Juste-Toi

Она, конечно, была милой. И сексуальной. Черноволосая, с карими глазами. Мягкими чертами и почти без скул, лишь нежные девичьи румяные щеки. Она танцевала хорошо. То ли Аманда, то ли Амели. Нат уже и не помнит. Но тем не менее, полюбить танец и изгибы стриптизерши не удалось. Может быть, из-за того что главной своей любовью Наталья считала ключицы и их остроту, а у Аманды-Амели их почти не было. Может быть, потому что руки танцовщицы уже на третьей минуты трогали полные груди самой Натальи в белой рубашке. Может быть, Аманда-Амели была слишком юна, слишком непонятлива или слишком не подходящая под типаж, но приглашать на вторую сессию к себе ее не хотелось. А ещё эта Аманда-Амели, блять, похожа на Кейт Бишоп и Наташа не может отделить себя от этой мысли. Законно ли сравнивать проститутку с девушкой своей сестры? Она не знает. Тем не менее, денег Наталья никогда не жалела. Она в свое время перебивалась дурацкой стипендией и работой в общепите и не знала сна дольше пяти часов. Эти девушки, может быть, были умнее ее. Развязнее или грязнее называть их не хотелось. Наталья и сама - развязная и грязная, да так, что даже сотни лет в храмах монахов ее не излечат. Она стоит на пороге собственной квартиры и делает усилие, выдавливая улыбку. — Я заказала вам такси обратно до клуба…Мисс.—пора бы ей уяснить, что имена созданы что бы их запоминать. Но нет, Наталья не запомнила. Аманда-Амели была спроважена из дома довольная и раскрасневшаяся. С пятью ста долларами в кармане. Это была не первая и не последняя проститутка. Наталье уже, признаться, надоело. Может быть, дело было в ней. Может быть, дело было в этих девушках, но не одна не задерживалась у нее дольше, чем на ночь. Она даже иногда завидовала сестре, у которой идеально сходилось с Кейт Бишоп, которая, впрочем, благо не была стриптизершей, а лишь молоденькой девушкой, захаживающей месяцами в бар, где подрабатывала тогда Елена. Нат серьезных отношений не искала. Боялась изранить, боялась покалечить, причинить боль. Она была нестабильна и психически больна, ей нельзя было доверять никакую душу. Все же, работа в ЩИТе оставила шрамы. И оставит ещё. Ни мудрее, ни глупее, ни старше, ни младше. Поэтому вот так, грубо и убого она развлекалась со шлюхами. Или они с ней, судя потому, как быстро те пропадали из поля зрения. А впрочем, уже неважно. После очередного ухода очередной на Наталью обычно накатывает меланхолия. Она иногда пьет. Но не в этот раз. Так и до пьянства не далеко, а ей совсем не хочется стать алкогольном пятном на белой репутации семьи. И она решает тушить пламя керосином, когда вместо привычного "WoQueen", как назвал себя стриптиз-клуб, из которого и происходили и Аманда-Амели, и Роуз, и Одетт, и Виктория, и еще-еще-еще. Кажется, будто она уже перетрахала весь этот клуб. Она надеется, что это не так. В таких заведениях есть пьяницы, наркоманы и грубияны и даже с ними, кажется, девушки спят охотнее, чем с ней. Она неудачница. "WoQueen" переходит на "Juste-Toi". Относительно новое, не успевшее собрать ни много отзывов, ни много картинок. Ни-че-го. "WoQueen" Наталья знает лично, она там выпивала и до того, как совсем перестала выбираться из своего дома, вместе с Еленой, когда та ещё не была с Кейт, помнится, залипала на красоток на пилонах, раздевающихся так развязно и сексуально. Тоже самое многие из этих же самых танцовщиц проделывают у нее дома, но уже без пилона. Она даже, бывает, убирается ради них в спальне. Такой чести обычно не удостаивается даже Елена. Она по этому поводу негодует, пока ей в руки не дается тарелка с чипсами и Елена не затыкает свой рот. Но здесь сейчас нет ни Елены, ни "WoQueen", а лишь анкеты девушек с "Juste-Toi". Они красавицы. Белокурые, темноволосые, с глазами голубыми, темными, серыми. И одна. Она зеленоглазая. У нее, дурацким шрифтом, коим, впрочем, сделан весь "Juste-Toi" выведено латиницей (в США кириллицей не пишут, это Наталья напоминает себе сразу же, как эта мысль проносится) Ванда Максимофф. Фамилия отсылает куда-то подальше, в Европу, может быть. Явно не Штаты. Может быть, эмигрантка или дочь. Наталье нет до этого дела. Ее больше привлекает, черт возьми, достаточно сильно, ее белое белье. Оно не подходит ни под цвету глаз, ни под цвет волос. Белое обычно достается блондинкам. Но ей идёт, замечает Романофф. Она заходит на страницу в странице, где и информация, и деньги. У этой девушки, думает Наталья, прекрасны ноги. Додумать о талии, груди и красивых запястьях, что стянуты вместе красной веревкой на одной из фотографий ей не дает сообщение. "Совратила Аманду? ;)" — это Елена. Она знает о всех этих (не)любовных похождениях сестры. А Наталья узнает, что ту девушку звали Аманда, а не Амели. Уже поздно, она наверняка уже в такси или уже вернулась. "Нет." — становится Елене ответом. Та, кажется, этому безумно негодует. Наташа может представить, как поднимаются вверх брови сестры и как Кейт оборачивается на девушку, явно не понимая, что так ее расстроило. "!? Она что, тоже снова не та😾 (я поставила этот смайлик кошки не потому что они мне нравятся а потому что это единственное, что ближе к собаке Почему никто ещё не придумал стикеры с собакенами?)" "🐕🐕‍🦺🦮🐩" — Наталье требуется с двадцати секунд, что бы найти все эти стикеры и отправить сестре. Ответ был коротким, лаконичным и в духе Елены, что так пыталась - правда пыталась - соучаствовать в помощи нахождения хорошей танцовщицы. "Иди нахуй я не это имела в виду" "Я собираюсь искать, точнее, уже нашла еще одну. Не из ВоКвин." "??? Даже ждать не будешь??? Разве твое либидо не заканчивается на одном взгляде Я думала ты в семье импотент Может поэтому от тебя даже шлюхи бегут 🏃‍♀️" В этот раз лаконичный ответ приходит уже от Наташи, что хочет вернуться к разглядыванию связанных запястий и стройных ног. "Иди нахуй, Лен. А ещё, перечитай переписку и вспомни, что бы решили называть меня Неудачницей." "Хорошо, Неудачница выеби еще одну потом напишешь я гулять с собакой 🦮🦮 и Кейти 🐦‍⬛🐦‍⬛🐦‍⬛🐦‍⬛" Абонемент спешно пропадает из сети, а Наташа издает недовольное рычание и опирает щеку на руку, возвращаясь туда, где не начала, но где, как она надеяться, закончатся постоянные поиски. Самой долгой девушкой у нее была Роуз - с ней интрига длились до двух недель. Она каждый раз приезжала на дом к Наташе, каждый раз умело отлизывала ей, потом пила вино, а потом на вызванном такси уезжала обратно. Почему же Роуз не задержалась дольше, чем на две недели? Она, блять, уволилась. Впрочем, фотографии Ванды ее зацепляют. Но вызывать ее на дом Наталья не спешит. Не потому что не доверяет. Ей, на самом деле, плевать. У нее дома из ценного только мини-бар с одной-единственной дорогой бутылкой вина для проституток. Сама Наташа пьет что-то дешманское, то ли за доллар, то ли за два. Елена шутит, что это спирт, залитый машинным маслом, а не коньяк. И все равно пьет вместе с Наташей. Вкус в алкоголе у них отсутствует. Это семейный бич. Лена говорит, что в этом уверена. Но черт с алкоголем. Наталью, как говорит та же самая сестра, и иногда Баки, можно называть ебаной моралисткой, потому что "ее нежелание вредить людям, но при этом трахать шлюх не должны сочетаться в одном человеке". Это правда. Но, Наталья, тем не менее, эти слова не слушает. А потому бронирует себе местечко в "Juste-Toi" на завтрашний вечер, бронирует себе комнату и…Наталья не находит слов, обрывая себя на этой мысли. Бронирует девушку? Это звучит настолько мерзко и низко, что она не произносит этого. Но тем не менее, смысл ясен. … Наталья сидит в комнате относительно небольшой. Тут кровать и стеклянный шкаф с игрушками. Она не хочет их использовать. Тут кондиционер - она выставляет температуру на +26, что бы раздеваясь, девушка напротив не закоченела от холода. А ещё тут есть кресло. И она устроилась именно в нем. Ее взгляд холодный, сосредоточенный - она как будто на работе. Не может начать улыбаться, но тем не менее, одаривает Ванду (она, что странно, запомнила ее ладное имя) кивком и осторожно проводит костяшками пальцев по ее бедру. Ванда, в отличии от Аманды, не спешит. Ее ладони теплые - Наталья успела почувствовать. На ней белая кружевная накидка и то самое - или едва различимое с тем самым - такого же цвета белье. В комнате не играла музыка. Обычно, клиенты включали ее, но только не женщина перед ней сейчас. Взгляд клиентки не был ни ленив, ни скучен, но тем не менее, глаза ее не горели хмелем или грубой похотью. Рука Ванды в такт, одной ей известный, заскользила ладонями по прохладной накидке, что ещё находилась на ней. Несмело раскачивая бёдрами из стороны, женщина смотрела на Наталью. Они, кажется, тут обе не местные. Ванда пользовалась большой популярностью в этом месте, но при этом умудрялась то отказывать, то избегать многих клиентов. Поведение женщины напротив было чуждым этому месту, но это ничуть не подкосило ее, что порой случалось, когда та только начинала работать в "Juste-Toi". Она прошлась по шёлку, чуть задирая края, добралась до шеи и чуть сжала ее, царапая короткими ногтями. Собственные руки уже были не в ее власти: они пробегали по лицу, оглаживая губы, затем двинулись вверх, зарываясь в темные волосы. Движения бёдрами становились более уверенными, а пальцы оказались втянуты в жаркую глубину рта. Кожа горела. Она по очереди прошлась по ним языком, представляя что это чужие пальцы. Ванда широко облизала два, открывая глаза, и взглянула на Наталью. Ее дыхание участилось, а глаза вновь закрылись. Мокрые пальцы скользнули вниз и пропали под полупрозрачным шелком всего на пару секунд, а затем двинулись обратно вверх, вновь оголяя живот. Обеими руками женщина гладила себя, нежно проходясь то по коже, то по ткани, и наконец стянула с себя полупрозрачную накидку. Оставшись в белье, девушка осторожно опустилась на колени клиентки. Она ловко взяла женщину за руки, а затем переместила чужие ладони на свою грудь. Наталья бесшумно выдыхает. Взгляд, кажется, мутнеет и темнеет. Она осторожно оглаживает грудь. Ни сжимает, ни оттягивает. Лишь несколько секунд тянутся в сладком, казалось, молчании. Собственный голос хриплый, тихий. — Я могу снять? Спрашивает Наталья. Она не церемонится. Кажется, Ванде тоже не доставляет сильного удовольствия находиться рядом с ней. Как и Роуз, как и Аманде, чье имя она забыла, как и Виктории. Сейчас Наталья старается об этом не думать. Ванда, тихо хихикая - в комнате без музыки это слышно отлично - кивает. Ее клиентка соткана из осторожности и холодного уважения. В клубах таких не бывает, а она раз и возникает. Бретельки осторожно спадают. Застежка сдается под длинными холодноватыми пальцами Наташи, пока танцовщица льнет губами к щеке, оставляя смазанный след от помады. Это даже вызывает улыбку на бледных губах Натальи. Полная грудь с затвердевшими розовыми сосками теперь не скрыта небрежно отложенным на спинку кресла бра. — Мягкая.—шепчет Наталья, пропуская сосок меж пальцев. Ванда выдыхает и это не остаётся незамеченным острым взором напротив. Женщина поднимает на нее болотного цвета глаза, заправляя прядь волос Ванды за ухо. Она тут будто нежная любовница, а не клиентка. Поведение размеренно, уважительно и приятно, но черт возьми, не подходит под этот клуб. Наталья слишком спокойна и размеренная для него. — Холодно? Прости.— Ванда даже не отвечает, но тем не менее, мягкое извинение уже слетает с губ Натальи. Она склоняет голову и вбирает сосок в рот, вторую руку размещая на шее Ванды. Она поглаживает бьющуюся венку, проводит большими пальцами по, черт возьми, этим острым, сексуальным ключицам. Эстетический оргазм уже получен. У нее горячий язык, обводящий ареол соска медленно и нежно. Она касается Ванды, как фарфоровой куклы, боясь разбить, покалечить. Они совсем скоро лежат на этой большой постели, заправленной, благо, новым черным бельем. Бледная кожа Ванды смотрится как произведение искусства на них. Ванда сама смотрится, как произведение искусства. Наталья странная. И это впервые, кажется, в смысле хорошем. Она не проявляет агрессии, не ведет себя мерзко, не пытается сделать больно. Она, черт возьми, даже красивая. В такие места не ходят красивые и воспитанные. Они обе, кажется, это знают и обе хранят молчание. Наташа потому что, даже не смотря на то, что здесь кажется абсолютно не вписывающейся, находится здесь, а Ванда потому что не желает терять клиентку. Наташе хочется, что бы девушка растаяла под ее руками. Она никогда не видела себя в роли принимающей, никогда не видела себя в роли жесткой и грубой дающей. А сейчас она не видела себя ни в чем вообще совершенно. Тем не менее, она в этом клубе, она почти раздела Ванду. Она не нависает сверху, как это бывает в дурацких фильмах. Это неудобно и Наташа боится, что заставит Ванду чувствовать себя неуютно. А ещё Наташа не раздевается. Кажется, они обе замечают это в один момент. Ванда лежит распластавшись на простынях в последней части нижнего белья. В шаге от того, что бы быть обнаженной. А ее клиентка до сих пор в рубашке, до сих пор в штанах. Благо, успевшая стянуть с себя обувь. У нее белая рубашка, схожая на офисную и черные джинсы, а ещё белые носки и белые кроссовки. Она выглядит как чертово смешение поколений. Ванда тянется к пуговицам на рубашке клиентки. Та осторожно отводит ее руку, перехватывая ее и касается губами подушечек пальцев. Ей не хочется, что бы Ванда видела ее шрамы. Не потому что она стесняется, а потому что боится напугать. Девушка, пусть и не совсем юная, ей лет двадцать пять на вид, кажется ей нежной и даже в какой-то степени кроткой. Может быть, она ошибается. — Не нужно.— голос Натальи мягок, хрипловат и приглушен тем, что она целует - целует нежно - подушечки пальцев Ванды. Чужая грудь колышется, а девушка сгибает ноги в коленях. Наташа так и не дает коснуться себя. Она строго следит за временем. Ей был отведен час пятнадцать минут. Она потратила с десяти. Она не задержит Ванду ни на одну лишнюю секунду. Ей совсем не хочется этого. Может быть, в будущем у них будут сессии. Она не уверена, но она надеется. Потому что Ванда понимает ее спокойное нельзя, не пытается больше потянуться к пуговицам, не пытается перехватить инициативу. Она абсолютно точно, кажется, будто читая мысли понимает, что нужно делать, а что нет. Что примет Наталья, а что нет. Наталья молчалива. — У тебя превосходные волосы.— с этими тихими, тоже почти нежными словами Ванда запускает тонкие пальцы в чужие локоны. Они мягкие. И кажется, сегодня или вчера Наташа мыла голову. А ещё от тела женщины приятно пахнет мятным гелем, а ее рубашка отдает ароматом духов, чем-то напоминающий бриз. И это тоже заводит. Ароматы это чертовски важно. Ванда обожает ароматические свечи, духи и гели. А запах алкоголя от клиентов она не любит. И Наталья, благо, им не пахнет. Вроде бы, Ванда должна проявлять инициативу. Она работница, она должна развлекать клиентку, она, она, она. Но Наталья будто специально обрывает всякую инициативу на корню, при этом позволяя себя трогать. У нее правда мягкие волосы, а ещё размазанный след от помады на лице. Ванда хихикает и видит, как после этого на губах клиентки цветет тоже вполне сладкая улыбка. — Ты позволишь?—касаясь чужих ключиц, кружа по ним пальцами и поглаживая, заставляя мурашкам проходить по телу, спрашивает Наталья. Она ждёт ответа. Она, на самом деле, знает, какой он будет. Ванда ведет голову вправо, хмурится в вопросе. Разве, разве Наталья (она пробует на языке сокращенную форму - Наташа. И она, черт возьми, сладкая и шипящая) пришла сюда за этим? Но взгляд клиентки абсолютно серьезен в своем вопросе и желании, так что Ванда кивает и хихикая, призывно расставляет ноги. И совсем скоро остаётся обнаженной. Уязвимой. Тем не менее, нет ни страха, ни этой самой уязвимости. В любой другой ситуации Ванда чувствовала бы себя в безопасности, потому что здесь только проверенные на отсутствие заболеваний, тут нет наркоманов, а за их дверьми охрана. Но Наталья - сама по себе - не дает повода думать, что доставит боль. Ванде неясно, что она - красивая, черт возьми, заботливая даже с работницей то ли клуба, то ли борделя вообще здесь забыла. Разве такие не сидят по домам вечно влюбленные и в идеальных отношениях? Даже если перед ней лесбиянка - она сомневается, что Нат не сумела бы найти себе девушку. Тем не менее, Ванду сейчас больше интересует, то что Наташа вдруг осторожно перемещается назад, к ее ногам. Она садится по-турецки, одетая и лишь без обуви. Даже ее прическа после ласк Ванды не сильно растрепалась. И Наташа осторожно целует чужую острую коленку. Она ведет по гладкой ноге, приподнимая ту и размещая у себя на относительно узких плечах. Глаза Ванды расширяются. — Подожди, ты собралась дел- — Да.—она прерывает, взглядом проходясь по девичьему лицу. Ей не хочется услышать возражений. Ей не хочется слышать вопросов. Наташа осторожно кладет руку на чужое бедро, вызывая тихий вздох. Вторая нога Ванды оказывается на другом плече Наташи. Она осторожно притягивает ее ближе. Колени лежат на чужих плечах, Ванда сгибает ноги, обхватывая теми спину женщины. Ей приходится приподнять таз. И почти что покраснеть. Потому что сейчас она вся открыта для Натальи. А та гладит ее ноги, целует колени, чуть подбирая зубами кожу и дышит тяжелее. Грудь женщины вздымается. Подхватывает Ванду под ягодицы и ещё сильнее прижимает к себе. Она дотрагивается языком до клитора. Ванда издает тихий стон-выдох, чуть приподнимаясь на локтях и наблюдая за клиенткой. Та делает широкий мазок языком, затем отстраняется, убирая пряди волос с лица. Ванда руками сжимает покрывала. Она чувствует себя в богатом отеле, чувствует себя где-то, где заботятся. "Juste-Toi" - неплохое место. Тут за всеми следят. Но дом, где были родители, дом, где был Пьетро, дом, на который не приходилось зарабатывать телом. Черт, черт, черт… Она обхватывает клитор губами, языком проводит по лону, делая все в едином темпе и не сбиваясь. Наталья взглядом следит за реакцией. Хотя, это на самом деле, и не понадобилось бы. Она прекрасно слышит стоны, тихим эхом отбивающиеся от стен. Поэтому Наталье и не нужна никакая музыка - ей приятнее слушать это. Одной рукой она гладит бедро, сжимает его, пусть и не сильно, водит короткими ногтями и иногда заходит на талию, обводя выпирающие тазо-бедренные косточки пальцем. Вторая рука изредка скользит на грудь, то сжимая, то осторожно выкручивая соски. Все это заставляет Ванду шумно втягивать ртом и носом воздух, стонать и то и дело выгибаться. Все решается само собой, когда минут через десять, а может и пятнадцать, когда стоны уже громкие, а ноги сжимают и притягивают Наташу к промежности сильнее, Ванда особенно громко стонет и выгибается дугой. У нее в глазах темнеет и красно-желтые блики. По телу дрожь, а пальцы сжимают и разжимают простыни. Темная дымка проходит и она видит перед собой Наталью. Женщина осторожно отстраняется, нежно укладывая ее ноги на постель. Губы и все, что вокруг них в смазке. Они несколько секунд смотрят друг на друга. Дыхание у Наташи тяжелое, а у Ванды прерывистое. — Мне нужно идти.—говорит тихо Наташа, положив руку на коленку Ванды, но не опираясь. Она поджимает губы в поисках новых, завершающих слов.— мы ещё встретимся. Если только ты пожелаешь, Ванда. Пожалуйста, береги себя. И ничего сейчас не говори. Мой номер у заведующих. Если только ты захочешь. С этими словами Наталья встает, плавно и легко надевая кроссовки. Она берет салфетки, до этого лежавшие на тумбе. Спокойно утирает губы и вокруг них. И с щеки помадный след. Салфетка убрана в карман брюк, так и не снятых за вечер. Они расстаются молча. Потому что у Ванды столько вопросов, что они теряются и потому что ее попросили молчать. … Через день на телефон Наташи приходит сообщение. И, конечно, отправленка уже известна.