но и утром все не так.
нет того веселья.
или куришь натощак
или пьешь с похмелья.
гребаный высоцкий, зачем он писал этот текст. гребаный вова, который, вот убей, не хочет выходить из головы. и кащей понимал, что все идет не так, как надо. хочется не думать об этом, хочется забыть, хочется послать его подальше и не общаться с ним более. и не писать эти письма. он снова пьет до галлюцинаций, пока черт ему не привидится. с чертом он хоть-как пооткровенничать может, хоть кому-то рассказать, что тяготит. ведь у него запой от одиночества. и он, по ночам, сидя в промерзшем подвале, слышит его голос, пьет с ним водку литрами, хлебом закусывает, разговаривает с ним, даже целоваться как-то лез. не то, чтобы кащей чокнутый какой, но, лучше с чертом, чем с самим собой. и всех универсамовских кащей прогонял. не хотел, чтобы кто-то видел его в таком состоянии. побежденным собственным рассудком, разбитым и абсолютно не понимающим, как ему жить дальше. боялся, все же. боялся, что не сможет сказать вове, что давно уже чувствует к нему что-то особенное, что-то кроме ненависти и раздражения. боялся, что вова не приедет. боялся, что пацаны узнают, что он пидор и мазохист, раз любит того же, кого ненавидит всем сердцем, и кого, бывает, готов задушить голыми руками. —и долго ты тут сидеть будешь?—кащея вырвал из своих мыслей знакомый голос, и обернувшись на звук, перед глазами его появился турбо. —пошел отсюда! скажешь пацанам что я здесь — урою!—кащей кинул пустую бутылку водки вслед убегающему за стену турбо. —да я сказать хотел, что адидас приедет завтра! — туркин заглянул в комнату. —пошел вон, я тебе сказал! —огрызнулся тот, перебив турбо. а он, видимо, уже ушел. кащей понимал, что куда-то не туда свернул. а что поделать, так уж случилось. у него нет намерений идти на вокзал. как-то после этой новости ему вовсе не хочется видеть вову. не сказать, что страшно, просто не хочется. не хочется смотреть в его вечно бегающие глаза, дышать его запахом и глохнуть от его голоса. не хочется ему, чтобы каждое слово того отдавалось внутри жжением. не хочется ему этого всего. и не хочется снова чувствовать что-то к адидасу. что-то странное, ощущаемое нутром или печенью. но, неужели, черт возьми, он трус? ни капли, только вот от одного только слова «вокзал» хотелось блевать. хотелось изблеваться вовсе, выплюнуть все органы, вывернуться наизнанку и исчезнуть. или это последствия двух бутылок водки…***
прошла уже неделя. и всю эту неделю кащей беспробудно пил, все пытаясь убежать от действительности. ну а толку-то? похвастаться ему нечем. только самому себе настроение портит. но все же потянул его черт на этот вокзал. как бы кащею этого не хотелось, но придется глаза в глаза столкнуться с его усатой проблемой. весь универсам пришел на вокзал и все стояли на перроне, ожидая прибытия поезда. поезда с героями. кащей, конечно, не мог пропустить такого события, но и если бы оказался в толпе, то, без сомнения, потерял бы авторитет среди своих. ведь после его марафона на водке, с его криками о том, как он адидаса все-таки ненавидит. ненавидит за то, что уехал на войну. ведь кащей сам по себе весь такой загадочный всегда и везде, и никто ему не указ. он лишь стоял в стороне. стоял, чтобы только не показаться слабаком. волновался, конечно, что ему потом вова скажет за это нелепое притворство и беготню от самого себя и стоит ли вообще тогда прятаться. проморгавшись, кащей отбросил эти мысли. поезд прибыл, и стал только вова выходить из вагона, как к нему сразу все подбежали, стали обнимать, радовались, в общем. кащей же, лишь улыбнувшись, бесследно исчез, мелькнув только полой пальто. он, конечно, был рад, но не настолько, чтобы сразу подбегать, вешаться на шею и со слезами на глазах говорить о том, как он скучал. с появлением на улице вовы на улице начался полный ужас. кому-то эти движения доставляли удовольствие, только вот кащея это все ни капли не радовало. давно ему не приходилось по морде получать и кровью умываться, а потом сидеть одному в подвале, как крысе, и обрабатывать раны, отмывать кровь от рук и лица водкой, заодно и пить ее от горя, чтобы легче воспринимать ситуацию. и снова писать письмо. письмо без адреса и отправителя. снова он все тем же карандашом пишет о том, что даже получив по лицу, он вову любит. любит и чуть ли жить без него не может. любит и ждет здесь, в подвале, чтобы он скрасил страдания того. и вова таки пришел. пришел, застав кащея не в лучшем состоянии. водкой он оттирает кровь, смотрясь в карманное зеркало, вероятно забытое очередной его девочкой на раз. и кащей, конечно, заметил появление адидаса. —а че с тобой? — спросил вова, взглянув на лицо кащея, рассматривая его синяки под глазами и серую полупрозрачную кожу. тому адидас конечно мог надумать причин, только вот истину, он уверен, что никогда не узнает. —все со мной нормально, заткнись! что со мной может быть не так, вова? и че ты пришел? —кинул он в сторону суворова. —да, не очень как-то получилось, я вспылил на тебя что-то. решили бы как люди, а то…как петухи в курятнике. ты, это…прости меня…—подходя к кащею сзади, с паузами проговорил он. —а че это ты? совесть замучила?—кащей не подавал вида того, что ему эти слова по душе ударили. делал вид, что не ждал адидаса вовсе. — а знаешь, пацаны-то не извиняются.—сказал, как отрезал. кащей откинул зеркало, повернулся к вове. —но тебя я прощу. а знаешь почему?—кащей вскинул бровь.—потому что люблю тебя. —не дав вове и звука издать, кащей ответил на свой же вопрос. вова не успел ничего ответить, как кащей набросился на него с поцелуем, прижимая его голову к себе обеими руками. на удивление, не получив отказа. кащей привык причинять одну только боль, но все-таки пытался хоть как-то быть нежным, хотя бы ради этого долгожданного момента, когда он может отбросить все свои страдальческие мысли. и оторвавшись, раскрасневшийся, смущенный вова одними губами прошептал: —и я тебя тоже.