На дне озера

      Тьма полнейшая. Наверно, уже вечер, или даже ночь. На блестящей поверхности кресла бликует свет фонарей из окна – это единственное, что разбавляет мрак и за что удается зацепиться глазу. Хидан не воспринимает время. Получается, он тут целый день просидел, под столом. Хаку сказал, что Кисаме за ним вернется? Может, он и возвращался…       Хочется есть и пить, желудок ноет. Хидан выползает из-под стола, разминает затекшие напрочь конечности и подходит к окну. Темная вода выглядит очень привлекательно и мысль о том, чтобы утопиться в этой жиже, полной трупного яда, еще никуда не делась. Особенно сейчас, когда ситуация усугубилась невозможностью выйти из этого чертового кабинета. Может, о нем вообще забыли? Надо полагать, у всех начались какие-то проблемы, все наверняка носятся с принцессой, как в жопу ужаленные, кому какое до Хидана дело. Он вздыхает, облизывая пересохшие губы. Если бы здесь был Какузу – все было бы гораздо лучше, Хидан был бы не против провести здесь хоть весь остаток жизни, лишь бы никто их не больше не трогал.       Внезапный стук в дверь показался Хидану слишком громким, успел привыкнуть к тишине. Щелкает замок и дверь открывается медленно, впуская в темноту полоску яркого света, а следом ее загораживает широкий силуэт. Человек не спешит заходить, осторожничает, но Хидан и не собирается ни на кого бросаться. Даже если его убить захотят – да пожалуйста, ему бороться не за что, а жизнь его сама по себе не стоит ничего.       – Хидан? – голос низкий и мягкий, но не тот. Это Кисаме вернулся наконец, оборвав все мимолетные надежды.       Он входит в кабинет, прищуривается, надо полагать, ни черта в темноте разобрать не может. Хидан молча подходит к нему, еле ворочая ногами, словно идет по колено в воде. Наверно, навязчивая мысль о толще воды над головой плотно застряла. Встав рядом с дверью, он смотрит на Кисаме вопросительно, но явно не скрывая своего безразличия.       – Пора тебя вывезти отсюда, – говорит Кисаме, стараясь звучать как-то добродушно, – Идем, машина внизу.       Пожав плечами, Хидан следует за ним. Разговаривать никакого желания нет, да и не о чем. Если ему не сказали про Какузу сразу, значит, уже и не скажут. Искали ли они его? Вряд ли, на кой он им сдался. Хидан к себе-то такого отношения не понимает, могли бы просто отпустить его и все, сам бы выбирался. Суть действий Хаку ему была непонятна, но и разбираться в этом не было смысла.       Снова черный фургон, на этот раз кроме Кисаме никого больше нет, так что Хидан садится на пассажирское впереди. Яркие огни островка, как и всегда, мерцают разными цветами, толпятся люди, стоят в очереди на аттракционы и в бар, громыхает музыка, сотрясая басами землю. Никто не обращает внимание на фургон. Кисаме выруливает на дорогу, проезжает мимо всех ларьков с пончиками и попкорном, аккуратно объезжает молодежь на мопедах и, наконец, заезжает на шоссе. Он водит осторожно, газ не выжимает и руки на руле держит совсем не так, как Какузу, тот всегда был расслабленным за рулем и любил обгонять особо тормознутых.       Хидан не особо понимает, куда они едут. Может, в аэропорт или на автовокзал? Было бы логично. Обернувшись, он видит в салоне фургона две сумки – его и Какузу. Что ж, только подтверждает догадку. И куда же ему теперь отправиться? Трудно решить, учитывая, что у Хидана нет дома. У Какузу, кажется, был какой-то коттедж в Испании, но Хидан совершенно не помнил адреса. Он никогда там не был.       – Ты как? – спрашивает вдруг Кисаме. Наверно, заметил, как Хидан болезненно поморщился от заполнивших голову мыслей.       Повернувшись к Кисаме, он слегка улыбается. Как-то вымученно получилось, но за ответ вполне сойдет. Как вообще можно на это ответить? «Просто прекрасно, я потерял единственного человека, который был смыслом всей моей жизни. Отлично себя чувствую». А уж жаловаться и причитать, лить слезы перед чужим человеком Хидан точно не собирается.       Кисаме начинает набирать скорость, приближаясь к повороту на междугороднее шоссе. Он перестраивается в крайнюю правую полосу и, пока смотрит в зеркало на предмет помехи справа, помеха случается слева. В бок автомобиля влетает черный джип с тяжелой металлической решеткой на морде. Хидан ничего не успевает понять, он только чувствует мощный удар, от которого его отбрасывает к окну. Стекло разбивается, голову прошибает болью, горизонт начинает крениться и возникает легкое ощущение в груди, словно дух захватывает. Фургон со скрежетом валится на бок, какое-то время по инерции его тащит по асфальту, что-то скрипит и грохочет, снаружи ревет двигатель джипа и вдруг замолкает. Когда останавливается фургон, наступает тишина. Хидан чувствует, что ему заливает кровью глаз, плечом он больно приложился о дверь, но, в целом, он не сильно пострадал, благодаря тому что был пристегнут. Пожалуй, стоит радоваться, что Кисаме тоже пристегнулся, иначе он своим весом придавил бы Хидана в тесной кабине.       Медленно Хидан поворачивает голову, слыша, как шуршит битое стекло. Кисаме, похоже, в отключке, если вообще жив. Короткие волосы покрыты кровью, левая рука, лежавшая на руле, вывернута неестественно. Как теперь выбраться отсюда?       Время от времени что-то щелкает, мигают фары. Хидан через битое лобовое стекло видит чьи-то ноги в армейских ботинках. По крайней мере двое стоят перед машиной, еще один, судя по звуку, сбоку. Кто-то залезает на фургон и открывает дверь. Вероятно, хотят взять живыми, иначе одного выстрела в бензобак хватило бы, чтобы избавиться и от Кисаме, и от Хидана разом. Чужой бубнеж едва слышно, Хидан не разбирает слов, в ушах до сих пор звенит. Судя по всему, они пытаются отстегнуть ремень у Кисаме и вытащить его наружу, следом, вероятно, тоже самое проделают с Хиданом.       Любопытно, что именно сейчас всю апатию как рукой сняло. Хидан прикрыл глаза, отслеживая шаги стоящих впереди мужчин, а сам прикинулся, что без сознания. Никакого четкого плана действий, но он точно знает, что убьет кого-нибудь. Хотелось бы всех, но тут уж как дело пойдет.       Слышно, как мужчины ругаются и натужно кряхтят, вытаскивая здоровяка из машины. Наконец, у них это получается, в салоне становится светлее, они светят на Хидана фонариком. Отлично, они решили, что он тоже в отключке. На приборную панель опускается ботинок, что-то хрустит и отламывается, руки в перчатках шарят у кресла и отстегивают ремень. Хидана подхватывают под руки и тянут наверх, яркий свет бьет по глазам даже сквозь закрытые веки. Пока его тянут, он из-под ресниц осматривается. Двое все так же торчат у капота, третий тянет, четвертый стоит спиной и не подпускает к месту аварии зевак. Все в черной милитари форме, огнестрела не видно, но Хидан уверен, он у них есть.       Но что еще лучше, у того, кто его держит, есть нож. Он у него прямо на груди в ножнах на ремне, только руку протяни. Осталось дождаться нужного момента. Сильные руки сжимают Хидану предплечья, ушибленному плечу больно, но Хидан терпит, не подавая виду и только когда его отпускают, укладывая на перевернутую тачку, он резко сгибается, дергает с ремня нож и размашистым движением режет чужаку горло. Минус один. Хрипя, мужик пятится назад, хватается за шею, его коллеги не сразу замечают его агонию, Хидан успевает спрыгнуть с фургона на асфальт и броситься на того, что стоит спиной. Заломить за спину руку, перерезать артерии. Лезвие режет кожу, как масло. Второй готов.       Оставшиеся двое, наконец, замечают поднявшуюся суету. Один из них достает пистолет, второй достает нож с бедра. Хидан запоздало вспоминает, что у него тоже оружие есть, но оно в сумках внутри фургона, сейчас не добраться. Придется справляться так. Он пригибается от первого выстрела, уходит за фургон, прижимаясь к нему спиной, прислушивается. Под подошвами ботинок хрустит битое стекло и Хидан слышит передвижения того, что с ножом. Выпрыгивать опасно, наверняка он на прицеле. Пытаясь успокоить дыхание, он видит, что на приличном расстоянии стоят несколько машин, люди наблюдают, наверно ожидают полицию и не решаются подойти. Кто-то снимает на телефон. Из-за их машин вдруг выруливает низкая черная тачка, которая будто бы и не собирается останавливаться, а только разгоняется. Подкрепление?       Прямо за углом фургона что-то щелкает, Хидан отскакивает в сторону от удара внезапно выскочившего мужика, но лезвие достает его, в миг разрезав толстовку у локтя. Ткань почти сразу начинает пропитываться кровью. Боль кратковременная, но она запускает какой-то неостановимый механизм. Хидан резко меняет траекторию и бросается на нападавшего, отталкивает его на дорогу, напрыгивает сверху, тут же всаживая нож ему в грудь. Один, второй, третий раз, словно не может остановиться. Кровь разбрызгивается в сторону, плоть кажется такой мягкой. Как безумный, Хидан размахивается снова и втыкает нож в открытую шею, лезвие достает до асфальта с другой стороны.       Спину обжигает болью, снова такой же яркой, но быстро превращающейся в адреналин. В него стреляют, но теперь деваться некуда. Вторая пуля попадает в бок, Хидан сгибается пополам и падает назад, скатываясь с мертвого тела. Он тяжело дышит ртом, чувствует, что пальцы дрожат, подняться не получается. Где-то позади ревет мотор приближающегося автомобиля, а рядом шуршат шаги. Вероятно, последняя пуля будет в голову, для надежности.       Хидан не мог даже мечтать о лучшей смерти. Он широко улыбается, губы трескаются. Над ним возвышается широкоплечий темный силуэт, из всей черноты его формы видны только глаза – напуганные, но злые. Хочет отомстить за своих сослуживцев. Справедливо.       – Давай, стреляй, зайка, – шипит Хидан, маниакально облизнувшись.       Мужик поднимает руку с пистолетом. Визжат тормоза. Звучит выстрел, но Хидан ничего не чувствует. Он видит только, как медленно падает стоявший над ним мужик. Быстро приближаются торопливые шаги. Мимо проносится какой-то здоровяк – знакомая прическа – Хидан понимает, что это Забуза. Тот осматривает валяющиеся вокруг трупы, находит Кисаме и кому-то подает знак рукой. Снова урчит машина, от черного фургона отражается свет красно-синей мигалки. Какой-то шум, треск, вокруг Хидана мельтешат люди, его поднимают, кладут на что-то жесткое, поднимают снова и везут. Наверно, это неотложка.       Над головой черное звездное небо. Он смотрит на него неотрывно, слабо дышит и перестает слышать окружающие звуки. Вдруг становится так тепло и уютно, что он не может сдержать улыбку. Глаза закрываются сами собой, но он старается держать их открытыми, чтобы смотреть на это чернильное небо, но оно вдруг заканчивается. Белый потолок, яркая лампа раздражает светом глаза. Точечная боль в сгибе локтя и мир пропадает окончательно.              Хидан приходит в себя так же внезапно, как и отключился. Над ним склонились какие-то люди в масках, светят странные лампы, воняет кровью и антисептиком. Резко распахнув глаза, он тут же пытается сесть, но ему не дают, давят на плечи, пытаясь уложить обратно. Что-то заставляет его думать, что это обман. Ему не позволили уйти, а он ждал смерти, черт возьми! Зачем он здесь? Зарычав, он отталкивает от себя всех, взмахивает руками, выдергивая катетеры, кровь брызжет вокруг, заливая белые халаты врачей. Конечно, это врачи – это он понимает, но он ненавидит их всем сердцем. Он не просил его спасать. Это лицемерие. Ложь. Противоестественный бред!       – Шприц, быстрее!       Его тянут сзади, перехватив за шею. Он сопротивляется, пытается укусить держащую его руку. Кто-то придавил ему ноги, не получается вывернуться. Одним резким движением его все-таки укладывают на кушетку, больно давят на раненое плечо и вдруг перед лицом возникает Какузу. Наверно, галлюцинация или плод сошедшего с ума воображения. Хидан перестает отбиваться, замирает мигом, не способный оторваться от этих мутных зеленых глаз.       – Успокойся, теперь все в порядке, – говорит Какузу и опускает ладонь на щеку. Хидан не чувствует прикосновения, но знает, каким оно могло бы быть. Теплая, шершавая кожа. Приятно. Какузу слегка улыбается, лампы за его спиной словно становятся ярче, все становится белым и Хидан закрывает глаза.              «Это амнезия. Вы родственники? Знаете его?»              Хидан не сразу понимает, что очнулся. Ему будто не хотелось просыпаться, не хотелось открывать глаза, но в палате было слишком светло. Он вздохнул, понимая, что в носу какие-то трубки. Сглотнуть получилось с трудом, горло пересохло и жгло. В виске стучала боль, все тело словно затекло целиком. Проморгавшись, Хидан открывает глаза, они сразу слезятся с непривычки. Он пытается пошевелить пальцами рук, в запястье ощущается игла катетера.       Снова закрыв глаза, он вспоминает, что произошло. Его дважды ранили, черт знает, куда, боли вроде бы нет. Вероятно, из-за анальгетиков. Шевельнуться толком не получается, будто придавило чем-то тяжелым. Вспоминается тот миг пробуждения, когда появился Какузу. Хидан тут же прикусывает губы, стараясь сдержать этот жалкий скулеж, который так и рвется наружу. Аппарат слева начинает учащенно пищать, отмеривая ускорившийся вдруг сердечный ритм. Чертов писк раздражает. Хочется вырваться отсюда.       Когда открывается дверь, Хидан закрывает глаза и отворачивается, делает вид, что спит. Нет желания с кем-то разговаривать, тем более отвечать на вопросы. В палату, судя по всему, зашла медсестра, кто ж еще. Она подходит к кровати, стоит какое-то время, наверно, проводя визуальный осмотр. Видимо сигнал с сердечного монитора ее вынудил прийти и проверить. Она вдруг касается Хидана, кладет ладонь ему на плечо, слегка сжимает и зачем-то поглаживает, кончиками пальцев касаясь шеи. Медленно проводит рукой, зарываясь в седые растрепанные волосы. Ее прикосновения какие-то неуверенные, тяжелые. Хидан не может сдержаться, он не хочет, чтобы кто-то его так трогал. Кто-то посторонний. Он вдруг дергает плечом, открывает глаза, и, нахмурившись, собирается высказать не знающей чужих личных границ медсестре, что нельзя лапать пациентов без их ведома, но осекается.       У кровати стоит Какузу, замерший, будто напуганный. Его рука зависла, когда он отдернул ее от резкого Хиданова движения. В глазах страх и в то же время облегчение, но в целом видок откровенно паршивый. Правый висок выбрит почти полностью, половины брови справа нет, широкая повязка охватывает шею и ухо, на щеке хирургический пластырь. Пальцы перемотаны бинтами и пластырями, вторая рука, очевидно, сломана – Хидан замечает ортез до самого локтя.       Молчание затягивается, но Хидан не знает, что сказать. Он бы сейчас бросился на Какузу, чтобы обнять или разбить нос, черт знает, может, все сразу. Вдруг он дергается, пытается встать, но Какузу суетливо укладывает его обратно и здоровой рукой берет за запястье, чтобы не выскочил катетер.       – Я позову врача, – говорит он, но Хидан отрицательно мотает головой.       – Нет, нет, пожалуйста, – у него с трудом получается говорить, голос получается надрывным и сиплым, – Это правда ты?       – Да, – Какузу кивает и как-то виновато склоняет голову, – Все пошло наперекосяк.       – Я думал, тебя нет, – Хидан непонимающе сводит брови, будто до сих пор не веря, – Как все произошло? Где ты был?       – Расскажу, но позже, Хидан, пойми, тебе надо поправиться. И мне тоже не помешало бы, – Какузу усмехается, глядя на свою руку, – Я все-таки позову врача. У нас еще будет время.              

***

             Солнце уже садилось. Начиналась весна, дни становились длиннее, воздух прогревался, снег сошел. Хидан сидит во дворе госпиталя на широкой скамье и курит, хотя знает, если врач заметит – будет выговор. Его раны почти зажили, но реабилитацию все равно продлили.       Из здания выходит Какузу, вдыхает свежий воздух и подходит к скамье. Хочет, было, возмутиться, что Хидан имеет смелость курить при едва зажившем простреленном легком, но бросает эту затею. Никогда еще упреки не срабатывали, не сработают и сейчас. Вместо этого он молча садится рядом, по привычке придерживая руку. Ортез уже сняли, но рефлекс сохранять руку в покое остался.       – Есть новости? – спрашивает Хидан, тут же привалившись к чужому плечу.              Они торчат здесь уже, кажется, второй месяц. Какузу счел это благодарностью Хаку – больница явно служила прикрытием. Никаких документов тут на них не завели, словно пациентами они тут и не числились вовсе. Грамотно сделано, но первое время Какузу не понимал, зачем. Из-за всей суеты никто с ними не разговаривал толком, Забуза приволок сюда и Какузу и Хидана, сказал, что «все схвачено» и свалил, ничего не объяснив. Доступным источником информации оставался только телевизор в палате, Какузу потерял свой телефон, а Хидан свой включать не хотел. Подумывал выбросить в озеро.       Спустя пару недель в больницу явился Хаку в компании самой принцессы.       – Простите, что принес дурные вести, – сказал он тогда и выложил все, как есть.       Прикрытие казино японцами Какузу и сам понимал, но теперь понял, что его желание завладеть им запустило цепочку событий, которая Хаку оказалась выгодна. Тот не стал скрывать, что казино – меньшая из проблем. «Сопротивление» из Японии искало принцессу, но вовсе не для того, чтобы вернуть в отчий дом. Они хотели помочь ей, доставить правительству проблем и заставить изменить устоявшийся порядок вещей, который не устраивал многих. Хаку оказался лидером этого сопротивления, а явившееся к нему агенты в лице Хидана и Какузу, отвечавшие за сохранность принцессы, оказались как нельзя кстати и если до этого Хаку не знал точно, где ее искать, то теперь эта проблема отпала. Сакура, как подставное лицо, внесла в этот вопрос стопроцентную уверенность.       В целом, Какузу было все равно, кто что хотел и зачем. Его больше волновало, почему правительство оказалось здесь так же быстро, и на этот раз Хаку смог его удивить. Вся эта заварушка с побегом принцессы оказалась изначально хитрой схемой Конан. Вероятно, ей наскучило играть в беззаконие, надело противодействие государствам, ведь, хоть это и прибыльно, гордиться тут нечем.       – Она решила отмыться, – заключил Хаку, передавая Какузу стопку документов, – ФБР простило бы ей ее грехи, если бы она сдала им своих агентов. Оружие убивает, или человек? Ей хотелось стать законопослушной, заниматься тем, что она хорошо умеет, но под крылом правительства. Она сдала вас почти сразу, заявив, что обладает сведениями о похищенной.       Сперва ее мотивы казались Какузу какими-то поверхностными – ну неужели так хотелось причислить себя к элите? А потом, вспомнив личное дело Хидана, которое она ему прислала, все встало на свои места. Конан мстила, и так уж вышло, что удалось совместить приятное с полезным. Точнее, по итогу не удалось. Из-за страсти Какузу к казино и появившегося в уравнении Хаку, которого она совсем не учитывала, вся ее затея пошла прахом.       Теперь не осталось долгов. Каждый получил, что хотел или чего заслуживал.              Первые дни в больнице казались невыносимыми. Сам Какузу смиренно терпел медицинские манипуляции, превозмогал боль и неудобство и только лишь радовался, что удалось выбраться из такой передряги относительно целым. Хидану пришлось хуже и физически, и морально. Какузу только мог представить, что тому пришлось пережить после взрыва, даже думать об этом не хотелось. Отсиживаясь здесь в ожидании, он предполагал, что все окажется гораздо хуже, что они вовсе не увидятся никогда, потому что Хидан с собой сделает что-нибудь. Он мог бы.       Еще долгое время Какузу ломал голову, рассказывать ли Хидану о его прошлом или нет. Никак не мог решиться и, словно пинок от вселенной, помог случай.       Когда Хидана привезли, его накрыло психозом. Полнейший неадекват, неспособность воспринимать слова и делать, что просят, взвинченное, агрессивное состояние. Он не воспринимал даже Какузу, которого вызвали, надеясь, что это поможет. С простреленным легким Хидан задыхался, хрипел, как умирающее животное, но все равно не давался в руки врачам, существуя на одном только адреналине. Когда Какузу приблизился к нему, чтобы попытаться успокоить и взял за руку, Хидан, извернувшись, двинул ему с локтя по лицу и продолжил метаться по приемному покою, как умалишенный. Это уже начинало угрожать его жизни – кровопотеря близилась к критической, раны расходились, его мутило, кружилась голова и он практически не видел, что делает. Тогда вспомнился вечер, когда они вместе сидели на диване.       – Хидан, – снова подошел к нему Какузу, пока врачи страховали его по бокам, – Послушай меня.       Что-то осознанное мелькало в чужих глазах, Хидан все еще здесь, он просто потерялся и не мог побороть истерику. Нужно было ему помочь, спасти, и это, похоже, именно тот случай. Судя по скривившемуся от боли лицу, адреналина перестало хватать на активное существование, Хидан осел у стены, дыша как загнанная лошадь. Воздуха ему не хватало, при каждом вдохе било судорогой.       Какузу опустился рядом с ним на колено, обнял одной здоровой рукой и прошептал на ухо:       – Люблю тебя, – вздохнул, прижавшись щекой к седой макушке, – Успокойся и позволь тебя спасти.       Пришлось присутствовать на операции, чтобы быть рядом в случае чего. В процессе погружения в наркоз Хидана накрыло еще раз, но успокоился он гораздо быстрее. А потом он долго лежал в реанимации, не приходя в себя. Все это время Какузу блуждал рядом, как призрак на цепи, мучаясь от размышлений. Рассказывать или нет.       В конце концов, ответ пришел сам собой.       Когда Хидан приходил в сознание, Какузу спрашивал у него, что именно он вообще помнит о себе и своей жизни. В какой-то момент Хидан смог сказать, что ему пришла в голову странная фраза.       «Это амнезия. Вы родственники? Знаете его?»       Он слышал это уже однажды, но так давно, что не знал, правда ли это, или игры воображения. Какузу мог только догадываться, что произошло на самом деле, узнать было не от кого. Врачи в этой больнице нашли у Хидана титановую пластину в ноге, которые могла быть установлена вследствие тяжелого перелома. С ним случилось что-то после побега, из-за чего он потерял память, но его нашли бывшие "владельцы". На взгляд Какузу, ему повезло. В ином бы случае от Хидана избавились бы, как от ненужного свидетеля.       И тогда он просто рассказал все как есть. Конечно, скрывал какие-то болезненные подробности до более удобного случая, чтобы не травмировать психику еще сильнее. Не похоже, чтобы Хидана огорчила память о его прошлом, но и явно не обрадовала. Ему было скорее все равно. Стала яснее причина кошмаров и временных помешательств, но в остальном это не дало ему ничего нового.       Только он, пожалуй, в очередной раз убедился, что Какузу спас его. Не встреть он его тогда, на пустой парковке у задрипанной донерной, что бы с ним сейчас было?.. Выражать свою благодарность ему хотелось каждую минуту бодрствования, но шевелиться запрещалось, только руками двигать мог. Какузу приходил, садился у кровати и бездумно смотрел телевизор, поглощая какие-то фильмы и телешоу, не особо их осмысливая, а Хидан, вцепившись в его руку, держал ее у лица, прижимался губами и повторял сам себе, что все могло быть гораздо хуже, если бы он остался один.              – Выписка через неделю, – говорит Какузу. Ожоги хоть и заживали плохо, но все-таки зажили, оставшись мелкими рубцами на коже. Шрамов прибавилось, но это самая низкая цена, которую можно было бы отдать за возможность выжить. Ему несказанно повезло тогда. Желание выпить стакан воды перед выходом из дома спасло ему жизнь, иначе во время взрыва он оказался бы гораздо ближе к эпицентру.       – Мы теперь безработные, – усмехнувшись, Хидан затягивается сигаретой.       – Заслуженная пенсия, – кивает Какузу, ткнувшись Хидану в макушку носом. Беспокоиться не о чем, в конце концов у него все еще есть пара-тройка казино.