НОЧНОЙ СТРАЖ

Сколько бы я не восхищался обшарпанными монументами природы, я сочтусь поверженным трусом. И если бы тогда я был уверен, что не возьму в руки оружие, я бы сбежал с этой работы. Бежал бы не оглядываясь, с распростертыми объятиями смакуя свободу и сладострастную обитель… я был бы свободен… Начальник караула дал команду заряжаться. Полночь растеклась по небу чернильным мороком, лапающим сорвавшиеся порывы моего сердца. Я чувствовал, как я, снедаемый страхом, через несколько минут стану часовым на посту. Я буду ночным стражем, охраняющим покой нашей вооруженной команды. Команды, которая упокоиться на ночь во сне, в теплой колыбели. Мы, командой в десять человек охраняли военные склады на отдаленной лесной территории. Никому не досягаемая глушь слепила отчаянной отрадой изолированного оцепенения. Мы были здесь одни, один на один, слепляясь с лесной природой. Склады, военное вооружение – все это, многотонный скарб валился на наши плечи, сорока вооруженных охранников, посланных сюда оградить людей от запрещенной военной территории. Я отвел затворную раму самозарядного карабина назад, с характерным лязгом посылая пачку изношенных патронов. И кто знает, когда они пригодятся. И мне не жаль, что мои цели и цели заряженных в магазин боевых патронов разнятся… Экспромт настанет. Только не в случае незаконного проникновения на запретную территорию несмышленных нарушителей. Проникновенная боль, ее удушающая ротация станет последней каплей. Хриплый, как старческий кашель, синдром недопонятого вахтера съел местную власть. Дьявольские фанфароны, их глотаемое тщеславие сражает наповал все приказы высшего начальства. Никому здесь ничего не нужно… только покой и деньги. Мы просто с нарушениями выполняем приказ. К боевому оружию примкнул штык. В подсумке, нанизанные на дуговые обоймы, мостились запасы патронов. Моя душа залилась если не кисло клоунским, то уж обшарпанным и озверевшим смехом, по гладкой и оледенелой дорогой ссылая на то, что все это, все мое проклятое снаряжение и оружие – несчастные крупицы обгоревшего пепла, и паритет не составляющие с теми ужасами, что отложились у меня в голове, когда в течение двух лет я работал в военизированной охране. И теперь я вышел на пост.  Длинная, километровая серая кишка из грунтовой тропы вела на ближайшую вышку. Следуя туда, на какую-то секунду показалось, что сливочно яркая Луна на ночном небе мне коварно подмигнула. И я бы счел это облегчением, если бы не вырождения реальности, более пугающие, рисующие по ночному небу черные тучи. Кислый, черный и прогорклый кисель обращал небо в черный зев, готовый съесть всю планету и не оставить ни единой крошки. Вот оно, благолепие природы, ее плач и скорбь. И мать наша, Вселенная и ее причуды вновь и вновь покушали мое сознание не вспоминать обязанности часового. А я помню все. И знаю каждый пункт своих обязанностей. Мы командой каждую смену оттачивали мастерство и наращивали наработанные умения. Мы знали, что делать в случае вооруженного нападения на пост, знали, какие позиции занимать в случае проникновения в караульное помещения, до одури сластились о том, что делать в случае пожара. А так ли это? Любой приказ имеет силу до первой же опасности, а после – становится бесчестным. И я это скажу, когда после увольнения напишу этот короткий фельетон. Каждый человек боится опасности. Мы – стадо, обузданное инстинктами выживания и что бы кто не говорил, мы – звери. И будем огрызаться, поджав хвост, когда увидим монстра сильнее нас – угрозу увольнения с любимой работы, отдав при этом больше двадцати лет своей жизни. Слабое и оголтелое общество сварливых обезьян, отчужденных от всех только обездушенными желаниями остаться и жить на смазливом поприще бескультурья и алчности. Это станет эпитафией, потертым воспоминанием и взращенной вуалью для тех, кто когда-то решил избавиться от людей, просто не похожих на них. Я уже привык это видеть, обилие кощунственной лексики и матов, обжорство и самолюбие, злоречивых сплетен, срастающихся опалов безумия при нарушении обычаев и треклятых традиций. Никто, даже наставники не станут подставляться под новые правила и будут обитать там, где им начертан отупленным грифелем комфорт и вечный оазис. И я свидетель. Недавно были уволены несколько человек, чьи интересы просто не совпали с законом вольчей стаи. Если ты не готов – будь добр, уступи место. Но я выдержал. И уже будучи ступив на первую ступеньку железной вышки, стало понятно, что не в сласть мне эти обязанности. Ночью всегда стоял жуткий холод, но сейчас, летом, как это обычно бывает, стало нечем дышать. Меня удавливал смрад наступающего саспенса, обнаженного чернильной темнотой. Я, как и все остальные, прекрасно понимал, что, если на улице душно, значит будет гроза. Мое сердце сорвалось на бег. Огибая взглядом небо, мне казалось, как я ничтожен перед стихиями. Как мне страшно, и как бы я с преступным удовольствием покинул пост, нарушив приказ. Ослепительно белые ветви молнии на долю секунды осветили небо, смешав все это раскатами мощного грома. Я вскричал, накидываясь плащом, закрыв глаза. Я забыл обо всем на свете и, невольно, начал молиться и трястись, чтобы все это скорее закончилось. А мое время только началось… и ближайшие четыре часа, во мраке и оторопелой хватке я буду слушать беснование природы. Гроза росла, фотографируя одного меня, единственную несчастную жертву. А ведь мне просто не повезло со сменой. Я пережил страшный мороз в минус сорок градусов, когда ноги обращались в ватные колонны. Терпел, когда от обморожения бугрились на пальцах рук страшные кровавые язвы, от любого движения приносящие только страдания. Я пережил нападения комаров, назойливых вечерних вампиров, нападающих огромным черным облаком на твою тушу. Любая другая работа не сравнится с теми участями, что вложена в работу ночного стражника. А я просто боялся грозы. И не счесть мне, сколько я еще переживу. А ведь я еще такой молодой и сколько бы мне предстояло еще увидеть. Лучезарный калейдоскоп потешных желаний… желаний просто убраться отсюда. В теплый дом, где родной человек угостит тебя сладким чаем. Где ты не будешь думать, как тебя, словно букашку, прихлопнет початками мощной грозы. Не станешь сноваться по мыслям, что тебя сразит страшный ночной мороз в суровую зиму. Пожалуй, скоро я дам пас. И уже будучи на вышке, я видел, как перед ширмой грозового фронта плавно, как пушинка одуванчика в вечернем бризе, стекает маленькое солнце. Оно было маленьким, как головка младенца и дарила свет. Яркий и лимонный. Оно, как и большое, настоящее солнце, медленно садилось. Но не за горизонт, плескаясь вечерне-кровавым заревом, а на зеленую и густую траву. И это тепло, что оно дарило мне, грело меня и кажется, оберегало… даже на расстоянии. И пусть любой другой сочтет бы мое видение за сумасшествие, я видел в нем свою жизнь, свое большое будущее… обреченно катившееся под землю… Меня грело это солнце. Грело то будущее, которое настанет, если не стану ослушиваться превратного и чужого мнения о жизни. Моя пастораль далека, но я точно знаю, что мне нужно совершить великий для себя подвиг… И то маленькое солнце, что почивало в траве, гасло бренным и отточившим свой срок машинным фонарем. Я понял все, что связано со мной. И не стану возражать себе. Скоро я отчалю. Меня ждет другая стезя. Надеюсь, по тем словам, что я наскрябал на бумаге дадут неуклонный смысл. Знаю, стоит еще подождать. Совсем чуть-чуть и будет все хорошо. Маниакальные ощущения сменяться умиротворением…                                                                                                                Март 2022