в Париже.

      Париж — город любви и тлеющей сигареты рядом с букетом вянущих роз. Попытка бросить курить растворяется вишнёвым паром новых зависимостей, зато вишня напоминает её. Сегодня ночное небо кажется полотном, по которому разбрызгали белые капли с кончика кисти. Находиться в этой картине приравнивается к желанию остаться здесь навсегда. Хочется бесконечно танцевать под пластинку на граммофоне, но вино давно закончилось, оставаясь красными следами её помады на бледной шее. Прохладный ветер, кажется, способен принести к ладоням круглую луну на кончике Эйфелевой башни. Эти дни наполнены приятным волнением, но чувство, что всё это просто сон, не даёт покоя и протягивает пачку Парламента, от которой приходится отказываться десятый год и снова в течении чего-либо возвращаться.       Квартира мечты впервые становится реальностью, когда в неё переезжает она, и пытается сконцентрироваться над учебником французского, но потом вновь отвлекается на кружку чая или бестолковую идею научиться делать оригами, которую приходится ловить на одном взгляде, и вновь возвращаться к книге. Общий шкаф становится препятствием, но не позволяет разгореться ссоре, когда под её стопками юбок невозможно найти свою единственную. Злая серая кошка постоянно перетягивает на себя всё внимание когда обнимаетесь, а потом ещё и ноги твои царапает; но это почти не обижает, когда её любимый взгляд смотрит так счастливо и зовёт с собой в бесконечно радужный мир, где, кажется, только они вдвоём. Ну, и надоедливая зверюга.       Ждать первую встречу так долго, чтобы за два дня не показать все достопримечательности Парижа, отложив работу — грех, поэтому они обошли уже всю Францию и Хэ Сюань снова отметила, что не найти места красивее, чем в объятиях Ши Цинсюань ну, или между её ног. Франция создаёт ассоциацию с любовью, потому что по ней они гуляют вместе, держась за руки. Надо отдать должное, что поцелуем она говорит на французском в разы лучше, чем когда просит кружку переслащенного кофе. Они зайдут в книжный, чтобы выйти с сопливым романчиком, который Хэ Сюань прочтёт на ночь. Вернутся в свою квартиру мечты ближе к вечеру. Их встретит жалобное мяуканье и по квартире разнесётся мягкое, и до потери пульса любимое хихиканье.       Взгляд падает на часы, когда стрелка бьёт два. Спать не хочется, но одновременно не хватает сил даже на то, чтобы взять в руки телефон. Остаётся сидеть, наслаждаясь, наверное, атмосферой и мыслями, что старания не прошли даром, а годы не ушли в бесполезный поток упущенного времени.       Париж. Лост Мэри. Открытое окно. Привкус вина. Но чего-то не хватает.       Кого-то.       — Холодно, для босых прогулок в халате.       Мягкие черты лица хочется моментально огладить тыльной стороной ладони, пройтись по каждой линии, спуститься пальцем вниз по шеи, совсем слегка щекоча нежную кожу. Взгляд искренний и даже не верится, что вся его любовь принадлежит только тебе. Только ты собираешь её сполна, потоком энергии разливая от макушки до ступней: дрожь конечностей и спазм внизу живота, который люди почему-то называют «бабочками». Хэ Сюань никогда не могла назвать физическое ощущение влюблённости приятным: такое чувство, будто тебя переполняют эмоции и это действует, как выхлебать за несколько часов десять кружек кофе. Этот прилив хочется выплеснуть в какую-то активность и просто сидеть уже невозможно, но если остаётся хоть какая-то трезвость мыслей, ты продолжаешь сидеть на стуле, потому что это не седьмое небо, где хочется обвалять все облака.       Но с небес падать быстро, поэтому лучше продолжать стоять на земле, как Ши Цинсюань. Она поднялась на цыпочки, когда по ногам пробежался ветер. Изящные ручки придерживают края бархатного халата, который ей чуть не по размеру, ведь принадлежит Хэ Сюань. Но, к слову, большую часть её одежды постигла похожая участь. Всё началось с толстовки, ибо холодно было, а потом крадут чуть ли не трусы.       — Одной в кровати холоднее.       Глаза хитро щурятся, когда Хэ Сюань наконец поднимается с кресла близь окну. С каждым шагом Ши Цинсюань приходится приподнимать подбородок, чтобы не упустить нить зрительного контакта. Это гляделки, где проигравший получает приз, ведь поцелуй слаще, когда веки опущены.       Руки Хэ Сюань опускаются на чужую талию. На них трескается чёрный лак — очередной бунт, идиотская затея или просто неудачный маникюр, но в платье с декольте смотрится неплохо. Как раз-таки его она и не сняла, оттого эти бордовые оттенки режут глаза, как светофор, если им тыкнуть в лицо водителю, уснувшему за рулём. Лукавые взгляды встречаются словно на прощание перед тем, как Хэ Сюань наклонит голову, чтобы украсть очередной поцелуй с губ. Ладонь холодная, заставляет выгнуться, когда забирается под ткань, чтобы найти место на линии позвоночника. Пояс забыт на конце постели, поэтому стоит выпустить края халата, как он практически падает с плеч. Пальцы Ши Цинсюань зарываются в пряди, ладони чуть надавливают на затылок, когда она сама углубляет поцелуй.       Не сговариваясь, они одновременно делают шаги к двери: Ши Цинсюань пятится назад, а Хэ Сюань вперёд. Небольшой коридор, и вот уже они закрывают дверь в спальную, потому что Ши Цинсюань её кошка очень смущает, а ведь эта зверюга та ещё вуайеристка.       Как только Ши Цинсюань опускает руки, халат моментально падает вниз. Хэ Сюань не сдерживает себя в удовольствии оторваться от поцелуя, чтобы просто полюбоваться любимым телом. Но, видимо, не сегодня. Ши Цинсюань оказывается за спиной слишком мгновенно, чтобы удержать её перед собой и насладиться, как картиной в галерее какого-нибудь Леонардо да Винчи. К слову, улыбка Моны Лизы не настолько прекрасна и загадочна, как одно движение уголков губ Ши Цинсюань: за ними скрывается столько чувств, сколько в одном человеке не уместится, а уж в картине тем более. Надо влюбляться, чтобы разглядеть подобное. В полотно с нарисованной женщиной влюбляться странно. В принципе, Хэ Сюань не понять, как можно влюбляться в любого человека (нарисованного или нет), кроме Ши Цинсюань. Иногда кажется, что любовь существует только благодаря этой девушке: Париж без неё уже не кажется таким романтичным, бриллианты становятся бессмысленными, а кружевное бельё теряет суть.       Но, позвольте, сейчас Хэ Сюань теряет своё кружевное бельё, потому что стянуть красное платье не составило труда, а расстегнуть застёжку лифчика — подавно.       — Проворно.       Ухо обжигает самодовольное хихиканье. Спиной можно почувствовать этот хитрый взгляд, когда пальцы по обе стороны цепляют резинку трусов и задерживаются, прежде чем спустить вниз. Подбородок опускается на плечо, и Хэ Сюань поворачивает голову, чтобы холодным кончиком носа коснуться румяной щеки и получить в ответ лишь недовольное фырканье.       — От тебя пахнет фисташками, — подытожила Хэ Сюань абсолютно будничным голосом, будто они сидят за чашкой чая в деловых костюмах и обсуждают погоду.       Но какой бы ровный тон ни звучал, он срывался на заметную хрипотцу, а грудь прерывисто вздымалась, отчего хотелось выпрямиться, ведь от ровной осанки всегда веет уверенностью. Как жаль, что всю напыщенность могла смести простая инициатива со стороны ахуенной любимой девушки.       Ткань продолжает сидеть, и сколько бы на неё ни давили, никак не спустят. Неожиданно и очень неприятно Хэ Сюань перестаёт чувствовать заботливую хватку чужих рук, а спустя секунду и обжигающее шею дыхание. Обернуться Ши Цинсюань не даёт тоже, ловко разворачивает, сжимая кольцом запястья. Лисий взгляд встречается с недоумевающим. Приятно, наверное, понимать, что в твоей власти девушка, которая любому может подошвой лицо растоптать.       Ши Цинсюань вновь становится на носки: её шаги уверенные, когда она заставляет ими семенить назад. Хэ Сюань чувствует, как её, нежно придерживая под спину, укладывают на прохладные простыни. Одна сторона кровати уже была расправлена, так как там совсем недавно лежала девушка; на тумбочке противоположной же шёл тихий свет от небольшой лампы.       — Вот так вот бросаешь меня?       Хэ Сюань смотрит на Ши Цинсюань снизу вверх. Видимо, ей взаправду нравится это баловство и сейчас она наконец позволяет любоваться собой.       Округлая грудь и затвердевшие от возбуждения соски. Бровь неосознанно приподнимается, словно в желании изучить поближе, попробовать на себе. Прекрасное тело, которое хочется просто знать. Запомнить каждый изгиб и каждую родинку. Хочется рассыпать поцелуями, не оставив даже шанса на голый участок. Хочется просто забрать её себе и никому не отдавать. Она кажется идеалом и моментами Хэ Сюань сама думает, что, возможно, недостойна даже дышать рядом с величием красоты. Фарфоровая ваза, которую можно только рассматривать, как и сейчас. Коснуться попросту страшно. Впрочем, кто тут смелее и так становится ясным, когда матрас послушно прогибается под руками. Ши Цинсюань нависает прямо-таки лицом к лицу. Её смущение выдают только розовые щёки, хотя не исключено, что она просто разгорячилась от таких ночных шалостей.       — Как же я тебя брошу? — она улыбается чересчур ехидно и эту улыбку хочется стереть поцелуем.       Хэ Сюань ловко перекатывается, ухватывая под себя и саму Ши Цинсюань, которая пару секунд лежит уже снизу в лёгком недоумении, но не успевает она и рта раскрыть, как её уже целуют.       Более напористо, с мимолётными передышками, чтобы ещё раз взглянуть друг другу в глаза, где недавние искорки сменяются языками пламени.       Первое время Ши Цинсюань очень смущалась, но это прошло настолько быстро, что Хэ Сюань, кажется, глазом не успела моргнуть, а её уже с интересом лапают за грудь.       Губы мажут по подбородку, спускаясь краткими касаниями к шее: сначала несильный засос остаётся совсем недалеко от линии челюсти. Расстояние увеличивается, когда между предыдущим поцелуем посередине, следующий уже штампуется немного выше ключиц и задевает цепочку, на которой меж грудей свисает кулон — подарок при первой встрече.       Хэ Сюань слышит вздохи и всем своим телом чувствует бешеное сердцебиение, когда Ши Цинсюань так изящно выгибается в спине, поддаваясь навстречу каждому прикосновению. Она сама по себе невыносимо тактильная, а когда её тело одаривают такими ласками, ей хочется принимать их на себя, молить о том, лишь бы оголённый участок тоже хотя бы легонько задели. Хэ Сюань касается холодным кончиком носа правого соска, выводя им незамысловатые круги. Второй стон звучит куда громче. Ши Цинсюань цепляется за чужие волосы, оттягивает их, но не больно, а совершенно наоборот. Любое нежное взаимодействие с кожей головы (как, к примеру, массаж) доставляет Хэ Сюань невыносимое удовольствие, расслабляет до лёгкой дрёмы на ровном месте. И Ши Цинсюань знает о чувствительном месте, часто пользуется, чтобы отвлечь возлюбленную от работы и заманить в свои объятия.       Девушка сжимает вторую грудь, когда наконец умело обхватывает губами сосок, получая ответные стенания. Ши Цинсюань чувствует как под прикрытыми веками закатываются глаза. Она невольно подтягивает колени к себе, чуть не ударяя ими партнёршу, но вовремя успевает раздвинуть их в стороны. Бёдра отрываются от уже тёплых под ними простыней и стопы скрещиваются вокруг талии Хэ Сюань, которая для надёжной опоры сгибает одну ногу, практически упираясь в Ши Цинсюань.       Пока есть возможность, палец Ши Цинсюань аккуратно поддевает резинку красных трусов и неспешно тянет вниз. Хэ Сюань покорно отрывается от соска, подтягивается выше, придерживает девушку за талию, чтобы вместе с ней перевернуться на бока, во время чего та умудряется подцепить ткань пальцем и спустить бельё на бёдра. А дальше Хэ Сюань уже сама снимает их до конца и они падают с края кровати на пол.       Девушки лежат лицами друг к другу и не могут долго удерживаться на таком расстояние, вновь поддаваясь вперёд и настолько резко впиваясь в губы, что это можно охарактеризовать скорее ударом, а не поцелуем, но это сглаживает нежные объятия, которые они так любовно спускают с талии, а после одновременно сжимают в ладонях ягодицы, отчего не могут сдержать смешливых улыбок сквозь борьбу языков.       — Шестьдесят девять? — звучит слегка нагло.       — Хэ Сюань!       Доносится чуть слышное фырканье. Они снова крутятся, подворачивая под себя одеяло: Ши Цинсюань снова оказывается на спине, а Хэ Сюань усаживается рядом. Девушка с готовностью закрывает глаза и вжимается затылком в матрас, когда чувствует, как длинные пальцы скользят по низу живота, спускаясь по лобку и наконец несильно касаясь клитора. Для тела это является неожиданностью и оно мимолётно содрогается, а ноги моментально раздвигаются, колени практически достают до простыни. Третий стон звучит слаще и громче всего. Она продвигается вперёд, средний палец легко проникает во влагалище и Хэ Сюань может отметить, насколько её возлюбленная мокрая. Указательный добавляется практически сразу, сначала входит по вертикали, двигаясь больше вглубь, но быстро меняет на горизонталь и два пальца уже совсем скоро проходят беспрепятственно.       — Блять, — можно чётко расслышать между стенаниями.       Стоны считать уже попросту было невозможно. Ши Цинсюань запрокидывала голову насколько это было возможно, руки сжимали ткань одеял, а зубы прикусывали нижнюю губу. Одно это зрелище доставляло удовольствие, но по Хэ Сюань так и не скажешь: её взгляд был абсолютно нейтральным. Она словно была просто заинтересована в реакции, хотя это абсолютно не так; просто то, что творится внутри, она не способна передать внешне.       Третий палец входит плавно, вместе со средним и указательным. Стенки снова кажутся узкими, но ненадолго.       И всё же, проникновение — это не то удовольствие, пусть Ши Цинсюань уже давно хнычет от малейших движений в ней. Это сосредоточение на эмоциях, физическое удовлетворение наступает, когда особое внимание уделяется клитору. Пальцы выходят, поднимаются выше, и легко надавливают на нужную точку, отчего всё тело опять содрогается. Круговые движения плавные, размеренные, но чем выше Ши Цинсюань подаёт тазом навстречу, тем быстрее работает рука.       Стоны звучат чересчур громко: кажется, она вот-вот может сорвать голос. Прошло всего ничего, но девушка уже чувствует, как закатываются глаза, а от стимуляции состояние граничит между впадением в полную истому, выплеском всей энергии и чрезмерной усталостью. Как только Хэ Сюань видит, что Ши Цинсюань достигла пика, она медленно замедляется, прежде чем не остановиться до конца.       Единственная лампа тухнет, они обессилено падают на подушки. Ши Цинсюань подползает ближе, обустраивая свои руки на чужой талии.       — Я люблю тебя.       — Спи.       Минутная тишина и в ответ наконец доносится:       — Я тебя тоже.