме дня прощальной церемонии было хоть что-то забавное — виноватый взгляд и забавно сморщенный носик новой секретарши. Ксюша тогда поймала себя на том, что рассматривает веснушки на лице девушки, однако в этом не было никакой практической пользы. Как и в принципе от этой девушки. Чëрт знает, зачем Нечаева взяла её себе в помощницы.        Перешёптывания коллег за стенкой всегда были меньшей из проблем, но сейчас откровенные советы баб и Никиты, выдаваемые Скворцовой в порядке пулемётной очереди, сейчас отчего-то так отчаянно бесили — Нечаевой даже пришлось покрепче сжать кулаки, впиваясь ногтями в тонкую кожу ладоней, чтобы успокоить нервы. Соне советовали держаться от Ксении подальше, якобы непостоянная она, но никто и представить не мог, что Нечаева и есть та самая постоянная величина, на которой держится весь офис.        Лишь однажды сердце Нечаевой дрогнуло как-то совсем неправильно. Нет, она прекрасно понимала, что зайчонок никому и ничего не скажет ни о махинациях с этажами, ни о левом офшорном счёте, ни тем более об острове святой Ксении. Но, мелькнувший всего на секунду, разочарованный взгляд Сони заставил Нечаеву крепко задуматься о том, почему это её задело.        Нечаева не то, чтобы вообще ощущения свои умела различать, но то, что она что-то чувствует к Соне, было совершенно очевидно. Ещё более очевидно было то, что это что-то лишь укрепилось с появлением их совместной тайны.        Красные лакированные туфли на каблуках, выбранные с таким вниманием, с таким желанием и такой заботой, цокали по паркетному полу нечаевского кабинета теперь ещё чаще. Ксюша то и дело отрывала взгляд от бумаг, чтобы окинуть им прекрасные стройные ноги Сони. Скворцова компенсировала потраченные на туфли нервы сполна. Нечаева всегда ценила красоту и исполнительность.        Нельзя сказать, что о последнем качестве своей помощницы Ксения Борисовна узнала именно на работе. Нельзя сказать, чтобы Нечаеву не устраивали остальные качества Скворцовой. Также нельзя было сказать, что Ксения Борисовна оставалась совершенно безучастной к тому, какими взглядами и знаками внимания ежедневно одаривала её милая Сонечка.        Нечаева в своих мыслях чаще всего была уверена. Нечаева чувства свои всегда старательно отрицала, особенно после последнего развода и крайне развившейся в последние годы тревожности. Ксения Борисовна людям доверять боялась патологически, а вот зайчонку почему-то доверилась.        А что же Соня? А Соня, кажется, впервые полюбила взаимно. Да, немного неосмотрительно и странно, но взаимно. Ей не только позволяли любить, её любили. Любили не всегда привычно, порой не отвечая на объятия или признания; любили, теряясь в поцелуях, но непременно отвечая. Её любили странно, неправильно и отчаянно. Её любили со всем чувством.        А Соня была бесконечно рада быть для Нечаевой еë зайчонком…