Бесит(?)!

      С самого старта экспедиции, с первого же дня, полковник Мон-Со бесил невыносимо. Мундиром своим без пылинки-соринки, комбинезоном форменным, под горло застёгнутым, зализанной причёской волосок к волоску, выхолощенным выражением лица и абсолютной исполнительностью. Непогрешимостью вечной демонстративной. Идеальный менвит, тварь такая.       Звёздный штурман в своём стыренном у инженеров комбезе и в лётной куртке поверх нарочито забил на уставную стрижку в первый же год полёта, завёл привычку открыто ухмыляться, которой до того в жизни не имел, и, несмотря на наличие электронной читалки с почти пожизненным запасом литературы, начал таскаться с бумажными книгами. Просто потому что генеральского ординарца это раздражало.       Глупо, конечно, по-детски, но Кау-Рук откровенно ликовал, когда на каменной роже комэска проступало выражение почти брезгливого непонимания. Собственно, созерцать, как тает массив холодного безразличия в льдистых глазах ему понравилось настолько, что вскоре от пассивного выбешивания от перешёл к активным подначкам. Пытался сперва быть тонким, но до Мон-Со то ли не доходило, то ли не пронимало. Что ж, штурман с готовностью усилил напор и своего добился: от одного его присутствия айсберги в серых радужках грозно щетинились пиками острых игл, а ровную линию строгих губ начинали дёргать мимические тики.       К десятому году полёта забава Кау-Руку изрядно приелась, но раздражать Мон-Со вошло в привычку настолько прочно, что штурман уже бессознательно крутил и ерошил отросшие волосы, насвистывал мотивы фривольных песенок и лизал палец перед тем, как шумно перелистнуть очередную страницу очередной бумажной книги.       На Беллиоре всё стало проще и при этом сложнее. Проще — потому что на смену скуке пришли интерес и любопытство первоисследователя. Потому что появились факторы отвлечения: цвета, звуки, запахи, новые пейзажи и виды, неизученные растения и животные, неведомые беллиорцы. Сложнее — потому что Мон-Со остался прежним, наглухо застегнутым, демонстративно непоколебимым и неизменно правильным.       Кау-Руку неимоверно хотелось растрепать эти прилизанные волосы, расстегнуть этот тугой воротник, заставить бледные щёки комэска покраснеть, строго поджатые губы — скривиться, холодные глаза — растопить так, чтоб не смёрзлись нипочём обратно. Это было не привычное желание взбесить, а совершенно иное чувство. И звёздный штурман, привыкший к безнаказанности, вновь отправился дразнить вечного противника в затянувшейся чересчур игре. А если повезёт, то и выводить их игру на новый уровень.       Мон-Со удалось застать на кухне после ужина. Арзаки давно были разогнаны по палаткам, ординарец генерала же, очевидно, занимался проверкой помещений, рекомендованной Уставом. Кто бы сомневался, что даже рекомендации для этого поборника правил будут к сведению приняты и к исполнению обязательны.       Штурман вот не сомневался ничуть. Потому и чувствовал себя хозяином положения, небрежно рассевшись на кухонной тумбе и шумно отхлёбывая из узенькой порционной бутылочки минеральную воду. Ещё с Рамерии, прекрасно. Особенно после двух почти десятилетий в условиях постоянной экономии воды, вращавшейся в замкнутом цикле потребления, сбора, очистки и повторного использования. Мон-Со холодно посмотрел на сослуживца, и штурман ещё и ногу на ногу закинул, непринуждённо отставил бутылку в сторону. Довольно отметил, как дрогнули недовольно крылья породистого носа. Да, прекрасно.       — Мой полковник, — сладко протянул Кау-Рук, одной интонацией превращая уставное обращение в издёвку, — а вы идеальный менвит — везде?       И очень красноречиво скосил глаза вниз, к ширинке форменного комбеза. Мон-Со определённо взбеленился моментально — ни единый мускул на лице не дрогнул, но глаза выдали. Однако удар принял стойко и парировал.       — А вы что, хотите проверить, мой штурман?       — А вы что, готовы продемонстрировать? — не отступился Кау-Рук.       Комэск тоже не сдался, только зрачки сузились.       — Готов, — процедил хищно, почти голодно.       — Тогда я не откажусь проверить, — азартно заявил штурман.       Чего не ожидал, так это что его впечатают в косяк моментально боевым захватом. В глазах от удара затылком на миг потемнело, лопатки ожгло краткой болезненной вспышкой.       — Проверяйте, — мимоходом сдвинув магнитный затвор на двери, милостиво разрешил Мон-Со, лениво накрутил волосы сокомандника на кулак и с намёком потянул вниз.       Кау-Рук по стеночке сполз, опускаясь на колени. Ошеломление сменилось жадным предвкушением. Серьёзно? Вот так просто Ледышка раскололся? Чуть помани — и готово? Семнадцать лет воздержания шибанули по мозгам враз, наглухо заткнув инстинкт самосохранения. Пальцы уже сами расстегнули ширинку, скользнули по пламенно горячей коже, оттягивая в сторону бельё.       Мон-Со понадёжнее перехватил его за волосы и ткнул лицом к себе в пах, уже не намекая, а предъявляя однозначное требование. Штурман непроизвольно вдохнул солоноватый запах и на автомате же облизнулся. Гордо восставший перед его носом член заметно дёрнулся.       Хотелось, конечно, ещё немного «дорогого» сослуживца побесить, но целостность скальпа была дороже, так что Кау-Рук временно поступился привычными остротами и занял рот кое-чем поинтереснее. Комэск хрипло вздохнул от первого касания языка, но больше не издал ни звука, только дышал тяжело с чуть слышным присвистом. Во всяком случае, пока штурман пытался вобрать — и правда идеальный, здоровенный, ровный и толстый, издевается он, что ли?! — член до основания. Может, конечно, Мон-Со и после этого хранил гробовую тишину. А может, в голос орал. Кау-Рук, признаться, этого не заметил: всё его внимание было полностью отдано попыткам хоть чуток кислорода урвать, когда его после первого же осторожного сглатывания принялись немилосердно трахать в горло.       Слёзы из глаз, разумеется, хлынули потоком, нос моментально забило. Почему-то тяпнуть охреневшего сокомандника зубами штурману, однако, даже с голову не пришло. Не то чтобы у их игры были какие-то определённые правила, подразумевавшие отсутствие — буквально — членовредительства, но… Но зачем? Сам же напрашивался бесстыдно. Собственно, за этим и шёл. Можно подумать, не знал, чего ожидать стоит; Мон-Со в способности на нежности не заподозрил бы даже самый отбитый фантазёр вроде генерала.       Задыхаться и давиться пришлось недолго, комэск и пятнадцати минут не продержался. Пошатнулся, спустил в горло. Член его, блестящий от слюны и не до конца проглоченного семени, продолжал торчать уверенно, пунцовая головка чуть подсачивалась преэякулятом.       — Я не убеждён, — заявил Кау-Рук, как только смог хоть чуть-чуть продышаться.       Собственное возбуждение снесло фильтр между мозгом и языком, и без того работавший через сто раз на сто первый. Мон-Со заметно разрумянился. Хотелось большего. Хотелось по-настоящему.       О том, чтобы встать на ноги, он не успел и подумать. Мон-Со легко поднял штурмана за шкирку, практически вытряхнул из одежды и жёстким захватом с плеча перекинул на стол.       — Смазка есть? — уточнил деловито.       Пару секунд Кау-Рук только и мог, что моргать ошалело, разглядывая плывущую в глазах столешницу.       — Крем для рук, может, стандартный? — предположил неуверенно. — В кармане лётки. В левом.       Комэск кивнул, оперативно обыскал поднятую с пола куртку и небрежно уронил её обратно, как более не достойную его внимания вещь. Трофейный тюбик крема аккуратно раскрутил, без церемоний приставил к заднице штурмана и щедро выдавил как бы не треть.       — Ноги шире, — приказал коротко. — Живо.       Кау-Рук поспешно раздвинул ноги и на всякий случай прогнулся в пояснице. А то Хоо его знает, чего от комэска ждать. Вот как решит сейчас без сантиментов и прелюдий вставить свой агрегат… Ладно что не насухую, хотя травмы с таким размером всё равно возможны.       Мон-Со, на счастье штурмана, решил всё же снизойти до подготовки партнёра. Может, конечно, о собственном комфорте заботился, а вовсе не о целостности чужой задницы. Растягивал, во всяком случае, быстро и грубо. Кау-Рук зажал себе рот ладонью, чтобы сдержать позорный всхлип, а когда комэск начал вталкивать член — всерьёз в руку вгрызся. Больно было не сказать, что нестерпимо, но далеко за пределами пикантного. А Мон-Со ещё и не медлил ничуть, протискиваясь в не разработанный толком сфинктер и с силой шлёпая по ягодицам.       Штурман только собрался, проглотив гордость, попросить партнёра полегче быть, как его обхватили ладонью за шею и вздёрнули наверх, тут же выходя почти полностью, и на новом толчке крик сдержать не удалось. Из глаз аж искры посыпались. Ни о каком возбуждении уже и речи не шло. Мон-Со на удар локтем в грудь только хрипло фыркнул над ухом и моментально заломил руку на болевой. Второй рукой, надёжно перехватив поверх предплечья, зафиксировал ладонь, которой Кау-Рук до сих пор себе рот зажимал. Навалился всем весом и снова качнул тазом, вырывая ещё один полузадушенный стон.       Дёргаться штурман ещё пытался, но уже без особого энтузиазма, больше для порядка. Безрезультатность сопротивления ему была очевидна. Мон-Со вдалбливался ритмично и размеренно, профессионально контролируя захват и подсекая ногу всякий раз, как Кау-Рук умудрялся нащупать хоть какую-то приличную точку опоры. Пару минут штурман искренне мечтал, как за такие дела сослуживцу голову из лучемёта прострелит, но потом боль постепенно отступила, да и расслабиться получилось, наконец, и на смену тянущему нытью пришла переполненность со вспышками неуверенного удовольствия.       Комэск, почуяв перемену настроя, снял захват, вместо этого обхватил ягодицы Кау-Рука и развёл их, старательно вталкиваясь по самые яйца. Штурман рухнул грудью на стол, пытаясь восстановить дыхание. В глазах всё плыло — и от слёз, и от удушья. Руки не держали, ноги подкашивались. По позвоночнику бежали искры, низ живота начинало согревать возбуждение. Оглянувшись через плечо, увидеть удалось только привычный словно чеканный силуэт. Да этот придурок невыносимый даже мундир не расстегнул!       Этого Кау-Рук стерпеть не мог. Выломился в спине, игнорируя новый импульс боли, отозвавшийся в пояснице. Заставил дрожащие руки принять собственный вес. Оттолкнулся и порывисто уцепился за чужие плечи. Сразу в качестве удобной для захвата мишени избирая затылок, переместил на него кисть, не доверяя хватке и изломив для опоры запястье, мстительно провёл несколько раз, чувствуя, как сминается с неслышным шелестом слой геля для волос. Пальцы второй руки уже расправлялись с пуговицами комбинезона. Хоть пару-тройку верхних расстегнуть, насколько дотянется, раз уж полностью раздеться заставить не выйдет. На горло сразу же вновь легла ладонь. Горячая, шероховатая в своей мозолистости. От постоянных набивок стандартный крем, очевидно, не спасал.       Это было… приятно. Не полноценная угроза, но её возможность, вполне реальное обещание. Это будоражило нервы, подхлёстывало возбуждение, залпами триумфального салюта грохотало в ушах наравне с пульсом. Потому что для того, чтобы угрожать, необходимо чувствовать. Потому что для того, чтобы творить то, что творил сейчас комэск, необходимо было этого хотеть. Отчаянно желать. И сдаться желанию.       Упоение на пару с удовольствием расцвечивали монотонный ритм движений Мон-Со сочными нотами. Руки вскоре затекли, и их пришлось опустить, опереться на стол, чтобы ослабить давление острого края столешницы на подвздошную кость. Комэск вполне справлялся с тем, чтобы удерживать партнёра вертикально, и двигался, двигался, двигался, как заведённый, не издавая ни единого стона вопреки подохрипшему уже Кау-Руку, но неровное, с присвистом дыхание обжигало нежную кожу за ухом штурмана, не позволяя его обмануть. Идеальный менвит утратил контроль.       Мышцы подрагивали предчувствием скорой развязки, что никак не могла скрутить, наконец, освобождающей тяжестью. Кау-Рук чувствовал такую же дрожь за спиной, но сам всё не мог сорваться в оргазм. Не в неумолимой размеренности толчков, не в неизменном по силе захвате. Он ещё не выиграл. Этого было недостаточно. Это было не окончательно.       Секунды свернулись сцапавшей себя за хвост змеищей, поток горячего воздуха на шее сбился. Мон-Со подхватил штурмана под бедро, заставив раскрыться ещё шире и параллельно придушивая — то ли рефлекторно усилив хватку, то ли намеренно. Толкнулся быстро и рвано несколько раз в судорожно сжимавшую его задницу и замер, кончая. Отодвинулся, осмотрелся, дотянулся до початой бутылки с минералкой, сделал пару скупых глотков и аккуратно вылил оставшуюся жидкость в раковину. А после толкнул холодное стекло в распухший натёртый анус.       Кау-Рук взвыл, соскальзывая по столешнице влажными от пота ладонями. Знатно приложился скулой, но почти не почувствовал удара. Твёрдая бутылка — это не мягкий достаточно член, пусть и весьма внушительных размеров, а совсем другая сказочка, для которой, по-хорошему, нужна совсем другая смазочка. Вдумчивая и неспешная прелюдия и нормальная подготовка, как минимум, но никак не полчаса активного затрахивания.       Впрочем, семнадцать лет сублимации и воздержания всё же сказались: возбуждение, несмотря на боль, никуда не делось. Более того, вскоре вернулось в прежнем объёме, потому что стимуляция вполне себе продолжилась. Мон-Со снова взял свой любимый монотонный ритм, от которого штурмана уже мутило, и таки дотрахал партнёра до победного. Кау-Рук с обречённым стоном кончил и, абсолютно измученный, остался лежать виском на столе, хотя удерживавшая бедро хватка пропала. Сил не было и ноги свести нормально.       Взгляд на комэска он всё-таки скосил. И едва сумел сдержать повторный убитый стон. Поганый засранец вытащил кипенно белый платок и невозмутимо промакивал им лицо. Не вытирал даже, а именно что промакивал! С-скотина. Потом ещё волосы пригладил, возвращая короткой стрижке неукоснительно строгий вид, вжикнул ширинкой комбинезона, наглухо застегнул ворот и одёрнул мундир. Ещё бы сапоги протёр, пижон!       Валяясь на столе в абсолютно непристойном виде, Кау-Рук особенно остро прочувствовал контраст с «идеальным менвитом». Но хоть как-то положение сменить даже попытаться не успел.       — Такой вид вам больше к лицу, мой штурман, — не скрывая в кои-то веки ехидства, прокомментировал Мон-Со и, приблизившись, одобрительно похлопал заместителя командира экспедиции по щеке. — Без ваших наглых ухмылочек, без ваших вечных шуточек. Оказывается, на что-то хорошее ваш поганый рот всё-таки способен. А задница ваша так и вовсе великолепна. Что ж, смею надеяться, этот урок до вас всё же дошёл.       И развернулся, собираясь уходить. Чётко так развернулся, по-военному, как на плацу. Только что каблуками не щёлкнул.       — Не дошёл, — сипло выдохнул штурман и, откашлявшись, повторил, глядя прямо в глаза обернувшемуся сокоманднику: — Не дошёл. Придётся повторить.       А после расплылся в наглой победной усмешке. Потому что вместо извечного стылого льда в серых глазах напротив моментально вспыхнуло всепожирающее пламя.