Lick it up, baby

Вероника не думает о последствиях. Она пьяна, над её подругой хотели поиздеваться, и чувство самосохранения отказалось работать. В голове всё ещё гудит от недавно разносившегося по всему дому "Марта! Марта! Марта!". Её бедная, нежная, наивная Марта... Она не заслужила всех тех издевательств, которые хочет на неё вылить толпа озлобленных подростков. И плевать, что выкинутая пиньятта стоила Веронике горящего лба — неслабо Чендлер её приложила. Куда хуже всё то, что пришлось за свою выходку выслушать: — Ты уже не просто пустое место. С понедельника ты бывший человек. Даже лузеры будут брезговать тобой! Переводись в Вашингтон. Переводись в Джефферсон. Никто в Вестерберге больше не подаст тебе руки. А после крик... Если бы в этот момент Вероника соображала трезво, она бы подметила, что кричать — один из неоспоримых талантов Хезер Чендлер. Но в голове была лишь мысль о том, что блевать Вероника сегодня не собиралась. Иногда всё идёт не по плану. Вообще всё. Чёрт бы побрал МакНамару с её текилой. — И это твоя благодарность? Ты отплатила мне рвотой! И Сойер не может сдержать ухмылки, когда пальцами проводит по своим губам, а после выставляет средний прямо в лицо Королевы. — Lick it up, baby. Lick. It. Up! Ядовитое удовольствие разливается по всему телу, когда в чужих глазах пламя ярости разгорается всё сильнее. Но ещё через мгновение Хезер берёт эмоции под контроль. — Я знаю, кем позавтракаю в понедельник. А ты? Она так близко, что среди всех ароматов вечеринки Вероника чувствует её духи. Она не может разобрать их на ноты, но это настолько приторно сладко, что к горлу подкатывает новый ком. Сойер бежит от этого запаха, разворачиваясь, и впервые поворачивается на толпу. Никто не смотрит на неё. Отвернулись даже те, кто буквально тридцать минут назад готов был назвать её своей подругой. Она знала об этом с самого начала — старшая школа сожрёт с потрохами. Уже через минуту Вероника сбежала в неизвестном направлении. Не то что бы кому-то было до этого дело... С подачи Чендлер вечеринка продолжилась как ни в чём не бывало. Сойер же шаталась по ночному городу, пытаясь осознать всю плачевность ситуации. Она собственными руками вычеркнула своё имя из состава Хезер. Уволилась из помадного гестапо. Её вырвало на Красную Королеву на глазах у половины школы. — В понедельник, в восемь утра, я буду уничтожена... Они загонят меня в читальный зал, выпотрошат и сделают чучело. Вероника даже не заметила, как ноги привели её к дому Чендлер. Она уже была здесь, не в первый раз видела эти окна и точно знала, какое из них ведёт в комнату Хезер. — Я живая покойница, но я не обязана покорно идти на бойню. Ногти больно впились в ладони, когда Сойер упрямо подняла голову и взглянула на приоткрытое окно. Глупая привычка. Чендлер погубит её любовь к свежему воздуху. — Прежде чем пробьёт мой час, я открою твоё окно. Пытаясь привести дыхание в норму уже в комнате подруги, Сойер нервно хихикнула. — Лишняя стопка текилы — и я бы не залезла. И лишь теперь, упав на кровать Чендлер, она смогла разобрать её духи. Груша, фрезия, фиалка и... красная роза. Символ любви и страсти. Символ Хезер Чендлер. Такая же прекрасная и шипастая. Такая же до пошлого приторная. С этими мыслями Вероника провалилась в сон. Сон, сквозь который почувствовала чужое дыхание и продавившийся под дополнительным весом матрас. Сколько прошло времени? Час, два, пять? Это не имеет значения, потому что Хезер успела вернуться. Сойер хотела застать её в расплох, а что в итоге? Глупая, глупая девочка... Нет смысла притворяться. Вероника открывает глаза и сталкивается с чужими — голубыми, кристально чистыми. Сойер знает — за всю вечеринку Хезер опрокинула в себя максимум бокал-два вина. Она слишком помешана на контроле, чтобы позволить себе затуманить разум алкоголем. — И что же ты делаешь в моей постели, Ронни? — Пришла извиниться. И тут же прикусывает губу. Что она несёт? План был ведь совсем другой. Вероника позволяет себе скользнуть взглядом ниже и подмечает, что на Хезер красный, шёлковый халат. Переоделась значит? При спящей подруге, которой не должно было здесь быть? Смело. В духе Хезер. Чендлер закатила глаза и наклонилась ближе, касаясь губами ушной раковины — на коже останутся следы ещё не стёртой помады. — Умоляй. И интонация, с которой она это произносит... Сойер плавится. Хезер Чендлер — королева. И все подданные только и мечтают о том, как смогут эту королеву расположить к себе. Один ласковый взгляд, одно прикосновение — и это будет значить не меньше, чем исполнение мечты. Вероника знала — она среди этих людей. Среди кучи парней, мечтающих стянуть с Чендлер юбку. И когда она нависает над тобой в постели и требует мольбы... Можно только согласиться. — Желательно на коленях. Противореча собственным словам, Хезер не отстраняется. Она проводит по шее Вероники в тот же момент, когда та решает сглотнуть ком в горле. От этого прикосновения по телу проходит дрожь. — Хотя, если ты будешь так подо мной дрожать, положение можно не менять. Сойер не видит её, но чувствует ухмылку на чужих губах. Губах, прокладывающих дорожку поцелуев по линии челюсти. Её целует Хезер Чендлер. И это не дружеские поцелуи в щёку или уголок губ, которые она часто себе позволяет. Это что-то интимное. Что-то, от чего Вероника прикусывает губу и напряжённо выдыхает. — Хей, Ронни... Дыхание вновь опаляет ухо, и Сойер больше не может выдерживать эту пытку. Она хватается за талию в красном халате и меняет их местами. От такого манёвра кружится голова, но бёдра Чендлер всё равно кажутся местом, созданным для Вероники. — Ты что творишь, Хезер? — Я? Принимаю извинения. Разве ты не за этим проникла в мой дом? Чендлер до жути спокойна для человека, прижатого к постели в собственной спальне, в которой сейчас должна быть одна. Потому что знает — она всё ещё королева. Она скользит взглядом по фигуре напротив и останавливается на синих чулках. Дотрагивается и проникает пальцами под тонкую ткань, чтобы прикоснуться к нежной коже, второй рукой расстёгивая единственную пуговицу на чужом пиджаке. — Перестань это делать. За это ей нравится Вероника. Она не просто ступает за ней по пятам, исполняя все прихоти. У неё есть собственная голова на плечах. И сейчас эта голова явно говорит ей закончить всё это, но... Хезер никогда так сильно не хотела чужого подчинения. Остальные подчинялись ей беспрекословно, но Сойер... Она наглая, бойкая. Чёрт, да она залезла к ней в дом, после того, как Хезер унизила её перед кучей народа. Это возбуждает. — Нет, Ронни. Ни капли сомнения в голубых глазах. Ни капли стеснения в руках, разводящих полы голубого пиджака. Только ядовитая ухмылка на губах, по которым проходит кончик языка. От этого движения, от этого властного шёпота Вероника чувствует, как внизу живота скапливается жар. А после все мысли улетают из головы, потому что Хезер притягивает её за талию и врезается в губы поцелуем. Поцелуем, в котором Сойер прячет свой стон, ведь это лучшее, что она пробовала. И кружащий голову аромат уже не кажется удушающим. Он обволакивает со всех сторон и заставляет забыться. Вероника сжимает чужие плечи и ведёт языком по губам. Завтра она скажет, что это пьяная ошибка. Что она себя не контролировала, и вообще это всё начала Хезер, так что это не её вина. Но это всё будет завтра. Когда её сотрут с порошком десятки голодных тварей. А сегодня голодна она. Сегодня есть Чендлер, стаскивающая с неё пиджак, её мягкие губы и нежная, шёлковая кожа, которую Вероника чувствует, когда позволяет пальцам скользнуть под халат. У неё осталось тридцать часов. И она принимает решение потратить их на отрыв. Она отстраняется от некогда идеальных губ, сейчас припухших из-за поцелуя, и делает глубокий вдох. — Я горячая и пьяная. Ты — мой последний ужин. Ты знаешь правила игры. Сегодня я твоя. Хезер растягивается в улыбке от такого заявления и позволяет Веронике полностью раздвинуть полы халата. — Я помню, что ты сказала на вечеринке. Lick it up, Ронни. Lick it up.