Тёмный соблазн Орин

      Главная из Лунных Башен, царящая над Рейтвином и над всеми Землями Тени, зарывалась вершиной в зеленоватый облачный сумрак. На её крыше располагалась семиугольная каменная площадка. Семь стрельчатых младших башенок, окружавших центральную, распарывали иглами полог мглы. Изумрудные молнии-черви ежеминутно били из облаков в острые шпили. В кипении миазмов было не различить, ловят ли облака свет от Башен, или же сами его испускают, отравленные нечистой магией.       Сейчас у края каменной площадки стоял лорд Торм. Ветер подхватывал его чёрный плащ со знаком Миркула. Когда молнии ударяли в шпили, тень Торма резко проступала на серых камнях. Его сопровождала ещё одна тень, крылатая. Капитан Маркус держался по правую руку от Торма. С высоты они озирали земли окрест. Во тьме далеко внизу отчётливо проступали сотни и тысячи глаз-огней. Орды нежити, как полчища личинок, вяло копошились в закоченевшем трупе Рейтвина.       — Мы довели число солдат до двадцати тысяч, как вы и велели, милорд, — проговорил Маркус почтительно. — Прикажете готовить армию к выступлению?       После паузы Торм сухо бросил:       — Двадцать тысяч. Разве этого, по-вашему, достаточно, чтобы взять Врата Балдура штурмом?       — Нет, милорд. Но за время похода до города наше число значительно вырастет. Благородные Земли густо населены и слабо защищены. Увеличить армию за счёт свежих тел втрое, а может, и вчетверо, не составит труда. К тому же, есть немалый шанс, что Врата Балдура падут без боя. У нас имеются союзники в городских стенах.       При упоминании союзников желчное выражение промелькнуло на иссушённом лице Торма.       — О ком вы толкуете, Маркус? От баалитов толку нет — это свора бешеных псов, опасных и злобных, но совершенно некомпетентных. Полагаться на них было бы столь же разумно, как дёргать за хвост Тиамат. Что же касается Горташа — этот скользкий проходимец ещё хуже баалитов.       — Почему? — капитан удивился. — Чёрная Церковь до сей поры исполняла свои обязательства. Если бы не их подрывная деятельность, правящая верхушка Врат Балдура бы давно узнала о наших планах.       — Всё равно я не доверяю прислужникам Бэйна. Горташ и пальцем не пошевелит без личной выгоды. А я не вижу, какая у него выгода в нашем союзе. Неужто он так долго пытался прибрать этот город к рукам, чтобы затем уступить его нам?       — Бэйниты веруют в право сильных на власть, — ухмыльнулся гнилым ртом Маркус. — Быть может, страх перед нашей силой смирил их.       Торм коротко мотнул головой.       — Горташ — подлец, хитрый и льстивый, как дьяволы, что взрастили его. Но он совершенно точно не трус. Нет, Маркус. Я знаю, он что-то замыслил. И пока я доподлинно не выясню, что именно…       Диалог прервало появление Изобель. Она вышла на площадку с лестницы и решительно зашагала навстречу отцу. Ветер развил её белую робу и серебристые волосы. Торм немало удивился:       — Изобель? Что ты здесь делаешь?       — Пришла, чтобы поговорить с тобой наедине. Это можно устроить?       Торм жестом велел Маркусу удалиться. Капитан с шелестом раскрыл крылья, слетел с края крыши и растворился в сумраке. Изобель приблизилась к Торму и замерла шагах в трёх от него. Её белое лицо отражало вспышки призрачных молний, как снег отражает свет.       Торм заговорил с ней первым:       — Я думал, ты не хочешь меня видеть из-за обиды. Эта глупая ребяческая обида мешает тебе принять правду — всё, что я сделал, служит твоему благу. Хоть времена изменились, и мы с тобой изменились тоже, я всё ещё твой отец. Давай оставим позади эту никчёмную ссору.       — Я для того и пришла, — губ Изобель коснулась бледная улыбка, — чтобы оставить всё позади. У меня есть для тебя приятная новость. Ты давно хотел, чтобы я отреклась от Селунэ. Я отрекаюсь.       От этих слов лорд Торм оторопел до глубины души. Его лицо редко выказывало эмоции, но сейчас удивление ярко явилось в распахнутых блеклых глазах. Он замер, оглушённый, растерянный, глядя на дочь, но не веря своим глазам и ушам.       — Изобель… Но… Почему — спустя столько лет? Почему сейчас?       — Потому что мне открылась истина. Селунэ долго меня отравляла ложью. Она говорила — если смиренно терпеть, боль утихнет. Если истово верить в свет, сумрак вокруг рассеется. Но разве от моей веры здесь стало хоть каплю светлее? — Изобель развела руками, охватывая сумрачные земли вокруг. — Нет. Это бессмысленно. Бесполезно. Всё одно тьма взяла своё.       — Наконец-то ты начала понимать. Я пытался тебе объяснить, но ты не хотела слушать…       Изобель гордо вскинула подбородок, взглядом заставив отца примолкнуть. Она заговорила пламенно, будто выплёскивая с каждым словом душу:       — А самая гнусная ложь из всех — про надежду! Я боролась, чтобы «Последний Свет» не угас. Я боролась, даже когда голодная Лунная Сука пила мою кровь вместо жертвенного молока. Я цеплялась за надежду так долго… только чтобы увидеть, как мой «Последний Свет» погибает. Моя надежда обратилась в руины, сгорела в пламени, истекла кровью. И знаешь, что, папа? — Изобель горько усмехнулась, и из глаз у неё сбежали две злые слезы. — Это было больно, очень больно — гораздо больнее, чем умирать. Но вместе с болью пришла и свобода. Мне стало нечего бояться, не за что воевать, и терять тоже нечего. Последний свет угас, надежда сгинула. Больше её оковы меня не держат.       — Иди ко мне, малышка, — старик улыбнулся пергаментными губами и распахнул объятия. — Не плачь. Папа с тобой. Я буду с тобой до конца времён.       Но Изобель не спешила податься ему навстречу.       — Мы так с тобой похожи, папа. Ты до сих пор не понял… но я тебя научу, — она улыбнулась почти снисходительно. — Ты тоже цепляешься за надежду, борешься, несмотря ни на что. Я — твой последний свет. Сейчас ты увидишь, как он угасает. Только тьма принесёт нам спасение, только смерть нам дарует свободу.       — Изобель?.. Что ты…       Из середины груди у Изобель выскочило кровавое лезвие. Это Орин, вынырнув из-под заклятия невидимости, пронзила её со спины. Кровь плеснула на белую робу, крупными брызгами окатила лицо и доспехи Торма. Изобель коротко вскрикнула, выгнулась, распахнула рот. Её последний крик подхватило эхо, и он разросся в пронзительный призрачный вопль. Из её рта и глаз широким потоком вырвалось бледно-зелёное пламя и вознеслось вместе с воплем до неба. Изобель кричала и кричала, содрогаясь и извиваясь в столпе зелёной энергии. Некротическая скверна, пропитавшая её плоть до последней частички, покидала разбитый сосуд. Освобождённая от оков, Изобель пала на камни. Её тело посерело, ссохлось, по коже пробежали глубокие трещины, разделяя на хлопья праха. Налетевший ветер развеял его. Через несколько мгновений от Изобель Торм остался лишь белый скелет, прикрытый лохмотьями селунитской робы.       Лорд Торм, как подкошенный, упал на колени и страшно вскричал:       — Изобель!.. Нет!..       Как бы Орин ни хотела полюбоваться отцовским горем — пора было уносить ноги. Она бросилась к лестнице, уводящей прочь с крыши. Уйти, пока Торм не сообразил, что к чему — таков был расчёт. Но вдруг из низких облаков наперерез ей спикировал Маркус. Его железные сапоги с лязганьем врезались в крышу. Ветер от крыльев, отравленный тленом, овеял Орин. Тяжёлая глефа с заржавленным, но грозным лезвием преградила ей путь к отступлению. Глаза Маркуса полыхнули ярко, и этот же ледяной огонь вырвался из гнилого рта:       — Ты! Отняла у нас леди Изобель! Ты украла! Воровка!       — У меня нет на тебя времени, гнилушка!       Они яро обменялись выпадами, выбив искры из металла. Маркус взмахнул глефой, и наконечник пустил волну некротического огня. Орин перескочила через огонь, увернулась от лезвия. Умертвие в тяжёлых латах двигалось на удивление проворно. Она кружила вокруг него, как кружит волк возле загнанной, но смертельно опасной добычи. Ей удалось пару раз уколоть его в брюхо, в щель меж пластин. Уколы выпустили из тела Маркуса струйки вонючей гнили… да только такого врага обычные раны не брали.       Орин ловко поднырнула под выпад Маркуса. Она рубанула «Тысячей болей» сплеча, взмолившись в мыслях Отцу, чтобы клинок оказался достаточно крепок. Раздался лязг металла о металл и хруст кости. Орин тотчас же отпрыгнула прочь, но её зацепило брызгами чёрной крови. Кровь пролилась из обрубка плеча — Маркус лишился по локоть правой руки, державшей глефу. Его кисть в ржавой перчатке, словно огромный паук, задёргалась на камнях под ногами Орин.       — Ты… — яростно прорычал капитан, — …поплатишься!       Он рванул на Орин всем телом. Уцелевшей рукой он схватил её за запястье. В первый миг Орин даже не поняла, что случилось — резкий бросок, свист ветра, болотная мгла вокруг. Маркус взмыл над Башнями, унеся Орин с собой. Они нырнули в низкие облака. Она утонула в кипении туч, озаряемых вспышками молний. Чёрные крылья стервятника разрывали мглу, поднимая обоих выше и выше. Ржавая перчатка больно вцеплялась в запястье Орин.       «Он разожмёт пальцы», — сообразила она. Нужно было что-нибудь предпринять — сейчас, сию же секунду.       Под грохот грома она извернулась с нечеловеческой ловкостью, словно стала на миг невесомой. «Тысяча болей» вонзилась в левое крыло Маркуса под основание. Он покачнулся, завалился вбок. Чёрная кровь рассыпалась липкими каплями, отмечая полёт. Крен неизбежно перешёл в спиральное падение. Кувыркаясь и теряя перья, Маркус понёсся к земле — как и Орин, висящая на его руке. Крыша башни вынырнула на неё из мглы внизу серым семиугольником. Камни приближались с пугающей скоростью.       Перед самым столкновением Орин сгруппировалась и вместе с тем расслабилась, словно кошка. Но сколь бы ловкой она ни была, при таком падении не обходится без увечий. Камни ударили каждую её кость с силой гигантского молота. Её рот наполнился солёной кровью, в глазах запрыгали чёрные точки, хруст собственного скелета гулко раздался в ушах. Переломанные ноги, порванные связки — наверно, все разом. Окажись удар хоть на сотую долю сильнее, её живот лопнул бы, распустив кишки по холодным камням.       Рядом с Орин, в паре шагов, рухнул Маркус. Он трепыхнулся, словно придушенный ястребом голубь, пытаясь подняться. Со стоном боли Орин перехватила клинок, подползла к Маркусу на локтях и рубанула по его шее. Она ударила раз, другой, рассекла его горло, затем позвонки и мышцы. С противным хрустом лысая голова отделилась от тела. Глаза Маркуса угасли, изо рта вывалился белёсый язык и вытекла струйка слизи. Проклятый мертвец застыл без движения. Орин распласталась на камнях подле него — она была не в силах пошевелиться. Она лежала, качаясь на волнах своего хриплого дыхания, утопая в кровавом мареве нестерпимой боли.       А Торм, тем временем, покачивал скелет дочери на руках, не слыша и не замечая ничего вокруг.       — Изобель… Изобель, моя маленькая… Моя девочка…       Прижавшись к черепу сухими губами, старик нашёптывал что-то ещё, бессвязное. Но вдруг некая мысль заставила его вскинуться. Он бережно уложил скелет наземь и порывисто поднялся в полный рост.       — Бальтазар! — рявкнул он. — Ко мне! Живо!       Некромант, откликнувшись на зов, тотчас явился перед Тормом в облачке зловонного дыма.       — Да, милорд? Что случилось? — жёлтые глаза Бальтазара скользнули по бедным останкам и изумлённо расширились. — Клянусь плотью своей матушки… Она мертва. Изобель Торм мертва…       Некромант, похоже, был по-настоящему потрясён. А Торм, теряя терпение, раздражённо гаркнул:       — Я вижу и сам, что мертва! Верни её мне! Сейчас же!       — Позвольте мне посмотреть на останки, милорд. Я подумаю, что можно сделать.       Торм посторонился от скелета. Бальтазар опустился перед останками Изобель на колени, медленно и неуклюже из-за своей тучности. Толстые синие пальцы пробежали по черепу, по грудной клетке, между рёбер которой ещё болталась подвеска со знаком Селунэ. Некромант поцокал языком, покачал головой. Дышать ему было не нужно, но всё же он испустил тяжкий вздох.       — Хм-м-м-м… Я уже более сотни лет такого не видел. Какие тяжёлые повреждения. Досадно, очень досадно. — Бальтазар, напоследок ещё раз сокрушённо цокнув, поднялся. — Увы, милорд, воскрешение невозможно. Ваша дочь мертва окончательно.       — Как это — «окончательно»? — Торм недоумённо тряхнул головой. — Она ведь только что стояла передо мной! Разве ты не можешь вернуть всё, как было? Сделать для неё новое тело?       — Тело — это не проблема. Трудность в том, что её душа больше не откликается на мой зов. Из тела без души, как вам известно, получаются лишь самые примитивные зомби. Я могу сотворить такого, если желаете…       — Я желаю видеть свою дочь!       Глаза Торма яростно полыхнули, железные кулаки сжались. Бальтазар отпрянул от него подальше с опаской. Замерев, он проронил хладнокровно и чётко:       — Я повторяю ещё раз: воскрешение Изобель Торм невозможно.       — Но… — голос Торма дрогнул, — ты ведь говорил мне — перед Владыкой Костей склоняется сама смерть. Обратись к нему, принеси жертвы! Сделай хоть что-нибудь!       — Владыка Костей могуч, но даже Он не всесилен.       Торм встретился с Бальтазаром взглядом. В блеклых глазах старика плескалось безумие — отвратительное безумие заражённого зверя. И оскалился он, как старый, измученный хворью волк. Из его глотки вырвался надсадный вой:       — Тогда будь проклят твой Владыка — и ты вместе с ним! Изобель! Моя девочка! Я отдал вам всё, чтобы она жила! А теперь она — лишь скелет! Твой Миркул — жалкий, никчёмный лжец! Очередной трухлявый идол, не стоящий и плевка в его рожу!       С каждым словом ненависть выплёскивалась из Торма — годы потаённой злобы и чёрной обиды на целый мир.       Бальтазар, прежде сдержанный, с негодованием вскинулся:       — Вы… не смеете оскорблять Владыку. Не после всего, что Он сделал для вас. Он вас осыпал дарами и милостями. Вести орды несмертных слуг на Великую Жатву — о такой чести Избранные до вас и мечтать не смели.       — Не будет никакой жатвы! Не нужен мне больше ни ты, ни твой смердящий божок! Проваливай прочь со своими дарами! Я отрекаюсь от них!       По обрюзгшему лицу Бальтазара пробежали тени гнева. Его вены вздулись и почернели, глаза налились пронзительно-жёлтым, как колдовская отрава, огнём. Голос зашипел, заклокотал, подхваченный ветрами восьми сторон света:       — Кем ты себя возомнил, Кетерик Торм? Героем, военачальником? Пред взором Его ты — лишь горстка презренного праха! Ты не можешь вступить в союз с каждым тёмным богом, чтобы затем отречься. Ты уже себя обещал Владыке Костей. Священный договор будет исполнен, желаешь ты этого или нет!       Бальтазар отступил от Торма ещё на пару шагов, оказавшись в центре площадки. Он преклонил колени и прижал к камням руки. Его раны на лице и на груди раскрылись, пролив тягучую тёмную кровь. Кровь эта зазмеилась струйками и сложилась в символ Миркула величиной во всю крышу. Молнии полыхнули, ударили разом семь шпилей, заставив Лунные Башни вдрогнуть до основания. Гром раскатился, сливаясь с голосом некроманта:       — Услышь меня, несмертный Владыка! Ты, оскал черепа, обглоданного дочиста червями! Ты, скорбь живущих и сон усопших! Ты, герцог заброшенных мавзолеев, князь пыли, король разложения, император разрытых могил! Лорд Миркул, Владыка Костей! Я, твой смиренный эмиссар, взываю к Тебе! Пробудись!       Огромная печать Миркула засветилась, откликаясь на призыв. Зелёные миазмы подхватили Торма и повлекли в центр печати. Он завис над Бальтазаром, охваченный потоками призрачного огня, словно цепями. А коленопреклонённый некромант вскинул руки:       — Пусть Избранный станет сосудом Твоим, как было начертано! Ибо смерть — не конец всего, а только начало!       Торм скорчился, зашёлся в непрерывном крике, огласившем Земли Тени на мили окрест. Его тело как будто кипело в огне — позвоночник скручивался, конечности выгибались. Через несколько мгновений иссохшая плоть не вынесла пытки и хрустко лопнула, выпустив желтоватые кости-шипы. Эти кости разрослись, пожирая всё, что осталось от Торма. Огромные скелетные стопы коснулись камней. Ноги величиной с колонны стали опорой массе из рёберных клеток, вырванных позвоночников, освежёванных рук, вырезанных ключиц. Они сформировали туловище и конечности монстра. Последним вырос череп, увенчанный треугольной железной короной, утопающей в облаках. Чудовищный скелет, собранный из десятков других скелетов, окинул взглядом свои владения. Глазницы черепа полыхнули, словно маяк на вершине башни, сигнал для гниющего воинства Рейтвина, что Владыка Костей возвратился в мир.       — Да начнётся Великая Жатва во славу Твою! — возвестил Бальтазар.       Но вдруг, перебивая Бальтазара, над Башнями разнёсся ещё один голос — женский.       — Я не позволю, падаль!       Этот властный голос принадлежал Шэдоухарт. Только была ли это она? Сейчас немногое в её облике напоминало о смертной плоти. Она воспарила над краем крыши на крыльях из чистой тени. Эта же тень, густая, как ночь без луны и звёзд, причудливыми узорами обвивала её белоснежное тело. Тени вихрями закручивались в середине её груди, образуя кольцо затмения с фиолетовым ореолом. Глаза Шэдоухарт итекали тьмой, густо льющейся по щекам, её волосы развевались, подобно каскадам тончайшего чёрного шёлка, её голову охватывал нимб из парящих шипов. В руках у неё блистало копьё со священным символом Шар у острого наконечника.       Чудовищный скелет, когда-то бывший Кетериком Тормом, обернулся на противницу. Челюсти распахнулись, из них вырвался шепчущий голос тысяч неупокоенных мертвецов:       — Тень прошлого, что не отбрасывает тени в настоящем. Госпожа Забвения, ныне забытая. Прими свою роль проигравшей и отступи. Этот мир я приговорил к смерти. Тебе не остановить меня.       Шэдоухарт плавно взмахнула крыльями, напререз ветрам приближаясь к чудовищу.       — Кем ты себя возомнил, «повелитель» Гнили? Не тебе, но Тёмной Леди начертано погасить свет жизни в конце времён. Но час последнего затмения — не сегодня. Сегодня Ночная Певунья споёт тебе песнь тишины.       Воплощённый Миркул коротко зарычал и вытянул руку. В его пальцах вспыхнул призрачный огонь, и из него соткалась костяная коса — на каждый шип иззубренного лезвия можно было нанизать по трупу. Шэдоухарт вскинула Копьё Горестей, и оно запылало лиловым пламенем. Пламя схлестнулось с косой. На вершине Лунных Башен закипела битва.       Орин, вжавшись в холодные камни, могла лишь молиться Отцу, чтобы её не заметили. Над ней и вокруг неё бушевал катаклизм — шторм, лавина, землетрясение. Небо кипело и пожирало само себя. Спирали лилового пламени обвивали Башни, зелёные молнии каждый миг озаряли руины Рейтвина. Крылья Избранной Шар рассекали болотную мглу, как клинки. Миркул дышал миазмами и вздымал чёрные смерчи. Каждый выпад копья мог обрушить гору, каждый удар косы — положить тысячу жизней. От столкновения божественных сил стонала измученная земля, а Чионтар далеко внизу выплёскивался из ложа тяжёлыми бурунами.       Орин не знала, сколько продлился бой — быть может, несколько минут, а может, многие часы. Вместе с очередной вспышкой молнии её взгляд ухватил, как Владыка Костей, покачнувшись, упал на одно колено. Шэдоухарт взмыла над ним, раскинув руки и крылья. Из середины её груди вырвался столп чистой тьмы. Он ударил в череп врага, и чёрная сфера стала расти из точки удара. Сфера расширилась, поглощая остов Миркула. Тьма была абсолютной, непроницаемой — но глазницы мёртвого бога, две бледные точки, ещё горели в ней. Глаза, полные ненависти, питаемые страданием тысяч порабощённых душ.       Шэдоухарт резко взмахнула крыльями. Сфера тьмы взорвалась — совершенно бесшумно. В этот миг волна безмолвия прошла по всему миру, от Высоких Льдов до пламенеющих южных равнин, от восточных морей до Закатных Гор. Теневой взрыв разнёс воплощение мёртвого бога на мириады бледных пылинок. В останках чёрного марева искры зелёного пламени разлетелись роем над Рейтвином. Энергия освобождённых душ заплясала в сумерках, словно стая призрачных светлячков. Постепенно, один за другим, они начали угасать, навсегда упокаиваясь в небытие.       Битва была окончена. Лорд Костей, едва переродившись, вновь оказался изгнан из материального мира. Больше Лунные Башни не озарялись его миазмами. Небо над шпилями застлала сизая мгла, как в пасмурный вечер перед дождливой ночью.       Из этой мглы на каменную крышу легко слетела Шэдоухарт. Она шагнула к Орин, съежившейся в луже собственной крови, склонилась перед ней на колени. Одно касание теневой руки — и вся её боль, все раны исчезли. Орин приподнялась, зачарованно глядя в лицо подруги, в её глаза, горящие тьмой.       — Шэдоухарт… Ты… красива, как… смерть.       Шэдоухарт, дрогнув, прижала к лицу ладони. Теневые крылья за её спиной истаяли, точно ночной туман на рассвете. Чёрный рисунок на коже поплыл, исказился и обратился в латы Юстициара со знаком затмения на груди. Когда она опустила руки, на Орин снова взглянули знакомые, почти уже родные изумрудные глаза. Вид у Шэдоухарт был совершенно потерянный. Они обе замерли в молчании. Орин улыбалась, полная восхищения и неподдельной гордости за подругу. Шэдоухарт смотрела невидящим взором куда-то вдаль.       — Эй, — окликнула Орин, тронув её плечо, — ты ещё со мной?       Та нерешительно проронила:       — Я… чувствую себя так, будто уже прожила тысячу жизней… и вместе с тем родилась только сейчас. Что мне делать теперь, когда её воля исполнена? Я не знаю…       — Быть Избранной таким божеством, как Шар — опасная дорога, — ухмыльнулась Орин, повторяя собственные слова жрицы. — Но я уверена, ты что-нибудь непременно сообразишь. Придумаешь, как развлечь себя и свою любимую госпожу.       Шэдоухарт, вспомнив о чём-то, настороженно оглянулась по сторонам:       — А где некромант?       — Бальтазар? Не знаю. Сбежал, наверно. Искать себе нового идио… то есть, Избранного.       — Повезло ему, что не попался мне на глаза.       Орин пододвинулась поближе к Шэдоухарт и устроила голову на её плечо. Сидя у края крыши, они в молчании наблюдали, как мгла над Землями Тени рассеивается. Фиолетовое марево проклятия у горизонта меркло, воды Чионтара внизу очищались от чёрной мути. Впервые за годы над землями Рейтвина зажигались звёзды.