Мы обещали друг друга спасти
И не смогли.
Только не злись…
Я закурю, повернусь и скажу:
«Гудбай».
Гудбай, я еще буду
Любить до одурения
Тебя, только вот знаешь,
Гудбай.
Дима неотрывно пялился в телевизор, где показывали «Реванш», сейчас на экране была Астрид, но, на его удивление, никаких эмоций это не вызывало. Да и вообще шоу это странное, Диме не нравилось. Он сам не знал, зачем смотрит каждый выпуск. Саша уже несколько раз упомянул его имя, а теперь и вовсе пытался узнать больше о ситуации, которая в свое время Диму травмировала. У Матвеева такое поведение мужчины вызывает странную благодарность что ли. Смешанные чувства. А потом Саша с таким надрывом говорит о том, что Дима его друг, и вот тогда у парня выдержка кончается. Он вдруг замер, а внутри у него что-то сжалось, так болезненно и безысходно. В голове одно за одним всплывали воспоминания прошлого года, которые одновременно не вызвали у Матвеева ничего и при этом погрузили в странную безысходность. И Дима прекрасно знал, что нужно просто от этого состояния отойти, отвлечься и забыть. Дима давно уже со всем смирился, только вот почему-то продолжал смотреть каждую новую серию проекта на осточертевшую уже тему, чтобы хотя бы там видеть Сашу. Дима уже не слушал телевизор, а потом и вовсе выключил его.***
Всё было очень сложно. Саша в последние месяцы съемок «Битвы сильнейших» просыпался с тяжелым сердцем и часто задавал себе один и тот же вопрос. Перед зеркалом в ванной, бессонной ночью, во время съемок. Всегда один и тот же вопрос, который въелся в его голову, звенел в ушах, призывая к тому, чтобы Саша дал ответ. Любит он Диму или нет? Шепс хотел быть рядом с Димой, ему нравился его задор, он находил его темные, почти черные глаза красивыми, а линии татуировок изящными, он любил проводить с ним время, любил смотреть на его улыбку и слышать его смех. Но этого будто не хватало, чтобы назвать это чувство громким и опасным словом «любовь». Но разве есть некие факторы этого чувства, разве оно не возникает само собой, после чего уже не возникает сомнений в точности этого явления? Это Сашу и смущало. Очень смущало. Каждый день. Дима влюбляться боялся. Он обжигался слишком много раз. И каждый раз, когда кто-то брался за то, чтобы излечить парня своей любовью, обжигал еще сильнее. Но Саше хотелось довериться. Хотя мужчина и не признавался напрямую в любви, все его действия кричали о том, что он пытается к Диме подступиться. Но напрямую Саша вряд ли вообще когда-то признается, потому что всё это слишком серьезно. Но ведь Саша дал зеленый свет, позволил довериться. Именно с его стороны шли комплименты, маленькие, часто глупые подарочки в виде коврика для мыши, стикеров на телефон и прочего, именно Саша первый предлагал Диме встретиться. Всё это походило на ухаживания, но как только Матвеев пытался задать вопрос-намек, что же между ними, мужчина мялся и ответа не давал. Дима путался и ничего не понимал. Саша действительно пытался к нему подступиться, найти способы побыть с ним рядом, поговорить, увидеть красивую улыбку на лице парня, обращенную к нему. Дима был другим, совсем непохожим на Сашу — другой характер, другие увлечения и интересы, всё другое. Из-за этого мужчина и пытался заходить с разных сторон, просто понимая, что ничего общего у них нет, и из ничего общение не построить. И как же он ошибался. Из них вышли отличные друзья. Их разница во всем — и в возрасте, и в характере, и в поведении — создавала интерес друг к другу, но при этом заводила их и их отношения в тупик. Тем для разговора было предостаточно, а легкости в их отношениях, которая подталкивала бы их к этим самым бесконечным разговорам, не было. Как нелепо. При всем при этом в мужчинах еще оставалось место для любви, которая теплила их изнутри слабым, лишь немного согревающе-теплым огоньком. Но Саша пресекал все собственные попытки и попытки Димы ее выразить. Однажды они в очередном разговоре с уже приближающимся завершением взялись за руки: сначала задели друг друга, едва коснулись, а потом со странной неосознанностью переплели пальцы вместе. Теплота сашиных рук резонировала с холодом диминых. Дима позволил себе мягко улыбнуться, а также позволил допустить еще пугливую мысль о том, что они наконец перестанут прятать голову в песок. Температура обеих рук выровнялась бы сейчас, пришла бы к среднему значению, если бы Саша не выдернул свои из рук парня, пряча глаза от разочарованного взгляда Димы. Разочарование — то, что испытывал Матвеев всякий раз, когда они начинали выстраивать хрупкую нить отношений, но снова боялись, разрывали ее, Саша прятался от всего и вся, а следом закрывался и сам Дима, а потом они всё начинали сначала, и парень слепо надеялся, что в этот раз всё точно получится. Саша не хотел делать Диме больно, может, поэтому он и не хотел грузить его своими чувствами. Да и какими чувствами вообще? Неужто это любовь? Не любовь это, если при первой возможности быть рядом, люди делают два шага назад. И Дима это понимал, понимал, что он Сашу не любит этой чистой любовью. Моментами он хотел, чтобы проект уже наконец-то закончился, они разошлись и больше не встречались и друг друга не мучали. Но с другой стороны это Диму и страшило, что все эти глупые попытки уйдут в никуда, останутся в прошлом, а Саша, проект этот, чувства и дружба останутся лишь воспоминанием. Пожалуй, лучшим воспоминанием — хотя всё это ему знатно надоело, но почему-то в сердце и памяти его это уже заняло свое место. Нервы порой сдавали, в этом мужчинам помогали сигареты. Саша начал курить в два раза больше, чтобы заглушить в себе все чувства и эмоции. Дима же курить пытался бросить раз пять за время проекта, но всё было безуспешно. Он вновь и вновь брал сигарету, затягивался и закашливался от едкого запаха, мерзкого, разъедающего слизистую и вызывающего дикое головокружение. А потом брал еще одну сигарету, вновь курил и вновь закашливался. Ему было плохо, но он снова и снова возвращался к сигарете. Так было и с Сашей. Один шаг вперед и два шага назад, а затем опять следовал очередной неизменный шаг вперед, сопровождаемый мыслью, что сейчас все точно будет хорошо. Саша то не думал о Диме вообще, то думал о нем всё время, каждую секунду, курил одну сигарету за другой, полностью погруженный в нервные размышления обо всём происходящем и больше всего о том, что же будет после окончания проекта. Что будет с ними. А ничего не будет. Они оба это понимали, оба боялись и все равно ничего не делали. Диме же казалось, что он перестал чувствовать что-либо к этой ситуации и к Саше. Но это только казалось. К ситуации — да, возможно, а вот к мужчине — нет. Но он совершенно остро чувствовал разочарование и обиду, что всё вот так. Диме надоело пытаться, надоело курить из-за постоянных нервов, надоело чувствовать этот перманентный запах сигарет от Саши, будто весь он был им пропитан, из-за этого находиться рядом с ним становилось всё тяжелее, Дима во всех смыслах задыхался, не было ни сил, ни как такового желания себя перебарывать. Он был очень добр с Сашей, эмоционален и открыт. Он действительно открылся ему, потому что мужчина не вызвал в нем страха и подозрений. Дима все-таки доверился. Доверился и позволил себя прочесть. А Саша с немой благодарностью пользовался этим доверием исключительно для того, чтобы чувствовать димины эмоции и поддерживать его. Успокаивать, если тот разнервничался после Гот. зала, подбадривать и хвалить, если тот снова недоволен собой после испытания, веселить и нелепо смешить, если тот чем-то расстроен, радовать маленькими подарочками, если тот одинок и подавлен. В общем Саша действительно пытался проявлять свои чувства к Диме, но за рамки этой дружбы ничего не выходило. А еще разница была в том, что Дима буквально хотел кричать об их дружбе, рассказать всем, что они близки. А вот Саша будто шифровался и прятал ото всех их взаимоотношения. Дима этому удивлялся, не понимал, и в душе обычно разрасталась обида, он уже терял надежду, приходило осознание и смирение, отчего было обиднее вдвойне: уж лучше чувствовать тепло и любовь, чем не чувствовать ничего. Хотя как знать. Проект стремительно близился к концу, и тревожность все резче сменялась безразличием и желанием, чтобы всё это поскорее закончилось. Когда Саша не прошел в финал, у Димы так сильно сжалось сердце от его слез, так сильно хотелось прижать мужчину к себе, успокоить, поцеловать наконец-то, взять его руку и не позволить выдернуть ее в уже изрядно надоевшем стеснении. Но Дима вовремя себя остановил, сошелся лишь на дружеской поддержке — неформальной, конечно, но и не сильно эмоциональной. Парень понимал, что снова делать этот очередной шаг навстречу, чтобы прийти в итоге к ничему, бесполезно. Ничего это не даст, Саша снова выдернет руку, отстранится и отречется от всех-всех своих чувств, только чтобы, не приведи, Господь, не показать никому и ничего. Дима не понимал, куда же девалась вся его эмоциональность, когда дело доходило до этого. Снова разочарование. Но и Шепса можно было понять, он боялся втягивать парня в эту пучину чувств, в которых даже он сам не может до конца разобраться. Он не знал, любил ли он Матвеева вообще. Как друга — разумеется, а как мужчину? А после финала, после последних съемок «Битвы», их накрыло осознание. Да и всех экстрасенсов накрыло. Это конец, это последний день, когда они, объединенные общим делом — может, и надоевшим уже за девять месяцев, но за счет этого и уже каким-то привычным и родным, — собрались здесь вместе. Завтра их уже не будет. И Саша с Димой понимали, что это произойдет и с их взаимоотношениями. Поддерживать это странное общение явно будет тяжело и тягостно. Уж лучше смириться и расстаться. Когда все закончилось, мужчины вышли на улицу. Они понимали, что нужно поговорить, вышли молча, только лишь чувствуя друг друга и зная, что это должно было произойти. Дима закурил сигарету, а Саша, на удивление, к ней даже не потянулся. — Ну вот и все, Саш. Получается, конец? — невесело улыбаясь, Дима смотрел куда-то вдаль темного неба. Саша ничего не ответил, он замер, будто парализованный, уставившись на Диму. — Выходит, мы так и не смогли, — дым от диминой сигареты клубами поднимался вверх, контрастируя с темным небом. — Что не смогли? — тихо, неуверенно и боязливо спросил Саша, на что Дима повернул голову в его сторону, блеснув карими глазами. — Признаться друг другу и построить отношения, которые мы оба хотели построить, вот что, — Матвеев снова отвел взгляд, но не из-за нервов: он был спокоен. Вообще создавалось ощущение, будто старше здесь Дима. Сигарета, тлеющая в изящных татуированных пальцах, придавала ему взрослости и некой неправильности, граничащей с изящной невинностью. — Ну что уж теперь, уже поздно, не получится у нас с тобой ничего построить. Да и люди мы разные, — продолжал Матвеев. Простая истина больно ударила по обоим. Парень вновь устремился вдаль, и, казалось, к реальности его возвращали только лишь редкие затяжки. Он курил будто бы невинно, спокойно, не нервничая, а скорее упиваясь этим дымом, хотя на деле он приносил ему физический дискомфорт. — И что, мы вот так просто разойдемся? — Саша спросил очень робко и тихо, будто боялся услышать ответ на свой вопрос. — Да, вот так просто, — Дима повернулся к Шепсу и теперь уже неотрывно смотрел в потерянные и грустные голубые глаза. В глазах парня читалось смирение, которое очевидно контрастировало с любовью. Сейчас Саша увидел это столь отчетливо и ясно, что даже испугался, что на него могут смотреть вот так. Смирение и разочарование в Диме победили. Было до ужаса обидно, но лучше закончить всё сейчас. Он потушил и выбросил сигарету, подошел к мужчине, взял его за руку, и ему уже было неважно, выдернет он ее или нет. Он с абсолютным осознанием смотрел Саше в глаза и улыбался, как бы говоря, что все будет хорошо, будто будучи в этом уверенным; Дима был спокоен, он смотрел на Сашу так, будто все так и должно быть. Мужчина с какой-то слепой надеждой смотрел на парня. Саша не убрал руку. Теперь можно было на секунду забыться. И теперь уже первым руку убрал Дима — мягко, осторожно. Не переставая улыбаться. Дима ушел с улыбкой. А Саша не проводил его взглядом. Наверное, потому что хотел отпустить его прямо сейчас. Потому что Дима отпустил.***
Дима продолжал сверлить взглядом черный экран выключенного телевизора. Он думал о том, как сейчас Саша почти кричал о нем, об их дружбе. Теперь Шепс хотел рассказать всему миру, кто они друг другу. А вот Дима уже не хотел. Да и не были они уже друг другу никем.