Жрец, дарующий жизнь богу

На заднем дворе две служанки в строгих черных платьях обсуждали сплетни о последнем собрании дюжины, кропотливо собранные по кусочкам от коллег, когда воздух вдруг наполнился запахом азота, и на них из ниоткуда налетел длинноволосый обнаженный мужчина. Взвизгнув, девушки отпрыгнули в разные стороны, со страхом и любопытством разглядывая изнеможденного молодого человека. — Позовите господина Амрита, — едва различимо выдавил Рэйтан, с трудом разлепляя сухие губы, прежде чем его глаза закатились, и нездорово побледневшее тело свалилось в мягкий газон. За прожитые годы на службе хранителя порядка с ним случалось многое, но потеря контроля над собственной материальной формой была для него в новинку. Он был идеальным сосудом, аватаром бога: всевидящим, могущественным, не нуждающимся в удовлетворении примитивных потребностей, свойственных смертным, он… жадно припадает к фляге с холодной водой, словно в ней сосредоточена вся жизненная энергия. Вода стекает по подбородку, щекам и шее, капает на ключицы, но он все не может насытиться, пока горлышко принудительно не отрывают от его губ. Рэйтан пытается приоткрыть глаза, но тут же смыкает вновь, жмурясь от боли, доставленной ярким светом и самодовольным выражением лица склонившегося над ним молодого наследника рода Дубеев. — Ну, как успехи? Всем красоткам в беде помог или ещё убежишь? — Замолкни, — собственный голос звучит неузнаваемо слабо. Привычные властные нотки пропали вместе с божественной силой, оставляя лишь усталость и подавленность. Звонкий голос Амрита, наоборот, так и пышет неутолимой страстью к жизни и всем ее созданиям. Озорно ухмыляясь, юноша протягивает руку к покоящейся на мягких подушках голове Рэйтана, и совершенно бессовестно тыкает указательным пальцем в щеку. — Господин Дубей, — возмущенно шипит Вайш, мгновенно краснея, — что вы себе позволяете? — Ничего более того, что вы сами позволили с собой сделать, — Амрит наклоняется сильнее, до неприличия близко к лицу другого мужчины, и в глазах помимо веселья плещется нездоровая жестокость — вечный спутник его крови. — Грядет Кали-Пуджа, а ты растратил всю божественную силу на девчонку и её отряд инициативных туристов. Неужели никто больше не мог этим заняться? Ты был нужен мне, моей семье, дюжине здесь, чтоб удержать порядок и не дать нам в хаосе расцвета кровавой луны передрать друг другу глотки, а что сейчас? Повезет, если ты к тому времени сможешь ходить в уборную без чужой помощи. Хороший же из тебя хранитель. — Как смеешь ты отчитывать меня, мальчишка! Я делаю то, что считаю нужным, и не обязан отвечать перед каким-то… Холодная вода, оставшаяся в бутылке, выплескивается на лицо Рита-Шивы, заставляя его захлебнуться словами, и слишком по-человечески зайтись в приступе кашля. Амрит с нескрываемым удовольствием разглядывает содрогающегося друга, по длинным волосам которого прозрачные струйки стекают на голую грудь и живот. Сбитый с толку непозволительным обращением, оглушенный собственной слабостью Рэйтан представляет собой зрелище столь потешное, что Амрит чувствует несвойственный себе укол совести. Он рассчитывал, что старый друг по привычке вступит с ним в перепалку, и они избавятся от неловкости ситуации, но, кажется, стало только хуже. Рэйтан пристыженно утирает лицо тонким покрывалом, едва прикрывающем его наготу, затем вытягивает руки вдоль тела и неподвижно замирает, демонстрируя свою капитуляцию. Его отрешенный взгляд упирается в стену напротив, и, хотя у него нет сил для перемещения между пространствами, очевидно, что его сознание уносится далеко отсюда. Прикосновение мокрой ткани к запястью заставляет вздрогнуть. Никогда он ещё не был таким чувствительным. Божественная сила позволяла не беспокоиться о состоянии тела, его не тревожили человеческие нужды и вытекающий из них дискомфорт. Однако, теперь он наказан и должен сполна ощутить бремя смертной жизни. Амрит обтирает его бережно, словно фарфоровая кожа может треснуть от грубого сжатия, очищает от чужой крови, земли, грязи, споласкивая ткань в чаше с мыльным раствором, по поверхности которого плавают желтые лепестки иланг-иланга. Воздух в комнате кажется густым от ароматов эфирных масел, на столике рядом с кроватью тлеют свечи и благовония, заполняя пространство дурманящей дымкой. Амрит проводит полотенцем по накаченной груди, выпирающим ключицам, плоскому животу. Никакой реакции. Юноша склоняется над своим божеством, стараясь поймать хоть какие-то признаки жизни на лице-маске. Поджав губы и надломлено сведя брови, Вайш стойко игнорирует собственное унизительное состояние, со стороны напоминая красивую марионетку, у которой кто-то обрезал веревочки, лишая возможности двигаться. Через мгновение идиллия рушится. Рэйтан распахивает черные глаза, задерживая дыхание и напрягаясь каждой мышцей в теле. Юноша прижимается к его губам, для удобства придерживая пальцами подбородок. Они замирают так на несколько секунд, кажущихся вечностью, прервать которую у обоих не хватает духу. Затем раздается характерный хлопок, и Амрит дёргается, хватаясь за краснеющую щеку. — Всех служительниц перетрахал, решил перейти на богов? Может я сейчас бессилен, но за осквернение этого тела ты ответишь сполна, жрец, — шипит Рэйтан, встряхивая ноющее после удара запястье. — Ох, могущественный Рита-Шива, вы заблуждаетесь, это не осквернение, а поклонение. Простому смертному невозможно устоять перед божественной красотой, — голос молодого господина наполнен до пошлости сладкой фальшью. — У меня и в мыслях не было воспользоваться вашим телом в своих целях, только помочь вам вернуться к реальности, где мы так бесконечно нуждаемся в вас. — Наглец, знаю я, что было в твоих мыслях, ничего кроме разврата. Может я ошибался, ты ещё безумнее, чем твой отец. — Если страсть к тебе — это порок, я готов понести любое наказание. Амрит припадает губами к бледной шее, откидывая черные локоны, целует, ласкает, облизывает тонкую кожу. Пальцы Рэйтана зарываются в его шелковистые волосы, но не оттягивают, чего-то выжидают, предупреждающе сжимаясь, когда становится больно. Чуя немое дозволение, мальчишка расходится еще сильнее, опускаясь поцелуями на ключицы, оглаживая пальцами стоячие соски, заставляя мужчину под ним дергаться от неведанных ощущений. — Прошу, Махадева, позволь помочь восполнить энергию, я не предам твоё доверие, — вдохновенно шепчет Амрит прямо в ухо, и его глупым словам так непростительно хочется верить. — Сложно предать то, чего нет, — заторможенно отвечает Вайш, сбитый с толку порывом искусных ласк. — Да разве для тебя существуют запреты. Амрит отрывается от терзания ослабшего тела, невинно заглядывая в глаза. — Такой ответ меня не устраивает. — Чего же ты хочешь? — Позволения, мой божественный покровитель, только его. Рэйтан смотрит ему в глаза, и Амрит впервые отмечает в них столько осознанности, будто Вайш наконец по-настоящему обращает своё внимание на него. Под этим взглядом он снова шестилетний мальчик, принесший букет диких цветов в подарок старшему другу. Шива с несвойственной дрожью в руках берет сорванные вперемешку с сорняками ирисы, вежливо интересуясь, чем обязан такой щедрости, на что очередной отпрыск древнего рода брахманов хитро щурит сине-зеленые глаза. Старые книги в отцовской библиотеке велят задабривать богов подношениями, а у их личной частички божества очень грустная улыбка. Столько поколений Дубеев сменилось под зорким наблюдением Шивы, но он смотрит в эти самоцветы, ярко сияющие на фоне смуглой кожи, и впервые за все свое существование чувствует, как по щекам бегут слезы. Рэйтан опускает взгляд, медленно кивая. Они переступают последнюю черту. О слабости аватара Шивы перед будущим главой рода Дубеев перешептывалась вся дюжина, гадая, отчего вдруг столетия державшийся в стороне Рэйтан так близко сошелся с Амритом. Поговаривали, якобы через него великая мать поддерживает общение со своим возлюбленным. Юного брахмана и господина Вайша часто можно было застать уединившихся в саду, около пруда или в библиотеке, читающих друг другу вслух древние писания, распивающих вина и ведущих медленные бесконечные беседы-споры. Такое поведение двух мужчин вызывало бы вопросы, не будь статус обоих столь велик, что даже допустить в их сторону подобные мысли казалось окружающим страшным грехом. Отец гордился тем, что наставником старшего сына стал сам Рита-Шива, пока придворные девушки тоскливо вздыхали об упущенной возможности заинтересовать собой наследника. Влюбленным особам, не разделявшим страсти Амрита к истории, чтению, медитации и поиску ответов на глупые вопросы, оставалось только ожидать, когда гормоны сделают свое дело и приведут пытливого юношу к их телам. Рэйтан разделял их ожидания, с грустью замечая, как не по дням взрослеющий Дубей все больше походит на своих родственников и все меньше напоминает мальчика, протягивающего дикие ирисы печальному божеству. Множество людей желали получить его внимание, покровительство, время и ответы, самые влиятельные кошельки страны готовы были на многое за личную встречу, прогулку или обед с ним, однако, никто из них не видел в самом Рэйтане ничего более куклы, говорящей устами богов. Амрит глядел прямо на него, словно на подобного себе, видел слабости, но не торопился использовать в своих целях, только наблюдал и изучал, как прирожденный исследователь таинственного. Рэйтана сбивало это с толку, обезоруживало, но дьявольски влекло, пока сдавать назад не стало слишком поздно. Он приобнимает лежащего сверху наследника за плечи, пряча лицо от пугающе-проницательного взгляда, и едва слышно постанывает сквозь сомкнутые губы. Амрит с ним нежен, а может и не очень, сложно определить в отсутствии опыта. Он изредка наблюдал за брахманом во время ритуалов, разумеется, исключительно в целях контроля за соблюдением правил, и видел, как беспощадно грубо он обходится с хорошенькими служительницами храма. С ним обращаются совсем не так. Он не переворачивает Рэйтана на живот, чтоб не видеть лица, не хватает за длинные волосы, не требует ответных действий, не давит и не командует. Только зацеловывает каждый сантиметр идеально гладкой кожи, толкается глубоко, но не резко, позволяя Вайшу сохранить оставшееся достоинство и не срываться в громкие стоны. Замечая, что его взгляд сильно смущает старшего друга, Амрит утыкается губами в изящную шею, лаская чувствительное место под ухом, вслушиваясь в сбивчивое дыхание. Он не знает какое значение имеет физическая близость для Рэйтана и боится излишне надавить, хотя похоть и страсть, бурлящие внутри него, кричат вцепиться в желанное тело и брать заслуженное так, будто это последнее дело в его жизни. Рэйтан замечает сдержанность Амрита, и благодарно гладит кончиками пальцев вздувшиеся от напряжения мышцы спины. Ему сложно определиться в собственных чувствах, он привык выдерживать большие потоки чужих эмоций, абстрагироваться и лавировать между ними, но впервые столько разнообразной противоречивой информации поступает от собственного тела. Увернуться от неё невозможно. В комнате стоит успокаивающий запах сандалового масла, которым Амрит тщательно вымазал их обоих, и ощущение заполненности изнутри с каждым толчком приносит все меньше дискомфорта, а в районе живота будто скручивается тугой узел, от которого по всему телу разливается тепло, совсем не похожее на то светлое освобождающее разум тепло, которое рождается в груди во время длительных медитаций. Это ощущение, наоборот, привязывает к телу, заставляя все активнее гнаться за плотским удовольствием подобно низшему существу. Увлекшись самоанализом, Вайш не замечает, как сам вскидывает бедра навстречу юноше, прося о большем. Мысли о судьбе, предназначении и долге меркнут, оставляя его один на один с плотским удовольствием и желанием отдать всего себя во власть брахману. Возбужденный член трется о живот Амрита, пачкая мышцы пресса естественной смазкой, и потерявший на мгновение контроль Рэйтан стонет прямо в ухо любовнику. Болезненно вскрикнув, брахман замирает, хватаясь за голову, прошибаемый резкой мигренью до темноты в глазах. Вайш взволнованно тянется к его лицу, чувствуя прилив вины и страха, который смывает остатки смущения. Он что-то сделал не так? Он навредил Амриту? Юноша жмурится, протестующе мотая головой, словно борясь с чем-то, а когда вновь распахивает глаза, они светятся божественным присутствием. Темная мать. Губы Амрита тянутся в улыбке, но не в привычной наглой мальчишеской, а в болезненно безумной, больше похожей на оскал хищника. Рука, что секунды назад ласкала грудь Рэйтана, резко вцепляется в его шею, сжимая трахею с нечеловеческой силой. Вайш дергается, по привычке безуспешно пытаясь переместиться в пространстве. Легкие саднит, будто под ребрами бушует пламя, голова идет кругом, черные пятна пляшут перед взором. Он перехватывает чужую руку, но, сфокусировав взгляд на горящих глазницах, отдергивает назад, подчиняется, послушно обмякая. Богиня жестоко карает противящихся ее власти. Кали удовлетворенно посмеивается, свободной рукой подхватывая Рэйтана под коленом, заставляя шире раздвинуть ноги. Толкается грубо, резко, властно, оставляя на бледной коже алые следы когтей. Совсем непривыкший к такому обращению Вайш дрожит, судорожно всхлипывает, пытаясь вдохнуть хоть небольшую порцию воздуха, по лицу расползаются слезы, окончательно замыливая мир вокруг. Конечно, его сущность бессмертна, но прожив столько времени в этом теле, ему бы очень не хотелось лишиться его, да еще и при таких обстоятельствах. К тому же, со своими обязанностями он, очевидно, не справился, и неизвестно сколь долго его душа будет страдать, моля об искуплении. — Развлекаешься, дорогой?! — игриво вопрошает Кали рычащим голосом Амрита. —Как славно! Мы так давно хотели тебя. Твоя человеческая плоть такая аппетитная. Ты принадлежишь нам! Наклоняясь к мокрому от слез лицу Рэйтана, она медленно проводит языком от уголка губ до глаза, слизывая соленую влагу и впитывая чарующий страх от дергающегося под ней тела. Вновь довольно хихикает и немного сдвигаясь, впивается зубами в шею. Вайш вскрикивает, чувствуя, как теплая жидкость стекает на плечо, капает на покрывало. Брахман поднимает голову и демонстративно облизывает отросшие длинные клыки, перемазанные чужой темной кровью. — Амрит… — едва различимо шепчет Рэйтан. Ему хочется верить, что Дубей не видит этого. Последние годы их отношения сложно было назвать здоровыми, но мальчик не заслужил быть лишь безвольным инструментом в руках богов. Как и всем смертным, ему должно быть позволено самому выбирать путь и нести ответственность за поступки. Амрит был высокомерным, импульсивным, грубым, но не жестоким, не до такой степени, только не с ним. Он будет винить себя в случившемся, даже если это игрища двух кровожадных богов. Улыбка исчезает с лица брахмана, он снова хмурится, часто моргая, вздрагивает, прошибаемый невидимым ударом, с хрипом роняет голову на грудь аватару. Вайш вплетает изящные пальцы в шелковистые черные волосы, осторожно перебирая локоны, массируя кожу. В подростковый период Амрита мучали мигрени, изводили кошмары и видения — плата за способность видеть больше других. И хотя молодой наследник с достоинством принимал свою участь, сладко спать на коленях господина Вайша, пока тот заботливо гладил раскалывающуюся голову — было высшим удовольствием для брахмана. Пальцы, вцепившиеся в горло, наконец расслабляются, позволяя Рэйтану перевести дыхание. Амрит растерянно жмурит глаза, приподнимается на ослабевших руках, и оглядывает мужчину под собой. — Прости, мне очень жаль, — сорванный голос хрипит, взгляд потерянно-испуганный, столь несвойственный Дубею, что Вайш едва сдерживает мстительную ухмылку. — Я не думал… — Конечно, ты не думал, — охотно соглашается Рэйтан, щупая пострадавшую шею. — Ты разорвал связь с Кали? Сам? — Она могла убить тебя. Рэйтан качает головой, недовольно поджимая губы. — Это неважно, ты не должен был так поступать. В следующий раз всё же попробуй сначала думать. — Перестань! Я не позволю, — вспыхивает Амрит, и в его голубых глазах сияет ярость. — Не позволю причинять тебе боль, и неважно кто это будет. — Глупый, — вздыхает Рэйтан, притягивая мальчишку к себе, чтобы соединить их губы в поцелуе. Амрит больше не пытается сдерживаться, опасаясь, что излишнее напряжение снова заставит его потерять контроль. Старательно зализывая две ранки от клыков на шее аватара, он втрахивает стройное тело в отлично пружинящую кровать, с упоением ловя сбивающиеся вздохи Вайша. Рэйтан снова зажат, скован в ожидании боли, и Амрит готов взвыть от обиды на себя. Он должен защищать уязвимого друга, а не пользоваться доверием и слабостью. Ему хочется извиниться ещё сотню раз, но это неуместно, унизительно для них обоих. Остается только гладить напряженные плечи, в надежде отвлечь от дурных мыслей. Черные локоны разметались по подушке, заставляя припоминать недавнюю ночь, проведенную в объятиях Амалы. Однако сходство между ними заканчивается на непослушных волосах и тонких запястьях — при желании Амрит мог с легкостью обхватить их одной рукой. Рэйтан изящный, стройный, но вовсе не хрупкий. Оглаживая стройную талию, можно почувствовать твердые от напряжения мышцы пресса, которые так и хочется собственнически сжать, вынуждая мужчину прогибаться в пояснице. Губы касаются шелковой аристократично-бледной кожи на груди, аромат жасмина кружит голову, и Амриту кажется, что он вновь теряет рассудок. — Это не она, она здесь не причём, — бормочет юноша словно в бреду. — М? — Не она заставляет меня это делать… в смысле, я сам хочу. Хочу тебя, понимаешь? Рэйтан скептически хмурится, демонстрируя свое отношение к склонности человечков излишне драматизировать, но все же послушно кивает в ответ, ощущая, как предательски горят щеки. Рита-Шиве ежедневно поклоняются, вознося молитвы, тысячи людей, Рэйтану признаются в любви впервые, и это похоже на стихийное бедствие. Осознание того, что он заставляет старшего друга покрываться румянцем, пьянит до эйфории. Его богу нравится, значит, он все делает правильно. Темные глаза, вечно норовящие уставиться куда-то вне пространства и показательно игнорировать происходящую реальность, сейчас напряжено мечутся, словно не могут найти места. Рэйтан отворачивает голову, пытаясь скрыть свое смущение, но Амриту достаточно слышать учащенное биение сердца, которого, как отчего-то ему до сих пор казалось, у аватара быть не должно. Амрит рывком подтягивает мужчину к себе, обнимает, падая на сбитые подушки — меняет их местами. Теперь Рэйтан оказывается сидящим на нем сверху. Вайш смахивает длинные волосы с лица, раздраженно озираясь вокруг, явно недовольный новым положением. Лежа в гнезде разноцветного белья, он не замечал, что все это время они творили непотребства в личных покоях наследника. Рэйтан подбирает одно из раскиданных по постели узорчатую покрывал, прикрывая их бедра, словно тонкий шелк мог спрятать их от осуждающих взоров богов. Амрит привычно ухмыляется, и Рэйтан теряет остатки самообладания от стыда и вида красивого молодого тела под ним. Это неправильно. Мальчишка рос у него на глазах, он был его старшим наставником, как и нескольких поколений его предков многие десятилетия до этого. Да, ещё не с кем он не сходился так близко, но в первую очередь его предназначение — быть божественным проводником, безвольной куклой-наблюдателем, следящей за порядком. То, что они творили было слишком личным, таким человечным, и от этого нестерпимо желанным. Годы идеального исполнения своей роли, чтоб однажды дубейский отпрыск по-хозяйски сжал его талию, толкаясь все интенсивнее, и Рэйтан вдруг ощутил себя чем-то намного большим, чем осколком божества. Он чувствует себя живым. Пугающие и одновременно завораживающие осознание зарождается в животе, растекается в груди, скользит вниз по конечностям, вызывая предвкушающую дрожь. Это далеко не первый его секс, но определённо первая близость. Утонув в потоке мыслей, он даже не сразу замечает, что движется вместе с Амритом, беззастенчиво насаживаясь на его плоть. Рука жреца скользит под покрывало, обхватывая прижатый к животу член Вайша, не уступающий в идеальности своему хозяину. Амрит столько лет рассматривал его тело, едва прикрытое дорогими тканями, мечтая однажды прикоснуться к нему отнюдь не по долгу служения. Подумать только — ни одного лишнего волоска. Делящие с ним ложе дамы, наверняка умирали от зависти. — Ты прекрасен, Рэй, — зачарованно мурлычет Амрит, глядя, как оседлавший его мужчина, запрокинув голову, выгибается от умелых ласк. — Надеюсь, мой блистательный план не сработает и божественная сила не вернется. Хочу, чтоб ты остался навсегда в этой кровати. Расслабленный, довольный, ласковый. Только мой. — Для брахмана ты возмутительно эгоцентричен, — протестует Рэйтан, пытаясь скрыть, как от слов юноши по всему телу прокатывается сладкая дрожь. — А ты слишком возбужден для хранителя порядка. Амрит приподнимается на локтях, тянется за поцелуем. Рэйтан припадает к его губам, жадно кусаясь и подставляясь под чужие зубы. Смуглая кожа источает аромат горького шоколада, от одной мысли об этом рот наполняется слюной, Рэй чувствует себя диким животным, когда проводит горячим языком по щеке Дубея. Ему чудится, будто он тонет, растворяясь в другом без остатка, и вцепившиеся в талию руки, одновременно поддерживают и не дают вырваться, утягивая в пучину. Когда животное наслаждение достигает своего пика, Рэйтан тянет юношу за волосы, утыкая лицом в грудь. Закатывает глаза, жалобно стонет, словно моля пощады в объятиях своего личного жреца. Амрит счастливо посмеивается, одной рукой успокаивающе поглаживая напряженную спину, другой скользя по члену, выдаивая остатки удовольствия. Он и правда готов пожертвовать многим, чтоб увидеть эту картину снова: его бог, наставник, друг, возлюбленный вспыхивает и сгорает в его руках, не в силах противиться. Их родственные энергии тянутся друг к другу, жаждут захлестнуться в игривой борьбе, слиться воедино, опустошить и заново наполнить, сплестись в вечном цикле создания и разрушения. В конце концов, кто они такие, чтоб противостоять божественной воле в вопросах любви. Обессиленный Рэйтан заваливается на него с мученическим всхлипом, и Амрит едва успевает выйти из него перед тем, как излиться на стройный живот. Они лежат в обнимку взмокшие и грязные. Довольные, но в тоже время смущенные собственной страстью. Вайш бросает усталый взгляд на друга, и, замечая плотоядную улыбку Дубея, закрывает его лицо рукой. — Если нас слышали… — Они ничуть не удивятся. — Ты вроде собирался меня мыть. — И правда, придётся набрать ванну на двоих. Не беспокойся, я хорошо позабочусь о тебе, мой Махадева.