Утро начинается не с завтрака.

Сквозь стекла окон в квартиру пробивались солнечные лучи, свет расползался по полу длинными ярко-желтыми полосами; они старались осветить всё, до чего могли дотянуться. С этим они благополучно справлялись, пока не появилась преграда в виде шторы, которую задернули и закрыли полноценный доступ, дабы избавить себя от того, что нужно щуриться. Романов недовольно фыркнул, подмечая безоблачную погоду. Лучше, чтобы было облачно, как можно меньше этой дневной яркости, даже дождь будет значительно приятнее для него. Тёплый летний дождь... Разве что-то может быть лучше этого прекрасного чувства, которое разливается пятном радости где-то в груди? Разумеется, есть и другие вещи, события, слова и прочее, что могло порадовать. Одним из них было не сжечь еду, готовкой которой Северная столица так-то и занималась всё то время, пока глаза слепили лучи. Московский зевает, потягиваясь в кровати и вытягиваясь тем самым во весь свой рост. Глаза открывает совсем лениво, хотелось просто зарыться в одеяло и ничего вообще не делать. Рядом, в самом идеальном раскладе событий, должен вообще-то лежать Невский град, обнимая его, только вот сейчас его здесь не было. Михаил приподнимается с кровати, попутно обдумывая разные предложения, почему же он проснулся в постели в одиночестве. Ответ нашёл сам себя, ведь в нос бьёт приятный аромат, что распространился по всей квартире и явно дает понять, куда ушёл Романов, для чего и даже то, что он готовит: омлет. Наверняка с вкусными специями, которые когда-то давно ещё передал Минск и кусочками сосисок, хорошо обжаренных с двух сторон, на самом же омлете такая хрустящая корочка, а если добавить туда ещё и свежие помидоры... И как же это не может послужить причиной, чтобы встать и дойти до кухни, а не свалиться обратно и просто валяться? Туда буквально всё тянуло: Чувство голода, осознание, что именно будет на завтрак и сильнее всего, конечно, заставлял подняться и сам Саша. Вернее, его отсутствие рядом. Москва улыбается, останавливаясь в дверном проёме, начиная наблюдать за тем, как готовят то замечательное блюдо, но больше его интересовал тот, кто готовит. Взгляд переводит после на часы, дабы узнать время, понимая, что проснулся достаточно рано. Огибает барную стойку, находящуюся на пути, совсем тихо подходит близко-близко, со спины осторожно обхватывая талию тёплыми ладонями, ощущая то, как Романов вздрогнул от этих касаний. Хорошо, что сковородка уже стояла на дальней конфорке и обжечься об неё не получилось. — Миша! Зачем так подкрадываться? — Шумно вздыхает, ему не хватает сил и желания ругаться или обижаться на данный момент, затрудняет это сделать так же и лёгкие поцелуи в шею. — Тише-Тише, прости... Почему ты так рано встал? Мог бы ещё поспать. Или просто со мной полежал... — Голову укладывает на плечо, разрешая себе спустить руки вниз, как-то по-хозяйски укладывая на чужие бёдра, где наконец сжимает. — Как же я люблю, когда ты не носишь брюки дома... — Было гораздо приятнее поглаживать стегна без преграды в виде ткани. — Тебе не кажется, что ты немного наглеешь? Я бы и сам не отказался полежать подольше, но вышло так, что проснулся раньше запланированного, — Словно у Саши вообще есть чёткий график сна, которому он прилежно следует. — Поэтому я решил не тратить время в пустую, а направить его в более полезное русло и приготовить завтрак. — Какие же у тебя длинные реплики в диалогах... Наглею, говоришь? Это тоже наглостью будет? — Видно, что Романова заинтересовала эта интонация и прищур голубых глаз, пускай он этого и не видел, просто знает. Слишком хорошо знают друг друга, легко предугадать какие-то повадки. Московский игриво прикусывает зубами мочку уха, чуть оттягивает, стараясь не сделать больно, а после лишь остаётся любоваться последствиями своих действий; на бледной коже щёк проявляется красноватый румянец. — Будет... Так, есть садись, я для кого готовил? — Для меня. Какое мне дело до омлета, если есть кое-что интереснее, — Нежно касается губами в область скулы, рассыпая маленькие поцелуи. Вопрос был ожидаем, на него сразу же отвечают, даже не давая его задать. — Ты интереснее. — Раз так, то я полностью в твоих руках, — Совсем слабо улыбается, усмехается чужому желанию, а сам самостоятельно поворачивается к нему лицом. Москва его бережно отодвигает вначале просто в сторону, чтобы тот ненароком не коснулся ещё горячей плиты. Теперь уже можно впиться настойчивым поцелуем в столь желанные им губы. Первое время всё нежно, нерасторопно, словно просто пробуют, но после его углубляют; долго, развязно, как всегда хотелось на протяжении этой мучительной разлуки. Столешница не самое удобное место, слишком маленькое пространство, будет неудобно, вот и взгляд цепляется за ту самую барную стойку, куда в последствии и прижимают парадиз. — Миша, стой, давай пойдём в кровать..— Дыхание значительно чаще, губы смыкают только для того, чтобы глотнуть слюну. Столицу от этого только сильнее ведёт, от вида раскрасневшегося Саши и словно с огоньком страсти в глазах. — Сейчас, погоди, — Произносит совсем тихо, подтягиваясь к нему поближе, быстро растегивая рубашку, она казалась совсем лишним элементом гардероба. Верхние пуговицы были уже освобождены от плена петель, когда на белесой коже на ключице оставили багрового цвета гематому. Романов лишь голову назад чуть откидывает, открывая больше мест для манипуляций разного рода, можно всё и хочется этого всего сразу. И эту жажду полностью разделяют, Михаил проводит языком по плавному изгибу шеи, целует влажными губами, оставляет после себя следы зубов и яркие красные следы, которые после начнут приобретать тёмный цвет. — Теперь можем идти, — Лукаво улыбается, оценивая взором плоды своих деяний, любуясь таким прекрасным видом. Москва берёт за руку, наконец отходя и позволяя слезть с этого места. Возможно,когда-нибудь он подгадает удачный момент и разложит здесь своего любимого, но это явно не сегодня. Тянет без особого напора, утягивая в глубь просторной квартиры, быстрее в спальню, а от всех своих мыслей у себя в голове чертыхается, фантазия рисует всё слишком красиво, слишком правдоподобно, от чего внизу всё ещё сильнее свело возбуждением. Оно и без того сильно воздействовало и давило на него всё это время. Петербург могли бы уложить аккуратно на кровать, но здесь такого явно нет и не будет, достаточно лишь надавить ему на грудь, чтобы заставить упасть на спину. Миша нависает сверху, вновь проводя по бёдрам, сжимая, взамен получая бурную отзывчивость. — Как же мы давно не виделись... — Фраза звучит совсем тускло на фоне всех действий, когда пальцы цеплялись за ткань чужих шорт и нижнего белья, стягивая вниз и просто отбрасывая куда-то на пол. Всё сейчас теряет своё значение, всё внимание уходит всецело на Культурную столицу, с таким прекрасными прогибом в спине, поддающегося на каждое касание, поощряя одобрительным взглядом из под прикрытых ресниц. И так разочаровано вздыхает, когда руки уводят в сторону, столица же и вовсе встаёт на пол. Старается выполнить всё быстро и чётко, снимая уже с себя всю лишнюю одежду. Подготовка была самой нелюбимой частью у них обоих, но она необходима, чтобы не принести боль. Михаилу она не нравилась тем, что ему открывается такой красивый вид, что чувство собственного либидо бьёт волнами возбуждения сильнее с каждым разом. Александру это доставляло дискомфорт первое время, но стоит лишь надавить на небольшую припухлость, как тело бросает в дрожь, а с губ срывается мягкий стон. После этого ноги только шире раздвигает, в горячие нутро толкаются уже тремя пальцами, используя обильное количество смазки. Всегда приходится немного терпеть, чтобы получать удовольствие потом. И было не жалко потраченного времени на всю подготовку, когда Московский плавно толкает бёдрами, сразу вгоняя по основание. Тёплые ладони скользят по идеальным, плавным изгибам тела вновь, вернулась полная возможность касаться, изнежить каждый сантиметр. Первое движение всегда кажется тяжёлым, трудным, но становится значительно легче, все ощущения готовы свести до одури. Он склоняется ниже, дышит часто, словно старается привести своё дыхание в норму, чего не выходит от слова совсем. Слегка хриплые выдохи сливались вместе с более громкими, мелодичными стонами, что ласкают слух. Руки ниже спускает, проводя по ногам, хоть и знают на ощупь, ведь многократно к ним прикасались, сжимая, царапая, поглаживая. Но всё это практически чарует, взгляд не перевести на что-то другое, а это ведь сейчас совсем и не нужно, лишнее. Сильные толчки всегда выводили красивый голос до громких криков, шумных вздохов и стонов, впоследствии вся эта мелодия доводила до исступления Первопрестольную. Хочется грубо, чтобы власть была всецело у него в руках, на это поддаются, ведь доверяют. От стен отразился глухим эхом удар по бледному бедру, что почти моментально розовеет. Этот звук почти не выделился на фоне соприкосновений двух тел друг об друга. Он умеет доводить до такого состояния, где окончательно теряешь здравый разум, опускаясь в самую пучину терпкого наслаждения и охватывающей неги. У Саши щеки мокрые от дорожек слез, доказывающее то, что всё делают правильно. Стоит только коснуться члена, который оставляли без внимания - что было крайне большим упущением - как всё тело сковывает, мышцы напрягаются, но после наступает упоительное чувство экстаза, с которым пришло расслабление. Несколько финальных толчков позволяют Москве довести и себя до оргазма, напоследок лишь тихо зашипеть сквозь стиснутые зубы, попутно слушая выкрики своего имени. Успевает выйти из чужого тела, ибо контрацептивов не было, вернее, было просто лень рыться в ящике тумбы, чтобы найти злосчастную упаковку. — Доволен..? — С одышкой спрашивает, отпуская ткань простыни, которую сжимал рукой на протяжении почти всего процесса. Романов старается вытерить слезы, с чем любезно помогают, чуть улыбаясь на заданный вопрос. — Очень. Ты как? Всё понравилось? — Заботливо целует куда-то в шею, вновь оставляя после себя красные пятна. Рукой ласково проводит по талии, где пару минут назад сжимал руки. Дыхание такое же частое, обычный ритм вернётся только через пару минут. — Да, всё было прекрасно, как и всегда... Теперь иди есть, омлет наверняка остыл уже. А, — Его перебивают, нагло и бесцеремонно целуют в губы, затыкая таким образом, дабы не слушать дальнейших возмущений. — Ничего страшного. Для этого есть микроволновка.