Вписка Маши Химы

Квартира Химы. Квартира, затянутая вечным дымом сигарет и не только. Сама Маша не употребляет, только пьёт, но кто сказал, что тут не происходят «более весёлые движения», пока она мило беседует с Никитой? Но весело не всем. Затяжное состояние потерянности не даёт испытывать даже малейшее чувство радости, сколько не пытайся менять что-то в жалкой одинокой жизни. Сколько не вливай в себя этой горькой, обжигащей горло, отравы, это ничего это не изменит. Просто утром плохо настолько, что руки не просто тянутся к ремню, а уже готовы затягивать его на шее. Сколько не засыпай в себя дряни, принять действительность это не поможет. Ты даже не пытаешься. Эта квартира Дане очень близка, тут часто собиралась вся их «полу-маргинальная компашка». Под пивко интересно пообсуждать баттлы, музло и всякие житейские дела, а потом закончить под утро с пустой бутылкой коньяка в руках. Да и атмосферно тут. Не смотря на всё происходящее, это место неплохо подходит для того, чтобы в голову пришла очередная мысль об очередном треке, который канет в пустоту, как и десятки других. Пожалуй, это одно из немногих мест, где он не чувствует того не щадящего, душашего одиночества, которое чёрной, размазанной тенью ползёт за ним постоянно, даже не думая отступать. Не страшно. Этого перестаёшь бояться, когда чувства окутывают постоянно. К сожалению. Стена начинает немного плыть перед глазами, которые он прикрывает, чувствуя новую волну прихода. Тело слегка потряхивает, особенно — руки. Холодно. Жутко. Спокойно. Гена тоже тут. Он был не любителем зависать у Химы, всё же тусовка «UnderWHAT?» ему была гораздо ближе, но без «глянцевых попоек» тоже нельзя, особенно, когда Никита их соорганизатор. Вообще, он в принципе не любитель тусовок, вытащить его куда-то — квест. В этот раз, успешно пройденный. С Даней у них отношения не сложились. Они и не могли сложиться вообще никак после того баттла. Ненавидеть его нельзя. Дружить тоже. История о Бургер Кинге всякий раз всплывает в Даниной голове, когда он видит один из ресторанов этой компании. Даня залипает в стену. Стена залипает в Даню, будто поглощая его полностью. Гена залипает в телефоне, что-то набирая на клавиатуре, быстро перебирая пальцами. Хочется уйти. Хочется поскорее уйти и оставить его с телефоном наедине, как бы это не звучало. Гена, в свою очередь, может, тоже хочет свалить отсюда, но сидит, не давая раствориться в сигаретном дыме, окутывающим кухню в отголосках попсовой музыки из комнаты. Уйди. Останься. — Как ты? Два слова будто прорезают воздух. Серьёзно? Вот так непринуждённо начать разговор? Вообще, похвально, Ген, молодец, продолжай наталкивать на диалог, чтобы… Чтобы что? Зачем? Зачем вообще начал этот бессмысленный диалог? Вежливость? Бред. — Хуёво. Ты как? Другого ответа ты и не ожидал после всего, что было. На хуй не послал, уже хорошо. Хотя, не хорошо. Дотянуть до утра. К утру уже можно в полном невминозе вызвать такси и ехать домой, в это холодное и словно чужое место, ведь он там один. Сам себя. Он сам себя боится, ведь оставаться наедине с пожирающими его мыслям слишком опасно. Маша. Не так часто удаётся видеть её такой. Она пьяна, растрёпана, но так счастлива. Она почти не говорит, лишь смеётся, пытаясь разбавить эту мрачную, гнетущую обстановку вечера. Не надо. Лишнее. Она почти всегда позитивна. Какой бы пиздец не происходил в её жизни, она улыбается и показывает средний палец всем своим проблемам. Это забавляет. Это мотивирует. Хочется подойти к ней сейчас и сказать, какая она охуенная, но кажется, что его прибило к этому месту. С Геной. Твою мать, ну… — Прости. Что? Что ты сейчас сказал? Повтори, пожалуйста. — Прости, если прям сильно задел. Никакой вины он не испытывал, ведь знал, что весь текст — разгон диз-инфы. Ты бы не стал говорить об этом, будь этот факт правдой… Но извинится всё-таки хочется, вдруг его прям сильно задело. — Да хуйня. Нет. Не хуйня. Ему были почему-то очень важны эти слова. Сам Rickey F перед ним извиняется. Расскажешь кому — не поверят. Становится чуть легче сидеть с ним на этой душной и прокуренной кухне. Кстати, а почему тут так душно? Воздух перестал плавиться, когда его где-то час назад начало чуть подотпускать. Это странно. Даня встаёт и не очень ровно на слегка трясущихся ногах подходит к подоконнику. Опустив глаза, он замечает небольшой кактус в углу. Он давно растёт у Маши на кухне, сколько же он падений и отсутствия воды пережил. И живой до сих пор. И кажется живее самого Сина. Даня залип. Кажется, успевает разглядеть каждую иголочку. А ведь иголки кактуса — это вид листьев. Эти листья могли быть привычными для человека, но принципы выживания в дикой природе наградили растение такими иголочками. Нарастить броню, чтобы выжить. Кого-то это Дане напоминает. Себя. Будто единственный шанс выжить и не быть настолько разбитым, что не собрать никогда — нарастить вот такую вот броню, чтобы ни одна тварь не подобралась к столь хрупкой душе уличного поэта. Говорят, что кактусы поглощают излучение и негативную энергию. Если бы это было правдой, то Даня бы засадил всю квартиру этими ёбанными кактусами. Ну а хули? В одиночестве места много, есть где поставить несколько цветочных горшков. — Поглоти мою энергию — шепчет он, слегка наклоняясь к такому же несчастному, как и он сам, растению. — Эй, ты там с кем разговариваешь? А действительно, с кем? С кактусом? Ещё прёт. Ещё очень сильно прёт, как оказалось. Догоны никто не отменял. — Ни с кем. Окно. Нужно же было открыть окно. Свежий воздух тонкой струйкой через форточку проникает в задымлённую кухню, позволяя вздохнуть полной грудью. Но дыхание сперает, когда он чувствует руки на талии. Что? Зачем? Он оборачивается, но не замечает почти никаких изменений в лице Гены, оно спокойное. Единственное, что его выдаёт — взгляд, который он отводит куда-то вдаль. — Что? — единственное, что он может выдавить из себя сейчас. — Я скучал — слышится тихим, едва различимым шёпотом. Странно. Они толком не общались, а тут такие нежности, но он не уходит, позволяя приобнять себя. Человек. Живой, ещё тёплый человек. Пусть прикосновения Гены никак не отзываются в сердце, но в голову поступает что-то приятное. Будто чувство очуждённости медленно растворяется в воздухе, оставляя лишь что-то тёплое. И это «что-то» чуть теплее, чем кусочек льда. — Я не обижался. Обижаться на такое — значит быть полнейшим ебланом. Не так ли? Так. — Это хорошо. Слышно прям под ухом, где-то у шеи. Горячее дыхание согревает, слегка обжигая. Накрывает. Накрывает новой волной. Зря он запивал всю эту дрянь коньяком. Очень зря. — Спасибо. Тепло. В его руках теплее, и будто нет той бури, которая затягивала и морозила очень много времени. И ты будто живой. И ты будто чувствуешь тепло своего тела. И ты будто не чувствуешь это вечное одиночество. И будто сердце больше не болит. Будто. Сегодня Даня уехал домой не один.