Теплое расслабленное тело, руки на плечах, затем – на шее. Мягкие губы, уткнувшиеся ему в рот, сбитое дыхание. Тогда Повелитель Ветра выпил и осмелел сильнее обычного, быстро и нагло забираясь на чужие колени. Хэ хотел спихнуть его. Должен был. Но не смог. Слишком приятно было чувствовать на себе этот живой теплый вес и властно сминать податливые губы в поцелуе.
Утром он сделал вид, что ничего не было. Циньсюань, напоровшись на ледяной взгляд на попытку коснуться, только ломано улыбнулся в ответ и принял правила этой игры. Впредь если они и делали что-то вечерами, то на следующий день это что-то исчезало. – Нет, – ответить сухо и отвернуться, – я только брал, что предлагали. Он не хочет видеть чужую реакцию и потому скрывается в тени, следующий шаг делая уже в своем дворце. Человек жив и страдает, это все, что он должен знать. А неуместный порыв коснуться, влить целительную энергию – лишь пережиток оболочки, чью роль он был вынужден играть так долго. Дворец пуст и холоден. У него нет толпы слуг и нечисти под рукой, как у Хуа Чена. Его раздражает вечный гул Призрачного города. В его покоях всегда царит тишина, прерываемая редкими шагами немногочисленных водных демонов, что раз в несколько месяцев докладывают ему обстановку на разных участках территории. В остальное время – мертвое ничего, прерываемое только порывами ветра от сквозняков. Раньше он наслаждался тишиной, отдыхая после вечного трепа Повелителя Ветра, сейчас же она пусто звенит в голове, забивается в уши ватой и онемением. В один из таких безмолвных дней взгляд Хэ падает на валяющийся в углу у стены сломанный артефакт. Он не знает, зачем берет веер в руки. Почему долгим взглядом рассматривает смятый изломанный иероглиф. По какой причине забирает предмет и несколько дней восстанавливает, наполняя своей энергией. Он говорит себе, что это просто один из способов скоротать время, которого у него появилось теперь в избытке, только и всего. К тому же, такая вещь рано или поздно сможет пригодиться ему самому. Спустя несколько недель веер оказывается у своего хозяина, помогая тому защищать столицу от полчищ злых духов. Черноводу не жаль отдавать веер Циньсюаню. Он без раздумий делится с калекой силами просто чтобы тот не помер слишком рано и героически. Только поэтому. После беспорядка, учиненного в своих водах, Хэ Сюань долго не появляется на суше, устраняя все последствия того побоища, и именно энергия, влитая в артефакт, дает ему понять, что с человеком, носящим веер при себе, все нормально. Только значительное время спустя он, наконец, решается снова явиться в бренный человеческий мир. Честно говоря, Черновод ожидает увидеть Циньсюаня если не в роскоши, то хотя бы в нормальных условиях. После встречи с небожителями, хоть кто-то из них точно должен был помочь ему. Ни благородный Пэй Мин, ни тем более Се Лянь не оставили бы Циньсюаня на дне ямы, в которую тот опустился. Именно поэтому он с трудом может сдержать удивление, когда снова видит знакомый силуэт все в тех же поношенных тряпках посреди оборванцев на улице. Неужели всеобщего любимца небес все бросили? Хэ глубоко задумывается над этим и решает понаблюдать еще немного. Жизнь Циньсюаня та же, что и до битвы. Он живет в общине бедняков, находит редкие подработки, которые еще может выполнять в своем физическом положении, и едва сводит концы с концами, порой за день не беря в рот и крошки. Почему-то наблюдать за человеком становится для Черновода излюбленным занятием и каждый раз он задерживается дольше, чем в предыдущий. Ему нравится принимать облик пожилых людей, которых, как правило, обычно никто не трогает, и покупать недорогую еду у уличных торговцев, чтобы наслаждаться ей в тени столичных ухоженных деревьев. Смотреть со стороны на человека, барахтающегося в своей жалкой человеческой жизни. Вот и сегодня в образе старика он усаживается в тени дерева и покупает у проезжающего мимо торговца плошку ароматно пахнущей рисовой каши. Простая крестьянская еда, совсем не похожая на пиры небожителей, но ему нравится. Он успевает съесть совсем немного прежде, чем в него врезается беспризорный мальчишка, выбивая плошку из рук. Даже не обернувшись, подросток скрывается за углом, и Хэ жалеет, что выбрал сегодня образ старика. Сложно будет объяснить в пожилом человеке наличие прыти, способной догнать молодого юнца и проучить. Недовольно вздохнув, он собирается было поднять упавшую на землю посуду, но его опережает чья-то рука. – Ох, ну право, какой же бесстыжий! Даже не остановился, – раздается над самым ухом и Хэ поднимает взгляд, чтобы увидеть над собой Циньсюаня, с улыбкой принявшегося устранять учиненный другим человеком беспорядок, – не беспокойтесь, я помогу! Очень жаль ваш обед, но, к счастью, у меня есть, чем с вами поделиться. Конечно, если вы захотите, мудрый лао. От неожиданности происходящего Хэ Сюань может только сидеть и вслушиваться в знакомый голос, не прерывая. Снова услышать, как тот стройным говорливым потоком окутывает его… неожиданно приятно. Никакой дрожи страха, прямой чистый взгляд вместо опущенных в землю глаз. Циньсюань немного неловко, орудуя в полной мере лишь левой рукой, вдруг выуживает из своей сумки одну маньтоу. Протягивает в предлагающем жесте: – Она свежая, не волнуйтесь. Черновод пару мгновений смотрит на предложенную булочку. Он сам видел, как Циньсюань покупал маньтоу где-то с час назад за вырученные с трудом деньги. Хэ прекрасно знает, что это первая его нормальная за несколько дней еда. Выдохнув, он спрашивает хрипловатым голосом старика: – А сам как же? Циньсюань пожимает беззаботно плечами, не теряя ободряющей улыбки. – А я что-нибудь придумаю! За меня не волнуйтесь. Добуду еще. Вам наверняка тяжелее, чем мне, заработать на хлеб. Хэ Сюань оторопело протягивает чуть подрагивающую морщинистую руку оболочки, прекрасно за несколько месяцев вжившись в её роль, и берет булочку. Она мягкая и едва теплая. Отдав единственное, что у него было для себя, Циньсюань проговаривает напоследок “хорошего дня!” и принимается ковылять в сторону, тяжело наступая на правую ногу. Черновод долго смотрит ему вслед, безмолвно держа в руке остывающую маньтоу. В голове неожиданно образуется вязкая пустота. На душе, которой, как он думал, у него нет подавно, становится тяжело. Он ожидал от Циньсюаня отчаяния и злобы на весь мир. Думал, что тот может сдаться и смириться, потухнуть, словно свеча от неожиданно сильного порыва ветра. Он ждал сломанного человека, полного ненависти. Черноводу было бы проще видеть последствия своих действий, если бы они привели к такому Циньсюаню. Но получает Хэ это. Попытки жить дальше все с той же улыбкой и тягой помогать остальным. Протянутую незнакомцу руку и мягкую улыбку. И это не то, с чем можно так легко смириться. Снова почувствовать на себе легкое присутствие Циньсюаня, лишенное тяжелого налета страха или испуга, оказывает эффект ледяной воды, обрушенной на сонную голову. Резко. Отрезвляюще. Он вдруг понимает, что гораздо приятнее слышать чужую речь, чем молчание. Что ему хочется ощутить прикосновение, а не напороться вновь на сжатые плечи и отведенный взгляд. И это осознание как снова заработавшее сердце – больно и горячо одновременно. Он не знает, зачем использует заклинание проникновения в чужие сновидения, которым не пользовался многие годы, в ту же ночь. Его просто тянет неведомая сила. Ему нужно увидеть, что творится у Циньсюаня в голове на самом деле. Найти его по энергии, спрятанной в веере, легко. Бывший одним из богатейших небожителей всей небесной столицы теперь спит на голой земле, подложив под голову здоровую руку. Тонкая тряпка, служащая одеялом, явно не греет, и человек сжимается в попытках сохранить больше тепла. Черновод едва заметным движением ладони превращает жалкий лоскут ткани в добротный кусок шерстяного покрывала. От холода человек может проснуться, а согревшись будет спать крепче. Приход незваного гостя в таком случае останется незамеченным. Хэ Сюань накрывает их двоих защитным куполом невидимости и произносит нужные слова, подкрепляя их мощным потоком энергии. Закрывает глаза и открывает их уже в совершенно другом месте. Вокруг шелестят тихо листья и стрекочут в высоте дикие птицы. Он узнает лес недалеко от своего дворца быстро. Удивительно, насколько подробно живая память и бурная фантазия Циньсюаня воспроизводят картинку. Черновод касается кончиком пальца ближайшего листочка сочного зеленого цвета и осматривается в поисках хозяина сновидения. Едва видная тропинка, по которой сам Хэ в виде Мин И проходил месяцы назад, сейчас выводит его к небольшому ручью. Человек в измазанных грязью и зелени белых одеждах сидит у воды, видны только его спина и мелко дрожащие плечи. Взъерошенные волосы, редкие полузадушенные всхлипы, неразборчивый шепот. Беззвучно подойдя ближе, Черновод заглядывает сверху-вниз за плечо человека и замирает от открывшейся ему картины. Сидящий на берегу Циньсюань с опущенными в воду ногами прижимает что-то к груди. Все белые одежды от воротника до самого пояса пропитаны насквозь алым. Кровь пятнает бледную кожу рук, сжимающих бережно что-то небольшое. Хэ понимает, что это, моментально. Потому что сам держал в своих руках когда-то с наслаждением и чувством совершенного возмездия. Всхлипнув тихонько в очередной раз, Циньсюань принимается нежно поглаживать одной ладонью голову по волосам, словно это живой человек. В продолжающемся неразборчивом бормотании удается расслышать многократно повторяющиеся “брат” и “почему”, смешанные с чем-то совсем невнятным. Черновод от этого вида не испытывает ни удовлетворения, ни гнева. Только возникшее откуда-то желание прекратить эту сцену. Как часто Циньсюаню снится этот сон? Как долго он сидит в холоде, снова и снова прижимая к груди все, что осталось от его брата? Бывают ли у него кошмары с Демоном Черных вод? Хэ наблюдает за ним, задаваясь этими вопросами, еще несколько мгновений, а затем принимает знакомый облик и присаживается рядом, положив руку на дрожащее холодное плечо. Проговаривает тихо, чтобы не напугать таким неожиданным вторжением: – Циньсюань. Человек реагирует не сразу. Замирает сначала, затем медленно поворачивает голову и поднимает взгляд. В голубых глазах отражается такая тотальная смесь из боли, отчаяния и тоски, что в первое мгновение Хэ Сюаню кажется, что на него смотрит абсолютный незнакомец. Никаких веселых озорных искр и легкой беззаботности на глубине радужки. Только агония, порожденная мстительным демоном. Все лицо человека измазано в грязи и крови, только дорожки слез прочертили на нем чистые борозды. Их новая порция скатывается из уголков глаз, когда, моргнув, Циньсюань проговаривает хрипло: – Ты убить меня пришел, Мин-сюн?.. – добавляет устало, – пожалуйста, убей. “Я хочу умереть” звучит в голове когда-то услышанным эхом. Черновод выдыхает, принимая решение. Человеческое сознание, и так хрупкое, во время сна становится совсем беззащитным. Попав в чужой сон, демон может сотворить здесь что угодно без видимых усилий. Обычно это используется во вред – темные создания ночи порождают кошмары, медленно сводя людей с ума и питаясь их страхом. Черновод намерен сделать ровно противоположное. Забавно, как быстро ему дается это решение на контрасте с тем днем, когда закончить месть окончательно он не сумел, сидя с занесенной для удара рукой над чужим телом. Хэ Сюань за одно мгновение меняет обстановку. Лес с журчащим родником превращается в знакомые покои с мягкими диванами и теплыми солнечными лучами, бьющими в окна. Прижатая к чужой груди голова сменяется на круглый кувшин с вином. Измазанная в крови и грязи одежда – на чистое простое одеяние. – Совсем с ума сошел? – проговаривает Хэ, подражая манере речи небожителя, которым притворялся так долго, – какое “убить”? Перепил, что-ли? Плюсы сна – гибкое человеческое сознание подстраивается под обстановку, почти не задаваясь вопросами. Циньсюань, еще пару мгновений назад находившийся в другом месте, неловко осматривает себя. Приподнимает кувшин, убеждаясь, что тот пуст, и осматривается с безгранично удивленным выражением в глазах. Чистое теперь лицо открыто выражает эмоции. Снова взглянув на собеседника, Циньсюань спрашивает тихо: – Мин-сюн?.. Мы дома?.. – Ты дома, – ворчливо проговаривает он в ответ, без труда вливаясь в роль так, словно она стала его второй кожей, сущностью, – а меня ты сюда притащил. Он едва успевает договорить прежде, чем резво подскочивший на ноги Циньсюань врезается в него. Обхватывает руками крепко и сильно, почти до боли, утыкается лицом в шею с тихим истерическим то ли всхлипом, то ли смешком. – Ты не представляешь, какой кошмар мне приснился… Хэ прикрывает глаза, понимая, как это жестоко. Проснувшись, Циньсюань поймет, что кошмаром стала его жизнь. Эта сладкая иллюзия не поможет ему пережить тяжелые дни. Не отменит всего произошедшего. Но Хэ просто не мог дальше наблюдать за чужим кошмаром без попыток облегчить его. Сделать хорошим хотя бы сон. Не сдержавшись, он поднимает руки, чтобы обнять прижавшегося к нему человека. И это так… приятно. Чувствовать его тепло, дыхание. Ощущать подрагивающие ладони, касаться шелковистых волос. Хотя бы в иллюзии снова почувствовать на себе его вес. Циньсюань не отлипает от него весь недолгий остаток сна. Чувствуя, что вот-вот человек проснется, Черновод плавно выскальзывает из его сознания и открывает глаза. Через дыру в крыше сарая видно, что небо начинает светлеть. Скоро начнут просыпаться все бродяги, нашедшие приют в этой лачуге. Хэ Сюань опускает взгляд на спящего человека, замечая, как тот укутался в новое одеяло едва ли не с головой. Сам не понимая, зачем, он мимолетно касается кончиками пальцев спутанных каштановых волос перед тем, как подняться на ноги и исчезнуть. Конечно, он приходит в следующую ночь. И потом – тоже. Черновод отлично понимает, что делать так – неправильно. Нельзя. Ненормально приходить и строить приятные умиротворяющие сны для человека, которого должен ненавидеть. Смотреть на спящее лицо несколько мгновений перед уходом, касаться едва-едва, так, чтобы это касание даже не чувствовалось. Он понимает, но продолжает это делать. Потому что в этих снах Циньюсань, наконец, смеется так, как делал это раньше. Искренне и открыто. В них он касается его свободно и легко, лезет в объятия и на колени, чтобы просить поцелуев. В этих снах Черновод просто отсекает ту часть чужих воспоминаний, частью которой является сам. Убирает кровь, боль и жестокость. Стирает страх и безысходность. Это как возможность ненадолго отмотать время назад. Насладиться ощущениями, которых стало резко не хватать в реальности. Он чувствует, как проходящая от совершенной мести эйфория образует внутри непроглядную черную дыру, засасывающую в себя все без остатка. В моменты, когда Циньсюань с мягкой улыбкой касается его лица, эта дыра будто бы уменьшается в размерах. От прикосновения мягких губ она перестает ощущаться в груди, сменяясь на тепло. Становясь светом. И это пьянит. Тянет приходить снова и снова. Он не хочет представлять, что чувствует Циньсюань, просыпаясь. Что может ощущать человек, который целует и обнимает убийцу своего брата во снах? – Я бы хотел остаться тут с тобой навсегда. Тихий голос раздается у самого уха и Хэ поднимает взгляд, чтобы увидеть перед собой умиротворенное лицо. Циньсюань лежит с ним рядом в одном нательном халате, спокойно ведя прикосновением по чужой руке вверх-вниз. Незамысловатая приятная ласка бледных пальцев посылает по телу волну мурашек, хотя, казалось бы, подобного демон испытывать не должен. Он вообще многого делать не должен, но делает. Например, улыбается едва-едва и нависает над Циньсюанем, легонько толкнув его на спину. Думает неожиданно искренне “я тоже хотел бы”, но говорит лишь: – Навсегда – долгий срок, сяо Ши. Переливчатый смех разрисовывает пространство между ними, наполненное шумом цветущих деревьев за окном. Черновод уже знает, что эта обстановка – родного дворца по весне – для бывшего небожителя самая приятная и расслабляющая. Циньсюань всегда любил весну и цветы. Касался пальцами нежных лепестков и срывал очень редко, жалея. – Как ты меня назвал? – все еще посмеиваясь, – разве я младше тебя? Нет, мы буквально родились в один день и год. Быстро отогнав мрачную мысль, Хэ не отвечает, вместо этого склоняясь над ним, чтобы коснуться губами шеи. Циньсюань довольно выдыхает в ответ, чуть запрокинув голову. Доверяющий жест, открывающий желанную теплую кожу. Не сдержавшись, Черновод прикусывает слабо, оставляя сразу же порозовевший след, и ведет ладонью ниже по груди, без труда оттягивая едва завязанную на поясе легкую ткань. Да, в реальности у них были подобные ласки, но только пару раз и спьяну. Хэ Сюань на утро неизменно затем ходил недовольным, избегая Повелителя ветра. Сейчас же хочется только одного – чтобы сон длился подольше. – Ммм…Мин-сюн… Звук чужого имени вспыхивает внутри раздражением, но он старается не замечать. Пытается не позволить этому остановить себя. В конце концов, происходящее – это все, что у него когда-либо будет. Циньсюань никогда не произнесет его истинное имя так, поэтому злиться нет смысла. Черновод никогда не жил своей жизнью. Ни собственной судьбой, ни под собственным именем. Пора бы уже привыкнуть, что все его варианты – это чужие личины и притворство. Задумавшись, Хэ Сюань едва не пропускает момент чужого пробуждения. Он успевает только почувствовать, как ускользает из сна, и быстро набросить на себя чары невидимости за мгновение до того, как человек открывает глаза и быстро садится. Циньсюань из грёз и настоящий Циньсюань – два разных человека. Разнеженный небожитель и хромой калека. Стройное сильное тело и истощенная фигура на земляном полу. Хэ выяснил в одну из ночей, что бывшему Повелителю ветра предлагали помощь и Пэй Мин, и Се Лянь. Вот только тот отказался. – О, боги, – тихо и ломко тянет рвано дышащий Циньсюань, вцепившись ладонью здоровой руки себе в волосы, и утыкается лбом в колени, – хватит мне сниться. Хватит-хватит-хватит! Последние слова, сказанные достаточно громко, будят кого-то с другого конца хижины. Слышится в ответ раздраженное: – Умолкни, Ветер! Рано еще! Циньсюань сжимается сильнее, ложась на бок. Сворачивается во что-то маленькое, полное острых краев худых локтей и коленей, и продолжающий невидимо сидеть рядом Черновод смотрит на него долгим тяжелым взглядом. На подрагивающие плечи, зажмуренные веки и горестно страдающий излом бровей. Циньсюаню плохо. И он делает ему хуже. Он не может перестать. В один из вечеров, когда Хэ Сюань снова отслеживает местоположение человека, он неожиданно обнаруживает того в другом месте. Одинокий берег реки, растущее у кромки воды дерево. Укутавшись в теплое шерстяное одеяло, уже чуть надорванное по краю и грязное, лежит человек. Черновод садится рядом и смотрит на него. Морщин на лице пока не видно, но они – дело времени. Да, изредка он подкидывает человеку подработку или просто монет, принимая другие облики или накладывая чары на проходящих мимо людей с полными карманами денег. Но самая большая причина боли Циньсюаня не в достатке. Она сидит сейчас рядом. Хэ собирается было привычно прочитать заклинание, когда Циньсюань неожиданно открывает глаза и смотрит прямо на него. Несколько мгновений молчания. – Зачем? – тихий вопрос, – это такая пытка? Черновод молчит, продолжая смотреть в усталые голубые глаза. Пару дней назад Циньсюань пытался не спать несколько суток в попытке не видеть этих снов. Его сморило прямо у дороги в опасной близости от проезжающих мимо телег, и Хэ пришлось принять облик молодого мужчины, чтобы перенести человека в безопасное место. Циньсюань предпочел бы видеть кошмары, полные ужасов прошлого и настоящего, чем сны, в которых он счастлив в объятиях Хэ Сюаня. Это ожидаемо. Предсказуемо. Остро. Больно. “зачем?” если бы демон только знал ответ Не дождавшись ответа, Циньсюань вдруг просит очень неуверенным, умоляющим тоном: – Пожалуйста, прекрати, – сжав судорожно в руках ткань одеяла, – я не могу выносить их. Что мне… что мне сделать, чтобы ты прекратил?.. Перестань бояться меня. Улыбнись мне. Коснись меня без страха. Забудь, что я сделал. Ни один из вариантов не звучит реальным. Поэтому Хэ Сюань выбирает осуществимый, произнося ровно: – Поцелуй меня. Ответ повисает между ними тяжелыми валунами. Если Циньсюань страдает от одного только нахождения демона рядом, Черновод уйдет. Как бы хорошо не было приходить в чужие сны и наслаждаться там нежностью и лаской, которых он раньше не ценил и не хотел, Хэ не может вечно закрывать глаза на последствия этих визитов. Но он хотя бы сможет почувствовать напоследок реального Циньсюаня. – Поцеловать?.. Спокойный кивок прямиком в шокированные голубые глаза. – И я уйду. Навсегда, как ты и хочешь. Циньсюань выдыхает. Отводит взгляд, моргает пару раз, хмурится. Черновод уже готов встать и уйти без ничего, не в силах смотреть, как человек пересиливает себя, но Циньсюань неожиданно резко приподнимается на коленях и почти врезается в него всем телом. Будто бы рывком сделать это проще. Движение выходит слишком рваным и хаотичным, человек едва не падает, и Черновод протягивает руки, чтобы осторожно поймать чужое лицо и приблизить к себе. Конечно, его ладони ледяные. Едва почувствовав их на себе, Циньсюань вздрагивает, и Хэ за пару секунд нагревает свое тело, чтобы поцелуй стал хотя бы на малую толику для человека терпимее. Не приятнее, не желаннее. На это он уже не надеется. Губы Циньсюаня шершавые и обветренные, совершенно не такие, как во снах. Но от того, что происходящее реально, они ощущаются гораздо лучше. Чужие плечи едва заметно подрагивают, глаза крепко зажмурены в то время, как демон даже не думает прикрыть веки. Он смотрит. Запоминает. Вплавляет этот момент в свою память крепко и надежно. Потому что второго такого раза не будет. Никогда.– Ты мог бы разлюбить? Тихий, такой не характерный для него вопрос, пока в очередном сне они гуляют по цветущему яблоневому саду. Циньсюань, одетый в просторные светлые одежды, оборачивается на него с удивленным лицом. – Тебя? Безразличное пожатие плеч. – Кого угодно. В светлых глазах возникает легкая печаль, бледная рука тянется к его лицу и он не отстраняется. В этих снах еще ни разу не отстранился. – Я люблю лишь брата и тебя, Мин-сюн, – задумчиво и глухо, поглаживая ласково чужие щеки пальцами, – не представляю, чтобы я мог разлюбить вас обоих. – И всё же. Циньсюань хмурится на такое упрямство. Тянется коснуться коротко губами кончика носа, улыбается слабо и очень тихо. Лично. Только для него. Отвечает затем, наконец: – Разлюбить – не самое худшее. Одновременно любить и ненавидеть страшнее. Сердце будет рваться на части.
Когда все заканчивается, Хэ Сюань молча поднимается и направляется к берегу. Он в воде по пояс, когда слышит позади удивительно четкую и громкую фразу: – Ты придешь за мной? Перед концом. – Ты хочешь этого? – Хочу. Обернуться. Блеснуть потусторонней желтизной глаз. Кивнуть едва заметно. – Приду. Холодная вода привычно принимает его в свои объятия. Хэ Сюань сдерживает обещание и больше не приходит ни наяву, ни во снах. Просто знает, что человек жив, посылает самых верных и надежных слуг в помощь, когда это требуется, и ему этого достаточно. Артефакт подаёт нужный сигнал спустя пятьдесят три года. Он находит Циньсюаня уже не в столице, а в небольшом городке на побережье бескрайнего океана. Маленький домик с ухоженным садом, на грядках возится молодая девушка в широкополой шляпе, защищающей от солнца. Дочь? Может быть. Хэ Сюань не останавливается, чтобы посмотреть, найдутся ли на девичьем лице знакомые черты. Вместо этого он беззвучно направляется в нужную комнату. На кровати лицом к распахнутому окну лежит старик. Седые полностью волосы, морщинки у глаз и рта, будто за жизнь человек находил много поводов для улыбки. Голубые глаза, обращенные на виднеющийся в окне океан, чистые и задумчивые. Услышав гостя, старик переводит на него взгляд. Улыбается. Хэ Сюань не может не улыбнуться ему в ответ. Безмолвно подойдя ближе, он протягивает вперед ладонь. Раскрытый веер лежит на скрытых одеялом коленях. Изящный иероглиф, гудящая внутри энергия. Она сообщает демону, что уже скоро. Взглянув в голубые глаза, Черновод спрашивает коротко: – Готов? Бледная рука с редкими пигментными пятнышками и морщинами тянется в ответ. Хэ Сюань бережно сжимает её в своей. Взглянув на океан в последний раз, старик отвечает: – Готов. Душа податливо проскальзывает ему в руки, когда Хэ Сюань осторожно тянет её себе. Голубым огоньком она устраивается в подставленных ладонях как урчащий котенок. Ни на одно мгновение в нем не возникает желания разбить такое доверие, развеять жестоким жестом или пленить. Больше этой душе он вредить не намерен. Никогда. Хэ Сюань направляется в место удивительной красоты. Высокий утёс над бескрайней синью океана. Куда ни посмотри – простор и свобода. Ветер треплет волосы игривым ребенком, свистит в ушах. Усевшись на край, он вытягивает ладони вперед, чувствуя уже, что огонек надолго здесь не задержится. Душа готова переродиться. – До встречи, Циньсюань. Вспыхнув в последний раз, огонек растворяется в его руках. Хэ Сюань еще долго сидит на берегу, чувствуя прохладу на собственном лице. Смотрит вдаль, туда, где небо соединяется с океаном в единую палитру цвета, отражение которого он находил в чужих глазах. Красиво.***
– Знаешь, за столько лет можно было и подобреть. – Отвали. Отмахнувшись, Хэ Сюань перелистывает страницу, не обращая внимания на сидящего рядом придурка. Тому это явно не нравится, потому что через секунду книгу резко вырывают у него из рук. Слышится тут же укоризненно со стороны: – Сань Лань! – Это просто шутка, гэгэ. – Тупая шутка, – проговаривает холодно Хэ Сюань, посмотрев на довольную улыбку демона напротив, – впрочем, как и ты. Книга предсказуемо летит ему прямиком в лицо и он ловит её, принимаясь неторопливо искать страницу, на которой его прервали. В небольшом кафе у окраины городского парка достаточно тихо и немноголюдно, чтобы Хэ Сюаню было комфортно здесь бывать, но есть только одна проблема – Хуа Чэн в курсе, что ему нравится это место. В моменты, когда князю скучно, тот притаскивает себя и своего мужа в придачу, чтобы гарантированно трепать единственному другу нервы. Да. К сожалению, за эти столетия Хэ Сюань смирился с тем, что их можно назвать друзьями. – Как можно оставаться таким кислым веками? – когда ответа не следует, Хуа Чэн тянет нарочито медленно, – гэгэ, он меня игнорирует. – Он читает, – раздается сразу смешливо, – пойдем прогуляемся? Хэ Сюань уважает Се Ляня хотя бы за то, что тот постоянно своего дебильного мужика от него утаскивает. Действительно святой – столько веков жить с идиотом с бабочками вместо мозгов. Охотно согласившись, Хуа Чэн поднимается из-за стола вслед за Се Лянем, но не упускает возможности напоследок похлопать продолжающего сидеть Хэ Сюаня по голове с ехидным: – Я спрошу, о чем книга, когда вернусь, дорогой! Хэ Сюань действительно рассматривает возможность послать вслед сглаз, чтобы Хуа Чэн свалился в ближайший по пути пруд и остыл там немного. Вместо этого он с облегчением, наконец, выдыхает, и возвращается к книге. На гомон проезжающих автомобилей уже привычно удается не обращать внимания. К сожалению, со временем людей становится все больше, а магии – меньше. Теперь сложнее отыскать среди огромного потока человеческой энергии сильных демонов, а как свои силы сохраняют небожители Черновод не особо интересуется. Хуа Чэн, сукин сын, умудрился приспособить под меняющиеся реалии даже Призрачный город, благо вся нечисть там беспрекословно его слушается. В водах теперь больше грязи и мусора, чем демонов, но грузопотоки по морю только увеличиваются, а люди до сих пор славятся своей любовью к приметам и молитвам, поэтому у самого Черновода все в порядке. Чуть больше подчиненных, обычный домик у берега вместо огромного дворца, скрытого в глубине вод, большой книжный шкаф и старая пятнадцатилетняя кошка – все его богатство сейчас. Большего он не требует. Единственная традиция, сохранившееся до сих пор – визит на утёс каждый год в определенный день. Хэ Сюань приходит туда, чтобы вновь взглянуть на не изменившуюся синеву. По берегам выстроились города и порты, но океан все такой же бескрайний и свободный. Тоска никуда не делась, просто стала его вечной молчаливой спутницей, зудящей на периферии сознания. За века воспоминания потускнели, выцвели, но не исчезли, оставаясь удивительно четкими в форме ощущений. Гладкая кожа, теплые губы, щекочущая дрожь ресниц. Вспомнив снова тот день, он отвлекается от книги, принимаясь рассеянно заламывать уголок страницы. Дальний столик в самом углу по большей части защищает от других посетителей, но не от персонала. Слушая шаги подходящего человека, Хэ Сюань готовится коротко сказать, что ему ничего не нужно, но не может вымолвить ни слова, когда слышит: – Добрый день! Желаете обновить чаш чай? Фраза стандартная, вот только замереть его заставляет не она, а голос, который её произнёс. Хэ Сюань медленно опускает книгу на стол и поднимает взгляд. Парень в форме официанта, остановившийся у столика, смотрит на него в ответ. Обрезанные по плечи каштановые волосы заколоты сзади, чтобы не мешались, в руках блокнот и ручка. Чуть подведенные черным голубые глаза, смотрящие на него в ожидании. Хэ опускает взгляд чуть ниже, на бейдж. “Стажёр, Сюань Цзань” Так вот, какое у тебя теперь имя. Внутри поднимается огромная волна бушующего шторма и одновременно с ней наступает штиль. Спокойствие, которого ему так не хватало. Обнаруженная деталька, единственная, без которой не хочет исправно работать целый механизм. Как появившийся звук в немом кино. Как нечто бесценное, что было утеряно, а вот теперь – обнаружилось неожиданно и само. Хэ Сюань знал, что душа переродится. Рассчитывал, что это произошло столетия назад. Что им никогда не удастся встретиться вновь. Не в таком огромном количестве людей, пусть демон и смог бы узнать эту душу по энергетике в любом теле. Но это происходит прямо сейчас. Невероятно. Он… что ему делать?.. Поняв, что гость продолжает безмолвно смотреть на него, не отвечая, парень чуть хмурится, делает шаг вперед. Спрашивает взволнованно: – Вы в порядке? – Д-да, – голос подводит, приходится откашляться, чтобы вернуть ему силу, – да, я … Еще чай, пожалуйста. – Хорошо! Официант солнечно улыбается, не догадываясь, что эта улыбка сейчас творит с сидящим напротив