"Happy house"

      Медленно шагая по коридору университета, то и делая, что осматриваясь по сторонам, Хан направился на свое излюбленное место — крышу. Да, возможно это и банально, но только здесь он мог почувствовать воздух, пропитанный свободой. Стоять на краю неогороженного края (просто потому что сюда не было доступа и закрывать края крыши было лишней тратой ресурсов), наполняя лёгкие кислородом было одним удовольствием. Сейчас же, израненной ладонью, наплевав на обед, Хан цепляется за поручни, тяжело дыша. Ноги не двигались совершенно, грудь болела невероятно сильно, возможно даже сломано не одно ребро, дышать было настолько трудно, что парень часто ловил себя на том, что теряет сознание от недостатка воздуха. Прикрыв глаза и делая ещё одну попытку взобраться по лестнице, он делает резкое движение, пошатнувшись. Ему сейчас очень нужно на крышу, его ждут. Подталкивая тяжёлую железную дверь, в лицо сразу же бьёт холодный свежий воздух, пробираясь под кожу маленькими иглами. Подняв глаза, Хан расслабился — ему улыбался Чан. Своей самой светлой улыбкой, которую только можно было увидеть. Не сразу сфокусировав свой взгляд на ещё одного человека, он с разбега впечатывается в старшего, заставляя слегка качнуться назад, но все же принять в слабые объятия.       — Хани, спокойнее. Лёгкие все ещё болят? — Слабый кивок в районе плеча, а после несколько маленьких вздохов, проверяя свои предположения. Все ещё невероятно тяжело.- Минхо, я думаю, тебе пора. Увидимся немного позже.       Голос Чана вывел младшего из транса спокойствия и комфорта. Теперь было понятно на всю тысячу процентов, кто же стоял с ним рядом. Вопросов бы не возникало, будь это кто-то чужой, все равно Джисон его бы не запомнил, но этого крашеного говнюка он запомнит ещё очень надолго. Скривившись в лице, голова повернулась в сторону Ли, показывая всю свою ненависть, даже не пытаясь ее скрыть, да и зачем? А тому было и в кайф смотреть на то, как младший кривится от боли, как цепляется за Чана, показывая свою ранимую душу.       — Тебе сказали съебаться, что непонятного? — выплюнул Хан, слегка отпрянув от теплого тела, сверкая глазами.       — Выкурю сигарету и уйду, не бесись, маменькин сынок. — Аккуратные пальцы достают из кармана пачку, выбивая большим пальцем сигарету вместе с зажигалкой, специально становясь ближе.       — Не доводи до греха, съебись подальше, я ненавижу дым.       Ехидная улыбка тронулась на лице Минхо, и тот, с максимально довольным лицом затягивается, выдыхая дым прямо в лицо младшего. Джисон резко дернулся, в попытках набить лицо негодяю, но крепкие руки его удержали, случайно задевая место, где было больнее всего. Ойкнув от резкой боли, Джисон успокоился, больше не стараясь убить Минхо, отводя старшего подальше.       — Похуй на него, я не хочу забирать ещё больше твоего времени. Тебе ещё нужно поесть. — Хан уселся на выступ на краю крыши, похлопывая. Рядом с ним упала небольшая аптечка, которую Чан везде с собой таскает, что вошло уже в привычку. Показав пальцем, чтобы младший поднял свой старый свитер, и он, стрельнув последний раз глазами в Минхо, заметив, что тому абсолютно плевать на них, цепляет пальцами край, приподнимая. Тяжелый вздох заставил немного напрячься, посылая мурашки по всей коже на спине. Пальцы аккуратно пригладили самые болючие места и глаза непроизвольно закрылись, останавливая дыхание. Послышался звук открывающейся мази и теплые пальцы коснулись спины. Аккуратные круговые движения втягивали в транс, расслабляя спину, наклоняясь к приятному ощущению прохлады. Со стороны Хан выглядел как маленький побитый котенок, которого нашли на улице и впервые решили не пнуть или ударить, а погладить.       — Как приятно… — Спокойно произнес младший, наваливаясь сильнее на крепкие руки, но это сразу же пресекают, наклоняя вперед.       — Не балуйся, я смазываю тебе синяки. Подлечишься, и я буду обнимать тебя столько, сколько захочешь, как и раньше. — Приятная улыбка тронула Чана, заставляя вспомнить школьное время.       Семья Джисона не всегда была такой консервативной. Любящий папа и мама в красивых сарафанах. Походы в кино и горячий чай под звуки телевизора. Сверкающая сутками гирлянда над кроватью и звезды с накапливающим эффектом. Рисунки, которые заполняли все стены, в особенности холодильник. Первая гитара, которую притащили однажды в дом младшего, и как он неумело перебирал аккорды, случайно увиденные у «дядьки из телевизора». Глаза в то время искрились, и брат был таким счастливым, каждый раз забегая в комнату, читая маленькому Хану стихи, а тот в свою очередь ничего не понимал и громко хлопал в ладоши.       — Бини, братик! — десятилетний Джисон прыгает на руки, с детским восторгом разглядывая уши и бровь. — Мама тебя наругает.       — Мама уже видела, а вот папа пока нет. — Легкий поцелуй в лоб от Чанбина растопил сердце и Хани начал прятать лицо в плечо, смущаясь. Его крепкие руки подхватили удобнее младшего, потрепав волосы, превращая их в большое гнездо.       — Бини, а ты будешь меня защищать, если меня будут обижать? — маленькие глазки быстро заморгали, заблестев от счастья.       — А тебя кто-то обижает? — испуганно спросил тот, опуская Хана на пол, но заметив мотание головой, успокоился. — Ну, тогда я буду всегда рядом и я тебя буду охранять.       Обещание, данное в тот день, до сих пор отдает болью и огнем в мизинце. Прошло много времени, Джисон не помнит того, что было в счастливой семье, не помнит и то, какое небо было яркое, и какая была кислотно-зеленая трава. Лишь то, что пообещал старший брат, обидой и тяжелым грузом лежали на плечах младшего, который часто лежал на кровати и плакал в потолок, даже не пытаясь утирать горячие слезы. Брат предал, бросил маленького Хана, не связывался с ним, не отправлял письма и не приезжал. Не видел того, как изменилась его мать, не видел злые глаза и горячие руки отчима, которые от скуки били маленького ребенка. Самое страшное, тот не замечал, как менялся Джисон. Яркие глаза изменились на потухшие угли, тело перестало ощущать какую-либо боль, как и душа, затянутая пеленой обиды, боли и безразличия.       Брата заменил Чан, когда младшего перевели в новую школу. Он знал все то, что происходило в стенах «счастливого дома», часто приклеивая пластыри на еще пухленькие щечки. Он замечал и то, как гаснет Хан, стараясь давать так много тепла, как только мог. Видел первые порезы от безысходности, первые сломанные пальцы и выбитые костяшки, первое стекло, осколками застрявшими в ладони, первые попытки писать стихи в старую тетрадку, наполовину исписанную историей и литературой, первые попытки убежать из дома и первый арест, продолжающийся по сей день.       Рука остановилась на позвонке, на котором сейчас покоилась большая затягивающаяся гематома. Хан покосился на старшего, непонимающе поднимая бровь, так как приятные полгаживания пропали и на смену им появился лишь холодный ветерок.       — Чан, ты закончил? — Вместо ответа он ощутил теплое тело, которое прижалось к нему, слабо обнимая голую спину. Услышав тихий шмыг носом, он пытался обернуться, чтобы посмотреть что случилось, но это быстро пресекли, отворачивая обратно. Несколько теплых слезинок упали на кожу, сползая к пояснице, заставляя на секунду напрячься, пытаясь снова повернуться.       — Хан, я хочу, чтобы ты помнил, я всегда буду рядом и всегда буду защищать от этого мира.       — Не давай обещаний, которые ты не сможешь исполнить. — Израненные грубые руки сжались в кулаки, и голова упала к полу, засматриваясь на серый бетон крыши. Громкий скрип железной двери заставил парней обернуться, потеряв Минхо окончательно из вида.              — Тебе нужно обратиться к врачу, Хан, твои синяки это не просто удары. — Чан шагал по коридору, придерживая за руку младшего, который все еще прихрамывал.       — Я не имею возможности, отец все еще приезжает за мной каждый день…       — Если кто-то увидит твой синяк на всю спину в виде огромного следа от тяжелых ботинок, будет не очень хорошо. Я уже не говорю о старых шрамах там.       — Если ты будешь держать язык за зубами, то и никто не узнает.       Хан резко вырвал руку из рук Чана, ускоряя шаг в сторону аудитории, не дожидаясь, когда его нагонят. Он прекрасно понимал, что догонять его никто не собирается, давая время на раздумья и на то, чтобы остыть.       Среда была самым нелюбимым днем недели младшего, потому что именно в этот день были пары, соединяющие все потоки университета. История страны или литература еще были терпимыми, а вот предстоящая философия заставляла покрыться неприятным чувством грязной кожи. Сколько бы часов он не проводил в аудитории, он не мог понять, откуда берется это ощущение, что за тобой беспрерывно наблюдают. Из-за большого обилия людей за партами нельзя было дать точного ответа, кто прожигал дыру прямо на затылке, делая ситуацию более жуткой, чем она есть на самом деле. Заняв излюбленное место у самого края ряда, глубоко вздыхая, Хан отбросил тело на твердое сидение, с болью выдохнув. Ночь с субботы на воскресенье дала о себе знать. То, что происходило, он особо не помнил, но неприятное ощущение после ударов осталось, заставляя мозг активно забыть и заблокировать воспоминания.       Почти погружаясь в короткий сон, Хан понял, что его трясут за плечо, резко распахивая глаза. То, что он заметил, было сродни шока и удивления — цветастая шапка на голове, длинные блондинистые волосы, в которые были вплетены различные бусины таких же оттенков, что и на шапочке. Широкая улыбка и все лицо расписанное веснушками, которые не ушли даже зимой и яркие голубые глаза, смотрящие прямо в душу. Раскрыв рот, забывая даже дышать, заставляя парня рядом залиться смехом, указывая на место рядом. Встрепенувшись, Джисон быстро отодвинулся, все еще не сводя глаз от незваного соседа, который не вызывал и доли страха, немного расслабляясь. Незнакомец что-то бубнил себе под нос, копаясь в разноцветном рюкзаке, все время цепляясь за замок радужными браслетами, матерясь. Эта картина вызвала нервный смешок Хана, мысленно заставляя взять себя в руки и все же прислушаться к уже новому соседу.       — Ты брал ту книгу, которую нам говорили взять на прошлом занятии? Нет? Ну и к черту ее, выкрутимся. Жалко браслеты, я их только сплел, блять, ой, то есть черт. Как я мог не взять сразу книгу, нам же говорили на занятии, а потом еще и забыть… за браслет все же грустно, блять, ой, то есть черт! — Голос парня звучал грубо для его внешности, а скорость произнесения слов было выше, чем у любого репера нового поколения. Звонок заставил парней повернуться в сторону двери, и Хан резко подскочил, вытягивая из-за спины свой портфель, кидая учебник рядом с собой. Светлая коварная улыбка появилась на лице соседа, аккуратно кидая руку на книгу, придвигая на середину стола.       — Спасибо, новый сосед, что не отказал. Теперь тебе придется меня терпеть всю пару.       В тот момент парень еще не знал, на что подписался, когда тихо кивнул и назвал свое имя. За прошедшие два часа рот у Феликса не унимался ни на секунду, забыв про обед между часами пары, на который обычно выбегал Хан, чтобы увидеть Чана. Он слушал, с огромным интересом впитывая информацию о новом человеке. Откуда у него такая огромная тяга к цветастым шапочкам и о том, как тяжело было самостоятельно вплетать бусины в волосы. Он знал теперь имена всех животных его семьи, о том, что тот в школьное время тот побывал на Ямайке и влюбился в субкультуру жителей, гордо называя себя растаманом:       — Ты не подумай, они веселые ребята, все дела, курят регги и слушают травку, ой, наоборот, ну ты понял, но я не курю травку, мне это не вкатывает совершенно. Не моя хуйня, ой, то есть, не мой стиль это. Я за здоровый образ жизни, я же пою, и так голос пиздец, ой, ну, грубый, куда мне еще курить, ну ты понял.       Не то, чтобы Джисон не был знаком с этой музыкой и этой культурой, но он бы никогда в здравом уме не захотел бы самостоятельно вычитывать об этом в интернете. Руки активно жестикулировали, рассказывая все новые подробности из своей жизни, и когда Феликсу делали замечания, задавая вопросы по лекции, тот без проблем вставал с места, без заминки отвечая на поставленный вопрос, получая в ответ лишь закатанные глаза преподавателя. Джисону не нужно было даже говорить какие-то комментарии на рассказы знакомого, тот без умолку рассказывал о себе, замечая здоровый блеск во взгляде даже через голубые линзы, как оказалось потом. Ему поведали о жизни в общежитии, как там бывает весело. Бегать к девчонкам и мальчишкам ночами, слушая тихо музыку на колонках и поедая тонны нездоровой еды только потому, что лень готовить и после учебы можно и нужно заниматься другими вещами, и это точно были не зубрежка и не готовка. Сердце Джисона начало биться сильнее, растекаясь тягучим счастьем и горечью. Он резко осознал, что никогда не почувствует этого счастья, свободы и радости в таком сказочном месте, как общежитие. Не посидит на подоконнике комнаты и не поиграет на гитаре поздно ночью на кухне, исполняя песни о любви какой-нибудь девчонке. Не поцелует друзей, играя в бутылочку, и не снимет штаны, проиграв в карты. Глаза впервые за долгое время начали щипать настолько сильно, как не щипали уже долгое время. Не хотелось так сильно разрыдаться с того момента, как он оплакивал брата. До того, как слеза скатилась бы по щеке, Хана спас звонок с пары, даже не заметив, как та закончилась. Феликс со счастливой улыбкой потянул парня с места, сгребая в кучу книгу и рюкзаки, потянув через всю аудиторию к выходу. Тот все рассказывал о себе и рассказывал, но голова Джисона была забита сейчас совершенно другими вещами. Выходя за двери, крепкие руки взяли ничего не понимающего младшего в свои оковы, улыбаясь и убегая прочь, не забыв отдать вещи.       Все еще стоя возле двери, глядя сквозь проходящих мимо людей, парень даже не заметил, как к нему подошел Чан, слабо пощелкав пальцами перед лицом. Не замечая никакой реакции, не на шутку испугавшись, он осторожно взял Хана за плечи, слегка встряхнув.       — Хани, милый, ты меня слышишь? — Громко прошептал тот, резко дернувшись, когда книга и рюкзак были просто брошены на пол, крепко обнимая старшего за грудь, зарыдав в полный голос, не обращая внимание на то, что они все еще стояли на оживленном коридоре. — У тебя что-то болит? Тебя обидели? Хан, черт возьми, посмотри на меня! Что произошло?       — Чан, я, кажется, увидел, что такое свобода своими глазами! — Громко рыдая и захлебываясь своими же слезами, выкрикнул Джисон, сильнее утыкаясь в грудь. — Я увидел то, что никогда не получу! Я забыл про то, как сильно у меня болят легкие, я забыл, как я хуево живу, я все это забыл! Мне должно быть легко на душе, но тогда почему мое сердце так болит, Чан? Почему мне сейчас так плохо… — В конце своего короткого монолога слезы закончились, а горло от громкого и непривычного крика только сильнее заболело, охрипнув.       — Ох, милый… — Это было все, что смог выдавить из себя Чан, обнимая младшего за плечи, поглаживая спину. Тот все еще дергался от пережитой недавно истерики, шмыгая носом, не в силах оторваться. Теплые пальцы перебирали волосы, успокаивая, незаметно бросив взгляд на Минхо, который все время стоял за дверью, выслушивая накопившуюся за долгое время боль. Тихо развернувшись на пятках, уходя от взгляда подальше, и как только тот скрылся за поворотом, старший опустил свою голову немного вбок, успокаивая и спрашивая, хочет ли тот пойти в медпункт и отдохнуть оставшуюся пару, которая была лекцией с отличным преподавателем, не отмечающий присутствующих. Тихий кивок и легкая улыбка у Чана окончательно успокоили того, собирая вещи с пола, провожая до медпункта, наплевал на звонок, прозвеневший минутой ранее.       Придя на место назначения появилась проблема — медсестра, которая обычно не посещала стены святого университета, изъявила желанием явиться и, заметив состояние парня, сначала охнула, а после усадила на кушетку, напичкав легким успокоительным, дожидаясь, пока тот уснет. Старший старался объяснить всю ситуацию, старался следить за тем, чтобы мадам не трогала младшего, не дай бог еще заметит состояние его тела. Он держался до последнего, но та, с явной гордостью за свои действия, взяла телефон спящего, позвонив на единственный номер, который звонил Джисону. Со спокойствием в голосе та рассказала все, что сделала, одновременно держа ручку и записывая что-то в листочек, похожий на больничный бланк. Глаза Чана были похожи на маленькие круглые блюдечка, когда услышал, как она просила мать приехать и забрать непутевого сына, который словил истерику из-за перенапряжения на учебе, давая нагоняй, что те совсем не следят за его здоровьем и вообще тому нужен недельный отдых и прогулки на свежем воздухе. Дав рекомендации по поводу таблеток, сбрасывая звонок, медсестра повернулась к парню, вручая телефон в руки, и с чувством выполненного долга направилась к выходу, напоследок кинув Чану, чтобы тот занес бланк в деканат. Дверь за спиной громко хлопнула, заставляя ухватиться рукой за ближайший стол, в панике стреляя по сторонам глазами. Бледная кожа сразу же показала темные синяки от недосыпа под глазами, а грудь сперло от страха и нервозности к предстоящим «выходным» Хана.       — Он меня уничтожит…. — Нервная улыбка появилась на лице, все же упав на пол, ударяясь коленями.              Очнулся младший уже лежа дома на собственной кровати, моментально словив паническую атаку. Сердце резко забилось, в глазах потемнело, а холодный воздух, который сейчас наполнял и без того пыльную комнату, сейчас казался тяжелым и очень горячим, обжигая болезненно внутренности. Он совершенно не понимал, почему он оказался здесь, как он добрался от университета до дома и какого хуя он лежит в собственной кровати, еще и накрытый одеялом. Хан тяжело и быстро дышал, насыщая легкие хотя бы таким кислородом, слыша шаги на кухне и громкий бас отца, который кричал о том, что ему пришлось кинуть свою работу ради этого никчемного человека, не достойного даже на элементарное «доброе утро» как только они просыпаются. На секунду разговоры кончились, заставляя себя непроизвольно задержать дыхание и, как только возле двери возобновился топот, сопровождающийся шарканьем тапочек, Хан зажмурил глаза, стараясь дышать ровно и тихо, не показывая своего состояния. Дверь комнаты открылась, и мать, с пустым взглядом, подошла к кровати, заговорив шепотом:       — Звонила медсестра, а после мне позвонили из деканата. Я не знаю, как ты получил эту справку, подонок, но то, что ты будешь в доме целую неделю, меня не радует совершенно. В универе тебе появляться нельзя, на улицу я тебя ни за что в жизни не отпущу, так что тебе придется просидеть здесь и не дай бог я увижу твое лицо, так просто, как в прошлый раз, ты не отделаешься.       Развернувшись к выходу и почти открыв дверь, рука остановилась в воздухе, кидая последнюю фразу, перед тем, как дверь окончательно закроется:       — На выходных снова будет встреча у твоего отца. В этот раз ты так просто не выйдешь.       Одинокая слеза скатилась по щеке, утыкаясь глазами прямо в потолок. Он вспомнил, как когда-то в детстве вместе с матерью тот вешал звезды на полоток, с детским восторгом прыгая на кровати, с улыбкой, такой широкой. Сейчас же, это просто отголоски прошлого, тех самых звезд давно нет. Хан совершенно не помнил, откуда он достал маленькую звездочку, которая сейчас каждым разом удивительно пряталась от ебанутых родителей. Почему раньше, такая горящая, яркая, она в один момент перестала накапливать свет и сейчас, когда так тяжело на душе, та снова горит, выжигая сетчатку своим ярким светом. Новая одинокая слеза упала со щеки, пропитывая подушку влагой.              Ночь пятницы встретила парня как обычно неподдельным удивлением — в стекло его окна прилетел маленький камушек, перепугав не на шутку. Быстро, но очень тихо, Хан подбежал к окну, распахивая то на всю. Он ожидал кого угодно, но точно не Минхо, держащего в руках небольшой пакетик черного цвета. Заметив Джисона, парень перепугался, не понимая, что ему сейчас делать и как объяснить, что он делал в такой поздний час возле окна. Хан все еще не веря своим глазам, пару раз протер из рукой, решив первым напасть, не дожидаясь от врага шага:       — И какого хуя ваше величество Ли, мать его, Минхо, делает возле моего окна? — По привычке обнажив оскал в злой улыбке, проговорил младший, слегка вываливаясь из окна. — Веди себя тихо, иначе никто не переживет слухов, что наследник крупной компании пришел к больному еблану, вроде меня.       Опешив от такого приветствия, Минхо на минуту растерялся, сильнее зажимая в руке пакет, мгновенно взяв себя в руки, стараясь ответить такой же противной улыбочкой.       — Если бы не Чан и его беспокойство о таком никчемыше, как ты, я бы сюда ни за что в жизни не приперся.       — О, так ты тут из-за Чана, похвально. Я думал твоя корона упала и ты спустился к такому грязному люду, как мы.       — Вижу, что ты в полном порядке, раз твой рот ничего, кроме оскорблений не может излить из себя. Просто забери то, что передал старший и иди нахуй.       Минхо резко подошел к младшему, кидая пакет прямо в лицо, быстро скрываясь за поворотом, прикуривая сигарету. Постояв пару секунд возле окна, Хан все же заваливается в комнату, садясь на край кровати и, включив фонарик на телефоне, раскрывает пакет. В сеточке было пол кило мандаринов и маленькая записочка, написанная на розовом стикере: « Выздоравливай скорее, пожалуйста». Лицо Хана тронула нежная улыбка, увидев под надписью нарисованную кошачью лапку и мордочку котика. Большой палец аккуратно провела по чернилам, которые все еще не до конца успели впитаться, слегка размазываясь по бумаге. Джисону не обязательно было знать, что Минхо до этого два дня ходил за Чаном хвостиком, спрашивая, что случилось с «маменькиным сынком и куда тот пропал», упрашивая сказать, где именно находиться окно его комнаты и что он больше всего любит, заставляя старшего громко и заливисто смеяться. Он сам узнает об этом, но немного позже, когда на душе уже вовсю будет цвести лаванда и ромашки.              Вечер встречи с отца наступил так же быстро, как и цунами на берегу моря. Решив не наряжаться, а больше заняться уборкой, Хан как белка в колесе убирал шкаф, стараясь это сделать прямо перед приходом гостей, чтобы не дай бог любимая мамочка не навела беспорядок в обители. В этот раз пространство вокруг было настолько чистым, насколько это вообще было возможным. Не зная, куда деть стикер, оставшийся после мандаринов, Джисон снял звезду с потолка, закрепляя ей бумажку на рабочем столе, так, чтобы ее не было видно. Полностью довольный своей работой, сдув со лба упавшую прядь, он словил себя на мысли, что мать, громко орет в коридоре, и это точно был не отец и тем более не он сам. Ее громкие и активные шаги говорили о том, что она волнуется, а редкие удары рукой по стене или двери — о неподдельной злости. Удивившись и хмыкнув, Хан упал спиной на кровать, не веря своим собственным мыслям — неужели есть еще люди, способные так сильно вывести мать из себя, что та рвет и мечет, не зная совершенно, куда себя деть. Телефонный звонок прервался, как только в дверь позвонили, замечая уже знакомые лица. Мистер Ли как всегда выглядел статно и ухоженно, а Ли младший принарядился как новогодняя елка, навешав на себя всего, чего только возможно. Закатив глаза и отведя взгляд, Хан хотел было пройти на кухню, теперь уже спокойнее воспринимая людей, но тут его остановила рука отца Минхо, слегка помотав головой:       — Сегодня мы будем обсуждать вещи, которые не стоит знать вам, милые. Прошу, побудьте в комнате, пока старшие будут решать свои вопросы. Джисон, ты не против компании моего сына? — Спокойно спросил он и Хан заметил лицо матери , полное отвращения к семье Ли, и скрыть она это не смогла. Проводив мужчину на кухню, она развернулась к младшим, выплевывая в лицо сына «ведите себя хорошо», направилась на кухню. Не то, чтобы ему нравилась перспектива нахождения в одном помещении с этим крашенным петухом, но это было всяко лучше, чем сидеть рядом с матерью, которая изо всех сил пыталась сделать из себя идеальную жену.       Минхо удивился, заходя в комнату в этот раз — была, конечно, не идеальная чистота, но всяк лучше, чем когда он был здесь впервые. Вещи на полу не валялись, книги аккуратными стопками стояли на единственной полке, не было слышно ни запаха сигарет, ни спиртного. Сейчас комната была наполнена свежестью цветов и чего-то приятно-пряного. Кровать была аккуратно заправлена красивым покрывалом, поэтому, не церемонясь, Минхо сразу же упал пятой точкой на мебель, приглашая хозяина сесть рядом. Хан сначала с недоверием, а после и с неприкрытой брезгливостью, присел рядом, стараясь находиться как можно дальше от парня. Тишина в комнате давила на голову, но никто не пытался начать разговор. Младший хотел извиниться за прошлый раз, а старший пытался подобрать подходящую колкость, но в последний момент передумал и выдал совершенно не то, что хотел, удивив и себя, и Хана.       — Джисон, из-за чего ты меня ненавидишь? — Только выдав фразу он понял, что натворил, пытаясь придумать тему, чтобы перевести стрелку, но Хан спокойно ответил, глядя прямо в глаза.       — А разве мне нужны причины, чтобы тебя ненавидеть? — Минхо осел на кровати, опуская плечи. Он не понимал, почему так сильно расстроился, но от этой фразы душа заболела настолько, что он не может выдавить и слова. — Ты напыщенный, издеваешься над людьми, ставишь себя выше всех из-за своей невероятной красоты и статуса своего папочки. Ты красишь волосы и у тебя пробита губа и нос. Как тебя можно не ненавидеть?       Младший наслаждался своей победой, замечая как парень напротив с каждым словом вздрагивает, опуская голову все ниже. Он упивался превосходством, которое получил над человеком, не замечая последствий. Джисон превращался в мать, которую пользовалась унижениями чаще, чем туалетом. Остановился он только тогда, когда неожиданно громкий вздох послышался от старшего, напоминающий момент с плачем. Поднявшись с места и хотев искренне извиниться, громкий крик, который был слышен даже закрытое окно, резко остановил парня, выбивая весь воздух из ребер. Минхо, словивший момент дежавю, вместе с младшим подошел к окну, выглядывая по сторонам. Никого подозрительного или знакомого он не видел, зато резко убегающего Джисона он заметил как никогда четко. Провожая того взглядом, тот непроизвольно увидел стикер и звездочку, приклеенную под полочкой на боковую часть стола. Рядом с размазанной лапкой было аккуратно выведена новая фраза и два маленьких зайчика. Подорвавшись с места прямо за младшим, Ли решил, во что бы то ни стало поговорить с Ханом. Открывая дверь подъезда он резко впечатывается в холодную ткань рубашки, медленно выглядывая из-за плеча.

      По щекам текли слезы и глаза, такие яркие, в которых сейчас плескалась целая вселенная, были направлены на парня напротив:

      — Привет, любимый младший брат, я наконец нашел тебя.