tempering

      Все началось год назад и закончилось полгода назад.       Все началось с того, что они не могут быть вместе. Это приносит дискомфорт, боль, обиду, тяжкий груз и чувство омерзения — их отношения никогда не скандировались как «здоровые и комфортные», но для всех они были эталоном красоты и совместимости личностей. Их годовые отношения строились на контроле, грязи и недоверии, так и не найдя ни один здравый компромисс. Неугомонные ревность и собственничество лидировали у них, и ограничивали как зверей в клетке, которым дозволено жить ровно так, как прикажет хозяин. Сукуна — подонок с гиперконтролем, которое легко трансформируется в параноидальные фантазии, Мегуми — самостоятельная стерва, без доли намека на паиньку.       Они не могут быть вместе. На этом они закончили свои отношения.       Они могут быть вместе так — питать шокирующую зацикленность на друг друге, которую не выбить веслом по голове. Их ничего не связывает, они давно вместе не живут и пережили эмоции, — они друг друга проклинают и презирают как кусок дерьма; они готовы поубивать друг друга в центре города. Мегуми готова всегда, когда слышит его имя, засунуть два пальца в рот. Сукуна готов всегда, когда слышит ее имя, закатить глаза.       Мегуми после скандального разрыва с ним вступила в другие отношения через месяц. Сукуна, безусловно, знатно прихуел, но сучку знает: все, что бы не делала, потенциально направлено вызвать его ревность, которая легко рубит леса и сушит океаны, заодно наизнанку выворачивает. Ей было глубоко поебать на такой короткий срок и что чувствует Сукуна по этому поводу — а узнал он, что она шарахается с другим, потому что ему скинули фото, как они гуляют. Конечно, это его взъебало до свиста фляги, но вместе с этим чуть от смеха не уссался, когда увидел, кем его заменила.       Они ненавидят друг друга постоянно, но любят в моменте.       По сей день отлизывая друг другу в ночи, когда никто не видит.       Мегуми перед другими прикрывается наличием парня — который, кстати, ей нравится и внешне, и внутренне, — но перед Сукуной ни один аргумент не работает: он все еще держит метафизический поводок на ее шее, дергая со всей силы от непослушания. Может, все гораздо проще, и Сукуна просто охуетительно трахается до искр в глазах?       Определенно.       Эта игра будет длиться ровно столько, пока горит огонь и живет мотылек.       Им насрать на перегруженную галерею совместными фотками — им не насрать на злоебучую, жгучую, слепую страсть, перекрывающая кислород в мозг, которая льется через все возможные щели, которая завязывает глаза и диктует свои законы. Страсть, которой невозможно переесть. Страсть, которую в силе испытывать исключительно друг с другом.       Мегуми, из раза раз уговаривая себя, умоляя, проклиная и пристыжая, делает это — звонит в звонок в три ночи.       Сукуна, из раза раз уговаривая себя, умоляя, проклиная и пристыжая, делает это — открывает дверь в три ночи.       На ней лонгслив, велосипедки, взгляд исподлобья и готовая на все непотребства кожа.       На нем лишь серые спортивки.       — Простенько. Меньше буду мучиться с одеждой.       — Ты опоздала на полчаса.       — И что?       — Я бы успел уже дважды тебя трахнуть, если, блять, не трижды.       Сукуна теряет ангельское терпение с молниеносной скоростью: затаскивает Мегуми в свою квартиру, закрывает дверь изнутри и впечатывает ее в эту самую дверь. По доброй воле угнетает мужество, раскатывает по земле как бычок, ломает, гнет, обесценивает, лишь бы эта сучка снова на него вот так смотрела и вот так перешагивала порог. Мегуми уверенно приласкала зверя за ушком, за что этот зверь хватает длинные черные как битум патлы до побелевших костяшек и страстно целует в губы.       Мегуми хватает за розовые патлы, стукается зубами.       Никто и никогда не помешает им двоим делать это — жрать губы друг друга, кусать, щупать, тискать, переплетать языки и горячо дышать через нос. Будут тянуться даже с других концов Земли, превозмогая все. Он будет самозабвенно тянуть ее за волосы, углублять поцелуй, вжимать в ебаную дверь и выуживать самые разные эмоции. Простые, тупые, непонятные, неактуальные, но, блять, заполняющие кровь и лимфу, мозг и сердце, пронизывающие как иглы. Мегуми с трудом разулась, как позволяет ненасытный поцелуй, ноги сами ведут в спальную комнату. Девчонка принимает зависимость как дитя родное: оно зовет и манит, указывая, чего на этот раз требуется.       Она будет это делать, потому что хочет.       Мегуми падает на его кровать как на собственную, продавливая охуенный матрас. В полумраке, где включен только торшер, ощущает себя как дома. Сукуна разрывает насильственный поцелуй, облизывает губы. Темные глаза смотрят на нее как на вкусняшку. Его пресс напряжен, а Мегуми на этот пресс облизывается.       — Хорошо шифруешься, если твой до сих пор про меня не в курсе, — начал Сукуна, распуская на спортивках узелок, начиная тираду о морали. На самом деле, он питает к ее парню только жалость. — Я бы тебя уже порвал в клочья, если бы на его месте был я.       — Он — слишком хороший парень, в отличие от тебя, контроллера. К тому же, кто бы кого порвал, милый…       Мегуми быстро снимает с себя лонгслив, оголяя маленькую белую грудь.       — До сих пор помню разбитый нос… — ностальгирует с иронией. — Кажется, ты тогда лишилась где-то пяти килограмм люксовой косметики?..       — Ох, было очень шумно…       — Со мной ты не гуляла потому, что боялась или потому, что хорошим парням не изменяют? — давит едкую ухмылочку.       — Все мимо.       Сукуна уверенно шагает вперед, хватая ее шею. Мегуми не просит ослабить хватку: протеже никогда вреда не нанесет.       — Я догадываюсь, какая у тебя истинная причина…       Второй рукой сдергивает с Мегуми велосипедки — не без ее помощи, — касаясь теплой промежности, встречая лишь изобилие влаги и заждавшиеся стенки.       Из раза в раз.       Они легко могут трахаться с другими, спать в одной кровати, пить из одной кружки и рожать детей — это все сущая хуйня по сравнению с тем, что они дают друг другу. Мегуми будет возвращаться на эти белые простыни, будет падать на мягкие подушки, жесткий матрас и к Сукуне, которого, кстати, ненавидит. Он без слов знает, что ей нужно, вне зависимости от контекста; он знает, что нужно сделать, чтобы взбесить Мегуми, развеселить, возбудить, сломить. Сукуна раздвигает половые губы, прежде чем войти в нее двумя пальцами. Внутри нее чертовски горячо, от чего глубоко выдохнул через нос.       — Я уверен, что эта причина — малая часть того, почему ты приходишь в квартиру, которую ненавидишь.       — Ты не хочешь знать причину. Ты хочешь лишь меня, а на остальное тебе плевать…       — Зачем все эти сцены, если мы можем просто периодически трахаться?       — У меня в планах избавиться от тебя, — заявляет лаконично Мегуми, хотя его пальцы все еще внутри нее.       — У меня нет в планах избавляться от тебя.       — Меня волнует?       — Нет, собственно, как и меня, милая.       Сукуна сгибает пальцы внутри нее, лаская гладкие стенки. Мегуми откидывается на локти, приподнимает голову к потолку, оголяя нежную, ласковую, тонкую шею. Удушающая рука сползла ей на грудь, язык медленно, с расстановкой, слизывает отчетливый вкус ванили с гладкой как шелк кожи. У них нет выше удовольствия, чем секс друг с другом.       В его спальне ее никто не спалит.       Мегуми тут же хватает его за патлы, тянет ниже — Сукуна приступает к позднему ужину.       У нее сносит башню.       Сукуна все еще трахается лучше ее парня.       Сукуна все еще лижет лучше ее парня, который, кстати, не лижет.       Сукуна с легкостью заставляет ее стонать. Пальцы внутри, язык на половых губах с разными техниками, горячее дыхание — Мегуми теряется в ощущениях как в зыбучих песках и сжимает простыни. Она мокрая до безобразия, она пиздецки перевозбуждена, и правильные стимуляции выводят на критический уровень. Дыхание сбито, рот не смыкается, взгляд устремлен на него между ног — где родился, там и пригодился, — тело прекрасно отзывается на его движения языком. Из нее течет. Сукуна жадно хватает ее за ляжки, задирает повыше, кончиком языка дразня клитор. Он буквально жрет ее киску. Эта сука долго будет в его неводе.       Мегуми сдается через минуту издевательств — оргазм накрывает ее тело цунами, ноги сильно сжимаются — Сукуна их удерживает подальше от головы, — пальцы ног сжимаются, губы накрыло покалывающее чувство. Бесформенное желе смотрит ему в глаза. Бесформенное желе умоляет еще, еще, и еще, да, милый, да.       С хлюпающим звуком отстраняется, облизывает губы, сплевывает остатки слюней на киску, которые впитаются в простыни сладким напоминанием.       — Тебя хватило меньше, чем на минуту, — ядовито ей улыбается.       — Не из-за тебя. Не обольщайся.       Мегуми копирует его улыбку.       Мегуми ядовито облизывается, облитая похотью.       Сукуна молча стягивает с себя спортивки, чтобы умелая, ласковая, тупая, безвольная и красивая Мегуми взяла в рот так, словно, сука, зудит. Громко падает худыми коленями на пол, линии которых Сукуна выучил наизусть, и болезненное возбуждение оказывается в восхитительном месте с качественным обслуживанием.       У него сносит башню.       Мегуми все еще сосет лучше всех.       Мегуми все еще падка на жирный член своего бывшего.       Сукуна завороженно пялится на нее, словно от этого зависит его банковский счет, и громко вздохнул, когда сплюнула и сделала первое движение по стволу. Мегуми охуетительно двигает головой, губами, языком, задерживаясь там, где забывает про все на свете. Юркий язык проводит по головке и уздечке, рука догоняет губы, легонько проводит зубами. Изобилие слюны облегчает скольжение. Страстное желание перерастает в маниакальную озабоченность. Приторные мазки заставляют сгорать дотла.       Когда-нибудь, обязательно, начнет выбирать здоровые отношения, а не здоровый член.       — Вкусный, как пралине.       Мегуми смотрит исподлобья, двигаясь еще ближе к нему, захватывая головку в вакуум.       В этой суке древнее зло. В этой суке тепло.       Ох, блять.       Он видит одно — как она раздевается перед ним, ластится, целует в губы и говорит ласковые слова любви, или, как он любит фантазировать: «у моего бывшего член толще, зайка». Пьяно проводит пальцем по вспухшим губам, проникает аккуратно в рот, чувствуя подушечками пальцев самый лучший язык. Мегуми через секунду внезапно ощущает, как Сукуна по-животному хватает ее за волосы сзади, собирая в хвостик, и сжимает, насильственно направив милашку прямо мордой к члену.       Киса тестирует его нервную систему.       — Ну, тогда соси его, Мегуми, без остановки.       Пальцы до боли сжимают корни волос.       Мегуми убрала руки.       — Сядь на кровать.       Сукуна не отпускает ее патлы, даже когда усаживается на край кровати, даже когда Мегуми шире разводит колени и свои, и его, усаживается прямо между ними, закидывает локти ему на бедра и делает, блять, это — с одержимым удовольствием берет излюбленный со всех ракурсов член в горло.       Сукуна тяжело дышит.       Сукуна вторую руку выставляет сзади. Сукуна помогает ей с волосами — не с давлением. Мегуми хватает у основания, пускает слюни, задерживает дыхание и уходит в эту любовь с головой — малая истекает соплями, слюнями и слезами, но исправно задерживает каменный член в горле ровно столько, сколько позволяют рвотный рефлекс и дыхалка.       Наманикюренные пальцы впиваются в напряженные квадрицепсы. Как плохо, как грязно, как, сука, пиздато.       Сукуна обожает эту стерву. Даже когда она шлет его нахер и кидает в черный список.       Ему определенно нужно было сесть: то, что она творит с его членом, атрофирует мозг и мышцы.       Мегуми, очевидно, талантлива, и с этим талантом, очевидно, блять, не рождаются.       Мегуми вытаскивает, хапает воздух, проводит языком, три секунды — Сукуна фотографирует ее взглядом и ни в чем отказать не может.       Он не знает, сколько прошло времени, да ему и похуй. Глотка сжимает его. Пальцы от перенасыщения чувств впиваются ему в мышцы. Рука в волосах тяжелеет. Воздух наэлектризован. Мозги превращаются в труху. Тело слушает только инстинкты и мнимое желание быть ближе — они ничего против друг друга не могут противопоставить, у них нет даже собственного эго, но, Всевышний, они лучше выстрелят себе в рот, чем сойдутся вновь.       Мегуми болезненно, в последний, сотый раз, заглатывает и шумно отстраняется, громко хапая сладкий кислород, падая задницей на собственные ступни. Сукуна бесновато смотрит на нее, в голове жирными титрами ползет «трахнуть», и тянет сучку к себе, слизывая с красных как перец губ теплую слюну. Делать такие отсосы, конечно, как на вторую работу ходить.       — Обожаю твои отсосы, блять.       Восстановить дыхалку и унять боль в коленях Сукуна не дал по понятным, сука, причинам: помогает ненаглядной подняться на дрожащие колени на мягкую кровать, выгибая раком. Мегуми болезненно, даже немного устало, простонала, когда Сукуна нетерпимо расставил красные коленки шире. Тут же хватает ее за задницу, охуенную, просто ебейшую задницу, впиваясь ногтями. Примитивный.       — Сделай это грубо, — начала Мегуми, но дрожь в голосе не унялась.       — Я, конечно, тогда кончу за минуту, но я тебя понял.       Мегуми огорченно стонет, за что Сукуна с азартом шлепает по заднице.       — Главное — не в меня.       — Ага. Заткнись.       Мегуми судорожно задрожала, когда широкая ладонь прикоснулась к лону. Мозг в роуминге. Сукуна прижимается сзади, удобно становится на пол, притягивая Мегуми ближе к краю кровати. Ее вид сзади разъебывает в щепки. Дополнительно копит слюну, сплевывает на пальцы, размазывает по промежности, засовывая два пальца. Мегуми истекает как похотливая сучка, которая уже до невменоза хочет трахаться, но, кажется, Сукуна из злого умысла слишком долго готовит главное блюдо.       Сукуна наклоняется к ней, к уху, заползая носом в смоляные волосы. Она — его.       — Даже если, то аптека рядом работает круглосуточно, красотка.       Сукуна смотрит ей в профиль лица через волосы — Мегуми слабо ухмыльнулась уголком губ, прекрасно поняв намек.       Голова наполняется ядом.       Все ее изгибы тела принадлежат ему.       Она всегда была такой — не требующей смазки.       Она всегда была такой — провокационной.       Сукуна тащится по ней, как бездомная псина по обычной людской ласке. В глазки смотрит, скулит, хвостом воздух режет, но из раза раз тащится по обычному поглаживанию. Мегуми никогда его не гладила — только заставляла голодать и скучать. Сукуна будет рвать за нее, ее, сносить все на своем пути, трахать, трахать, и, блять, трахать. В одежде и без.       С парнем, сука, и без.       Она проигрывает эту войну — не битву.       Сукуна резко отстраняется от нее, выпрямляется в спине, пьяными глазами смотрит на Фушигуро. Она заглядывает через плечо — недвусмысленно ручонкой худой берет твердый член, направляя прямо в промежность. Прижимается сильнее — Сукуна вставляет в нее.       Фантастика.       Сукуну кроет. Первое движение прошло до конца. Мегуми в стоне сжимает простынь. Несравнимое чувство заполненности накрыло ее женскую сущность.       Сукуна властно впился в задницу, оставляя красные отметины ногтей. Да, Боженька, патлатая будет трахаться с ним без защиты, потому что он умеет трахаться без защиты.       Сукуна начал двигаться. Продавливает сучку глубже, подхватывает немного спереди, шире двигая ее ноги, чтобы проще было держать вес. Ему дурно от такого удовольствия. Мегуми по нарастающей стонет, стоит ему повысить амплитуду движений: послушные стенки и хозяйка встречают его с большой любовью. Стены спальной впитывают высокопарные женские стоны. Лопатки сжимаются. Задница бьется об его тело.       Это будет продолжаться и на следующей неделе, и в следующем месяце.       Минута — Сукуна ускорился.       Секунда — стервозная брюнетка утыкается мордой в простынь, отдавая тело на растерзание.       Секунда — черные ебаные патлы оказываются в мертвом хвате, аж побелели костяшки, аж вены вздулись.       — Скучал по тебе на коленях. Видок на миллион долларов, — заискивает он.       — Скучаю по незащищенному сексу.       Мегуми ненавидит его, хотя он трахает ее сзади.       Сукуна ненавидит ее, хотя трахает ее сзади.       Сукуна тянет ее за волосы на себя, каждые две секунды трахая до конца. Ему необходимы визиты мозгодробительной Мегуми; ее кожа, тело, жар, дыхание, взгляды и прикосновения. Сукуна желает ей всего плохого, но требует, чтобы смотрела на него как на Аполлона и сосала ему, будто любит.       Жесткие глубокие фрикции вынуждают Мегуми превращаться в ебаную бензиновую лужу, спичкой которой выступает Сукуна. Она выходит за пределы плато, чувствуя, как новая волна оргазма готова накрыть ее жадное до рвоты тело. С розовых волос капает пот. Мышцы напряжены. Черные татуировки в полумраке еще темнее.       Сукуна будет из раза в раз делать так — трахать без резинки, кусать до синяков, шлепать до отметин.       Сукуна останавливает резвые фрикции, опускает ее волосы, растекающиеся по костлявым плечам и изгибам лопаток, и Мегуми отупело разворачивается через плечо, медленно качая задницей вперед-назад. Сукуна стиснул зубы от кайфа, наблюдая, как она, алчная до пиздеца, насаживается на охуенный толстый член.       — Чума.       Сукуна злорадно ухмыляется. Не быть им вместе, может, в следующей жизни встретятся для одного — копать могилу для двоих. Мегуми разворачивается туловищем, и рукой проводит по влажному татуированному прессу, на котором готова оставить россыпь засосов, дополняя узоры татуировок. Насаживается на член более медленно, но не менее ощутимо для стенок и мозгов.       — Приворожила своего умом или коленно-локтевой? — интересуется Сукуна, хитро смотря ей в глаза. — Он тебе сказал?       — Тебе необязательно знать, — мурлычет Мегуми, уходя от вопроса.       — Хороший секс — секрет самого сильного приворота, — улыбается Сукуна, проводя по ее спине рукой. — Правда, в остальном терпеть тебя не могу.       — Ах… У меня с ним хороший секс, но…       Сукуна внимательно слушает, а Мегуми знает, что заносчивый кусок дерьма хочет услышать, когда его толстый хрен у нее в киске:       — …но, все же, ты, пупсик, трахаешься лучше. К тому же, охренительно отлизываешь.       — Он не лижет тебе? Какой привередливый в еде, — Сукуна теряет мозг от медленных фрикций. — А теперь на спину.       Эта грязь тянет за собой, кричит, манит.       Мегуми вздыхает, оказываясь на спине.       Сукуна вновь вставляет в нее с первого раза и выуживает томные стоны; уходит вперед, на вытянутые руки, нависает у нее перед лицом и смотрит прямо на ее перевозбужденное лицо. Мегуми закидывает ноги повыше и пошире, стоило ему начать активно трахать, нагоняя свой оргазм. Мегуми не смыкает губы, ухмыляется, тянет лучшего любовника в своей жизни за мокрые волосы на затылке в смазанный поцелуй. Ненасытная просит максимума, гуляет языком по небу, закрывает глаза и отводит нос в сторону. Сукуна начинает фокусироваться на кульминации, отсчитывая, когда из любимицы вытаскивать.       Блять, он реально это делает.       Мегуми прикасается к клитору и кончает через полминуты.       Мегуми впивается ногтями. Невольно сжимает его.       Блять.       — Сейчас.       Мегуми падает на колени на пол, Сукуна кончает ей в рот.       Они не любят друг друга. Даже сейчас.       Когда Сукуна холеный, довольный, опустошенный от всех мыслей, а моральный облик Мегуми смешался со слюной и спермой.       Кадык задергался — Мегуми проглотила все до последней капли.       Садится на теплый пол, восстанавливает дыхание, смазка течет на паркет. Ломота в коленях ощущается вдвое сильнее. Черные волосы разлились по плечам, прилипая к губам и щекам. Черное сердце стучит в висках, по лбу течет пот, в горле чувствуется эфемерное чувство удушья, нездоровое наслаждение растекается по телу вместе с кровяными тельцами. Сукуна садится рядом, облокотившись спиной на царгу кровати, поправляя розовые волосы, которые давно не стриг, пятерней. Бедра отзываются легкой жгучей болью, но он пиздецки сыт и пуст.       Мегуми облокачивается также на царгу кровати. Смотрит вперед — на дверь, ведущую в коридор. Сукуна же пристально смотрит на профиль ее красного, потного и сытого под завязку лица.       Реальности нет. Есть только они и спальная комната с мятыми простынями.       Но, сука, это придает жизни вкус.       — Это нужно прекратить.       Сукуна молча тянется к тумбочке, на которой лежит пачка сигарет и зажигалка, закуривая прям так. Мегуми тут же морщит лицо: просто пиздец как ненавидит эту дрянную привычку, особенно, каждый раз, когда после секса Сукуна курит и плюет на ее просьбы. Отворачивает лицо, смотря на закрытое окно. Блядство.       — Я в другую сторону дым пускаю.       — Я ненавижу эту привычку.       — Да, знаю, особенно, когда я рядом.       — Еще сигареты максимально рвотные.       — Ненавидь сейчас — люби потом.       — Не потушишь?       — Нет.       В ее кувшине цветы не от него, на ее счету пополнения не от его имени, в ее глазах огонь другого, ее волосы пахнут другим шампунем, ее улыбка вызвана другим, ее одежда пахнет другим. Опускает взгляд ниже, на ее брошенные трусики, которые, он, кстати, видит впервые.       Делает глубокую затяжку, сбрасывая пепел на паркет. Позже уберется. У них осталось чуть больше часа на чай и душ.       — А стакан воды принесешь?       — Нет.       Мегуми внезапно смеется, вызывая у Сукуны легкое, притупленное, недоумение.       Вот оно — амбивалентность.       Сукуна поворачивает голову к ней — Мегуми поворачивает голову к нему.       — Ты даже не пытаешься меня отговаривать.       Сукуна вздернул бровь, нихуя не понял, а потом понял: имеет в виду, что ему плевать, что она в отношениях и что у нее происходит в жизни в целом, — он при любом раскладе пустит ее к себе, отменно трахнет и отправит обратно в этот жестокий несправедливый мир. Пренебрежительно фыркает, поднимает в недоумении бровь.       — Я не откажусь от секса с тобой, даже если сам буду в отношениях, Мегуми, — заявляет он, смотря ей в зеленые глаза: он предельно серьезен. — Я готов разъебать твоего нового бойфренда в клочья или трахнуть тебя у него на глазах.       — Сделай это. Приди на порог и покажи мой волос с подушки.       — Нет.       — Почему нет? Не до конца мудак с бешеной ревностью?       — Говоришь, хороший парень… Пусть будет так, — сбрасывает пепел, не отводя взор. — Просто ты тогда окончательно от меня уйдешь, а мой член пока сильно в тебя влюблен, и ты в него. Кстати, не протестую, что меня в этом треугольнике нет.       — Отбитый отморозок.       Сукуна усмехается. Странное чувство, которое он испытывает к ней, всех душит.       — Ты, кстати, всем нравилась, — вспоминает Сукуна, вновь смотря вперед.       — Ты нравился всем, кроме моей подруги.       — Говорили, что у нас будут красивые дети.       — Мы не будем вместе.       — Я не совершу ошибку дважды.       — Никогда.       — Ты — мой ночной кошмар со смазанными губами и глазами как у Бэмби.       — Говори, что не знаешь меня.       Мегуми усмехается в точности, как он.       Сукуна моргает и поворачивает голову во второй раз — Мегуми уже смотрит на него исподлобья.       Сукуна долго не думает: тушит слюной сигарету, выпускает дым носом и тянет малую в глубокий, крепкий поцелуй, приложив руку на мягкую щеку. Последний поцелуй этой ночи, пропитанный потом, сигаретой, похотью, останется в памяти серым пятном, а мягкий свет торшера, подчеркивающий линии лица и тела, усугубит ситуацию. Крутится, вертится в этом неразгаданном лабиринте, желание хронически пожирает безрассудный мозг. Сукуна уродливой страстью жрет ее губы, надавливая языком и телом.       Мегуми пытается оторваться от него из-за тошнотворного смрада сигареты, пихает в грудь, хотя бы вздохнуть. Стоило ей отстраниться на три сантиметра, как он жестко, властно, непрошибаемо хватает ее за шею сзади, пропуская кончики пальцев в волосы, повторно тянет в поцелуй. Он нихуя не закончил.       У этого праздника нет конца.       — Если найдешь способ, как отпустить меня…       Мегуми на празднике жрет с чужой тарелки, но из раза в раз забирает десерт у Сукуны.       — …то обязан будешь мне сказать, как.       Сукуна руками жрет и главное блюдо, и десерт только с ее тарелки.