Письмо.

POV Филипп: «Есть вещи, которые я никогда в силу определенных обстоятельств тебе не озвучу. Это не нужно, в первую очередь, тебе же - адресату. У тебя давно своя жизнь, а я лишь мелькаю в ней тенью прошлого. Да и то, мои кратковременные и нечастые появления в твоей рутине вызывают у тебя такую гримасу отвращения, что я все чаще задумываюсь – а зачем оно нам – это общение, которое стоит большого «фи» для тебя? А потом вспоминаю, что ты вроде как, сама же его и желаешь. Я ведь не стал бы навязываться, получив от тебя четкое и бесповоротное «нет», но ты сама периодически бередишь мне душу своими смсками. Они банальные, в них нет ничего пикантного, но они такие родные… Иногда меня просто поражает твоя черта, твое качество, твой талант – обесценивать все хорошее. Или делать вид, что помнишь только плохое… Помнишь, как в 2010 году, когда ты мне написала, что тебе плохо, я бросил все и примчался к тебе с набором таблеток и тонометром в руках? А ты лишь спросила, нехотя открыв мне дверь: «Ой, а чей-то ты приперся? Ну ладно, заходи…». Вроде как я виноват, вроде как я навязываюсь. А где был твой Максим? Это простой вопрос, ответ на который ты не в силах дать даже самой себе. А помнишь, когда ты мне позвонила?.. То ли 2011 год, то ли 2012, я уже точно не помню, это было после съемок «Фактора». Ты чуть ли не рыдала в трубку, как тебе плохо – в этот раз уже морально, и моя совесть тогда просто не позволила оставить тебя одну в загородном доме на Истре в таком состоянии – пьяную и рыдающую. Я приехал. На удивление, мы очень хорошо провели время, выпили. Нам удалось побеседовать по душам… После случилось то, что случилось, эдакий приступ «ностальгии», как ты его сама называешь. Ты мне клянешься и божишься, что все еще любишь, и что, в общем-то, мне не надо даже ревновать тебя к нынешнему супругу. И вечер, перетекший в ночь, внезапно обрывается в два часа одной твоей фразой: «Киркоров, все, свали отсюда, ты мне спать мешаешь!». Как я тебе могу мешать спать в огромном доме – загадка. Беспокоить водителя в столь поздний час мне не хотелось и, вызвав такси, я «сваливаю» - еду к себе домой. Но самое удивительное – всю дорогу я беседую с тобой по телефону, ведь ты сама мне позвонила, а потом уже, когда я приехал на Филипповку, мы проболтали еще три часа, почти до шести утра… Что это? Иногда мне кажется, ты сама не ведаешь, что творишь. Перемены в твоем настроении и отношении ко мне столь частые и непредсказуемые, что, устав качаться на этих качелях, я просто расслабился – будь, что будет. Позвонишь – хорошо. Не позвонишь – еще лучше. Прошло, наверное, лет десять, прежде, чем я осознал эту простую истину. Осознал и принял. Порой мы видимся с тобой на передачах. Последняя такая – у Андрюши Малахова в честь юбилея Кристиночки. Я не могу на тебя не смотреть. Ты меня привлекаешь, манишь в любом смысле этого слова. И для этого тебе даже делать ничего не нужно – достаточно просто того факта, что ты есть, что ты рядом. Я смотрю на тебя и периодически ловлю твой краткий взгляд. Такая нежная, ласковая волна любви к тебе меня накрывает, что я не сдерживаюсь и слегка улыбаюсь. Я не могу тебя разлюбить, это кажется чем-то противоестественным. Как если бы я собственноручно отрубил бы себе руку или ногу. Я не могу, разлюбив тебя, кастрировать свою душу. Иногда такие ТВ-встречи заканчивались посиделками в гримерке в перерыве. У нас было всего десять минут, но каких! Ты как будто снимаешь маску, взгляд твой добреет, светлеет и наполняется нежной грустью. Когда кто-то рядом, ты все же не сдерживаешься, и слишком демонстративно подкалываешь меня. Я уже не обижаюсь. Мозгов хватает и над собой посмеяться, если это уместно. Но стоит этому третьему выйти, стоит нам остаться в гримерке вдвоем – я вижу, как ты краснеешь от накатившего на тебя чувства вины, стыда и чего-то еще, что проскальзывает в твоих глазах, но что определить не могу… Я смотрю на тебя, ты смотришь на меня. Эдакая игра в гляделки, которая заканчивается почему-то продолжительным поцелуем. «Я прикасаюсь к твоей душе, И не нужны мне руки… Но пусть коснутся твоих ушей До боли знакомые звуки.* Люблю…Люблю…Люблю…» Это одна из немногих записок, что ты мне оставляешь после нашей ночи на Филипповском. Точно помню, это был 2015 год. Мы неожиданно встретились на Филипповском переулке. Ты приехала за какими-то вещами, а я наоборот – уже уезжал. Но заметил твой Роллс-Ройс и не сдержался, подошел к тебе. Мы разговорились, затем я помог тебе с погрузкой вещей. А потом… Я сам не понял, но мы оказались в одной постели. Только вот проснувшись, я увидел вместо тебя оставленную твоим аккуратным почерком записку на подушке. Это не по традиции – обычно записочки, пропитанные любовью, оставлял я, но в этот раз ты меня опередила. Я разворачиваю листочек и читаю твое послание. Настроение с утра самое прекрасное, мне кажется, я снова счастлив. Не сдерживаюсь и захожу в мессенджер, чтобы написать тебе столь же нежный ответ. Но, увы… Внутри все больно переворачивается, в глазах мгновенно образовываются слезы, когда я понимаю, что ты меня заблокировала. Зачем? И вся прелесть утра мгновенно испаряется… Я не совру ни на йоту, если скажу, что на тебя не обижаюсь. Бывает, порой, что твои поступки меня озадачивают, но обиды нет. Еще раз – ты сама-то ведаешь, что творишь? А если нет, как можно обижаться на тебя? В такие моменты ты похожа на маленького ребенка, и обижаться, что он в чем-то накосячил глупо. Я воспринимаю твои поступки как попытку что-то самой себе доказать. Только вот проблема в том, что у тебя это явно не получается и после наших с тобой встреч, бесед, ностальгий, все твои мифические теории обо мне рушатся как карточный домик. Потом ты избегаешь меня, почему итак понятно – у тебя все-таки есть совесть, тебя гложет память. Только вот никак не можешь понять, что я все готов тебе простить, заранее, авансом. Тебе это искренне не понятно. Всего два раза в жизни я был на грани… Первый раз – в самом начале нашей совместной жизни, когда в постели, в страстном порыве, ты назвала меня другим именем. Несмотря на обиду, я все-таки понял, что расставание с челкастым для тебя было своего рода трагедией, которую ты тогда еще не до конца пережила. И потому обида продлилась максимум час. Второй раз – когда я приехал к тебе в «Балчуг» и увидел Галкина в твоих апартаментах. Поздний час его визита меня сильно смутил и, несмотря на то, что ты мне в глаза клялась, что вы всего лишь друзья, я хлопнул дверью и громко послал тебя на хер. В обоих случаях прощение стоило мне адских мучений. Но все же – хватило сил, любви, мудрости. Где-то в глубине души я знаю, что, случись что-то, мы поможем друг другу. И пусть мы не общаемся с тобой уже почти два года, не «ностальгируем» - пять лет, это не меняет нашего отношения друг к другу. И пусть ты никогда не прочитаешь это признание, все равно – Аллусенька, я тебя люблю. Да, вот так вот просто.» Закончив это письмо, Киркоров сложил его вчетверо, убрал в карман брюк и, вытащив из пачки вишневую сигариллу, закурил. Он сидел на террасе своего загородного дома. Уже смеркалось. Сентябрь в этом году выдался удивительно теплым, и певец мог позволить себе расслабиться в уютном кресле. Наблюдаемый вид с его террасы, где был видна пристань, невольно спровоцировал приступ воспоминаний о Ней. Он вдруг вспомнил, как они с Аллой строили дачу на Истре, а потом, в компании друзей, когда к ним приезжали Сережа Зверев, Артур Гаспарян, Саша Левшин, пили «целебную» Аллину водку, которую ей поставлял каким-то ограниченным эксклюзивом ее давний поклонник и громко горланили, так, что было слышно на противоположном берегу, немного измененную забавную песню: «Я так хочу, чтобы деньги не кончались, Чтоб они за мной умчались, за мною вслед.» От таких светлых воспоминаний Филипп улыбнулся. Встав с кресла, он прошел к причалу поближе. Выпрямился, скрестил руки за спиной, сделал глубокий вдох, вдыхая напряженными легкими свежий сентябрьский воздух. Достал из заднего кармана брюк только что написанное послание и разорвал его на мелкие клочочки. Легкий порыв ветра унес остатки письма в разные стороны, оставив часть на пристани, другая же часть улетела на поверхность водной глади… - Отпускаю… - еле слышно прошептал про себя Филипп, делая глубокий вдох с закрытыми глазами, - люблю… Его набирающую эйфорию и легкость внезапно прервала вибрация телефона в кармане. Достав смартфон, Фил увидел одно непрочитанное сообщение в мессенджере с неизвестного номера, но такой знакомой фотографией на аватарке: - Все равно я тебя вспоминаю. Алла.