Проснись, это любовь

Репетиция только закончилась, руки болят неимоверно. Вите опять не нравился ритм, он заставлял пробовать все новые и новые варианты. Юрка тоже задолбался, пальцы отдавил себе. Только Тихомиров в приподнятом настроении, впрочем, как и всегда. Кажется, его не разочарует ничего в этом мире. Репетировали в дачном домике, что Густаву одолжили друзья. Так никакие соседи не помешают, да и отдохнуть можно потом за парой бутылок на воздухе. Пожарить шашлычок, послушать хорошую музыку. А, может, правда, мяса купить? Мангал здесь где-то был. Георгий блаженно улыбнулся, вспомнив о заветном пиве в холодильнике и шашлыках. — Чего лыбишься? — злобно спросил Каспарян. Ему, явно, все надоело и он просто хотел поскорее вернуться домой. Цой же заинтересовался приподнятым настроением ударника. — Эй, Юр, иди-ка сюда, — Витя, видимо, что-то заподозрил. Они подошли к барабанщику, Цой перегнулся через установку и положил руку на плечо товарища, — Гош, что ты скрываешь? — он хлопнул по плечу и тот резко вздрогнул. Тело будто током прошибло. «Что это было?» — подумалось Гурьянову. Но он не подал виду и широко улыбнулся: — Загляните в холодильник. Юра угрюмо посмотрел в сторону кухни, а Цой с подозрением посмотрел Гоше в глаза и направился из помещения. Не прошло и минуты, как оттуда раздались радостные возгласы Вити, в дверном проеме показались руки с ящиком пива, а следом и остальной Виктор Робертович. Лицо Каспаряна в мгновение переменилось, его словно подменили. — Я остаюсь, — хмыкнул он. Цой моментально откупорил первую бутылку. Тихомиров, слово пытаясь соответствовать фамилии, тихонько собрался и, сообщив всем, что уходит, удалился из дома. Шашлычка не нашлось, но вечер провели отлично. Густав раскопал где-то в кладовке нарды, рубились в них на бутылки пива. Пока не осталась одна. Изрядно пьяный Витя пытался напроситься переночевать и, несмотря на то, что дом не его, Георгий не смог отказать такому человеку. Почему «такому»? Какому «такому»? Да никто и не знает. Просто Витя выделялся из серой массы. Наоборот — в большом обществе он даже старался держаться в тени — но выделялся как-то по-своему, по-цоевски. В их первую встречу было так же: Густав сразу приметил кудрявого мальчишку восточной внешности, что ходил как-то отрешенно. Разговор удалось завести как-бы невзначай, никто уже и не вспомнит о чем он был. Но Витя завораживал. Его тёмные глубокие глаза, задумчивое выражение лица. В этой светлой голове роилось множество мыслей, Георгию не понятных. Вот и сейчас он просто завис на Цоя, рассказывающего какую-то байку Юре. Тот заливисто смеялся — алкоголь расслабил вечно серьезного гитариста. Спустя еще пару шуток Каспарян поднялся с дивана и решительно направился к выходу. — Думаю, мне пора. Не скучайте! — он махнул рукой и скрылся, растворяясь в ночной тьме. — Подожди, я провожу! — крикнул Цой, схватил кожаную куртку и вылетел, хлопнув дверью. Георгий остался один. До этого он и не задумывался, каким красивым может быть Витя. Наверное, не следовало столько пить, но уже поздно что-то менять. Пелена мыслей затмила здравый смысл и на некоторое время Густав прикрыл глаза. Очередная ластинка Duran Duran — а Гурьянов был большим поклонником винила, как и владельцы дома — закончилась, но сил не было подняться и поставить новую. Многие считают, что у Густава в голове сплошные тараканы и он, в целом, был с этим согласен. На этот раз он позволил таракашкам-мыслям заполонить разум. Медленно мелькали воспоминания о репетиции, новая песня, которую Цой принес сегодня и пытался довести до совершенства. Его сосредоточенное лицо, горбившаяся над гитарой фигура, руки, перебирающие струны. Он был очень привлекательным, не зря поклонницы старались подобраться поближе. Странно, что он себе ещё никого не нашёл. А если попробовать... Нет-нет, что-то тараканы разогнались. Это уже перебор. Но, с другой стороны, если бы была возможность, Георгий попытался бы еще приблизиться к Вите, узнать его лучше, ведь так тянуло. Цитируя известный советский фильм, он мог часы простоять под домом Цоя, потому что «тянет». Кажется, это и правда перебор. Не без усилия он разлепил глаза и все-таки поставил тот новый альбом, что заполучил на днях на виниле. Он думал, что группу надо приучать к тому, что сейчас популярно. Но не хотел допускать мыслей о том, что половине состава это почти не интересно. Витя, как сказал кто-то из знакомых, как бы боготворит его вкус. Следовательно, Густаву важно было мнение только одного человека. Как бы не хотелось этого признавать. Он вышел на улицу, закурил и поглубже вдохнул терпкий дым сигарет. Витя как раз возвращался. Он выглядел уставшим, но счастливым. Без слов забрал изо рта друга сигарету, затянулся и, вернув её на законное место, зашёл в дом. Георгий снова подвис. Это что только что произошло? Он постоял так еще пару минут, пока сигарета не догорела и, не задумываясь, выбросил бычок куда-то в клумбу. Владельцы дома, наверняка, будут возмущаться, но это потом. Кровать была всего одна, Густаву пришлось стелить себе на диване. Витя зашел в комнату, поблагодарил еще раз за позволение остаться и удалился в спальню. Тело безнадежно устало и отказывалось подчиняться, но Георгий еще долго лежал без сна. Только дай повод — мысли снова сконцентрируются в одной точке. А что будет этим центром, зависит только от потаенных желаний их владельца. «Ты выглядишь так несовременно рядом со мной» — так сказал один раз Витя, когда они с Гурьяновым шатались по городу. Они выглядели слишком контрастно. Густав одевался ярко, по примеру Европы и Штатов, старался следить за модой, не забывая и про свой стиль. Очень удачно сохранял его. Витя считал, что это слишком странно смотрится для советских реалий. Он сам-то выбирал сплошь чёрную одежду, без лишних деталей. Конечно, Густав смотрелся современно и даже слишком, но в этом и было дело. Он иногда напоминал собой персонажа из какой-нибудь французской комедии. Слишком модно для обычного человека, за которого Цой всегда старался себя выдавать. Но он был необычен. Георгий уже несколько часов пытался забыться, но сон всë не шёл. Теперь заснуть категорически не получалось. Он даже раскопал в хозяйской заначке бутылку водки — специально для таких случаев — но и она не помогала. Мыслей становилось всё больше, они были неподобающими, не правильными, их вообще не должно было быть. А Цой тем временем мирно посапывал в соседней комнате, буквально за стенкой. Он был так близок, стоило буквально сделать несколько шагов. Но эти шаги обращались непреодолимой пропастью, длиной в километры. Душой Витя всегда был где-то далеко. «В центре всех городов», так ведь? Густав был в этом абсолютно уверен. В последние дни он все чаще думает о Вите. О его пушистых мягких волосах, о сияющих глазах, голос этот так западает в душу. Как ему это удаётся? Намертво засесть в чужом сердце, что даже если и попытаешься избавиться — не выйдет. Он ведь пытался. Сегодняшняя же бутылка тому подтверждение. Он ведь и раньше об этом думал, но все без толку. Какой смысл пытаться выкинуть из головы человека, который кажется важнее этой самой головы? Надо покурить. Срочно надо покурить. Он встал, тихонько прокрался в спальню, дабы достать халат из хозяйского шкафа. Витя спал. Зарывшись в полку с головой, Густав пытался достать злосчастный халат, который как в воду канул. Пока рылся, насколько раз стукнулся головой о стенку шкафа, нашел ещё одну бутылку водки и чудом поймал несколько вешалок, полетевших на пол. Сон Виктора ничего не потревожило и Густав с чистой совестью отправился курить в добытом халате. Но нельзя сказать, что со спокойной душой. Сердце, наоборот, забилось ещё быстрее. Он нервно хрустнул пальцами и скорее достал пачку сигарет. Она была практически пустой. На этот раз дым все-таки расслабил его, Георгий с наслаждением скурил сигарету, машинально достав новую. Так закончилась вся пачка, но магазины уже точно не работали. «Ничего, кто-нибудь угостит» — подумал Гурьянов, хмыкнул и сделал последнюю затяжку. На удивление, мыслей стало меньше. Он решил, чтоб наверняка уснуть, прикончить и вторую бутылку водки. Все прошло как по маслу, его уже не держали ноги и голова была пуста как барабан. Густав упал на диван и практически сразу канул в забытие. Сквозь закрывающиеся глаза пробились лучи Солнца и последней, уже неконтролируемой его мыслью стало: Витя, наверное, такой красивый на рассвете. ****** На очередной репетиции сразу все пошло не по плану. Густав постоянно сбивался с ритма, ускорялся и никто из группы не поспевал за ним. Всю жизнь он играл спокойно, почти хладнокровно, не меняя темп. Сегодня сердце билось с бешеной скоростью, палочки тарабанили по инструменту так же, идеально удар в удар. Очевидно, это перебор. Пару раз они уже приостанавливали репетицию и начинали заново. В момент Витя замолчал, в два шага преодолел комнату, укоризненно глядя на Густава. Оба молчали. Цой так же резко развернулся, взял пачку сигарет со стола и двинулся из помещения. Георгий опомнился. Он схватил его за руку, тем самым остановив. — Вить... — произнёс он каким-то не своим голосом, — Извини, я попробую еще раз. После перерыва. — он оглянул остальных участников группы, как бы говоря, мол спокойно, покурим и все уляжется. Витя вытянул свою руку из крепкой ладони и ушёл на балкон. Георгий немедленно достал свою пачку из пиджака и рванул за ним. Курили молча. Когда Цой полез уже за третьей, Гурьянов снова схватил его за руку. — Пока хватит. — Чего хватит? — Курить хватит. — Да брось, когда это тебя волновало? — Цой закатил глаза. — Наверное, теперь волнует. — «Ну, понеслась». — Да ну? А сам-то? Думаешь, я не заметил, как ты шатался по тому дому... Как их... Ну, твоих друзей, Маяковских этих поэтов. — Витя сделал серьёзное лицо как у Владимира Владимировича на фотографиях. — То, что я нахожусь в странных тусовках ещё ничего не значит! — ситуация уже начала забавлять Густава. От сердца отлегло — Цой ничего не узнает. — Ладно-ладно, творческая личность. Ты лучше скажи мне, что случилось? Почему не можешь сосредоточиться? — а вот тут могут начаться проблемы. — А что случилось? Личность я загадочная, могу себе позволить, — увиливал Густав. — Может, у меня драма в жизни? — Дела сердечные? — Цой приподнял брови и изобразил нежный наивный взгляд. Как Пушкинская Татьяна, ей богу. — Хахахах, метко стреляешь. — пиши «пропало», Георгий Гурьянов, а лучше вообще завещание. — Да ладно, Казанова, чего тебе стоит подцепить кого-нибудь? Любая девчонка твоя, только свистни! — Ага, если б все было так просто... — надо срочно менять тему, пока никто не узнал. С р о ч н о. — А ты, Вить, бросал бы все-таки курить. А то голос испортишь, будешь кряхтеть как Эрик Бёрдон. Цой заливисто рассмеялся. — Ещё чего! Тогда тебя назначаю... Боуи! Вечно такой подкрашеный, модный, загадочный... — Да иди ты! — Густав в шутку пихнул Витю локтем и картинно закатил глаза. На этот раз ему повезло. Серьезных разговоров больше не должно быть. Витя обернулся и обнаружил на подоконнике какую-то красную мочалку. — Смотри, это ты, — указал он на предмет. — Хахахах, он ещё не идеален, — Гурьянов стянул со лба новые чёрные очки и нацепил на мочалку. — вот, теперь точно я. Смеясь, они покинули балкон. Витя даже приобнял Густава за плечи, от чего того внутренне перевернуло. И почему-то стало так тепло, что захотелось остановить время. Витя такой красивый, когда смеется. Сфотографировать бы сейчас... Да не выйдет, фотосессии он не любит. Лучше уж просто потанцевать на камеру — на память. Да, собственно, это можно устроить. Почему нет? Цой с ноги открыл дверь и эффектно завалился на диван. Он по прежнему смеялся. — Репетиция продолжается! Только, сначала я хочу с вами кое-кого познакомить. Каспарян удивленно выгнул бровь. Густав понял намёк, нацепил скорбное выражение на лицо и медленно зашел в помещение. Он тяжело вздохнул, медленно опустился на стул у двери и опечаленно проговорил. — Боюсь, мне придется уйти из группы. Он, видимо, немного перегнул. Цой сидел сосредоточенно, пытаясь вникнуть в смысл сказанных слов и очень надеясь, что это какая-то шутка. Тем временем Густав продолжал: — Давайте же сыграем под конец, я так не хочу вас покидать. — он поднялся со стула, встал за барабанную установку в своей привычной манере, потом на мгновение присел, якобы завязывая шнурок. Через секунду перед ребятами, словно из пустоты, появилось нечто. Оно было рыжим, как и сам Густав, пушистым и круглым. На нём красовались гурьяновские очки. — Хочу представить вам нового барабанщика группы «Кино» Георгия Гурьянова. А мое время вышло. Даст бог, увидимся. — он удалился из комнаты. Первым громко рассмеялся Юра, ударив рукой по подлокотнику кресла. Он был самым серьёзным участником группы, но ценил подобные шутки «со странностями». Его смех подхватил Витя, сгибаясь пополам и чуть ли не падая с дивана. Игорь только тихо хихикал со своего кресла. Отсмеявшись, Каспарян, все еще улыбаясь, поднялся с кресла и протянул руку новому ударнику: — Будем знакомы. Из-за прикрытой двери послышался хохот Густава. Мочалка оказалась не обучена манерам и руку Юре не пожала. — Да как он посмел! — вскричал Витя, все еще посмеиваясь, — мы к нему со всей душой, а он!.. В эту минуту ворвался Густав. У него в руках было четыре бутылки пива, а на лице сияла широкая улыбка: — Раз уж Георгий отказывается с вами сотрудничать, я, так и быть, остаюсь, — он оглянул компанию: Витя в предвкушении закусил губу; Каспарян сидел с гитарой на коленях, поглядывая на бутылки; Игорь тоже заинтересовался дальнейшим развитием событий. — Предлагаю отпраздновать мое возвращение в группу! Юра заапплодировал представлению, все его поддержали. В остальном, репетиция прошла неплохо: отыграли все запланированные песни с первого раза, не то, что сначала. Тихомиров придумал новое соло, что на басу было довольно сложно реализовать. Каспарян, как и всегда, поливал свинцом попсовый звук, что и придавало группе столь необычное звучание. Цой в очередной раз выступил бесподобно. Густав снова остановил на нём взгляд. Как и любому другому человеку, Виктору было сложно стоять на месте, когда он пел, особенно когда не перед кем стесняться и строить образ. За последние несколько песен он не останавливался. Витя оттанцевал половину нового альбома, постоянно шатаясь из одного конца комнаты в другой. Иногда он подходил к Игорю и пародировал его движения: у басистов, будто, фишка такая — необычно пританцовывать во время игры. Когда Цой перемещался к Каспаряну, тот даже улыбался. Какое-то время они синхронно мотались из стороны в сторону. На одной из песен Витя отложил свою гитару, взял микрофон и, развалившись на диване, запел. Ни один учитель пения, увидев его в таком положении, не дал бы просто сидеть и обязательно отвесил бы подзатыльник непутёвому ученику. Так он пролежал почти до конца песни, но, когда оставалось отыграть не более сорока секунд, он встал и медленно подошёл к Гурьянову, осторожно переступая натянутые провода. Он встал у Густава за спиной и погладил его по волосам. Это, наверное, было самым неожиданным за весь день событием. Чего он этим добивался? Не понятно. По окончании репетиции ребята медленно стали паковать аппаратуру. Тихомиров допил, наконец, своё пиво и, закинув на плечи сумки, попрощался с остальными. Каспарян предложил немного пройтись, Витя согласился проводить его не далеко. Время было позднее. К моменту, когда Густав подошёл к автобусной остановке, Витя сидел там и курил. Ничего не подозревавший барабанщик не сразу заметил торчащую из кармана Цоя свою пачку сигарет. Промелькнула мысль, что хотелось бы все так и оставить. Что ему необходимо, чтобы его вещами пользовался другой человек. Что сейчас ему слишком одиноко обитать в Ленинграде и он нуждается в человеке. Причем, не в каком-нибудь, а в совершенно конкретном. Том, что прямо сейчас сидит на лавке у остановки и курит его, Густава, сигарету. В попытках отогнать непрошенную мысль, он остановился и пропустил оклик мимо ушей. Тогда Виктор поднялся, подошел и снова потрепал его по волосам. — Хей, ты че завис? — спросил Цой, приблизившись. По телу разлилось что-то липкое, тёплое и непонятное, но стоять здесь стало чуточку приятнее. — Ты чего? — спросил Густав, не сразу узнав свой собственный голос. — Волосы у тебя такие мягкие, так и хочется зарыться. Гурьянов сделал себе пометку в голове: именно так на Витю действует алкоголь. Потому, что другого объяснения этим действиям не было. Потому, что другое объяснение искать не хотелось и не хотелось в него верить — все равно не правда. — Аэ... Спасибо? — Да пожалуста, — слишком беззаботно ответил Цой. — Ты пешком или поедешь? — спросил Густав, лишь бы не стоять в тишине. — Да вот, планировал на автобусе, но что-то захотелось прогуляться. — Я могу составить тебе компанию? — поинтересовался Гуртянов, внутренне немного нервничая. — Конечно, буду только рад, — ответил Витя, делая последнюю затяжку и выбрасывая сигарету. «Наверное, пусть пачка остаётся у него. Деньги на новую я найду». А зачем ему отдавать эту пачку, Густав предпочёл уже не думать. Цоя никак не смущала гитара, болтающаяся в чехле за спиной. Барабанщик решил оставить инструмент в квартире у друга, рассчитывая после за ним вернуться. Квартиру дали ему для полива всяких фикусов, пока тот самый «друг» свалил за границу. Но никто ведь не запрещал репетировать в ней или брать мочалку без спроса. Шли долго, больше часа. Половину пути преодолели молча, по переулкам. Потом пошли большие улицы и там Гурьянов не замолкал ни на минуту, в то время, как Цой иногда вставлял реплики и посмеивался. У Густава о каждом встречном магазине находилась история, в которой кто-то в нём работал и кого-то там ловил. Про переулки же он говорил, что там живут какие-то друзья, которые по сути друзьями не являлись. Так, знакомые. Когда увидели знакомый подъезд или, как предпочитали называть их все местные — «парадную» — была почти полночь. Виктор первым нарушил молчание: — Ну, видимо, пора расходиться? — Видимо, — поникше ответил Густав — Тогда, до встречи, — он подошёл и обнял Густава, носом зарывшись в волосы того на несколько секунд. Отстранившись, пошел в сторону двери и на пол пути остановился. Развернулся — сердце Густава пропустило удар. Что он ещё мог выкинуть? Витя поклонился, пародируя князя Болконского, которого видел на скучном спектакле в театре — одна девчонка уговорила сходить, хоть ему и не хотелось. Крикнул: — До встречи! И скрылся за дверью. Густав тихо произнёс: «Спокойного сна» и двинулся дальше. Той ночью он долго шатался по городу и только под утро вернулся домой. Квартира пустовала, все разъехались по отпускам, оставив его одного. Птицы уже начинали щебетать, но небо на горизонте оставалось тёмным. Значит, не так уж много времени прошло — всего четыре на часах. У Густава были планы на утро, поэтому он решил лечь и хоть немного поспать. Ворочаясь в кровати около часа, ему так и не удалось уснуть. Недолго думая, Густав решил уже не пытаться спать, так как время близилось к рассвету. Он встал, поставил вариться кофе, умылся и вернулся в комнату. Упал на кровать и попытался спланировать день. Ничего не вышло. Хотелось снова увидеться с Витей, услышать его голос... Снова начали появляться ненужные мысли, но на этот раз Густав решил не отгонять их, а докопаться до проблемы. До её истоков. Проблемы, как таковой, не было, но он постоянно думал об этом человеке, а это что-то, да значит. А что, если все-таки..? Ну, нет, влюбиться он попросту не мог. Это же его друг, его солист, друзей ведь у него полно. Но таких не то, чтобы единицы, их вообще нет. Витя был неповторим. Никто больше не мог так петь, так двигаться, так поджимать губы, хмурить брови, если что-то не получалось, закатывать глаза, когда шутки выходили за рамки приличного. Столько воспоминаний, столько Вити в голове, как с этим справиться? Люди вообще борятся с подобным? Ну, очевидно же. Девушки — нет, у них только приветствуется любовь к известным музыкантам. «Но тебе, Густав, ничего не светит и это должно быть очевидно» — сказал он сам себе и попытался найти силы подняться. Надо бы кофе забрать. Когда он уже шёл с горячей кружкой к креслу, стоящему против кровати, взгляд зацепился за маленькую картину, вставленную в фоторамку на тумбочке — его рисунок. Там вся группа в графике исполнена — родители уговорили оставить, сказали, что получилось очень похоже. В то время ему особенно важно было уделять внимание лицам — должно было получиться похоже, просто идеально. Да и сейчас некоторые знакомые говорят, что он перфекционист. Сам Георгий об этом не задумывался — времени как-то не было, да и желания. Он подошёл к тумбочке, взял рисунок и начал его осматривать. До боли знакомые черты, ему удалось передать все детали с фотографии. Витя там стоял у микрофона, откинув руки в стороны. Его взгляд завораживал. Вдруг вспомнилась сегодняшняя шутка с мочалкой. Хотя, скорее, уже вчерашняя. Не важно. Витя был таким солнечным, таким счастливым. Вспомнилась и его рука на плече. После — на волосах. А потом и те вечерние объятия. Тогда он был почти таким же, только ещё немного смущенным. До зуда в пальцах захотелось его нарисовать. Всего лишь портрет, не больше и не меньше. Хотя, наверное, все-таки больше. Ненавидящий разговоры о самооценке, Густав не мог сказать, как к себе относится, но был уверен в своем выдающемся вкусе, своей внешности и профессиональном умении рисовать. Три неоспоримых фактора его жизни. Это был уже не Густав — Гоша, которым он становился каждый раз, когда оставался в квартире один. Гоша достал где-то небольшой рулон бумаги, отрезал часть, разгладил на планшете и замер. Что дальше? С чего начать, что он вообще собирался делать? Внезапное желание нарисовать Витю никуда не делось, просто нужно было подойти к этому серьёзно. Он нутром чувствовал, что это не просто картинка. Это нечто, что, возможно, впоследствии будет ему очень дорого. Уже выявились глаза, на удивление хорошо получилось выделить в них этот выдающийся блеск. Челка, слегка на них спадающая, улыбка, обнажающая зубы — все это заставляло Гошу стараться, кропеть над деталями, пока не затечёт спина, пока перед глазами не начнут мелькать белëсые пятна. А потом перерыв и снова карандаш в руке. Портрет, портрет, его лицо было таким... Это неописуемо. Отнюдь не каждому удалось бы уловить характер Вити, узнать, что у него в душе. Но Гоша догадывался о том, что скрыто за вечно спокойным лицом. Он знал Витю как никто другой, ну, разве что родная мать. Он успел настолько к нему привязаться, что выучил все привычки, жесты, везде узнаёт эту манеру говорить, голос. И характер, его потаенные черты, хоть и хотелось узнать ещё больше. И Гоша старался, пытаясь перенести все на бумагу. Все свои бушующие эмоции он воплощал так, чтобы смотрящий на портрет человек мог сразу их почувствовать. Или же эти эмоции были настолько сильны, что Гурьянов и не осознавал, что он один их испытывает. В очередной раз боль в спине дала о себе знать, он отложил карандаш и посмотрел в окно, пытаясь проморгаться. Нужна еще чашка кофе. Гоша наблюдал за паром, исходящим от кружки, никаких эмоций не отображая. Он устал. По-настоящему устал и не только из-за того, что не спал всю ночь — на часах было уже около семи утра. Он устал от чувств, устал их сдерживать, не проявлять. Надоело тянуться к каждой возможность побыть рядом, на-до-е-ло. И снова захотелось услышать его голос. Послушать пару песен, которые уже въелись в подкорку после бесконечных репетиций. Память воспроизвела строчку из песни и тут же что-то кольнуло в груди. «Ты не спишь и ждешь. А, вдруг, зазвонит телефон? И ты готов отдать все за этот звонок...» — Но он давно уже спит там, в центре всех городов, — грустно прошептал Гоша и горько усмехнулся. Витя, ты ведь сам об этом пел, разве нет? «Проснись, это любовь!» А, нет, конечно же. Эту партию исполнил Георгий Гурьянов, собственной персоной. Черт возьми! Почему все так? Почему в жизни не может происходить того, чего ты так желаешь? Почему?! На глаза стали наворачиваться слезы. Гоша вздохнул, сморгнул их и глотнул крепкого кофе. «Черт, сахар забыл». Но за сахаром не было сил подняться, их не было и на то, чтобы протянуть руку к злосчастной баночке. Гоша так и остался на стуле, потягивая горький напиток. ****** Витя позвонил из Москвы. Они ездили туда с Юрой на неделю — «Для вдохновения на новые песни». Густав не знает, как это объяснить, но он скучал. Притом очень сильно. Какова же была его радость, когда Цой сказал, что они возвращаются. Он чуть ли не прыгал от счастья. Витя говорит: «Сейчас мы собирались где-нибудь поесть, а потом купим билеты на поезд». Почему не самолётом, Густав не знал, но решил не задумываться. Главное — они, наконец, возвращаются. Он попросил перезвонить, когда они будут выезжать, а сам понесся в ванную. Нужно привести себя в порядок, нужно выглядеть идеально. И это не из-за клокочущего сердца в ритме «Мамы-анархии», нет. Только потому, что он так сам решил. Кстати говоря, они еще не видели его новой прически. Юра шутил, что когда-нибудь у него все волосы отвалятся от бесконечной покраски. Гурьянов отвечал тем, что тогда будет носить цветные парики. Его ведь считали главным модников советской индустрии. Не модельером или кем-то столь известным, а именно модником, что разбирался во всем популярном, будто ежемесячно посещал все страны мира. Чисто для того, чтобы узнать что там носят и как стригутся. Густав побрился, уложил волосты, раскопал какую-то странную рубашку с логотипом Depeche mode и не менее странный бежевый жакет, как тот, что спустя несколько лет засветится в клипе «U can't touch this». Выбравшись из гардероба, в котором, на удивление, не было кучи разбросанных вещей — Густав, ведь, не любил беспорядок — Гурьянов пошел на кухню, достал пару банок газировки и стал ждать. Наконец, телефон зазвонил. Густав подорвался к нему, быстро поднял трубку и стал слушать. — Хахах, чего так быстро? — послышался голос Каспаряна. — Ты там у телефона сидел, что-ли? Караулил? — Да иди ты, — ответио Густав, мысленно сделав себе пометку: прежде чем брать трубку — выждать пару секунд. — А где... — Цой? Чемодан закрыть пытается, — ответил Юра. — Говори давай, что у вас там? — Густав уже терял терпение. — Когда приедете? — Скорее всего, около семи. Сейчас пообедаем где-нибудь и поедем, вещи уже собрали. — Отлично. — Только встречать нас не надо, на вокзале и сам потеряешься. — Я тебе кто, ребенок пятилетний, что-ли? — обиженно проворчал Густав. — Да я знаю там все дороги «от» и «до»! — Ладно, ладно. Но встречать все равно не стоит, — прозвучал из трубки уже голос Вити. Густав прям подтаял. Как же долго он этого ждал! — О, привет, Вить, — интонации его не выдали, это хорошо. — Да-да, привет. В общем, лучше вечером встретимся, отпразднуем, если хочешь. Ну, наш приезд. — Окей, — пародируя ужасный американский акцент произнёс Гурьянов. — Тогда до встречи! — Да-да, пока, — в спешке ответил Витя и первым повесил трубку. Видимо, Каспарян его уже ждал. — Думаешь, он встретит нас? — спросил Юра. — Не знаю, но очень на это надеюсь, — сказал Цой, подхватив чемодан. — пойдём, билеты в кассе не бесконечные. Георгий пытался придумать чем себя занять. Он перелистал все каналы — по телеку не было ничего интересного. И вспомнил про кубинские сигары. Их ему один знакомый привёз, когда на острова ездил. Дискотека знатная была, его в тот день за клавиши запрягли. Пришлось играть все, что было популярно в то время, особенно народу нравились Abba и Modern talking. Гурьянову даже позволили сыграть свою песню, точнее инструменталку. В перерыве, когда публика отдыхала, а ребята вышли на перекур. Шевелюра Густава тогда была ярко-рыжего цвета, накануне случая на репетиции. Воспоминания о мочалке и Вите заставили улыбнуться. Надо бы встретить его как-то эффектно. Юра прав, на вокзал ему лучше не соваться, значит — к дому. Он прикинул как ему добраться до дома Цоя и куда нужно заехать. Одна девчонка просила ещё помочь выбрать подарок для них к концерту, он как раз все успевает. Идеально. Густав схватил новенькое бордовое драповое пальто и вышел из квартиры. К половине седьмого уже стемнело, а Густав только освободился. Он пулей понесся к улице ловить такси. Водитель остановился и не успел даже поздороваться, как Гурьянов выкрикнул адрес и уже тихо попросил: «только побыстрее». Он понимал, что поезд вряд ли приедет идеально вовремя и Витя не успеет добраться до дома раньше него. Но от чего-то нервничал. Когда они уже были на подъезде, Густав попросил таксиста затормозить и дождаться его. Сам побежал на ярмарку, что проводились неподалёку еженедельно. Нашел какую-то одиноко сидящую бабульку и осчастливил её покупкой. Он взял букет жёлтых роз. Скромненький, завернутый в газетную бумагу, но денег на большее не было. Тем более, Цой не любил пафос и любил эти цветы, сам об этом говорил пару раз. Таксист встретил его удивленным взглядом. — На свидание идете? — спросил он. «Не совсем». — Встретить кое-кого надо. — Что, девушка с вокзала едет? «Почти. А откуда он узнал? Таксистская интуиция?» — Угадали, — Гоша решил поддержать разговор. — Обожает такие цветы. — Надо же, прямо как Виктор Цой. Знаете его? — Густав был удивлён, что его самого не узнали. Но, с другой стороны, так даже лучше. — Да, хороший музыкант. Но я предпочитаю всю группу, не люблю уделять внимание только лидеру. — А у меня вот дочка его обожает. Прямо фанатка. Говорит, что Цой — муж её. «Екарный, да что же происходит??» — Хахах, а вы? — Да я пару альбомов послушал, гитара классная у них. Только вот барабанщик иногда сбивается, — «обидно, вообще-то, было» — Но, к слову, у него неплохой голос. Фальцет, каких мало в современной музыке. — А вы в музыке разбираетесь? — спросил Гурьянов, шокированный заявлением таксиста. Надо бы ему потом поработать над техникой. — Нет, но в молодости играл в одной группе. Студенческой. — Он улыбнулся. — Ладно, мы, кажется, приехали. Приятно было пообщаться. — Ага, сколько с меня? — Честно, вы извините, не признал. Густав, так? — Георгий. — Да-да, точно. Георгий Гурьянов. Сигарет не будет? — Ээээ, — Густав похлопал по своим карманам. — Нет, сигары кубинские только. Будете? — Давай, будем считать это платой за проезд. — Пожалуйста, — он протянул одну сигару из коробки, — Удачи вам. — Спасибо, тебе тоже, — почему-то под конец водитель перешёл на «ты». Но Густав не придал этому значения. — До свидания, — и захлопнул дверь. Букет в руке почти не помялся, а на часах было ровно семь. Придется немного подождать. Густав сел на лавку у подъезда и задумался. А что он вообще говорить собирался? К чему цветы? Мужчины цветы друг другу не дарят. Конечно, он был немного экстравагантен, но не до такой степени. Черт, надо что-то придумать. Из размышлений его вывел оклик. Под домом стоял Игорь. Тихомиров подошёл к Густаву и уставился на цветы. — А ты здесь что делаешь? — У меня встречный вопрос, — ответил Гоша, проследив за взглядом басиста. — У меня тут сестра живёт, двоюродная. В соседнем подъезде. Ты забыл, что Витя уехал? — Как же такое забудешь. Нет, конечно. — А цветы к чему? — задал Игорь вполне логичный вопрос. — Да, видишь ли, я тут девчонку одну встретил, пригласить собирался. — В кино? — Именно, — ответил Густав, мысленно выдохнув. — Ладно, мне пора уже, — Тихомиров уже собирался уходить, как вдруг остановился, секунду обдумал свои слова и выдал: — Это же жёлтые розы, их Витя любит. — «Ну, конечно же, любит! Как ему их не любить?» — Аэ... Да. Она восхищается Цоем, цветы, говорит, такие же хочет получать, — выкрутился Гурьянов. — Понятно. Ну, тогда, пока, — произнёс Тихомиров и отправился в сторону улицы. — Buenos noches! — крикнул Густав удаляющемуся другу. «Вот и ходи теперь с этими цветами. Чего ты хотел? Чего ты добился в итоге?» — произнёс голос в голове. Ну, а что ему оставалось? Не бросать же букет. Он сидел и думал. Где же Витя? А вдруг он с Юркой припрëтся? Этого ещё не хватало. Густав закусил губу. Он сидел так еще некоторое время, потом решил закурить. Не просто так ведь сигары взял. Но он не подумал, как собирается их курить, в этом была проблема. Требовалось отрезать один конец, для этого даже существовали специальные гильотины. Миниатюрные, но резали хорошо. В кармане нашелся складной нож, чем Густав незамедлительно воспользовался. Он приложил сигару одним концом к лавке, придерживая другой. Замахнулся и... саданул по сигаре. А заодно и по пальцу. Как удачно. Моментально хлынула кровь, чуть не капнув на бежевые брюки. Но на этот раз пронесло, он довольно быстро слизнул кровь. Достал из кармана пиджака носовой платок и на скорую руку перемотал палец. Болезненно, но терпимо, как говорится. Густав решил: «не пропадать же добру», он ведь не просто так пожертвовал пальцем. Играть теперь не сможет минимум две недели. Ребятам придется временно вернуться к драм-машинке. Он взял сигару в зубы, еле раскопал зажигалку в пиджаке и вдохнул густой дым с никотиновым потоком. Качественно, ничего не скажешь. Незамедлительно он почувствовал, как мозг расслабляется, по сознанию расползается дымка, прямо как и перед глазами. Он блаженно вдохнул и прикрыл глаза. «Не куришь один день и все вытекающие». Он прошелся под подъездом в одну сторону, в другую, по привычке разворачиваясь на каблуках. Со стороны это намного напоминало Шерлока Холмса, задумавшегося над сложной загадкой, но, по факту, тут были только «дела сердечные», как выразился однажды Цой. «Ох, Витя, Витя, что же мне с тобой делать?» — думал Густав. Он посмотрел на поднимающуюся Луну. Небесное тело никак не могло ему помочь, но наблюдение за ним всегда успокаивало. Как и за звёздами. Он прождал так еще пару часов, то и дело подумывая вытащить пару цветков и погадать на любовь, как это делают сентиментальные дамы. Любит-не любит, да и что с того? Любить все равно нельзя. Что же делать?.. Решение пришло ещё через час. Время позднее, Витя, наверное, решил остаться у Каспаряна. Смысла здесь шататься больше нет. Густав открыл подъездную дверь и вошёл внутрь. А если они уехали из столицы пораньше и Витя давно уже спит? Тревожить его сон тем более не хотелось. Георгий поднялся на нужный этаж и вставил цветы в дверную ручку. Поправил обёртку и оставил повисший букет. Он долго ходил по городу, потеряв счёт времени. Коньяк из бара не помогал, а только усугублял положение. В итоге Густав решил-таки поехать домой. Автобусы сейчас не ходят, оставалось только ждать такси. Их не было, но не так далеко располагался вокзал. Там не могло не быть водителей, ищущих клиентов. До вокзала он тоже добирался черт знает сколько. Там нашел глазами знакомую машину. — Вечер добрый, а вы здесь что делаете? — спросил его таксист из окна машины. Это было именно то авто, которое докинуло его до цоевского дома. Слава всем богам, этот мужчина и не подозревал, где живёт Витя. Иначе возникла бы масса вопросов. — Да, добрый... вечер, — с промедлением ответил Густав. — Куда путь-дорогу держим? — спросил таксист. — На этот раз домой. Довезете? — будто бы он мог отказаться. — Если адрес назовёшь — обязательно. — Спасибо, — Густав завалился на заднее сиденье, продиктовал адрес и откинул голову назад. День был довольно долгим, вечер — тем более. Таксист, видимо, увидел его состояние и решил не тревожить разговором. Мысленно Густав был ему за это благодарен. Доехали довольно быстро, пробок не было. Да и какие в такое время пробки? Пустая дорога, свежий воздух и мелькающие фонари. На этот раз Густав оплатил проезд уже деньгами. Еле переставляя ноги, он, пару раз споткнувшись, все-таки достиг нужной квартиры. Скривился, когда дверь скрипнула — звуки сильно били по мозгам. Медленно пройдя половину квартиры, дабы не свалиться нигде, он достал бутылку пива и, практически залпом, вылил в себя содержимое. Пол литра — это, конечно, не так много, но, для стремительно теряющего силы барабанщика — самое то. Развернувшись на каблуках по привычке, он все-таки упал, но спасибо тем, кто поставил здесь кресло. Пару минут полежав так, Густав все-таки нашел в себе силы подняться, снял пальто, умылся и пошел переодеваться. Бросив жакет болтаться на дверной ручке, он заметил горящую Красную лампочку на автоответчике. Подошёл к нему и нажал на соседнюю с лампочкой кнопку. Поначалу звучало шуршание плёнки и больше ничего. Потом из автоответчика донесся голос Цоя: «Ну ты представь себе! На вокзале уже не осталось билетов, все места проданы! Ты подумай, даже в плацкарте! Нет, ну как это могло произойти именно сегодня? В общем, мы прибудем завтра утром, не скучай! Уже купили билеты на пять, придется подорваться. Ехать около шести часов, поспим заодно, но, я надеюсь, будет быстрее. Давай, до встречи!» и на всю квартиру раздался пронзительный писк аппарата, говорящий о том, что кассета закончилась. Густав без сил свалился на кровать и сразу заснул. — Просыпайся, спящая красавица! Нечто сорвало одеяло с Густава, от чего он поëжился и все-таки решился открыть глаза. Прямо перед ним стоял Цой, собственной персоной. — Доброе... утро? — спросонья произнёс Густав. — День, день. Уже час дня — ответил Витя. — Ты чего ещё спишь? Мое сообщение видел? — Да... да, я прослушал. И давно ты здесь? — Во-первых, не «ты», а «вы» — Юра сейчас чай заваривает. А во-вторых, мы тут уже около часа. Ты во сколько спать лег вообще? — В... Не помню, после полуночи точно. — Ладно, поднимайся давай, у меня есть одна мысль, — протараторил Витя и ушёл из комнаты. Густав переборол себя и, наконец, встал с кровати. На часах и правда был полдень. Он умылся и, все еще щурясь от яркого Солнца в окне, прошагал на кухню. Там сидел Каспарян и настукивал что-то, напоминающее «Мы хотим танцевать», по столешнице. Витя курил в окно. — Ну, наконец-то, — протянул Юра. — Мы уж думали — не проснешься. — И не дождешься, — ответил Густав и присел за стол. — Ваш завтрак подан, — торжественно произнёс Юра и поставил на стол чашку чая. А за ним последовали пирожки в бумажном пакете. — Спасибо, — сказал Георгий, — не ожидал. — Витькина инициатива, его и благодари, — отмахнулся Каспарян. — Спасибо, — он повернулся к Цою и посмотрел на него. — Да, кстати, Вить? — Что? — тот обернулся. — Ты говорил, что у тебя какая-то идея. Что ты имел ввиду? — Густав заинтересованно подался вперёд. — Как бы тебе сказать... В общем, нам предложили концерт. Только он будет не как раньше. — В каком это смысле? — Это что-то вроде юбилейного концерта. Мы как бы приглашены. Сыграем пару песен, потом — застолье. — Один продюсер решил внести пафоса в свой праздник, — пояснил Юра. — Ага... — Густав задумался. — И в чем проблема? — Ну, видишь ли... — начал было Цой. Но его перебил гитарист: — Витя хочет отказаться и устроить квартирник. Никаких камер, просто посидим по-дружески. «Алису» пригласим, «Аквариум» и остальную тусовку. — А, ну, почему нет? — не понимал Гурьянов. — Просто на празднике у нас могут появиться новые возможности, а на квартирнике ничего особо не изменится. — Угу — подтвердил Каспарян. Густав задумался. Потом хмыкнул и произнес: — Ну, почему бы нет? Мы-то в любом случае пробъемся! — он откусил пирожок и продолжил, уже жуя. — Тем более, мы давно не собирались, было бы круто устроить такое. Витя прямо загорелся. Он потушил наполовину стлевшую сигарету и подсел за стол. — Так ты не против? — с надеждой переспросил он. — Только за! — без тени сомнения ответил Гурьянов. ****** Город мерцал яркими огнями, повсюду горели гирлянды, неоновые вывески, из колонок на улицах доносилась громкая музыка. Гурьянов шёл и напевал соответствующую ситуации песню, а, заодно, и одну из любимых. — Видели ночь, гуляли всю ночь... — До утрааа! — подпевал Цой. Они гуляли по ночному городу и этот момент был таким волшебным, что казался сном. Забвением. Раем. Они с Витей вдвоём блуждали среди старой архитектуры, пританцовывая. Голова, наконец, отдыхала от безумных мыслей, а сам «слегка сумашедший» Густав отплясывал твист посреди культурной столицы. В какой-то момент они забрели в ранее неизвестный двор. Надпись на здании гласила: дом 24 по ул. Шпалерной. Судя по табличке, соседнее здание относилось к КГБ. Значит, шуметь не стоит. Но вино в крови заиграло новыми красками, когда Витя подбежал к дереву. — Зацени, я Юра, — он обхватил дерево и начал делать вид, будто исполняет соло на гитаре, при этом исполняя своим мелодичным голосом: «Тун тун тудудудун тудудудудун тудуду ду дун дун ту ду дун». Это выглядело так смешно и абсурдно, что Густав не смог сдержать смех. Он подошёл к соседнему дереву и принялся пародировать Игоря. Сначала просто перебирал воображаемые струны, после — стал прыгать в ритм песне, играющей в головах обоих. Цой заливисто рассмеялся. Боже, у Вити такой красивый смех! Кто бы знал, что Густав может растаять, не доиграв шуточную сценку. Дабы не подать виду, он отпрянул от дерева. Песня в головах прервалась, это было очевидно. Будучи навеселе, Густав решил отыграть ещё один театральный номер: он сделал вид, будто разминается перед сложным трюком, потом пару раз подпрыгнул и принялся за работу. Он поклонился, встал в стойку и начал танцевать. При этом, из его уст раздавалось: «пам пам пам па ра па рам рам рам пам пам па ра па пам пам». Цой сразу узнал в этом незамысловатую мелодию известнейшего танго — La Cumparsita. От этого он рассмеялся ещё сильнее. Да так сильно, что аж глаза заслезились. Потом успокоился, медленно подошёл к замершему на месте Густаву, положил одну руку в его, другую — на чужое плечо и произнёс: — Ну, давай, джентельмен. Попробуем потанцевать. Густав оторопел. Он мысленно сделал себе пометку поменьше тормозить и сделал шаг. Цой отступил, предоставив возможность Георгию вести в этом танце. Тот принял инициативу. В сознание запрыгнула капелька безумия, но долго ей не пришлось скакать. Смешавшись с его легким сумашесивием, она расплавилась, как на раскаленной сковороде, проникая всё глубже и глубже, и, в конце концов, достигая конечной цели — души. Эта долька безумия растворилась в уже бесповоротно сошедшем с ума человеке. Они кружились в танце ещё долго, несмотря на то, что композиция не превышала и трёх минут. Когда выдохлись, оба повалились на землю. Густав по привычке подложил руки под голову, Витя же лег ему на грудь. Стало вдруг страшно, что он может услышать сильное сердцебиение. Но их сердца стучали в такт, поэтому Витя ничего не заметил. Он смотрел в ночное небо, потом крикнул: «Смотри, падающая звезда!». Как ребенок, ей богу. Густав успел заметить её и, по классике, загадал желание. Но вдруг от чего-то стало так больно, прямо невыносимо. Ведь желание его было слишком невероятным. Несбыточная мечта, о которой остаётся думать, как о красивой сказке. ****** Квартирник прошел на «ура». У тех, кто горланил песни, уже болели связки, а пальцы играющих устали от струн. Оставалось только выпить чутка и расслабиться. Музыку слышно было даже на улице, гул голосов повсюду. Атмосфера праздника пьянила, хоть Густав к своему бокалу и не притрагивался. Дачу для тусовки предоставил Каспарян, на этот раз он нашел неплохое местечко. На улице людей почти не было, только Петя Самойлов курил, что-то напевая. Густав пошел в другой конец двора и тоже закурил. Он вспомнил, как Цой вёл себя утром пару дней назад. Точнее — днём. В тот самый день, когда они приехали из Москвы. По какой-то, не до конца понятной Георгию, причине Витю очень волновало его мнение. Именно в тот день. Именно когда они вошли в его квартиру, открыв дверь запасным ключом. Густав доверял Вите и «почетно» на одной из репетиций вручил ему ключ. На всякий случай: вдруг, он свой потеряет. А потом Густав вспомнил мягкое прикосновение к его волосам, уже на другой репетиции. Его фантазия разыгралась до того, что ему начало казаться: его чувства взаимны. Он слишком долго терзался подобными мыслями. Густав сделал последнюю затяжку, выбросил сигарету и дал себе пощечину. Потом другую. И третью. Иллюзия медленно начала рассыпаться. Он развернулся и быстрым шагом пошел в сторону дома. По пути ему попался Самойлов, заинтересованно наблюдавший за Гурьяновым все это время. Он вскинул одну бровь. — Что? — Что-то случилось? — участливо поинтересовался Петя. — Отчасти, да, — буркнул Гурьянов и собирался войти в дом, как его остановили: — Давай на чистоту. Я же вижу, что что-то не так. — «Проницательный, мать его». Петя усадил его на лавку-качалку, стоящую на веранде. — Можешь мне доверять. — Это с чего еще? — Настала очередь Гурьянова вопросительно выгибать бровь. — Как участник ритм-секции участнику ритм-секции. — Весомый аргумент, — усмехнулся Густав. Не долго думая, он решился рассказать. Но, естественно, он будет привирать. О таком нельзя говорить откровенно. — Откровенно говоря... — «Началось», подумал он и продолжил. — В общем, нравится мне кое-кто, но ты помнишь: «ритм-секция ритм-секции». Так вот, вместе нам быть... Ну, скажем так, не суждено. Этот человек будто с другой планеты. — Не томи, как её зовут? — задал ожидаемый вопрос Петя. — Её? Вик-тория, — Густав, очевидно, затупил. Естественно было ожидать подобного вопроса. — Не пытайся вспомнить, ты её не знаешь. Она не из тусовки. — Понятно. Так а в чем проблема? — «Ох, Пётр Сергеевич, если б вы знали, как все непросто». — Не могу я к ней поступиться. Она мне вроде и доверяет... — Густав приостановился, подбирая слова, — но она не тот человек, который понял бы меня. В этом плане. — Я понимаю, — сказал Петя и дружески хлопнул Гурьянова по плечу. — Но я верю в тебя, попробуй рассказать. Если она «С другой планеты», как ты выразился, то... Наверняка, поймет. Просто ты не до конца это осознаешь. Удачи! — И он оставил Густава одного на веранде, а сам отправился в помещение. Густав сидел. Сидел и размышлял над услышанным. «Если «с другой планеты», то поймет» — так сказал Самойлов. Но стоит ли ему доверять в этом деле? Это будет довольно тяжело. Что ему делать с Виктором, с этим ангелом, вылетевшим из котельной? К нему так просто не подступиться. Нужен план, причем хороший. А если пустить все на самотек? Наверное, так даже лучше. Витя увидит его настоящего, если он выскажет все сходу. Стоямба. А как он вообще собирается это делать? Рассказать обо всем? Нет, категорически нет, это очень плохая идея. Он не будет никому больше об этом говорить, тем более никаких признаний! Что он собирался делать дальше? Пришлось бы уйти из группы. Витя его точно не выгнал бы, но, представив бурю эмоций у него внутри, Густав решил, что, в таком случае, сделает это самостоятельно. Так будет лучше для всех. О чем он вообще думает? Это произойдет только в том случае, если он признается, а признаваться он, уж точно, отказывался. Значит, пока все хорошо. Насколько это слово вообще может подходить в данной ситуации. А оно не подходило. Вот вообще никак. Витя сейчас, наверное, сидел у камина и перебирал пластинки, что нашлись в доме, а он сидит тут, мëрзнет и губит себя в размышлениях. Вечер выдался холодным, он и правда весь продрог. Ладно, спокойно. Как там пелось? «Мои друзья идут по жизни маршем», точно! Значит, не следует от них отставать. Густав вошёл в дом и увидел небольшую компанию, играющую в карты. Некоторые из них медленно потягивали вино, среди них был и Самойлов. На полу у двери разбросаны были осколки бутылки — кому-то не повезло. Многие разбрелись по комнатам и давно дрыхли. Витя с Юрой, как и ожидалось, сидели у камина и что-то обсуждали. Лицо у Вити было грустное, выражение отчаяния, смешанное с горем. Что же могло произойти, пока его не было? У Густава кольнуло сердце. Витя сидел и рассказывал что-то, находясь в таком состоянии, Каспаряну — не ему. Оба, само собой, были не трезвы как стëклышко, но Юра сидел с очень серьёзным лицом и внимательно слушал. В какой-то момент он прервал цоевскую тираду фразой: — Ну, он-то об этом не знает? — Я понятия не имею, — отвечал Цой, — но, надеюсь, что не догадывается. Дальше Густав предпочёл не слушать. Интерес, конечно, тяжело было побороть, но подслушивать категорически не хотелось. В обычной ситуации — нормально, но, по отношению к Вите, это казалось предательством. Он прошёл мимо и сел в кресло, стоящее в другом конце комнаты. Оттуда не было слышно разговора Вити и Каспаряна, но отлично видно их лица. Юра принимал все более обеспокоенное выражение, а Цой сидел все таким же поникшим. В один момент Юра взял его за плечо и, по видимому, попросил посмотреть на его. Его взгляд был уверенным, в отличие от цоевского. Он что-то сказал, от чего глаза у Вити округлились. Он посмотрел в сторону Густава и они встретились взглядами. Это настораживало. Витя снова повернул голову к Юре. Тот продолжил что-то вещать. Потом он поднялся, следом встал и Цой. Он снова положил руку ему на плечо, затем притянул и крепко обнял. Витя прямо обмяк. Потом отпрянул, снова повернулся и решительно направился к Густаву. Тот сидел, ничего не понимая и просто пялясь на уверенную фигуру, в которой только что не было и частицы этой уверенности. Витя подошёл, наклонился к уху Георгия и шепнул: «Надо поговорить», а затем развернулся, схватил куртку и вышел из дома. Гурьянов направился следом. Он накинул пальто на плечи, достал из кармана перчатки и, надевая их, вышел на улицу. Ветер тут же ударил в лицо. Густав поискал глазами необходимого ему человека и, заметив движение у мангала, направился туда. Последние угли медленно догорали, а рядом стоял Цой и наблюдал за этим. — Что ты хотел? — спросил Густав. — Пойдём присядем, — проигнорировал вопрос Витя и направился к лавке. Тяжело опустившись на неё, он сказал: — В общем, дело сложное. Есть проблема. Густав моментально напрягся. Что могло произойти? В голове не было ни единого предположения. Она внезапно опустела, стоило им остаться наедине. От былой уверенности Цоя не осталось и следа, теперь он снова казался потерянным и очень ранимым. Он достал сигареты, но не смог найти спички. Густав незамедлительно обшарил карманы и предоставил свою зажигалку — новенькую Zippo. Витя благодарно кивнул и глубоко затянулся. С облегчением выдохнув дым, он продолжил. — В общем, дела обстоят так: мы с Юрой сейчас поговорили, ты, наверняка, видел. Он сказал, что если не сейчас, то никогда. Ты знаешь, он в таких делах разбирается. — Густав не понимал,в каких именно делах разбирается Каспарян, но согласно кивнул. — Так вот, не хочу с этим тянуть и... Черт, я даже не знаю как выразиться. Ты прости меня, Гош, правда прости, — У Гурьянова внутри всë сжалось. — но от меня здесь мало что зависит, — продолжал Витя, уже выбросив слишком быстро скуренную сигарету куда-то на землю. — Точнее, нет, черт возьми, ещё как зависит! Только от меня. Или не только. Я уже совсем запутался, понимаешь, Гош? — Ох, как же Гоша его понимал. Понимал, как никто другой — сам в себе разобраться не может. — Но да ладно, правда, зря тяну кота за хвост. В общем, я люблю тебя, Гош. Просто знай это. Нет, не надо ничего говорить, я все понимаю. Не уходи хотя бы из группы, ладно? Ребят не хочу подводить... В этот момент к Густаву пришло осознание. Пришло и ударило а гигантский гонг прямо в голове. Он не верил своим ушам. Перед глазами так и плыла красная строчка: «Не может быть. Не может быть. Этого просто не может быть!» Он хотел было попросить Витю повторить сказанные секунду назад слова, но понял, что это чертовски плохая идея. Сейчас Виктор нуждался только в одном — во взаимности. И она была. Но пока ещё себя не проявила. — Витя... Вить! Я ведь тоже тебя люблю! Да я же ночей не спал, думал об этом постоянно! Вить! Да я жить без тебя не могу! Ты слышишь? Жить не могу! — он сделал шаг вперед, оказавшись слишком близко и вплотную прижался к Вите, обвив его своими руками, — Вить, ты не представляешь, как я этого желал. — он пробубнил последние слова в макушку Вити, зарывшись носом в его волосы. — Я ведь даже мечтать не мог о таком повороте! Цой немного опешил. Он сомкнул руки за спиной Густава, который опять стал простым Гошей, мучавшимся всё это время от бесконечных чувств. Вдруг Цой засмеялся. Снова так задорно, заливисто. — Я ведь и подумать не мог, что такое может произойти, — произнёс тихо Витя и потянулся руками к лицу Гоши. Он обвёл пальцем губы того и поцеловал его. Гурьянов снова растаял. Но теперь от истинного наслаждения. Как же это было прекрасно! И вкус сигарет нисколько не портил поцелуй. Это было очень нежно, трепетно и невероятно приятно. Просто невероятно.