Жара

      — Иди же скорее сюда! — смеётся Лидия Лазарикис, нимало не смущаясь тем, что Эвеллус видит её в нежно-голубом нижнем платье и с распущенными волосами. Без верхнего платья с пышными рукавами и жёстким корсажем и без пол дюжины нижних юбок. А ещё без чулок и без туфель.       Зато смущается Эвеллус, в голову которого за одиннадцать лет неустанного воспитания со стороны многоуважаемой наставницы сеньоры Лимадис и старших сестёр оказалась вложена мысль, что не следует ни на одну сеньориту или — упаси Создатель — сеньору глядеть, если та «не вполне одета». По правде говоря, никого, кроме своих сестёр — да и тех, в далёком для младшего принца детстве — Эвеллус и не видел в «не совсем одетом» виде.       Сейчас Лидия Лазарикис сидит верхом — «по-мужски», как непременно скривилась бы сеньора Лимадис, если бы имела возможность сюда подняться — на старинном сундуке, что уже много-много лет хранится на чердаке Малого дома королевской хасиенды в Элленстрарио.       Лидия периодически с любопытством смотрит в окно — маленькое и совсем не похожее на те, что внизу. На море, должно быть, которое всегда приводит её в восторг — сколько бы лет ни проходило с того, самого первого раза... Или на луну, прекрасную полную луну, в серебристом свете которой Лидия ещё больше становится похожа на фею из сказок из Оллурноу, откуда она родом.       Ступни у Лидии босые, и подол нижнего платья задрался почти до середины голени. Да и само нижнее платье не скрывает нательной рубашки — Эвеллус может разглядеть очертания её рук под тонкой, наполовину прозрачной тканью. Очертания худых плеч и острых локтей... То, что все девушки и дамы измерения Элленканард, за пределами которого Эвеллус за свои восемнадцать лет пока ни разу не бывал, скрывают с удивительной тщательностью.       И Эвеллусу ужасно стыдно смотреть на Лидию, но и заставить себя отвести взгляд он не в состоянии. И будто он делает что-то... нехорошее. Что-то запретное. Ему всё кажется, что он смотрит как-то не так. По-другом. Не как смотрел на Лидию Лазарикис прежде. И от этого страшно. И хорошо. И стыдно до не по-королевски пылающих щёк.       Принцу Эвеллусу Мииву всего восемнадцать. Дочь церемониймейстера, Лидия Лазарикис — на каких-то два года старше. Она самая чудная и чудная девчонка в Эларе. Она бесстрашная крошечная птичка. Бесстрашная и весёлая. С самого детства. С того самого дня, когда семилетнему Эвеллусу посчастливилось впервые её увидеть.       За окном лето...       Это понятно даже сейчас, ночью, когда солнце давным-давно скрылось за горизонтом, и стало несколько прохладнее. И ведь лето выдалось солнечное, жаркое... В такое лучше не вылезать днём из-под крова королевской хасиенды. Прекрасная пора, в которую младшего принца королевства Элар не достаёт с бесконечными уроками сеньора Лимадис. Счастливая пора, когда большая часть королевской семьи Элара покидает душный, торжественный Элленгорн.       И время, когда, по признаниям грустно вздыхающей Лидии, просто невыносимо носить постоянно жаркое и тесное роскошное платье из тяжёлых дорогих тканей, "приличное любой знатной девушке из ксанин". И совсем не предназначенное для северянок из Оллурноу, что почти буквально сходят с ума от жары измерения Элленканард.       — Чего же ты? — не понимает Лидия и снова манит его рукой, продолжая солнечно улыбаться. — Иди ко мне! Давай!       Эвеллус не может ей сопротивляться. Никогда не мог. С самого детства.       Так что, он покорно шагает к ней, едва не путаясь в вдруг ставших ватными ногах. Едва не спотыкаясь на первом же шагу. Лидия, кажется, не замечает его промедления. Лидия улыбается ещё шире, ещё довольнее, ещё радостнее — как всегда бывает, когда её каприз оказывается исполнен. И ловко перекидывает ногу через сундук, садясь так, чтобы Эвеллусу тоже нашлось там местечко.       Синие ленты на тоненьких запястьях Лидии немного ослабли, обнажив несколько тонких полосок кожи. Это неприлично. Настолько, что в пору закрыть ладонями глаза и броситься бежать прочь. А Эвеллус всё смотрит, словно завороженный. На белоснежную кожу на запястьях. На различимые под тонкой тканью нательной рубашки локти и плечи. На обнажённую тонкую шею. На веснушки на круглом лице. В глаза. Синие-синие, словно море.       В смеющиеся родные глаза, чудеснее которых не сыскать во всём Эларе.       Лидия Лазарикис не считается в Элленгорне и его окрестностях красавицей или даже хорошенькой, но всё же Эвеллус думает, что никогда не видел никого более прекрасного, чем она, и ничего более волнительного, чем та картина, что сегодня оказывается у него перед глазами.       Лидия что-то рассказывает, то и дело увлечённо взмахивая руками, и словно не замечает, как шёлковые ленты готовятся окончательно размотаться и, в конце концов, всё-таки соскользнуть с тоненьких запястий. И об этом нужно немедленно ей сказать, пока Лидия не почувствовала себя неловко от того, что кто-то может видеть её кожу ниже локтей... Только вот это выше сил восемнадцатилетнего мальчишки, впервые в жизни получившего то, о чём прежде никогда не смел даже мечтать.       Эвеллусу совестно, что он даже не может вслушаться как следует — вникнуть в то, что она говорит ему. И что не может отвести взгляда. Он в состоянии лишь смотреть на её руки и стараться почти не дышать, будто бы это постыдное чудо может вот-вот развеяться, оказаться всего лишь сном, что мог прийти в голову душным летом. А потом, движимый какой-то неведомой, но непреодолимой силой, Эвеллус вдруг наклоняется к Лидии и порывисто целует её в щёку, тут же испуганно отстраняясь.       — Ты чего? — в голосе Лидии столько искреннего удивления, что Эвеллус осмеливается всё-таки поднять на неё взгляд.       Синие-синие глаза смотрят на него удивлённо, ласково и чуточку насмешливо — в них нет и тени раздражения или недовольства. Лидия нисколько не сердится. И это придаёт Эвеллусу сил.       — Ты ведь выйдешь за меня когда-нибудь? — интересуется Эвеллус, и тут же думает, что хотел сделать это совсем не так.       Не так робко. Не испуганно. Красиво, как бывает в романтических книжках, что обычно читают девчонки. Эвеллус хотел бы чувствовать себя увереннее — не так, словно бы от её ответа сейчас зависит вся его дальнейшая жизнь. И всё же он безумно рад, что всё-таки осмелился спросить.       — Я над этим подумаю, — отвечает Лидия просто, а потом, всё же чуточку смутившись, добавляет. — Но ты можешь поцеловать меня ещё раз, если хочешь!