Одиннадцать

      Перелестнулись страницы неумирающей классики. Шуршащий звук разрезал комнату тихую, тёмную, почти что пустую. Мебель в комнате насчитывала довольно скудное количество: матрац на полу в правом углу, аккуратно застеленый одеялом тонким, мягким, шкаф, полный книг и разных фигурок, а также совершенно небольшое кресло, перед которым удобно располагался круглый журнальный столик. О большем и мечтать было нельзя. Особенно, когда более двадцати лет проживёшь в мусорке, без единой вещи у себя в собственности.       Жизнь Спамтона была разрезана на невероятно контрастные отрезки, — вот у него маленький кабинет, предназначенный для каждого Аддисона в их общем доме, вот у него собственная комната в Королевском Дворце, вот мусорка, которую чистят каждые выходные, а вот и комната в Тёмном замке Ралзея, такая маленькая и тесная, что после Дворца Королевы это кажется оскорбительным, и она такая тихая и уютная, _его_, что после мусорного бака и грязного безлюдного переулка, это место кажется настоящим раем для него одного.       Пошла седьмая неделя с того момента, как Крис забрал его с собой. Или, может, с того момента, как фонтан был закрыт и Кибер Город перестал существовать, - от факта этого что-то в грудной клетке Спамтона ныло больно и начинало тошнить. Он любил свой город безумно, любил шум улиц и яркий свет огней, обожал жгучий, - почти невыносимый, - вкус аккумуляторной кислоты, невероятной силой ненавидел живущих там тёмных, - всех поголовно, - и престрастием своим к известности вспоминал баннеры с его лицом. Всё исчезло. Всё пропало. Ещё двадцать с лишним лет назад, конечно, но теперь, - окончательно.       И он, возможно, бессилием, вероятно, обидой, порой смотрел на Криса искосо и допускал себе мысль, что ненавидит его. Затем вспоминал мягкое кресло, и тёплое одеяло, и запах древесины и ещё чего-то приятного, что он обьяснить не в силах, поскольку не ощущал подобного ранее, и вспоминал нежные касания к оправе своих очков, какой-то печальный взгляд и чувство, что душа Светлого его знакомого несвободна, — вспоминал и прощал ему абсолютно всё, и каждое неаккуратно брошенное слово, и глупые поступки и частый шум дуэлей со Сьюзи, прощал ему всё и смягчал взгляд, и плечи расслаблял, и готов был рваться за этого юношу в бой. Какой абсурд.       И снова шорох режет тишину, и лампа щёлкает электростатикой. Ему, конечно, не нужен свет, чтобы спокойно видеть в темноте, - достаточно выкрутить яркость дисплея на максимум, - но увы и ах, многое в его процессоре сломано. Окончательно выведено из строя, и ему остаётся лишь привыкать к своему унизительному несовершенству. Порой он выходит за дверь своей (ах, как приятно это слово лежит на языке) комнаты, что, безусловно, бывает невероятно редко, и ему больно смотреть на Королевское великолепие, ничуть не потухшее за многие годы, наоборот, казалось, её сияющий корпус и нестерпимый характер становились всё ярче и выраженней. Больно.       Он читал, и ему этого было достаточно. Романтичные истории о противостоянии всему миру, или сентиментальная глупость о неразделённой любви, или реализм такой степени, что в груди ломило, а дыхание учащалось, — ему было плевать, что читать. По большей части, он даже не запоминал названий или авторов, имён героев и даты событий, ему просто хотелось окунуться в чужую жизнь, не видя смысла продолжать свою. Что бы кто ни говорил, а в королевстве Ралзея была смертельная тоска. Иногда к нему приходила Ноэлль, что скрашивало его бессмысленное существование. Обычно она приносила новые книги и вкусный чай, пить который Спамтон чаще всего отказывался, за неимением в этом нужды.       Иногда... Когда накатывала особенная скука и сидеть на месте было невозможно, он брал с собой карандаш, просил у Принца пару чистых листов, и отправлялся на близрасположенный утёс, с которого было видно замок. Синие цвета очень импонировали его вдохновению, и обычно он рисовал очертания некогда существовавшего тёмного мира, лица некоторых служащих в Королевском Дворце, запомнившихся особенно хорошо, Криса, держащего в руках меч или щит, иногда Ноэлль, весело рассказывающую о её новом свидании со Сьюзи, иногда её же, но уже более грустно рассказывающую о стычках с Бёрдли. Иногда... Когда карандаш начинал вычерчивать смутно знакомые и тёплые очертания Аддисонов... Грифель ломался от давления. Чаще всего лист рвался и отправлялся в полёт с утёса. Бог с ним. Ещё нарисует. Ралзей несчастно качал головой и причитал, что на него не напасёшься бумаги.       Спамтон мягко проводит пальцами по оглавлению книги, - настолько мягко, насколько позволяют его пластиковые пальцы, - и закрывает её, разглядывая незаурядный узор на кожаной обложке. Глубокий вздох даётся ему с трудом. Он со скрипом поднимается с насижанного места, стараясь расправить все застоявшиеся в одном положении конечности. Тяжело. Сколько он так просидел? Книга насчитывала около тысячи страниц, это был сборник трёх больших романов одного автора. Учитывая его скорость чтения в тридцать страниц за час, прибавить часовые раздумия после каждой понравившейся или попавшей в его тёмное сердце строчки, выходило что-то около... Огромного количества времени.       Когда он последний раз смазывал свои шарниры? Кажется, месяц тому назад, под холодным дождём, рядом с разросшимся мхом на стене, привалившись к нему с небольшим бутыльком в руке. Тогда это было тяжело физически. Теперь это будет тяжело морально, - выйти наружу, повстречать, как минимум, с десяток нежеланных лиц, в конце-концов, просить Принца о том, чтобы тот достал ему откуда ни возьмись бутылёк с машинной смазкой. Он вообще знает что это такое?.. А ждать Криса? Вариант неплохой, потому что он Светлый, плюс довольно хорошо относящийся к нему Светлый, но всё рушит факт того, что его давно не появлялось в тёмном мире. Сьюзи иногда приходила, но она не жаловала его своим общением или компанией. Она считала его невероятно странным, с чем сам Спамтон, безусловно, поспорить не смел. Оставалась Ноэлль. Которая ходила к нему раз в неделю, а прошлый раз был чёрт его пойми когда. В любом случае, надо было покинуть свои покои.       Комната заливается полоской света, когда Спамтон протягивает руку, чтобы открыть дверь. На ней была пара замков, - так, на всякий случай, от нежеланных посетителей, решивших поднять ему настроение, прочь, - с которыми он справляется медлительно-лениво, а затем выступает наружу. Прощается с любимым запахом книг, когда закрывает вход на ключ. Его покои - его личная крепость, и пускай это всего-лишь мелкая каморка на втором этаже, в самой дали коридора, там храниться его покой, его мысли и раскаяния, а это дорогого стоит.       С минуту он стоит в коридоре. Вокруг тишина, и только заглушённые стенами замка звуки веселья доносились снаружи. Здесь много кому хорошо, - нет угроз жизни, нет фонтана, Светлые - их друзья, новые знакомства... Порой Спамтону казалось, что он - единственный здесь, кто ведёт себя так глупо, избегая социума. Может, так и было.       Он шагает по коридору медленно, отчаянно жалко, его сутулую походку не узнал бы разве что только самый плоховидящий тёмный во всём королевстве. Его звонкий стук каблуков белых туфель привлекал бы слишком много внимания, и он старался сделать свой шаг как можно мягче. Раньше он любил, когда все взгляды прикованы лишь к нему одному. Теперь ему лишь хочется спрятаться ото всех в самую тьму, чтобы никто его не трогал и не волновал.       Но, как говорят Светлые: "Ни светило, ни горело, да вдруг и припекло." С ног его сшибают очень неожиданно, уже практически на выходе из замка. Он ожидает увидеть кого угодно, но только не того, кого видит, когда поднимает голову, отряхивая попутно свой новый чистый, недавно выстеранный, - наконец-то, - фрак...       —Юный принц?..—Спамтон отяжелело смотрит на улыбающееся дитё, немедленно подскакивающее после падения.       —Смотри, куда идёшь, дядя!!—Он смеётся, затем, завидя кого-то за Спамтоном, неловко смеётся,—Извините..       Спамтону подают руку, - нежную, грациозную, - и он хватается за неё, как за спасательный круг. Королева своей изящностью смотрит на него презренно, или быть может ему так кажется. Узнает?       —Должен я сесть в тюрьму за вашего сбитого с ног "сына"?—Он смеётся хрипло, когда видит перед собой широко улыбающееся, - как и всегда! - лицо Королевы, её монитор, высвечивающий слово "смешно", её манерное удивление. Видит её, и какое-то отчаяние тут же соседает в голове. Как он мог позволить себе, чтобы кто-то его увидел?..       —Может лучше второй раз в кислотный бассейн?—Его бьёт в поддых. Тон шутки в голосе, несерьёзность в каждом звуке, какая-то едва уловимая нежность в движениях с ним, - вероятно, бывшая любовь как к лучшему продавцу всего её королевства, конечно, кто такого забудет, - однако ноги Спамтона подводят его, он чувствует, как они немеют, как пустеет разум, как жгёт грудь, как горькая кислость оседает на языке..!       —Я пойду.—Он одёргивает ладонь и спешит прочь. У него есть дела поважнее. Ноги немееют, потому что надо найти смазку для его убогого пластикового тела, а не потому что... Ну... Воспоминания...       Он стараеться не встречаться с бывшими знакомыми, — Боже, Аддисонов он как огня избегает, лишь бы не видели! — и он, словно тень, перебежками, - к выходу из Тёмного мира, потому что знает, что Ралзей сидит там и ждёт друзей большую часть времени. И Спамтон выдыхает, когда каменные плиты тропинки сменяются серой травой, когда воздух становится будто насыщенней, когда вдали различается яркий столб света, светящий прямо вниз. Когда белый мех под зелёной шляпой, когда аромат какао, когда узоры на песке, - всё отчётливей, всё ближе.       Подсаживается рядом на бревно и смотрит вверх, жмуря глаза. Ралзей рядом переводит взгляд, улыбается нежно-нежно, так счастливо, что кто-то, такой обычно нелюдимый, посетил его и составит компанию...       —Я по делу.       —Ну конечно!—Козлёнок смеётся. В руках лейка с водой, в горшке - жёлтые лютики, - такие маленькие, такие сияющие на свету...—Кто мог подумать, что Спамтон придёт просто поболтать по душам... Не видел Вас давно, как поживаете?.. Давно хотел спросить... Вам тут... Нравится??—У него в глазах искренняя надежда. Спамтон готов сказать нет. Уже было готов. Нет, потому что это не его родной город сияющих огней и яркой музыки. Нет, потому что здесь слишком много тех, кто презирает его, а он их. Нет, потому что здесь тоска смертная и абсолютно нечем занятся. Нет. А в глазах Ралзея бегают звёздочки детства, какой-то очень чистой любви к своему замку, и там видно и мечты, и надежды, и доброту, и...       —Да,—Слово соскальзывает с языка так легко, так честно, что Спамтон дёргается и отводит взгляд. ..И там видно неразрушенные амбиции к лучшей жизни.       —Славно!—Три шага вперёд, какой-то больно танцевальный пируэт.       Спамтон отводит взгляд, позволяет себе оглянутся - всё вокруг засажено лютиками. Золотом залито всё под столбом света. Всегда тут так было? Вероятно, нет. Спамтон думает о золоте, о цвете Справедливости, думает о жёлтом цвете, думает о том, что если добывают алмазы, то на кольца с камнями есть спрос... Кольца, жёлтый...       —Лютики - цветы приглашения и симпатии. Ты думаешь Крис вернётся, если ты засадишь всё этим ядом?       Ралзей оборачивается на него замешанно-удивлённо. Молчит о пассивной колкости в его сторону.       —А Вы разбираетесь в языке цветов, Мистер Спамтон?       —Приходилось читать целую энциклопедию об этом. Ноэлль притаскивала мне её. Заставила прочитать более двухсот страниц меньше чем за три часа и советовалась ещё целых два, какие и в каком количестве дарить цветы Сьюзи..       —И что вы выбрали?—В голосе Ралзея, кажется, ни капли незаинтересованности. Он весь во внимании. Спамтон фыркает.       —Одиннадцать белых роз. Чистота помыслов, попытка сказать о любви.       —Ах, любовь...—И он, по кругу, с лейкой снова, кружась, поливает цветы яда, возможно, которые не жгутся, - Ралзей не позволил бы себе такую опасность для любимых Светлых. Спамтон ещё было хотел сболтнуть о том, что терпеть не может розы - банально, да и к тому же, дорого... Но сдержал язык за зубами, поскольку говорили не о нём, а о Ноэлль. А она любила, чтобы подарки её были дорогими и вычурными. И Спамтон уверен, что Сьюзи розы тоже ненавидит, - но Ноэлль... Кажется, у них обоих слабость к девочке с оленьими рожками, у одной от странной, подростковой, непонятной любви, у второго - от чувства долга перед ней, благодарности за всё время, что она его поддерживала.       —Раз уж разговор зашёл о Ноэлль. Не знаешь, когда вернётся?..       —Она же приходит раз в неделю. Прошлый раз был как раз столько времени назад. Я жду как раз её здесь.       В ту же секунду из ярко-белой расщелены сверху мягко приземляется девочка в массу жёлтых цветов. Это не яд. Спамтон был прав. Похожи на лютики, но не жгутся. Не убивают. Лишь зовут, качают макушками, сияют в свете, не вянут. В руках Ноэлль держит пару новых книг, вид её растрёпанный, дыхание быстрое, она нервничает. Торопится?       —Спамтон!?—Голос её высокий, почти что писклявый,—Я так рада, что ты здесь!!—На секунду, она вдыхает, медлит,—Ты решил послушать мои советы почаще выходить из своей комнаты??       —Нет? У меня просьба...       —Прости!—Она никогда не перебивает. Исключение,—Я не могу остаться, не могу выслушать!! Мне надо бежать, Сьюзи наметила свидание в парке, представляешь!? Я так рада!! Но у меня совсем нет времени побыть с тобой, я принесла новые книги, я, в-вожможно я приду к тебе завтра!!       Ох. И вот её уже нет. Он рад за неё. Искренне рад. Стоит, как вкопанный, с этими дибильными книгами. Что это? "Преступление и наказание"? Шутка какая-то? Спамтон смотрит наверх, его челюсть дёргается, он с превеликим желанием хочет кинуть на пол книги, - хоть что-то, - пнуть ближайший камень и стукнуться головой об стену, - ему-то больно не будет, может зато перезагрузит систему наконец. Почему никто не может просто дослушать его? Маленькая просьба? Не заняла бы много времени... Но свидание, которого Ноэлль ждала так долго и очаянно, и Спамтон лишь вздыхает, расслабляясь. Она и так уже много сделала для него. Больше, чем он заслуживает.       —Вам что-то нужно? Вы могли попросить у меня...       Ралзей, - с лейкой в руках, доброта в глазах, невинность в белой шерсти, - ребёнок. Ему не расскажешь, как это трудно, когда весь мир вдруг внезапно отвернулся от тебя, стоило взойти на вершину. И когда падать, казалось, было уже некуда... Со дна постучались. Ему не расскажешь. Он попробует что-то сказать, но не поймёт, не даст совета, не сможет. Он не поймёт язык жеста, не узнает дырки в ладонях, не может говорить звуком страшным, искажённым. Спамтон может. Спамтон понимает. Спамтону страшно.       —Спасибо, конечно, но я пойду,—Он оставляет книги на бревне и берёт с собой лишь одну, название которой прочитал мельком. Лучше он навсегда останется сидеть в своём укромном мирке, чем когда-либо поделиться этим ужасом с другими. ---       Стены замка возвышались над головой и устремлялись вверх. Действительно огромное здание. Вероятно, он уселся на холодный пол, - не его вина, что его тело практически не чувствительно к температурам и текстурам, - прислонился к стене в дальнем углу замка. Он не мог сказать точно, где находился, но одно он знал точно, - вероятно, он отсюда без посторонней помощи никуда не денется. Плевать. Здесь очень даже хорошо. С романом о бедном убийце в руках, читать который Спамтон яро отказывался, поскольку с первых же страниц видел в главном героя, частично, себя.       Ему оставалось лишь рассмативать окружение и умирать от тоски. Ему не прельщало сидение на одном месте долгое время, - он был известен как личность эмоциональная и активная, - если бы его ещё кто-то помнил, - однако в последнее время будто все соки вытекли из него, оставив его с ощущением пустоты. Так продолжалась будто бы вечность. Шорохи мышей ему окончательно надоели, и он решил, что пролежать в отключенном состоянии, - будет куда разумнее, чем мучать себя скукой. Так он вкусил некогда знакомое состояние полной отключки, - пустой разум, приятно ослабевшее тело и отсутствие чего-либо, что могло ему помешать.       Перед глазами подвал. Грёбаный подвал. Ощущение мощи. Силы. Чувство огромности, важности, ЦЕННОСТИ(??). О, оно так приятно! Оно такое большое, что разрывает грудную клетку. Оно такое тяжёлое и лёгкое одновременно, такое сладкое и горькое, что в гортани оседает ощущение пепла. Такое возвышенное, что ты чувствуешь себя всем, а других - никем. Оно уже такое огромное, и этого всё ещё недостаточно. Оно длится секунду, а затем затухает моментально, и хочется ещё. И красный проблеск сияет в глазах, и зелёными штрихами над головой помазано, - будь проклят, чёртов сер-кто-бы-там-ни-был. Его движения скованные, он себя будто не контролирует, - скзвозь призму на подростков смотрит, бьётся с самим собой, но точно не с ними.       А они его спасают.       А он просто идиот.       Каким был, - таким и остался. Эгоистичный, не видящий ничего, кроме себя, идиот.       И он помнит себя висящего на лианах, сломленного, утонувшего в отчаянии... ...свободного... И это гораздо важнее любой силы.       Он не знает, сколько так прошло... Часы давно сломались в его системе, он ориентировался по приходам Ноэлль и по тому, как часто Ралзей заглядывал к нему. Напоминание для самого себя, как считается его время. Ему однажды предложили поставить часы в комнате, но понятие времени для Спамтона давно кануло в лету. И сейчас, открыв глаза и видя перед собой омерзительное шутовское лицо, он готов признатсья, что его пустую душу пронзило хотя бы одно чувство за долгой период времени, - презрение, - и его скверный характер, закопанный под слоем терпения, кажется, начинал являть себя миру.       —Кажется, кукла проснулся, проснулся! Какое чудо видеть тебя живым спустя столько времени, времени!—Звонкий голос, отдающий эхом по стенам, - знакомый и одинаково противный, - застал его точно не в то время и не в том месте. Его спокойствию, кажется, пришёл конец. Спамтон был рад. Был рад так, как обычно радовался новым кликам на свой спам.       —Иди к чёрту, клоун.       —О-оу, куда же делись те глюки и вставки, которые мне так нравились, нравились! Неужели ты потерял последнюю каплю индивидуальности??       —Я свободен от них, в отличие от тебя, всё ещё глупо повторяющего слова. И у меня тут, знаешь, отличное времяпровождение,—Спамтон держит в руках книгу и понимает, что окончательно застыл. Шарниры не поддавались его воле, конечности не двигались... П[$!*]ец.       —Ты не можешь встать, встать!—Веселое понимание ситуации Джевила забавляет безумно, и он игриво смотрит за тем, как Спамтон может лишь отвернуть от него голову с сухим скрипом,—Да ладно тебе, Бессмысленный спам, признай, что тебе нужна помощь, помощь!       —Признаю. Но не у тебя мне её просить.       Однако Джевил тянется в карман и достаёт оттуда заветную бутылочку с машинным маслом, - о чудо, Спамтона дёргает,- его желание выхватить у него из рук то, что ему так нужно, растёт неимоверно быстро и копится в груди.       —Просто дай помочь тебе, тебе, идиот...—Шут выглядит серьёзным. Такое увидишь редко. Спамтон расслабляется. Сидеть тут вечность? Пф, о чём он вообще думал...       —Только быстро... И не здесь...       —Ты хочешь, чтобы я отнёс тебя в свою комнату, комнату!?       —[[Чт0¡¡???--]]], ты! [ГР0Р0ДСК0Й КЛ0УН]], не на[ДУМАЙ!] лишнего!!—Вспыхнула искра ярости. Спамтон замолкает и не сразу понимает, что сейчас произошло, пока Джевил не начинает хохотать и плясать вокруг него, хватать его на руки и кружить.       —Я думал, думал, ты совсем стал скучным, скучным!! Как я рад, что ты так бурно реагируешь на меня, меня!!!—Замешательство простреливает грудь. Как давно он говорил нормально? Почему его голос снова выдаёт такие фокусы? Что вообще делает этот шут, что Спамтона ведёт от переизбытка чувств? Будь он сейчас способен двигать свои конечности - зажал бы рот руками, дабы ненароком не сболтнуть ничего невероятно смущающего!       —По[СТАВКИ!!] меня на землю!       —Чтобы ты тут же упал, упал??       Ощущение слабости и ничтожности его убивает. А Джевил рад. А Джевилу весело. А он своим весельем заставляет Спамтона раздражаться, - абсурдность ситуации, давно не встречаемый лик шута, его манерный говор, его дурацкая шапочка, которую, признаться страшно, Спамтон любил. Она была смешная. Она была Джевилу к лицу. Может быть, - всего лишь может, вероятная неточность, - в его груди помимо негативных чувств просыпаются те, которые он испытывает стоит Ноэлль постучаться в его комнату, стоит Крису спросить, как у него дела после всего произошедшего, - Спамтон всегда отвечает "Нормально", а сейчас бы ответил "Да хуже некуда!" определённо зная, что это был бы сарказм, - стоит Лансеру проехать мимо на своём нелепом велосипеде, громко хохоча, навстречу Сьюзи. И это чувство Светлые называют...       —..Я бы хотел сказать, что [СКУКА??] по тебе, но [ДОРОГОЙ КЛИЕНТ!] всё испортил...—Джевил тащит его не к себе, потому что у него нет комнаты, как таковой, - головокружительная карусель в подвале Замка, Хаос, распростроняемый там. И как бы сильно Джевил не хотел помучать Спамтона, - игры ради, ничего серьёзного, - он не хочет превращать их встречу в чистые ругательства друг-на-друга, как это обычно бывает. В конце-концов, Спамтон физически не способен поиграть с ним сейчас. Потом, - будет весело. Сейчас, - будет спокойно.       —Я тоже скучал по тебе, тебе, кукольный мальчик, мальчик!!—И Спамтон знает, что это правда. Потому что кого ему ещё бесить, как не его.       ...И это чувство Светлые называют нежность. Оно такое же большое, распирающее изнутри, как та мощь, но оно не хочет уничтожить, не хочет раздавить, - оно обнимает, успокаивает, заставляет улыбку наползти на лицо. Это чувство хорошее. Оно Спамтону определённо начинает нравится.       Дверь в его комнату отпирается резво, - после нескольких минут обьяснений, что правый карман пиджака находится слева, если смотреть от лица Джевила, - и шут даже тушит весь пыл.       —Довольно скучно, скучно!—Что может быть скуднее для привыкшего к играм и хаосу, как не маленькая комната наполненная книгами, где даже не развернёшься толком. Джевил взглядом быстро находит хоть что-то, куда можно деть лёгкое пластиковое тело, и Спамтон оказывается в своём кресле, крепко сжимающий кожаный переплёт.       —Не жалуюсь,—А чего жаловаться? Ему тепло. Ему есть чем себя занять. Есть где расслабиться. Разве нужно что-то ещё? Джевил встаёт перед ним в ступоре. —Что-то не так? —Что делать с одёждкой??—Джевил смешно морщит рожицу, определённо зная, какой последует ответ. —Просто порви,—Спамтону плевать, что будет говорить Ралзей, как сильно будет причитать Ноэлль, носясь ему наверх за новым пиджаком по его меркам, - она сама настаивала на новом имидже, что-то бормоча вечно про "жизнь с чистого лица", и ему определённо жалко будет её труд, но... - но ему плевать, потому что он не может двигаться вообще. Быть может, он снова вспомнит своё мастерство держать в руках иглу, - двадцать лет держал в порядке свой старый наряд, - если, конечно, Джевил порвёт аккуратно по швам. Глупо была на это надеется. Он прыскает куда-то вбок и тут же разрывает резко сначала один рукав, затем другой, и стягивает с него ошмётки некогда красивого фрака... Жаль вещицу.       —Ощущается странно, странно!!—Честно признаётся Джевил, когда смотрит на "голого" товарища. Пластиковые пластины, соединённые шарнирами, матово блестели в темноте комнаты,—Я ожидал увидеть что-то более интересное!       —Мерзость,—Спамтон кривиться. Подобного рода шутки выводили его из себя. В свои молодые годы было одним удовольствием флиртовать с красотками и красавцами, - комплимента ради, чтобы восхищались и посылали воздушные поцелуи, потому что приятно ощущать себя важным и привлекательным, - сейчас это просто ужасно. Он кукла. Пластиковая, убогая, нездорово-бледная. Что этот клоун ожидал увидеть? Прекрасный накачанный торс? Ну и мерзость,      —Смажь мне кисти, локти и плечи - дальше я сам.       —Волшебное слово?—С ним, верно, играются...       —Пожалуйста.       —Чудно, чудно!!       Джевил над ним наклоняется, книгу из рук вырывает, куда-то на пол кладёт небрежно. Спамтон замедляет дыхание, глазами пытается выловить любое движение, - он очень открыт, очень уязвим, но он доверяет хотя бы частично, - личная выгода, ничего более. Очень жалко выглядит со стороны, навярняка - думается ему. А Джевил осторожно ладонь его в свою берёт, придерживает, подушечками пальцев по пластику нежно проводит, улыбается. Он с ним играется, медлительно растягивая время, потому что знает, - на все сто процентов, - как только Спамтон снова сможет двигаться, его пошлют за дверь. Справедливо?       Капля падает меж пластин, - щель в неидеальной структуре. Это лишь одна из фаланг. Джевил прокручивает эту часть, убеждаясь, что шарик внутри полностью смазан, переходит к другому. Капля за каплей, он продвигается всё дальше, второй палец, третий, четвёртый... Оставляет поцелуй на кисти, - на краешке сквозного круглого выреза, - когда заканчивает первую руку, и Спамтон щуриться и вздыхает. С ним, верно, играются. И ему это начинает нравится.       Он плохо чувствует любые прикосновения, - не различает структуры предметов, не определит температуру струи воды, не почувствует явное дуновение ветра, только если его волосы не будут лезть в глаза, - но фантомное ощущение прикосновений Джевила становится, Светлый мир, отчётливым. И сидеть вот так с голым торсом, ощущая эти руки, которые так жадно трогают, и гладят, и проверяют, что всё хорошо, - становится по-пошлому приятно. Становится приятно, когда шут доходит особенно до локтя, где не упускает возможности приблизится сильнее, - теснее, - и когда его жадные, толстые, игривые пальцы лезут ему в плечевой шарнир, - хорошо, - и когда он остраняется, - тварь, - Спамтон молится, чтобы это была только первая рука, и он не затуманен был чувствами настолько, что Джевил уже закончил с обеими.       К счастью, нет. Спамтон не чувствует холода, не чувствует тепла. Не отличит мягкую подушку от жёсткого дна металлического мусорного бака. Ему одинаково везде и всегда. Сейчас он готов поклясться, - всем чем угодно, Аддисонами, Майком, Королевой, кем угодно... - ему было жарко. В его груди играло сладкое волнение, которое он чувствовал последний раз тогда, в подвале, подключаясь к новому, мощному телу. Это было почти также, потому что это, - о, он готов клясться, стоя на коленях, опустив голову... - это было даже лучше. В его груди трепетало, ныло, скручивало, он мог бы подумать, что у него действительно есть Душа. Действительно Сердце, которое сходит с ума, когда этот чёрт тянет к нему свои руки.       Джевил переползает на другую руку, - не забыв, конечно, кончиком пальца провести по груди, по гладкой поверхности белого цвета, - не забыв, конечно, подарить гадкую улыбку и лбом своим задеть подбородок, - пушистой шерстью поддразнить. Не забыв, конечно, своими ногами сжать его, окончательно усевшись сверху. Да. С ним он определённо играется. Кто мог подумать, что будет иначе.       Верно, ему кажется. Спамтон закрывает глаза. Делает вдох, - трудное расширение пластин, какой-то лёгкий лязг, режущий ухо. Ему, верно кажется. Когда он закрывает глаза, он также чётко видит Джевила, сидящего сверху, касающегося левой руки, - движения его точно такие же, как и пару минут назад, нежные, игривые, он оставляет тот же поцелуй, - туда же, - Спамтон ловит себя на мысли, что был не против этого жеста и хотел бы ещё, даже если чувствует мимолётно. А потом он открывает глаза, окончательно убедив себя, что бредит, - одиночество и скука его совсем доведут, - и снова перед собой видит лицо шута. Про себя бросает очень плохое слово, такое, за какое Ноэлль бы посмотрела на него злобно-злобно и, вероятно, копытцем топнула бы.       —Кто тебя делал, делал ты идеален...—И Спамтон внутри сознания своего злиться немного, потому что комплименты - не очень... Подходящие,—Не было больно, когда из рая падал??       Ту руку, что работает, Спамтон в воздух поднимает, осматривает, поочерёдно пальцы сжимает, не может удержаться и кладёт Джевилу на спину, - знак принятия, - вздыхает тяжело, больно, потому что Джевил, знающий ужас сумасшествия, одиночества и контроля, потому что Джевил, под варешками тонкими прячущий такие же сквозные дыры в ладонях, - сквозь мясо и кости, - потому что Джевил, с безумием в глазах, когтями и зубами острыми, с косой заточенной вечно так, чтобы разрезать железные прутья, потому что Джевил его понимает. И этого достаточно, чтобы позволить себе расслабиться.       —Не было. Я оттуда не падал...—Он всё ещё там, если чувствует себя так хорошо.       Джевил смеётся, - бестия невыносимая, - приступает к груди, грудные пластины приподнимает так, чтобы не сделать больно, - не знает, что Спамтону последний раз больно было в девяносто седьмом, а потом - ... А потом Спамтону даже думать об этом тяжело и противно. А потом Джевил спускается на пол перед ним, меж колен, прижимается, прищуром его осматривает и кладёт щёку на бёдро. "Помочь чуть ниже?"—Спрашивает он, и это частично смешно, потому что смысла-то два.       —Нет.       Спамтон дёргается. Это уже слишком. С него сегодня хватит, иначе он просто разоврётся на части. Дистанцию надо уметь держать. Особенно с тем, для кого то, что происходит сейчас - игра. А Спамтон чувствует -, чувствует,‐ как никогда прежде, что кончики пальцев у него покалывает, что щёки у него горят, конечно, только по ощущениям, разве пластик умеет краснеть, чувствует, как ослабли конечности, и что-то далеко, жадно просит дать продолжить. Потому что вид между ног - нежность вперемешку с жаром, - бъёт его поддых. И в глазах обманчивая привязанность мелькает так, будто правда. Хватит.       —Спасибо. Дальше я сам,—Вероятно, это грубо. Возможно, он резок. Не его вина, что жизнь от нежностей его отучила полностью. Будто и не виделось, и не снилось, и знается ему, какого на былых простынях в покоях личных с карманом, набитым денег и комплиментов полные воспоминания. Чужое. Неправильное это всё, хоть и приятное.       Ухмылка с лица шута сползает, он щурит свои чёрные глазки и фыркает как-то своенравно, как умеет только он. Но ткань на брюках остаётся нетронутой.       —Ты сделал всё, что хотел?       —Не совсем.       —Под штанами ничего нет, если ты об этом. Нетрудно догадаться тому, кто только что мне каждый сустав промазал,—Джевил косится. Да ладно, неужели он не думал об этом, когда так жадно ему ноги раздвигал? Великолепно-играющий лжец.       —Так какие ты, говоришь, любишь цветы?—Он переводит тему резко. Спамтону кажется даже сначала, что ему снова всё это лишь мерещится. А делать ему больше в замке Ралзея нечего. Так почему бы и нет? —Чёрные розы. Одиннадцать штук.