***
Запах сирени становится только сильнее, а легкое тепло превращается в неприятный жар. Воздух будто намеренно стал таким тяжелым и словно поимел физическую оболочку, что не помещался в ноздри. Два мужчины стояли вдали от станции под большим пахучим деревом, укрытые тенью размашистых ветвей. — О чем ты хотел поговорить? — первым рвет пленку тишины Наиб, складывая руки крестом на груди, — Это что-то такое же серьезное, как в тот наш разговор, раз ты решил поговорить один на один? Воздух вовсе покидает тело рядового, оставляя его задыхаться в пучине собственных мыслей и сомнений. Возможно, этот разговор будет стыдом для них обоих на всю оставшуюся жизнь. — Да, да… Такое же важное, я думаю, — неуверенно соглашается Кэмпбелл, потирая затылок. Идеи и решения смешались в голове, пока солдат пытался собрать все беспокоящие его мысли в одну кучу, лишь бы его ответ не оказался набором несвязанных слов. Полковник терпеливо ждал, не решаясь сказать хоть одного слова. Кэмпбелл был словно диким зверьком, и лишнее слово или движение спугнуло бы его, от чего этот самый «зверек» спрячется в укрытие, и Наибу больше не будет доступен еще один тревожный секрет горячо любимого солдата. Он лишь размеренно дышит, вскинув брови на морщинистый лоб, ведь если рядовой так тянул, значит разговор был действительно чересчур откровенным. — Я люблю вас, полковник, — наконец решается сказать Нортон, и почти уверенно поднимает голову на Субедара, глядя в самые глаза. Но уверенности солдата хватило ненадолго. Очень скоро он снова опускает головушку к земле и больше не смеет взглянуть на человека напротив. Ком остается в горле, заставляя все слова, застрявшие внутри, вернуться назад, и не быть высказанными. Сердце бешено бьется, обещая выпрыгнуть из груди. Причем, не у одного только Равинетта. Массивная рука ложится на плечо солдата, слегка сжимает и держит на месте. Не совсем уверенный полковник прикрывает свободной ладонью лицо, качает головой и потирает переносицу, точно так же как и Нортон, раздумывая над своими словами. — Может быть в другой вселенной, Кэмпбелл, — с тихим смешком, почти несерьезно говорит Дакс, совсем не походя на свою обычную манеру. Такой строгий человек, всегда заставляющий отвечать за свои слова, сейчас шутливо отвечает на такую тяжелую вещь, как признание в любви от мужчины. Абсурд, от которого по спине рядового проходит дрожь. — … Но почему не в этой? — фраза слетает с губ, даже не давая Кэмпбеллу задуматься над ответом. — Потому что мы оба мужчины, Кэмпбелл. Ты знаешь, что такие вещи не считают нормальными. Я не хочу, чтобы ты жил во всеобщем осуждении и ненависти. — Но ведь я не… — не договаривает Нортон, прекрасно зная, что полковник итак все понял. Ведь это «но» и было предыдущим их разговором. Тяжелым, долгим и пугающим. Это «но» не заставило Субедара отвернуться от Марии. От Нортона Кэмпбелла. Но сам солдат никак не мог поверить в то, что Наиб действительно будет считать его таковым. — Ты сам-то веришь в свои слова? Если ты считаешь себя мужчиной, значит так оно и есть. Кэмпбелл, ты сможешь стать новым человеком. Найдешь себе девушку, которая сможет понять тебя, как и я, и ты будешь счастлив в нормальных отношениях. Но не со мной, — в этот раз более серьезно и устало вздыхает полковник, сжимая плечо Нортона еще сильнее, — Я не тот человек, который сможет быть с тобой. Я не хочу, чтобы ты стал позором на всю страну из-за того, что прославишься гомосексуалом. А ставить чувства выше собственного комфорта — идиотизм. Ступай на станцию, тебе скоро уезжать. Глаза наполняются печалью, вот-вот норовя пролить слезу. Реакция на признание могла быть любой, от грусти с непониманием и до самой ненависти. Только вот Наиб решил не оправдывать ожиданий, заставляя теперь Нортона метаться среди этих бурлящих в груди эмоций. Но Кэмпбелл не поддается собственным чувствам и порывам, глубоко вдыхая. — … Так точно, полковник, — разочаровано соглашается он, — Но перед тем как я уеду, могу ли я сделать одну глупость? — Вольно. Руки, искалеченные обжогами и ранами войны, аккуратно ложатся на щеки мужчины. Обугленная кожа пальцев на лице ощущается неприятно, но Субедар не спешит отпрянуть от тонких ладоней. Наоборот, стоит смирно, чуть наклонив голову к рядовому, да и убирает наконец руку с плеча Нортона. Обкусанные и неаккуратные губы тянутся к шершавым и большим губам напротив, аккуратно чмокая без какой-либо мысли о большем. — Прощайте, полковник. — До свидания, Кэмпбелл. Нортон испуганно убирает руки с чужих щек. Махнув на прощание, рядовой сбегает на перрон, оставляя полковника под деревом одного.***
В театре пахнет дорогими духами и старым реквизитом. Трое людей сидят на задних рядах, иногда перешептываясь и завороженно ахая. — Я же говорил, что тебе понравится, — внезапно, посреди выступления говорит один из смотрящих, поворачивая голову к своим спутникам. Хоть его взгляда и не видно под голубой тряпкой на лице, детектив точно может сказать, какие же лукавые и довольные у него глаза. — Понравилось, и нравится все еще, но мне пришлось отложить свои дела. Ты знаешь, что это не лучшее мое решение, Илай. Беловласый хихикает только, поворачиваясь обратно к сцене. Словесная перепалка была очень не к месту, особенно в таком заведении, и оба мужчины прекрасно понимали это. На самом деле, Инференс бы и не пошел в театр золотой розы ни под каким предлогом, если бы не взял в руки брошюру с изображенными на ней актерами спектакля. Уж больно знакомые черты лица скрывались за красной маской. После последнего акта, детектив мистер Инференс собирался перехватить больно известного Рональда Несса, перед тем, как он зайдет в свою гримерку. Им следовало поговорить.