*** Двадцать лет назад
Тринадцатилетний мальчишка возвращался со школы, весело размахивая рюкзаком. Впервые за пару недель хмурое небо разбавило свечение ноябрьского солнца, и это значило, что подросток наконец сможет до позднего вечера гулять с Тизианом. Но для начала нужно было забежать домой, чтобы показаться матери и набить желудок его любимой лазаньей. Сегодня мальчики запланировали залезть на заброшенную заправку, потому Амену не терпелось улизнуть из дома, как только он там появился. — Ма-ам! Я вернулся, — звонкий голос пробежался по просторной прихожей. Ребенок успел сбегать к себе в комнату, где скинул на пол школьную жилетку и галстук. Потом захватил в гостиной домашний телефон с длинной антенной и набрал номер друга: — Операция «Бензин» в силе? — задорно спросил Амен, прошмыгнув на кухню. — Еще спрашиваешь? Встречаемся в четыре около школы, — деловито ответил Кёрли. — Можешь взять фонарик? — Без проблем, — кивнул блондин, открывая холодильник, где не обнаружил привычного блюда. Мальчик задумался: мама никогда не оставляла его без обеда, так как считала, что её муж и ребенок сразу же оголодают без своевременного приема пищи. Меган после рождения сына примерила на себя роль домохозяйки, и так в нее вжилась, что не представляла возвращения на работу в мэрии. Некогда успешная леди, впервые взяв новорожденного Амена на руки, мигом забыла о своих амбициях и планах. В ней разгорелся такой мощный материнский инстинкт, что противиться ему было невозможно. Теперь активная и бойкая молодая женщина неустанно боролась со своими домашними, приучая сохранять их уют и порядок в доме, вовремя питаться и чаще выбираться на природу и в путешествия. Её часто посещало тревожное чувство, что с сыном случится что-то страшное, из-за чего в последнее время между родителем и ребенком участились ссоры. Первый хотел, чтобы чадо постоянно было в поле зрения, а второй рвался к самостоятельности. Вот и накануне вечером мать с сыном повздорили, когда последний вернулся после десяти. Амен положил трубку и плюхнулся на мягкий стул, постукивая рукой по скатерти. Неужели мама настолько на него обиделась, что из комнаты выходить не хочет? Или вообще из дома ушла из-за него? Мальчику стало стыдно, ведь после подобных склок он почти всегда извинялся первым, потому что не мог смотреть, как женщина расстраивается. Но вчера поступил иначе, шумно хлопнув дверью своей комнаты. На протяжении месяца мама вела себя странно, постоянно говоря мужу, что им нужно уехать из города на какое-то время. Тот не слушал, потому что не мог бросить свою автомастерскую. Итогом стали частые срывы на сына, который вчера не выдержал и назвал женщину истеричкой, не дающей им с отцом нормально жить. Подросток направился в родительскую спальню, надеясь, что найдет там мать и сможет извиниться за свое поведение. Однако сделать ему это было не суждено. Спальню наполнил раздирающий душу детский крик. Бездыханное тело Меган было распято на белоснежной стене. Розовая блузка превратилась в кровавое месиво, из которого выглядывали внутренности. — Мама? Мама! — плачущий голос срывался на вой. Он не переставал звать женщину, не веря в происходящее. Делал шаг навстречу и два назад, а моргал так часто, что в глазах стали появляться черные точки. — Мама, мама! Ты и-испачкалась, мама, — вопил мальчишка, разрывая веревки, которыми были связаны тонкие руки. Непонятно откуда взявшаяся сила помогла подростку стащить остывшее тело на пол. Он обнял ее потяжелевшую голову, медленно покачиваясь из стороны в сторону. — Просыпайся, мамочка, это уже не смешно! Хэллоуин уже прошел, это плохой розыгрыш, — твердил ребенок, путаясь в окровавленных золотистых кудрях. Руки сами потянулись к животу в попытках собрать части плоти воедино. На ощупь куски были похожи на холодную мокрую глину, из которой точно можно слепить человека. У Амена кружилась голова, глаза иссыхали от потоков слез, а легкие скукоживались из-за отравляющего запаха железа. Через какое-то время вернулся отец мальчика. Он кричал, хватался за голову, бил сына по красным щекам. Оба не верили в случившиеся. Не сразу поверили и приехавшие к вечеру полицейские. Вскоре они долго и упорно будут допрашивать подростка в участке. Но сейчас мальчик в общей шумихе выбрался на улицу и сел на крыльцо, уронив голову на колени. Каждый раз, когда он открывал опухшие глаза, видел испачканные руки и бурые разводы на белых кедах и брюках.***
— С тех пор у меня появился какой-то сдвиг на чистоте, — завершил свой рассказ Амен. — Я… Черт, прости, — слабо отвечает Эва, закрывая лицо дрожащими руками. — Не имела права на тебя наезжать. Мне очень жаль, что ты такое пережил. Говорила Эва спутанно и коротко, стыдясь таких очевидных и раздражающих слов. Она чувствовала, как внутри всё гудит, ноет, переворачивается от той боли, что пропитывала историю, достаточно отстраненно рассказанную мужчиной. В ней горела злость от несправедливости, которая так жестко врезалась в судьбу маленького мальчика, и тлело сожаление от того, что она заставила рассказать Амена об этом. Еë ручки потянулись к выпрямленному мужскому торсу и одарили мужчину скомканными объятьями. — Тебе не за что извиняться. Я действительно вел себя странно, и логично было объяснить причину, — спокойно ответил Блэквуд и услышал, как девушка, уткнувшись в его плечо, тихо глотала собственные всхлипы. — Только не это, — шикнул агент, подтягивая девушку к себе на колени. — Не переживай, маленькая. Со мной давно все в порядке. Раньше Амен на дух не переносил женских слез. Неважно, при расставаниях с девушками, во время очередного скандала с Шерил или на работе, когда опрашивал убитых горем жен или дочерей жертв. Его тяготили и раздражали чужие эмоции, ведь своих он практически не имел. Однако теперь, когда к нему прижимается этот беспокойный комок нервов, он чувствует, и чувствует слишком много. Блэквуд знает, что эмоции Эвтиды всегда настоящие и сильные до такой степени, что удивительно, как миниатюрное тело их выдерживает. Агент правда желает сделать так, чтобы в изумрудных глазах никогда не блестели слезы. Однако, и когда они появляются, его это не утомляет. Мужчина готов сутками сидеть в кошмарно неудобной позе на жестком дешевом диване, лишь бы услышать, как всхлипы медленно сменяются тихим сопением. Только в этот раз Эва не спешит засыпать. Она перебирает каждое услышанное от мужчины слово, и одна вещь не дает ей покоя. — Можно вопрос? — осипшим голосом спрашивает Эва. — Конечно. — Мне кажется, или смерть твоей матери похожа на те, что ты сейчас расследуешь? Опасаясь реакции Амена, девушка сжалась еще сильнее, однако тот ответил на удивление спокойно: — Похожа и даже слишком. — То есть это может делом рук одного и того же человека? — прокашлившись, уточнила Эвтида. — Раньше я так и думал, но теперь мне кажется, что всë намного сложнее. — Из-за того, что слишком много времени между убийствами прошло? — Нет, здесь как раз нет ничего удивительного, — Амен замолкает, будто вспоминая что-то. — Слышала что-нибудь про BTK ? — Звучит, как аббревиатура транспортной компании, — посмеивается девушка, удобнее устроившись в мужских руках. — А на деле это расшифровывается, как «связывай, мучай, убивай», — поиграл бровями мужчина. — Очаровательно, — девушка мотнула головой. — И чей это лозунг? — Это прозвище Денниса Рейдера. Серийного убийцы, который, собственно, действовал по этому плану: сначала связывал, потом издевался и душил. Веревкой, пакетом, поясом от халата. Перед этим устраивал связанным девушкам фотосессии. В одно время даже стал надевать на них маску, которую потом примерял на себя дома вместе с их бельем и колготками… — Черт, Амен, зачем ты это рассказываешь? — не выдержала Эва. — Увлекся что-то, — хмыкнул агент. — Так вот, он совершал преступления на протяжении семандцати лет, и это не предел. История знает достаточно случаев, когда маньяков ловили по несколько десятилетий. — Ну, это имеет смысл, — оживилась Эва. — Если человека тянет лишать жизни других лет так с двадцати, он может заниматься этим до старости. Только вот, перерывы по два десятка лет… Почему он столько времени бездействует? — Почему ты сказала перерывы? Во множественном числе? — нахмурившись, переспросил агент. Девушка, которая вспомнила об Исмане и Билли, не спешила отвечать на этот вопрос. Она прикидывала в голове года, складывала в уме десятки, перепрыгивала с шестидесятых до восьмидесятых, с двухтысячных к настоящему времени. «Билли умер в шестьдесят первом году… Его убийца давно должен гнить на кладбище или быть глубоким стариком, которому не под силу завалить ни Агнию, ни, тем более, пастуха в горах, который был весом под две сотни футов… Боже, я и правда анализирую то, что мне привиделось?!» — Эва окончательно потерялась в своих расчетах и стала отнекиваться: — Ой, оговорилась. Блэквуд слышал в легкомысленном тоне некоторую фальшь, но решил не допытывать девушку. — Так, из-за чего ты стал думать, что все намного сложнее? — поспешив избавиться от затянувшейся паузы, протараторила девушка. Амен понимал, что не имеет никакого права разглашать информацию о задержании и допросе Реммао, потому что это шло вразрез со всеми возможными протоколами. Однако последние дни его так вымораживало поведение шерифа, который никак не соглашался допустить того к задержанному, что Амен уже не особо думал о правилах. Все равно он не может выяснить то, что ему надо. Тогда какой толк соблюдать конфиденциальность? К тому же, после слов историка об Эве в голове агента настойчивой мухой жжужала мысль о том, что девушке может грозить опасность. Амен решил, что не будет лишним раскрыть ей некоторые детали. — Потому что вероятного убийцу Ларсона задержали, и, скорее всего, он не имеет отношения к другим преступлениям. — Задержали? Кого? — Реммао. — Что? — девушка почти подпрыгнула в руках мужчины. — Получается, не зря я к нему в кабинет лазила? Я же говорила, что он в этом замешан! Не может просто так совпасть, что человек хранит у себя супер древний египетский гимн, отрывок из которого потом находят на месте преступления… Кстати, в горах тоже было послание? — Да, — Амен с недоверием наблюдал за слишком разговорившейся девушкой. — А, когда твою маму убили… там тоже были похожие символы? — аккуратнее уточнила девушка. — Не уверен. Тогда мне было не до этого, я не видел никаких надписей, — Амен кинул взгляд на кресло, где валялся его бомбер с пачкой сигарет в кармане, но вскоре отвернулся. — А когда вернулся в Кемфилд уже сейчас и попытался найти материалы её дела, выяснилось, что архив сгорел недавно и его до сих пор не восстановили. — Звучит подозрительно. Так, а что насчет Реммао? Почему ты думаешь, что он прикончил только человека в горах? — Много причин. По характеру ран на теле Агнии эксперт заключил, что её убил человек более хилой комплекции. К тому же, похоже, историк её любил. — Разве те, кто любят, не убивают? Прежде чем ответить, Амен хмыкнул и бросил снисходительный взгляд на девушку. — Убивают, конечно. Если у жертвы есть муж или парень, его проверяют в первую очередь, только вот с серийниками дело немного иначе обстоит. На практике маньяки или просто душки со своими избранницами, или не обращают на них никакого внимания. Прикончить вторую половинку и не навлечь на себя внимание полиции практически невозможно. — По твоей логике выходит, что в городе двое убийц и один из них на свободе. — Именно так и выходит. Ты понимаешь, что это значит? — Что? — Что тебе надо быть осторожнее, проверять, закрыта ли дверь, и не шастать одной по городу после заката, — поучительно заключил Амен. — Начинается, — щелкнула языком девушка. — Во-первых, с чего бы я сдалась этому маньяку? Во-вторых, у меня есть целых два защитника, — в подтверждение своих слов Эва полхопала Амена по волосам и Волчонка, устроивщегося рядом, по шерсти. — Всё же, будь внимательнее и постарайся без меня никуда не выходить. — Тебе не кажется, что ты перегибаешь? — Эва недовольно сощурила глаза. — Нет. Просто делай, как я говорю. — Амен, у тебя паранойя, — пропела девушка ему в ухо. — А у тебя слишком беззаботный взгляд на мир. — Отличное сочетание, — весело подметила Эва и задумалась. — Подожди, то есть Рем кто-то вроде подражателя? — Возможно и такое, — вздохнул Амен. — Частое явление. Тот тип, Деннис, про которого я говорил, в подростковом возрасте услышал о деле Харви Глатмана, его еще называли «Убийцей одиноких сердец», — мужчина приподнял уголок рта. — Он заманивал девушек к себе, обещая фотосессию для известного журнала, но вместо этого насиловал и убивал. Его казнили в пятьдесят девятом. Тогда-то Деннис о нем и узнал из заголовков газет. — Жуть да и только, — поежилась девушка. — Ощущение, что ты не веришь, что историк такой же. — Теперь я вижу, что ты училась на журналиста. Что угодно выпытаешь, — Амен щелкнул возлюбленную по носу. — Понимаешь, почерк подражателя достачно легко отличить. Человек никогда в точности не воспроизведет чужое преступление, детали будут разниться. Но в этом случае отличается только сила, с которой наносились удары. Не понимаю, как такое возможно. Будто… — Будто Реммао объяснили, что и как делать до мельчайших подробностей? — перебила своим предположением Эва. — Ага, вроде того… Или подставили. На дальнейшие вопросы девушки он отвечал односложно или вовсе ограничивался кивками. Эва бросила эту затею и потянулась за пультом, чтобы включить первую попавшуюся в поиске комедию. Рядом с парочкой умостился Волчонок, который периодически пихал Амена задними лапами в бедро. Сначала Эвтида пыталась сдерживать свое веселье при просмотре, но обилие глупейших шуток рождали всё новые и новые волны нежного мелодичного смеха. Только он и вытаскивал Блэквуда из неясных, спутавшихся в плотный клубок мыслей. Действительно ли Эве грозит опасность, или Амен просто повелся на провокацию задержанного? Что или кто подтолкнул Реммао на убийство? И причем здесь чертов Древний Египет?*** На следующий день
— Добавим пару разрезов, и будешь похож на Фредди Крюгера, — весело проговорила я, щелкая ножницами перед носом Блэквуда. — Давай, порть мое имущество, женщина, — кисло заявил Амен. Мне было плевать на весь тот сарказм, который сочился из блондина. Главное, он согласился надеть хоть что-то, отдаленно напоминающее костюм на праздник. Причем я его не уговаривала, Амен сам нашел потертый свитер в красно-черную полоску в своих вещах. Я оставила несколько порезов на ткани и немного разорвала те руками. — Твои страдания кончились, можешь быть свободен, — отрапортовала я и подошла к письменному столу, из которого достала коробку с косметикой. — Только не говори, что мне нужно ждать, пока ты наштукатуришь всем этим лицо, — Амен надолго закрывает глаза. — Не буду, просто молча искупаюсь в куче косметики, — язвлю я и обнимаю коробку, с которой направляюсь в ванную. Амен бросает что-то про адские муки и спукается вниз, а я расскладываю на столешнице тени, тональный крем, с десяток помад — в общем всë то, что всучила мне Дия, когда увидела в моей сумочке полузасохшую подводку и разбитые румяна. Сначала мне непривично заниматься нанесением макияжа, тем более, такого яркого, ведь я так долго была убеждена, что он лишь привлекает ненужное мужское внимание. Мои страхи, после произошедшего на первом курсе университета, вряд ли помесятся на одном листе. Тот случай так долго и методично топил мою самооценку в пучине ледяной воды, что казалось, я навсегда останусь такой, никогда не выберусь и не смогу посмотреть в зеркало без отвращения. Эти чувства то дремали, то резко пробуждались, разрушая иллюзию нормальной жизни. Однако теперь передо мной не мираж, а реальность, где я с радостью тянусь навстречу мужчине, где хочу просыпаться по утрам, где смело наношу на веки плотный слой красных и черных теней. Глупо думать, что все проблемы в миг рассеятся с появлением Амена. Я вижу, что это не так, что во мне до сих пор сражаются противоречия, изредка заключая перемирие. Но сейчас у меня появились силы для бесконечных поединков с собой, я чувствую, что в этом есть смысл, понимаю, что смогу справиться. Да, очень часто уверена, что у меня едет крыша, но я не могу не надеяться, что разберусь с этим и найду причину странных видений. У меня получится, и это окончательное решение. Я имею право учиться быть счастливой. Имею право оставить прошлое в прошлом. Имею право тонуть в Амене до последней капельки воздуха. Макияж обращается в крайне медативный процесс и выходит на удивление симпатичным, хоть и не особо аккуратным. Я же вампирша сегодня, так что толика гранжа образ не портит. Темно-бардовая, близкая к чёрной помада окончательно превращает меня в дитя ночи. Пару раз подмигиваю себе и возвращаюсь в спальню. Вытягиваю из шкафа платье, которое купила, поддавшись на уговоры Дии. Переливающийся черный бархат открывает слишком многое: плечи, ноги до середины бедра и треугольник кожи на спине, исполосованный крестами тонких завязок. Длинные рукава расширяются на концах и, по заверению подруги, придают моему виду аристократизма. Я бы выразилась более преземленно и грубо, но не буду, ведь отражение в зеркале мне действительно нравится. Темные капроновые чулки идеально подходят по длине, и их резинки скрываются под краем платья. — Ого, — слышу удивленный мужской голос и оборачиваюсь, видя застывшего в дверях Амена. — Я определенно не зря прождал полтора часа. Ты выглядишь… Блэквуд проглатывает продолжение фразы и подходит так медленно, будто шагает по облакам и рискует вот-вот полететь навстречу земной тверди. — Как? — уточняю я, хитро улыбаясь, когда он касается острыми костяшками оголенной шеи. — Как будто нам следует послать Хэллоуин к дьяволу и остаться в постели, — хрипло произносит он, оставляя поцелуй на плече. — Не-не-не, не для этого я торчала в ванной целую вечность, — говорю и слегка толкаю его в грудь. Слышу в коридоре звонкий топот собачих лап и почти вскрикиваю: — Совсем забыла, нужно же Волчонка выгулять. — Я уже это сделал. — А… — И покормил. И даже лапы помыл, — угадывает Амен мои вопросы и отвечает на них. — Спасибо, — приподнимаюсь на носочках и дарю благодарность в его губы. — Но мог бы просто мне напомнить. Я же говорила, что сама буду за ним ухаживать. — Успеешь еще, если только его не заберут раньше. Ты ведь сделала объявления, как обещала? Я тускнею на глазах. Честно говоря, и думать забыла, что планировала развесить по городу листовки с фотографией Волчонка. — Эмм... — Эва, если у него есть хозяин, надо его найти. — Кому надо? Горе-хозяину, из-за которого Волчонок месяц, если не больше, в лесу выживал? — с обидой бросаю я. — Ты же видишь, какой он худой. А как он громких звуков шарается! Если у него и был владелец, то справлялся со своими обязанностями отвратительно. — Понятно, животина с нами навсегда, — Амен потирает лоб. — Что ж, я хотя бы попытался. — Тебе это не устраивает? — Меня не устраивает, что ты так быстро привязалась к псу, хозяева которого могут объявиться и забрать его. — Ой, не нуди, — я махнула рукой и подошла ближе к зеркалу, чтобы нацепить на зубы пару вампирских клыков. — А еще у меня паркет дома, он его сотрет своими когтями, — со вздохом говорит Амен. — Какой пафкет, у тебя там дофки сгившие, — отвечаю раздраженно я, пытаясь справиться с кусками пластика на зубах. — Не здесь, в Вашингтоне. Шокированная услышанным я клацаю челюстью, от чего один из клыков ломается и его кусочек застревает в горле. Я начинаю хрипеть и кашлять. Кажется, еще немного и задохнусь окончательно, но Амен во время подходит со спины и давит сцепленными руками чуть ниже ребер. Треклятый клык вылетает из гортани. — Второй убери, — Амен не дожидается, пока я отдышусь и пойму, о чем он говорит, и сам снимает другую накладку с зубов. — Зачем ты их вообще нацепила? А если бы меня рядом не было? Я оборачиваюсь, встречая рассерженный взгляд. Только вот сейчас меня его беспокойство совсем не волнует. — Почему ты заговорил о Вашингтоне? — Так непонятно? — Амен ведет бровью вверх и смотрит на меня, как на несмышленного ребенка. — Мы же уедем туда, когда расследование закончу. — Мы? — я моргаю несколько раз, будто от этого сказанное стянет более понятным. — Да, мы. Я, ты и, по всей видимости, этот лохматый. В ответ я открываю и закрываю рот, как выловленная рыба, которую еще и оглушили за каким-то чертом. Амен уже успел решить, что мы переедем, а я и думать забыла, что он в Кемфилде на время. — Ты со мной об этом не хотел поговорить? — спрашиваю ошарашенно и таращусь на спокойное лицо. — Ну, ближе к делу и поговорил бы. Какие-то проблемы? — Нет, что ты! Просто кто-то думает, что нормально решать такие серьезные вещи без меня! — вспыхиваю я, хаотично размахивая руками перед его лицом. — Господь, да я же не говорю чемоданы прямо сейчас собирать. Лишь планирую на будущее, где переезд — самый вероятный вариант. — Какой стратег! — вскрикиваю я. — Варианты, значит, просчитываешь? И какие еще есть? — Не будь ребенком, Эва. Случиться что угодно может, но я надеюсь, что вскоре покину эту дыру. Вместе с тобой. Вспышка гнева по-немногу меркнет. Вообще-то я не только злюсь, но и рада до безумия, потому что он думает о совместном будущем. Странно, я ведь не была такой неуравновешенной раньше. То ли видения меня до ручки доводят, то ли влюбленные эндорфины мозг атакуют. В любом случае стоит собраться и перестать истерить. — Ладно, ты прав, — отвечаю спокойнее, — но насчет возможного переезда мне подумать нужно. У меня же дом здесь, Дия с Тизианом. — И? Дом не убежит никуда, ребята приезжать могут, да и мы к ним. Эва, тебе нечего тут делать, и ты это знаешь. Но, хорошо, думай, если тебе это нужно, — Амен слегка вскидывает плечами. — Мы, кстати, уже опаздываем. — Да… — рессеянно отвечаю я, расплываясь в мечтах о большом городе. Блэквуд цепляет темную накидку с кровати и накидывает мне на плечи, завязывая её вокруг шеи. — Мне, конечно, охренеть как нравится это платье на тебе, но плащ не помешает, — подмигивает немного лукаво блондин. — Боишься, что соблазню бармена? — я подхватываю игривые нотки, мигом забывая о ссоре. — В моей компании на тебя вряд ли кто-то посмотреть осмелится, — самодовольно отмечает агент, — однако подстраховаться никогда не помешает.***
Через полчаса мы уже заняли последний свободный столик в баре, естественно, не застав там Дии и Ливия. — А я говорила, что Кëрли и на Конец Света опоздать умудрится, — смеюсь я, плюхнувшись на кожаный диван. — Я подумал, что она хотя бы ради потенциального парня пунктуальной побудет, — сказал мужчина, придирчиво осматривая висящую на стене доску, где мелом был выведен нехитрый список алкоголя и коктейлей. В честь праздника там даже появилась парочка новых строчек. — Хочу Кровавую Мэри. — Хоти, — усмехнулся Амен. — А пить будешь вишневый сок. — Напомни, с каких пор у тебя появилось право решать, что мне пить? — раздраженно бросаю я. — Снотворные я не принимаю достаточно, эта претензия больше неактуальна. — Недостаточно, — отрезает Блэквуд. — Да и в целом, у тебя не то состояние, чтобы напиваться. — Ах вот как! Тогда ты тоже сегодня трезвенник. — С чего бы? — С того, что состояние у тебя не лучше, — я горделиво вскидываю подборок, замечая следы сметения на его лице. — Кто пару дней назад голос на меня повышал и стулья на кухне переворачивал, а? У нас обоих с нервами не в порядке, значит, сок пить тоже вместе будем. Ты же не хочешь снова поругаться? Я намеренно его провоцирую, надеясь, что Амен махнет рукой и даст мне по-человечески отметить канун Дня Всех Святых. Однако понимаю, что просчиталась, когда мужчина совершенно буднично отвечает: — Справедливо. Закатываю глаза так сильно, что они болеть начинают, а когда возвращаю их в прежнее положение, замечаю, как через скопление подвыпивших подростков пробираются Дия, Ливий и… Тизиан? — Не знала, что он тоже придет. — Как и я, — разделяет мое удивление Амен. Мы поприветствовали троицу, а пока подруга знакомила Ливия с Блэквудом, меня приобнял Тиз и шепнул что-то вроде: «видела бы ты, как я сестре навязывался, чтобы на нового ухажера посмотреть». Боже, он неисправим. Кëрли всю жизнь следит за личной жизнью сестры едва ли не больше, чем за своей. Одного из ее поклонников он однажды сутки в участке продержал, потому что тот как-то не так ему ответил. Вообще-то Тизиана сложно винить — его сестра постоянно выбирала тех еще мудаков, которых не мешало за решетку запереть на годик-другой. Он просто слишком заботлив и любит Дию. — Смотрю, поистрепался мальчик, который выжил, — едва сдерживая смех, говорит Амен Тизиану. Я тоже борюсь с желанием заржать, осматривая Кëрли, потому что Гарри Поттер из него и правда неважный: шляпа съехала вбок, очки покосились, а мантию с красной подкладкой он будто стащил у девятилетнего ребенка — настолько она была мала Тизиану. — Сказал мне белобрысый Фредди Крюгер, — парировал Тизиан. — Хватит вам! Не позорьте меня, — шикнула на мужчин… Лесная Фея? — Подруга, а как же костюм медсестры-убийцы? — покраснев от веселья, тихо спрашиваю я Дию. — Я решила, что это слишком, — отвечает девушка, поправляя полупрозрачные крылышки. — Хм, не знаю, отлично бы смотрелась с врачом в костюме врача, — хмыкаю я, кивая на Ливия в белом халате с брызгами красной краски. — Не просто врача, а Уолтера Фримана, — важно поправляет меня парень, — Он был главным энтузиастом лоботомии в пятидесятых. Разъезжал на своем «лоботомобиле» по штатам и предлагал избавить желающих от мигреней, шизофрении и прочих недугов. — Признай, и избавлял. Только вот последствия были не особо приятными, — включается Дия в самый скучный разговор на планете. Эта парочка продолжает обсуждать, как из людей делали овощей, пока я нетерпеливо поглядываю в сторону барной стойки, куда отошли Амен и Тизиан. Взгляд начинает бродить по помещению, заполненному ожившими мертвецами, колдунами и демонами. Удивительно, но даже наша глушь поддается хэллоуинским чарам, обращаясь на одну ночь во вместилище темных сил. Хотя, только ли на одну ночь? В голову снова лезут пугающие образы: мельница, оживший в горах труп, мальчик из зеркала… Нечисть или психическое расстройство преследует меня далеко не один раз в год. Билли. Билли Купер. Именно призрак ребенка вгрызается в душу больше всего. Кем нужно быть, чтобы отнять жизнь у маленького мальчика? Мужчины возвращаются к столику очень во время — пленка слез почти покрыла мои глаза. Я ненадолго отвлекаюсь на отвратительного вкуса сок и пререкания с Аменом. Однако снова и снова мысленно возвращаюсь к мальчику. На мгновение кажется, что я вижу его клетчатую рубашку в самом углу, где в компании с бутылкой бурбона сидит… старик Купер. Черт! Как я сразу не вспомнила о нем? Фрэнк — хозяин продуктового магазина и давний знакомый моего папаши. Я вижу его по несколько раз в неделю: угрюмый вредный дед, который удавится за пару центов. И у него такая же фамилия, как у мальчика! Да, она довольно распространенная, но в нашем городе я ее больше не слышала. — Я отойду к Куперу на пару минут, — пытаюсь улыбнуться и встречаю непонимающий взгляд Амена. — Вон тот старик, он владеет продуктовой лавкой. Вечность его допытываю, когда на прилавках появится клубника. Думаю, сейчас тоже стоит попытаться. Божечки, большего идиотизма придумать тяжело. Какая, нахрен, клубника? — Какая, нахрен, клубника? — шипит Амен, озвучивая мои мысли. — Ты не знал? Обожаю ее! Скоро вернусь, — целую мужчину в щеку и почти убегаю. Обогнув с десяток подвыпивших посетителей, я добираюсь к своей цели, которая еле удерживает голову в вертикальном положении. — Здравствуй, Фрэнк. Как только твоя печень это выдерживает? — заговариваю я, переборов отвращение, и сажусь напротив. — Тебе-то что? — рявкает старик. — Ну, жаль смотреть, как опускается друг моего отца, — отвечаю я, понимая, что выбрала отвратительную тактику. Так я его точно не разговорю. Но как вообще вывести его на диалог о давно умершем родственнике? Выход один — выслушать для начала пьяные страдания, посочувствовать, расположить к себе. А страданий у него определенно не на один литр хватит, потому что от Купера недавно ушла жена, которую этот олух, кажется, любил. — Я слышала о Джейн… После этой фразы на меня выплеснулась целая тирада о том, какая же его бывшая супруга сука. С каждым словом надежда перевести тему гасла. В какой-то момент я обернулась на столик с моей компанией и заметила, что Амена нет. Он очень вовремя отошел, потому что иначе давно бы заметил, насколько долго я отсутствую. — Мне ещё отец говорил, что лярва она та еще, а я, дурак, не слушал… — Заботливый у тебя отец, — оживляюсь я. — Переживал за тебя. Ты у него, наверное, единственным ребенком был? — Как сказать, — задумывается Фрэнк, а у меня глаза загораются. — Брат у меня был, но умер, когда я еще не родился. Отец часто вспоминал о Билли. Я замираю с открытым ртом. Мальчик действительно существовал! Я не сумасшедшая! — Какая трагедия, — отвечаю дрожащим голосом. — Что же с ним случилось? Мутные глаза мгновенно поднимаются на меня, прищуриваясь. Он словно протрезвел за секунду — взгляд такой осознанно-пугающий, что по рукам карабкаются въедливые мурашки. — Звери в лесу загрызли, — говорит Купер, показывая желтые зубы. — В прятки он с другом играл, да заигрался. — Эва, ты что-то задержалась, — рядом разносится веселый голос Тизиана, от которого я вскакиваю на стуле. — Пусть старина Купер и дальше свои байки бутылке травит. Не прощаясь, я бреду к барной стойке, где прошу стакан воды. Осушаю его в один глоток. «Звери в лесу загрызли» — фраза эхом бьет по ушам. Про Исмана мне говорили то же самое. Теперь я уверена, что здесь дело совсем не в диких животных. — Что ты забыла с этим пропойцем? — интересуется Тизиан. — Уже неважно. Где Амен? — сбивчиво оглядываясь, говорю я. Сейчас мне хочется только увидеть его и убраться подальше от всего этого. — Опять со своей Шерил разбирается. Очередная волна шока прокатывается по телу. Опять? Со своей? Шерил? — В смысле? — Ну, она же ему названивает постоянно. Вот и сейчас. — легко отвечает брюнет. — Ты разве не в курсе? — Что ей надо? — Как обычно. Помириться, — жмет плечами Тизиан, попивая виски. — Она дама настойчивая, мертвого достанет. — Ты с ней тоже знаком? Парень едва успевает открыть рот, как перед нами появляется Амен и крепко берет меня за руку. — Пошли домой, — стальной голос оседает в легких. Будто в тумане прощаемся с ребятами, выходим на улицу, где под пальто сразу же пробирается морозный ветер. Буквально за сутки в городе так похолодало, что под ногами лед трещит, хотя еще вчера согревающее солнце напоминало летнее. У меня в душе примерно то же самое — гребаный ледниковый период, который возник по щелчку пальцев. Почти к концу маршрута немного прихожу в себя. Стуча зубами от холода, я спрашиваю: — Кто тебе звонил? Только сейчас замечаю, что Амен практически тащит меня, пока мои ноги еле поднимаются. — Неважно. — Нет, важно, — останавливаюсь и дергаю его руку на себя. — Шерил? — У тебя губы синие уже, пошли. Дома поговорим. — Не уходи от ответа. Тебе звонила бывшая жена? — Да. К горлу от ребер поднимается удушливый жар. Ревность, обида, злость, — всë вместе не дает свободно вздохнуть. — И? — протягиваю я, вглядываясь в лицо, напрочь лишенное эмоций. — Ты говорил, что разберешься с ней. — Я в процессе, — нехотя отвечает мужчина, поглядывая по сторонам. Нервничает. — В процессе посылания ее куда подальше?! Амен, это дело нескольких минут, в чем сложность? — Что за претензии? Это всего лишь телефонный звонок. —Который по счету? — меня потряхивать начинает. — Я знаю, что вы общаетесь. За каким чертом ты пару часов назад плел эту хрень про Вашингтон, если до сих пор не можешь решить вопрос со своей бывшей? Сомневаешься, да? Не определишься никак? — Да замолчи ты уже, — он хватает меня за плечи, приближая к себе. — Это невыносимо. Ты теперь будешь в каждом моем шаге сомневаться? Если не говорю, значит, и знать тебе об этом не надо. И без твоих сцен проблем хватает. Я не собираюсь каждый день выслушивать этот поток идиотских бредней. — Так и не слушай, — голос ломается, превращаясь в жалкий, но громкий писк. — Проваливай вместе со своими секретами! Отбросив его руки, я ухожу. Почти убегаю. Размазываю тени по щекам. Чувствую, как в груди разрастается гребаная черная дыра, которая кусает, жрет, уничтожает душу. Почему я каждый чертов день будто попадаю в самый центр смерча, который выворачивает меня наизнанку, а потом выплевывает, давая передохнуть перед новым раундом? Уже вижу блестящую в темноте краску, которой мы только вчера выкрасили фасад дома. Как мне теперь на него смотреть? Что мне вообще делать? В тишине улицы слышу громкие шаги Блэквуда, который до этого стоял на месте. Если он скажет еще хоть что-то, я точно выцарапаю его ледяные глаза. Любимые и гипнотизирующие, жестокие и ненавистные. Однако режут меня не слова, а его губы, сминающие мои. Поцелуй кричит намного громче, чем мы пару минут назад. — Я тебя никуда не отпускал, — сжимая мои щеки, цедит Амен. — И не отпущу, поняла? Меня сбивает машина, рассекают колеса поезда, сдавливает толща воды после кораблекрушения. Потому что он говорит твердо и уверенно, не оставляя путей к отступлению. И я действительно хочу, чтобы Амен не отпускал. Желательно, никогда. — Объясни получше, — выдыхаю ему в рот. Он резко отрывает меня от земли, закидывает к себе на плечо и доносит до двери так быстро, что я не успеваю ни возмутиться, ни даже подумать об этом. — Блэквуд, ты совсем стыд потерял, поставь меня, — шиплю, когда мужчина заваливается в прихожую, где мы сметаем половину курток с вешалок. — Стыд — последнее, что нам сейчас нужно. В полумраке резвые движения роняют на пол мое пальто, а меня саму пригвождают к стене. Амен держит за бедра, от чего ноги сами обвиваются вокруг его торса. Наши губы дерутся, словно продолжая спор. Его жадность побеждает мою, не давая ни малейшего шанса отыграться. Онемевшие губы, укусы на шее, глубокие засосы по линии плеч — все его действия вопят о желании завладеть каждым миллиметром кожи. Однако силы в них намного больше: они захватывают разум, покоряют сердце, заполняют душу. Амен сбрасывает с себя одежду, оставаясь в одних джинсах, и сильнее вдавливает меня в стену. Теперь его руки свободно блуждают по телу, оголяя грудь, и сразу до боли сжимают её, заставляя меня изнывать. Ладони спускаются ниже, собирая гармошкой платье на животе. Тазом толкаюсь в него, на что мужчина хрипит в ухо: — Ну что? Все еще хочешь, чтобы я проваливал? — Амен посасывает мочку уха, опаляя кожу тяжелым дыханием. — Прошу, заткнись… — скулю я, протискиваю руку между нашими телами и тянусь по горячему торсу к пуговице на джинсах. Мне до дури хочется снова почувствовать его в себе. — Какая нетерпеливая. Издевательский смешок, рывок, и моё белье летит в сторону. Амен расстегивает ширинку и натягивает защиту на возбужденный орган, от очертаний которого я закусываю губу. Он проскальзывает в меня полностью и сразу, рассыпая по телу искры ярких ощущений. Замирает и плотнее обхватывает ягодицы. В темной синеве его радужек мне видится одержимость, которую невозможно сдержать или усмирить. Ей можно только покориться, и я это делаю, полностью отдаваясь мужчине. Он двигается быстро и яростно, управляя мной абсолютно. Мне так нравится чувствовать его контроль и ни о чем не думать. В меня будто влили литр крепкого алкоголя. Никакого стаха, ни толики сомнения. Лишь наслаждение острее всякого лезвия. В нас обоих плещутся отголоски скандала. Гнев, недоговорки, ревность. Их симбиоз рождает пробирающую до костей страсть. Я никогда и предположить не могла, что мне понравится нечто подобное. Но все, что делает Амен, отзывается во мне ненормально сильным удовольствием. Лопатки всё чаще ударяются о стену. Кажется, она сломается вскоре, не выдержав напора, с которым он меня в нее вдалбливает. Стоны абсентом жгут гортань. Ногти въедаются в его плечи, сползают, оставляя красные полосы. С языка тягуче срывается его имя. — Не спеши, — мужской шепот забирается под кожу. Амен подхватывает меня крепче и несет куда-то. В темноте я не узнаю собственную гостиную, где он бросает меня на диван и нависает сверху. Смотрит, чуть склонив голову, и кладет мои ноги к себе на плечи. Прикусывает икру и швыряет в сторону сначала одну туфлю, а потом и другую. — Тебе безумно идут чулки, — говорит Блэквуд и оттягивает резинку на капроне, которая после шумно врезается в бедро. Он подминает меня под себя и входит, задавая темп от которого голова кружится. Наклоняется ближе, смахивает с моего лица прилипшие пряди. Прижимается лбом к моему. Я готова захлебнуться его глазами, задохнуться его губами, растворится его запахом, и мне всë равно будет мало. Потому что по венам бежит не кровь, и не она заставляет сердце так часто сокращаться. — Л-лю… люб… Я не могу договорить, падая в истому, от которой едва не отключается рассудок. Наслаждение, граничащее с безумием, в котором через минуту утопает и Амен, облизывая пересохшие губы. — Когда-нибудь мы доберемся до кровати, — кидает насмешливо через пару минут и поднимает меня на руки. Теперь я чувствую нежность, сильно контрастирующую с предыдущими ощущениями, но от этого не менее ценную. Амен поднимается по лестнице, следя за тем, чтобы я не стукнулась головой. Заходит в ванную, в которую ставит меня, и аккуратно снимает платье с чулками. Избавляется от своей одежды, становится рядом, включает воду. Мне очень хочется спать, но я продолжаю увлеченно за ним наблюдать. — Которой из них макияж смывают? — Блэквуд кивает на полку с парой тройкой баночек. — Этой, — тянусь к гидрофильному маслу, которое Амен берет сам и размазывает его по моему лицу. Пару раз мужчина попадает мне в глаза, но я не показываю вида. Только улыбаюсь устало, поддаваясь массажным движениям, а потом и воде. Его пальцы забираются в запутанные волосы и распределяют по ним шампунь. Под звуками льющейся воды я вспоминаю, как почти призналась Амену… Что люблю его? Так ли это, если по дороге из бара я готова была прибить его? Как понять, когда любишь? В этом слове столько заезженного и пустого, что до истинного смысла добраться почти нереально. И нужно ли это, если недопризнание вырвалось из меня во время секса? Просто эмоции, которые, надеюсь, остались для Блэквуда незамеченными. — С Шерил у меня никогда и ничего не будет, — неожиданно начинает Амен. — Она мне изменила, я бы такое не принял, даже если бы тебя не было. Но ты есть, и это главная причина, по которой я никогда не посмотрю на другую женщину. Веришь мне? Костяшками он обводит контур моей челюсти, скользит к шее. Смотрит прямо и честно. Мысли оживляются и бьют одна другую. Как можно даже подумать об измене рядом с ним? Как у этой Шерил хватает наглости его доставать? Но главное другое — он верен и таковым останется. Мне достаточно одного взгляда, чтобы поверить в это. — Верю, — говорю я, касаясь щекой его груди. Слышу размеренный стук сердца. Оно не лжет. — Я объясню тебе, почему до сих пор отвечаю на ее звонки, но позже. Это с работой связано и… — он делает паузу, от которой я напрягаюсь. — Не волнуйся в общем. На нас с тобой это никак не повлияет. Я киваю, прижимаясь сильнее, глажу ладошкой шороховатую кожу на груди. Амен наносит гель на мою спину, заставляя млеть от каждого касания. Крохотная ванная внезапно стала самым безопасным местом на земле, и сделали ее таковым мужские руки, смывающие с меня пену, вытирающие полотенцем и относящие в постель. Я свернулась под боком Амена, наслаждаясь таким редким для меня спокойствием. Казалось, этот момент невозможно сделать более идеальным, однако его слова смогли: — Кстати, договаривай, если начала, это не так сложно, — он ведет ладонью по моему позвоночнику и продолжает: — Я тебя люблю. — Ты меня подкалываешь или в любви признаешься? — вскарабкавшись к его лицу, спросила я. — И то, и другое.***
На следующее утро Амен уехал в участок, едва Кемфилд накрыл рассвет, а мы с Волчонком нежились в постели почти до девяти утра. Потом пес стал наворачивать круги по комнате и тыкать в меня мокрым носом. Утренняя прогулка проходила спокойно, пока нас с собакой не перепугал громкий телефонный звонок. — Аш? — удивленно спросила я. — Он самый, куколка. Помнишь про ужин с моим папашей? — веселый голос резал мне уши. — Да-а, — растерянно потянула я. Как бы мне не хотелось разнюхать хоть что-то про моего деда, но с Аменом мы так и не условились, что он мне голову не открутит, если я всё же встречусь с Ашем. — Тогда заеду за тобой в шесть, нормально? — Эм, я могу чуть позже тебе ответить? — спрашиваю и принимаюсь нервно стучать ладонью по ноге. — Слушай, мне надо знать сейчас. Сама понимаешь, какой он занятой человек. Соглашайся, это же всего лишь ужин. Приставать не буду, даю слово, — слышу гортанный смех на том конце провода и молчу. — Эва, быстрее думай, мне бежать пора. — Ладно, только я сама доеду, скинь адрес, — поджимая губы, говорю я. — Без проблем. До вечера. Убираю телефон и тру глаза. Физически чувствую, что совершаю ошибку, но ничего поделать с собой не могу. Амен в жизни не поверит, что я вижу призраков и один из них был знаком с моим предком. Черт, могу я хоть одни сутки прожить, не нажив себе новых проблем? Ответ очевиден, потому, грустно улыбнувшись Волчонку, я веду его домой, планируя предстоящий вечер.***
Провозившись первую половину дня со статьями, я с треском захлопнула крышку ноутбука и схватила мобильный. Пусть Блэквуд ругается, но я его хотя бы предупрежу и попытаюсь убедить, что ничего страшного не произойдет. Однако гудки никак не перебивал любимый голос. Ни на пятый раз, ни на десятый. Амен говорил утром, что в участке что-то стряслось, видимо, настолько важное, что трубку взять сложно. В итоге я решила написать сообщение: Эва: Я съезжу к Ашу и его отцу ненадолго. Не волнуйся Невольно усмехаюсь: когда человек говорит не волноваться, ничем хорошим это не заканчивается. Другим СМС скидываю адрес Бладли, осознавая, что от этого мне стало спокойнее. Треклятое напряжение не покидает с самого утра. Но что со мной может случиться в доме мэра города? Загнав сомнения поглубже, я начинаю собираться. Носить открытые наряды, когда Амена нет поблизости, мне не по себе, потому останавливаюсь на кремовой блузке с рукавами-фонариками и высоких джинсах. Простенько, но для обычного разговора сойдет. Вскоре я сижу на заднем сидении такси, которое несет меня на другой конец Кемфилда. Обстановка за окном резко меняется, когда авто преодолевает шлагбаум с постом охраны: вдоль дороги протянулись ровно подстриженные кустарники вместо тех обрубков, которые встречаются в городе, а небольшие старенькие дома сменились несколькими, по меньшей мере, дворцами. На повороте машина тормозит, и я выхожу к грозному кованному забору. Его черные железные шпили отрезают мрачную территорию от неба, а на воротах красуются две сплетенных змеи. Я аккуратно нажимаю на кнопку звонка и в душе надеюсь, что мне никто не откроет. За решетками забора виден огромный участок и не менее огромное строение, напоминающее готический замок. Не сильна я в архитектуре, но этот дом явно бы отлично смотрелся где-нибудь в Средневековой Европе. Или в фильме ужасов. — Залюбовалась? — вздрагиваю от задорного тона Аша, который появляется по ту сторону и открывает ворота. — Вроде того, — откашлявшись, отвечаю я и прохожу к вымощенной светлым камнем дорожке, — Не ожидала, что здесь всë настолько… — Доисторическое? — договаривает за меня Аш. — Это всë мой прадед. Любил роскошества в любом их появлении, но вкуса особого не имел. Вот и нагородил шпили из Нотр Дама и колоны версальские. Не обращай внимания, глаз быстро привыкает. Несмотря на заверения Аша, зрение отказывается соотносить увиденное с реальностью. Строение словно облили жидким обсидианом, который зловеще переливался, борясь с каждым лучом света. Ощущение, что на все вокруг был наложен какой-то темный фильтр, лишающий окружение насыщенности. Даже вишневые сады, раскинувшиеся по обе стороны от замка, больше напоминали зловещие лабиринты ветвей. Перед входом располагалась круглая площадка с внушительным фонтаном. В центре глубокой чаши извивались две гигантские змеи из черного гранита и шипели друг на друга. Отворив массивную дверь, Аш впустил меня внутрь. Обстановка здесь обдавала величественным холодом. Мы петляли по бесконечно длинным и одинаковым коридорам, разделенным тяжелыми арками. С одной стороны до болезненности симметрично висели портреты аристократов, с другой — сменяли друг друга узкие окна в витиеватых рамах. Мы прошли две или три гостиных с извилистыми зелеными диванами и громоздкими каминами, несколько зал с полукруглыми широкими лестницами и, наконец, добрались до столовой. В ней во главе длинного стола восседал мистер Бладли, неспешно попивая вино из пузатого бокала. — Эвочка, очень рад с тобой познакомиться, — мужчина встает и тяжелой поступью направляется ко мне. Вблизи я никогда не видела нашего мера, теперь же могу рассмотреть его до мельчайших деталей: неприлично дорогой серый пиджак плохо скрывал выпирающий живот, широкий галстук перетягивал опухшую шею, а на протянутой мне маленькой руке блестели ролексы. Правильнее бы сначала сказать о его лице, но оно создавало такое странное впечатление, что описать сложно. Натянутая кожа походила на застывший воск, который отражал тусклый свет помещения. Глазные яблоки почти выкатывались на высокие скулы, а зрачки были похожи на две черных бусины. Седые волосы, зализанные наверх, переливались металлическим блеском. Издалека он определенно выглядел лучше. И более живым. — Да, я тоже очень рада, мистер Бладли, — силясь изобразить дружелюбие, я протягиваю в ответ руку. Гладкая ладонь поглощает мою. Она холоднее громоздких перстней на его пальцах. Тонкие губы оставляют на моей руке поцелуй, от которого я поеживаюсь. Сама не понимаю, откуда во мне столько отвращения смешанного со страхом при виде этого человека. — Брось, какой я тебе мистер? Внучка Стэна должна звать меня просто Нилом, — от сморщенной улыбки мне хочется вывернуть наружу желудок. Он приглашает нас к столу, внимательно водя по мне глазами. Несмотря на внешнюю доброжелательность, я четко вижу, что тоже ему не особо нравлюсь. Когда уголки губ поднимаются, открывая белоснежные зубы, глаза остаются придирчиво холодными. Он то и дело поглядывает на мою одежду, снисходительно отводя взгляд на сына. — Как скажете, — отвечаю я, присаживаясь на отодвинутый Ашем стул. — Скажешь, — поправляет меня мэр, размещая свою грузную фигуру за столом. — Не могу выносить весь этот официоз. Он лжет, очень нарочито лжет. Каждая ворсинка на его пиджаке вопит о том, что передо мной человек, который, будь его воля, трон бы в мэрии поставил и днями напролет наблюдал, как к нему на поклон приходят. Такое впечатление у меня возникает и из-за наводняющих город слухов о Бладли, который половину бюджета у себя в кармане хранит. — Мне очень лестно было услышать, что маленькая мисс Рассел желает со мной встретиться, — говорит мужчина, от елейного тона которого меня коробит. Еще и фамилию дедовскую на меня вешает, как тряпку ненавистную. — Старина Стэн всегда хотел для твоей матери счастливого будущего, как жаль, что вышло, как вышло. Ты ведь знаешь, от чего они перестали общаться? — Не особо, мама не любила о нем говорить, — честно отвечаю я. — Полагаю, жалела об упущенных возможностях. Связала жизнь с приезжим проходимцем. На что она только надеялась? — колко усмехается мэр, забываясь, но после берет себя в руки и продолжает менее эмоционально. — Прошу меня извинить, не в свое дело лезу. Конечно, молодой девушке хотелось любви, нет в этом ничего постыдного. — Видимо, мой дед так не считал? — не сдерживая язвительности, спрашиваю я. В детстве я даже не особо понимала, кто такие бабушка и дедушка, которые были у друзей. Принимала, как данность, что у меня таких нет. Стала чуть старше и подслушала родительскую ссору. Папа убеждал маму, что мириться с её родственничками — гиблая затея. Тогда-то мне и стало известно о существовании деда, который отказался от дочери, узнав, за кого та решила выйти замуж. — Именно так, и его тяжело за это осуждать. Столько всего сделал для единственной дочери, всем прихотям потакал. Путешествия, блестящее образование, место хорошее в мэрии. И жениха ей под стать подобрал. Ты же знаешь, что Стэн планировал выдать ее за Доусона? От потока новой информации я разеваю рот. Мама почти ничего не рассказывала о своем прошлом. Она всю жизнь проработала администратором в кафе, какая мэрия? Путешествия, образование… я ни разу об этом не слышала. Мы были очень близки, но про родителей она почти не заикалась, а если я спрашивала, то диалог заканчивался ее слезами. Незадолго до смерти деда мама вместе со мной поехала к нему на ферму. Мне было не больше семи лет, я помню лишь красивый двухэтажный дом, много загонов с курицами и громкого сурового старика, который посмотрел на меня, и я расплакалась. Он ругался на маму, обзывал. В общем, сделал всё, чтобы во мне поселилась ненависть к нему на долгие годы. Поражает меня и новость про отца Агнии. Моя мать и мистер Доусон? Что за бред? Теперь мне понятна агрессия деда: естественно, наследник лесопилки в мужья больше годился, чем простой рабочий. Но они же не в девятнадцатом веке жили, где родители свободно распоряжались судьбой ребенка. Какого черта Стэн выбирал ей мужа? — Любой родитель обязан делать все для своего ребенка, но будущим его распоряжаться не может, — скрестив руки, отвечаю я. — Конечно-конечно, — снисходительно кивает головой Бладли. — Но, согласись, направлять чадо тоже нужно. Что оно может решить в двадцать лет, совершенно не зная жизни? Вон, посмотри, на моего отпрыска. Будь его воля, сутками бы девушек на своей машине катал. Поворачиваю голову на Аша и впервые вижу молодого человека таким напряженным. Не смея перечить отцу, он лишь усерднее режет стейк на сверкающей тарелке. — Направлять и решать за него — не одно и то же. Как человек узнает эту самую жизнь, если ее распланируют за него? — А ты похожа на свою мать, — мэр пристально проходится по мне глазами. — Люди любят говорить, что судьба несправедлива. Только вот некоторым она действительно раздает паршивые карты, а другие по своей воле выбрасывают козырной туз и остаются с шестерками. Представь только, где бы ты сейчас была, воспользуйся твоя мать шансом и выйди за Доусона. Мне так и хочется ответить: «В могиле. Как и Агния». Старый кретин, который так глубоко зарылся в своих закостенелых взглядах, что не видит ничего другого. Я бы многое ему высказала, но сейчас у меня иная цель — узнать об Исмане и Билли. — История не знает сослагательного наклонения, — мило улыбаясь, говорю я. — Не отрицаю, что вы можете быть во многом правы. К мудрости старших стоит прислушиваться. Мне бы многое хотелось узнать о своем дедушке, возможно, я извлеку из этого что-то полезное для себя. — О, прекрасное желание, прекрасное. Ты должна понимать, чьим потомком являешься, — одобрительно кивает мэр. — Без мощных корней дерево увядает, так и не распустив почки. Стэн был бы рад воспитывать такую смышленую красавицу. Он с молодости понимал, как для таких, как мы, важно продолжение рода. — Таких, как вы? — Ты и об этом не знаешь? Твоя мать просто… — Бладли затыкает свое возмущение искусственной улыбочкой. — Я говорю о семьях-основателях, дорогая. Мы, Расселы, Доусоны, Скотты, Кëрли и другие, многие из которых потеряли былое величие. Этот город возвели наши предки и делали все, для его процветания. Могущественная чистая кровь передает нам силу столетий. Не прислушиваться к ее зову — преступление, за которое полагается страшная кара. Я сглатываю, царапая стенки горла. Основатели, величие, кровь. Старик походит на помешанного. Что за старые байки и какое отношение они имеют к настоящему? Больше фамилии Дии и Тизиана в этом списке меня удивляют лишь Скотты. И я сразу понимаю, почему, вспоминая о мельнике. — Вы сказали о Скоттах… Очень знакомая фамилия, — игнорируя бредни о чистой крови, начинаю я. — Ах, точно! Не так давно наткнулась на фотографию молодого человека дома. На оборотной стороне было написано «Исман Скотт». Беззаботность я изображаю отвратительно — голос подрагивает, а вспотевшие руки стирают джинсу на коленях. — Какая у тебя хорошая память, красавица, — Бладли лениво вскидывает седыми бровями. — Был такой мальчишка, да. Ровесник мой практически. Его предки владели гектарами пшеничных полей, десятком мельниц, но увядали со временем. Поставки хлеба потекли из других городов, пожирая семью конкуренцией. К восьмидесятым стали обычными трудягами. — Что с ними сейчас? — Милая, ты совсем ничего не ешь, — покровительственно готовит мужчина. — Попробуй, отменная говядина. Он так нагло уходит от темы, что я и возразить не могу. Кладу в рот кусочек стейка, чувствуя на языке мятную свежесть. Крайне странная приправа для мяса. — Очень вкусно, — киваю я. — Так, где теперь Скотты? — Исман был последним из их рода. Он трагически погиб, не оставив наследников, — мэр кривит губы в неестественной улыбке. На меня накатывает непонятная тревога. Почему? Ты же для этого разговора и пришла, Эва. Забивая рот салатными листьями, я вновь ощущаю мятный вкус. Вспоминаю леденцы, которые давал мне Аш. Что за любовь к этой траве? — Трагически? — переспрашиваю я. Мужчина не спешит продолжать. Темные глаза увлеченно бродят по моей фигуре, переходят к часам на руке. — Представляешь, бродил по лесу и наткнулся на стаю волков. От него почти ничего не осталось. Ужасающее зрелище, — мэр клонит голову в сторону, наблюдая за моей реакцией. — Действительно, — сглотнув, отвечаю я. Сухость во рту раздражает. Я тянусь к стакану воды, отпиваю, подавившись. Опять треклятая мята. Нил выпрямляет плечи и приказывает сыну подлить в свой бокал вина. Тянет напиток безбожно медленно. Берет белую тканевую салфетку и убирает ядовито-красную каплю в углу рта. — В наших краях подобное не редкость. Всегда нужно быть начеку. — Да, слышала, что в середине прошлого века в окрестностях звери растерзали мальчика, — криво говорю и отмечаю, что мысли начинают путаться. — Как много ты успела выведать, похвально, — Бладли не скрывает иронии. — Твой дедушка любил говорить о Билли. Я его не застал, но, по рассказам, ангельской доброты ребенок был. Что-то ты побледнела, милая. Все в порядке? Моей шее всë труднее держать ровно потяжелевшую голову. Я поворачиваюсь к Ашу, по лицу которого ползет звериный оскал. Мое дыхание становится частым и поверхностным, паника смешивается с кошмарной усталостью, на лбу выступают капли пота. — Нехорошо мне… Отойду в уборную… — язык неповоротливо ворочается во рту. Когда встаю, перед глазами начинают плыть острые углы комнаты. Мне нужно отсюда выбираться и как можно скорее. — Куда же ты? Ужин только начинается, к тому же, мы не дождались другого гостя, — пропевает мэр, голос которого перебивает глухой хлопок двери, — А вот и мистер Доусон!